Без сюрпризов: от Лондона до украинской границы

Юэн: Мы и опомниться не успели, как уже садились на идущий по тоннелю через Ла‑Манш поезд, оставив позади Англию, своих друзей и родных, с которыми расстались на целых три с половиной месяца. Как справедливо заметил Чарли, загружая мотоциклы в поезд, когда мы вновь увидим солнечный свет, то будем уже в первой из множества зарубежных стран.

– Только представь, скоро мы уже будем во Франции и следующую ночь проведем в заграничных постелях. Знаешь, что‑то у меня вдруг сердце заныло. Я не хочу уезжать из Англии, – сказал он, посмеиваясь над нелепостью своих чувств. – Теперь, когда мы в дороге, мне уже не хочется во все эти страны. Вспомни, как я сегодня опозорился с мотоциклом – день явно не задался. И сейчас больше всего на свете мне хочется просто поехать домой, вкусно поужинать, лечь спать часов в девять и, быть может, всплакнуть чуток. У меня и впрямь такое чувство, что я вот‑вот расплачусь. Нет, я очень рад, что мы наконец отправились в путешествие, просто не хочется покидать Англию.

После напряженных недель лихорадочных приготовлений мы впервые получили возможность взвесить свои чувства. Мы заскучали по своим семьям, группе поддержки и, ничуть не меньше, по мастерской в Шефердс‑Буш. Она была пределом наших мечтаний: гараж с двойными подъемными воротами, открывающимися прямо на улицу, так что мы могли въезжать на мотоциклах прямо в здание. Там было место для ящиков с инструментами и конторка, чтобы класть мотоциклетные принадлежности и одежду. Был даже диван, хотя Чарли и забраковал его, потому что на нем нельзя было вытянуться. Чарли обожает вздремнуть после обеда и поваляться, разглядывая карты и плакаты с изображениями мотоциклов на стене.

И вот, после долгих месяцев мечтаний о путешествии, нам предстояло оказаться в «пампасах» – так Джейми Лоутер‑Пинкертон и его коллеги по специальной воздушно‑десантной службе называли неизвестную территорию. Мы так нервничали, что были просто не в состоянии выражать свои чувства нормальными словами. И поэтому постоянно изрекали банальности. Я все не унимался, разглагольствуя подобно герою плохого вестерна: «Да уж, нам теперь осталось или помереть, или двигать дальше» и: «Теперь только и остается, что убраться из этого городишки».

В поезде мы встретили еще нескольких туристов, я дал им автографы, прочел эсэмэски от друзей с пожеланиями удачи, а затем мы выехали из тоннеля и помчались по автостраде через плоские равнины Северной Франции. Ехать было одно удовольствие, мы были вне себя от счастья, километры стремительно проносились под нашими колесами. Мы даже не заметили, как пересекли границу с Бельгией и прибыли в Брюссель, хотя наши непостижимые GPS‑навигаторы, оба настроенные на одинаковую последовательность городов, ключевых точек и конечных пунктов пути, и настаивали, что мы двигаемся по совершенно разным маршрутам. Едва наступил вечер, а мы уже устраивались в номере гостиницы, у которой наобум остановился Чарли. Довольные тем, что первый день езды позади, и дивясь, что он оказался столь легким, мы приняли душ, оделись и отправились гулять по городу. Именно об этом мы мечтали полтора года назад, когда еще только разрабатывали план. Несколько часов гладких дорог, легкий обед, еще немного необременительной езды днем, остановка пораньше и исследование очередного пункта маршрута. Нам оставалось только надеяться, что так гладко все будет протекать всегда.

Брюссель нас удивил: это отнюдь не город бюрократии Евросоюза и серых бюргеров, как о нем частенько говаривают. Он оказался гораздо современнее, нежели мы ожидали, напомнив нам вальяжные кварталы Парижа пятнадцати‑ или двадцатилетней давности, со множеством кафешек и молодежью за уличными столиками. Мы бродили по узким улочкам, проспектам, бульварам и прелестным площадям, впитывая атмосферу, слушая уличных музыкантов, наслаждаясь погожим деньком и предвкушая ужин. И когда нас внезапно поманил остановившийся полицейский, мы решили, что все обаяние города сейчас исчезнет.

– Эй, вы! Идите сюда, – прокричал он из окна полицейского фургона. – Да, вы! Сюда! Вы!

Полагая, что по невнимательности что‑то нарушили, мы оба немедленно прониклись чувством вины. Первый день путешествия вокруг света – а у нас уже неприятности с полицией. Заготовив на всякий случай оправдания – «Мы ничего не делали. Мы только приехали», – мы осторожно приблизились к фургону.

– Эй! А мне нравятся твои фильмы, – сказал полицейский с сильным акцентом. – «На игле», – добавил он. – Здорово, а?

Погуляв часа два, мы зашли в церковь, где Чарли поставил свечку за упокой души Телш (это его сестра, которая умерла от рака восемь лет назад), а я – за успех путешествия и благополучие близких. Разглядывая достопримечательности и ощущая себя обычными отпускниками, мы вышли на площадь, где двое пожилых мужчин – саксофонист в берете и его смуглый седовласый напарник, бивший в бубен – играли джаз. Обстановка была просто чудесной: столики и кресла, беспорядочно усеивавшие площадь, и люди, беззаботно потягивавшие пиво. Самое подходящее место, чтобы поужинать. Но стоило нам сесть за столик, как мне захотелось выкурить сигарету. Я вообще‑то завязал уже больше года назад, и вот сейчас настал момент, которого я так боялся. Как правило, все мотоциклисты – ребята курящие, а мой друг Макс, избавивший меня от пагубной привычки при помощи гипноза, предупреждал, что я наверняка начну искать оправдания, чтобы закурить вновь.

– Я чертовски голоден, но я сейчас могу думать лишь о сигарете. Путешествие еще только началось, ничего такого не произошло, денек вообще выдался легким, а меня вдруг потянуло на курево, – пожаловался я Чарли.

– А ты сможешь курить только по вечерам? Ограничиться лишь парочкой сигарет за ужином? – отозвался Чарли, который сам обычно курил лишь за компанию, лишь когда выпьет.

– Ну да, конечно, – не очень убедительно подтвердил я. – Я обещаю. В общем… постараюсь. Выкурю одну сигаретку сегодня после ужина, ну а там видно будет.

– Тогда сделаем заказ?

– Слушай, а давай притворимся, будто мы уже поужинали, тогда я смогу покурить прямо сейчас… Боже мой, что я говорю? Сегодня сигарета, завтра героин. Есть ли у меня уважительная причина? До причин ли мне, если есть сигареты.

– Да ладно тебе себя накручивать, – вразумлял меня Чарли.

– Ну ладно, поживем – увидим. После ужина я все же выкурю сигаретку. А там видно будет.

– Поживем – увидим? – переспросил Чарли. – Я смотрю, ты уже принял решение.

В тот вечер впервые за многие месяцы, у нас выдалось время спокойно поболтать. Не надо было составлять списки, обсуждать маршруты, подбирать оснащение или готовить мотоциклы. Вспоминая свое знакомство, мы поговорили о фильме «Поцелуй змея» и людях, с которыми тогда общались. Затем, уставшие как собаки – сказался недосып за последние три‑четыре ночи, – мы направились назад в гостиницу, страшно довольные собой и вкусным ужином, мечтая хорошенько отдохнуть.

На следующий день мы направились на гоночную трассу Нюрбургринг в Германии, настоящую Мекку всех мотолюбителей. Правда, это место всегда будет ассоциироваться с жуткой аварией, в которую здесь попал Ники Лауда. В 1976 году, во время Гран‑при Германии, Лауда врезался на своем «Ferrari» в ограждение, едва не погибнув и положив конец золотым денечкам Кольца. Однако с тех пор за ним закрепилась репутация самой длинной, самой красивой и самой интересной гоночной трассы из всех когда‑либо построенных. Мы слушали музыку через наушники в шлемах, GPS‑навигаторы избавляли нас от возни с картами, а погода по‑прежнему стояла чудесная. В прекрасном настроении мы мчались по равнинам Восточной Бельгии, которые частенько пересекали каналы. Ландшафт усеивали ветряные мельницы – старинные строения, переоборудованные в жилые дома или современные электрогенераторы. Через несколько часов мы оставили Бельгию позади и оказались в Германии, а вскорости съехали с автобана на прекрасно построенную дорогу, ведущую к гоночному треку. О такой дороге мечтают все байкеры. Протяженные плавные повороты с гладким асфальтом, который изгибается меж холмов и долин, поросших редким лесом. Блаженная езда на разумной скорости и небольшая доза адреналина, если ехать побыстрее. Мы не удивлялись периодически появлявшимся знакам, призывавшим мотоциклистов следить за скоростью. Такие дороги неизменно искушают вас мчаться по ним на полном ходу, а поскольку впереди байкеров поджидает гоночный трек, многие из них неизбежно поддаются соблазну гнать на всех участках. Мы уже повстречали десятки байкеров на «Yamaha R1» и других гоночных мотоциклах, а на заправочных станциях продавали высокооктановый бензин для трека – понятно, что нас так и подмывало прокатиться с ветерком по Кольцу, но мы не могли рисковать – не хватало еще угодить в аварию всего лишь на третий день путешествия. Когда мы остановились на парковке Кольца, мне стало интересно, сколько времени выдержит Чарли, прежде чем предложит поучаствовать в гонке. Оказалось совсем мало, я даже не успел снять шлем.

– Может, снимем кофры, купим билеты да прокатимся по Кольцу? – с надеждой спросил он.

– Может, сначала пообедаем? – выдвинул я встречное предложение.

Чарли: Мы остановились в «Линденхофе» – гостинице, больше известной среди фанатов Нюрбургринга как «У Ренаты», так называют отель в честь его сердечной и гостеприимной хозяйки. Как Нордшляйфе (название исторической двадцатикилометровой трассы Гран‑при) является неотъемлемой частью Нюрбургринга, так и ресторан и бар «Линденхофа» насквозь пропитаны историей Кольца. Это сущий храм мотоциклетных и автомобильных гонок: повсюду фотографии гоночных автомобилей, флаги мотоклубов, металлические символы фирм‑производителей гоночных машин, наклейки с рекламой бензина, логотипы производителей, конусы дорожного ограждения, призы и карты гоночных треков.

– В последний раз, когда я был здесь, я познакомился с англичанином на «Suzuki GSXR‑750», – рассказал я Юэну за обедом в ресторане Ренаты. – Я пытался хорошенько запомнить трассу. А он предложил: «Давай я не буду гнать, и ты поедешь со мной. Я поведу тебя по кругу». Мы проехали вместе два или три круга, с каждым разом все быстрее. Это было здорово. Я сразу же многому научился. А потом мы остановились, мой новый знакомый снял шлем, и оказалось, что ему, наверное, лет шестьдесят пять, не меньше. Он снимает квартиру рядом с треком и оставляет свой GSXR там. По дороге этот англичанин наездил всего километров семьсот или восемьсот. Остальной пробег – по Нюрбургрингу, а его счетчик показывал приблизительно полторы тысячи километров. Таких, как он, тут много – держат свои мотоциклы или авто здесь же, некоторые снимают квартиру на лето и приезжают каждые выходные. Кольцеманы – так, наверное, их можно назвать.

После обеда мы изучили трек, обошли его по периметру, поговорили с другими байкерами и стали ждать пяти часов, когда автодром откроется для свободного посещения.

– Куда направляетесь? – спросила нас компания немецких мотоциклистов. – В Италию?

– Нет, не в Италию. Вообще‑то мы едем в Нью‑Йорк, – ответили мы.

– А? Что? Как? – загалдели они. На их озадаченные лица действительно было смешно смотреть, пришлось объяснить им ситуацию.

Юэн: Просто поселиться в гостинице и ничего не делать было сущим наслаждением. Ходить в своей одежде, обедать, сидеть в баре средь бела дня, может, чиркнуть пару строк – словом, отдыхать с утра до вечера – было для меня совершенно внове. Никаких дел, никаких звонков. Весь день ничего не делать. Просто расслабляться. Это была просто сказка.

Мы нашли хорошую точку обзора у скоростного зигзагообразного правого участка, но было сущим мучением смотреть, как мимо с ревом проносятся другие байкеры. Эх, хороша трасса: почти двадцать три километра Кольца, восемьдесят четыре правых поворота, восемьдесят восемь левых, длинные прямолинейные участки, крутые подъемы с четырьмя деревнями по пути. Чарли был просто сам не свой: ну до чего же бедняге хотелось вскочить на мотоцикл и с ветерком промчаться по треку.

– У меня примерно такая же ломка, как у тебя без курева. Я из последних сил сопротивляюсь желанию усесться на этот гребаный мотоцикл, – объяснял он. – Вот сейчас пойду и куплю билет… Или нет, потерплю… Или все‑таки куплю… Нет, не куплю…

– Смотри! – воскликнул я, перекрикивая рев автодрома. – Вон семейка едет на легковушке: папаша гонит вовсю, жена рядом, а двое пристегнутых детей сидят сзади.

Их автомобиль преследовал молодой парень в кардигане, сидевший за рулем побитого хэтчбека. Хотя он мчался по трассе на довольно опасной скорости, но вел автомобиль при этом довольно небрежно – локоть водителя торчал из бокового окна, словно он рулил одной лишь левой рукой, болтая с товарищем на пассажирском сиденье. А затем мимо довольно медленно проехал мотоцикл – гонщик не спешил, поскольку на заднем сиденье сидела его девушка.

– А‑а‑ах, – одновременно вырвалось у нас обоих. В осторожной езде байкера по Кольцу было нечто трогательное, и мы тут же подумали о своих женах и детях, оставшихся дома.

– До чего же волнующее зрелище, – заметил я. – У меня аж дыхание перехватило, трогательно до слез – парень, катающий на мотоцикле свою девушку. Просто ком в горле встает.

Но Чарли все еще был одержим мыслью проехать по трассе.

– До чего же странное чувство всегда возникает у меня перед гонкой, – не унимался он. – Как будто какой‑то другой человек внутри меня так тащит к мотоциклу и подзуживает: «Ну, давай! Залезай на байк, пора на трек!» – а я себя сдерживаю. Вот и сейчас то же самое.

– Если тебе так хочется, иди и купи билет, – ответил я, поскольку мне это уже порядком надоело. – Обмотай джинсы скотчем и давай, валяй. Я поеду дальше один, если навернешься…

Чарли успокоился, лишь когда я пообещал, что мы обязательно вернемся погонять по Кольцу осенью, после нашего кругосветного путешествия. На закате мы взобрались к замку Нюрбург, крепости двенадцатого века, возвышающейся над треком. День прошел, как мы оба согласились, просто восхитительно. Я начал подозревать, что все дело в том, чтобы просто сбежать от рутины и шататься по свету – как в детстве я слонялся со своими приятелями по улицам. У меня в голове все никак не укладывалось, что подобный образ жизни я буду вести еще целых три с половиной месяца. Наверняка дальше будет по‑другому: кое‑что изменится, и уж точно станет труднее, – но я не мог не признать, что сейчас пребываю на вершине блаженства.

– Боже, как же здесь красиво! – изрек я – так, ни к кому особо не обращаясь.

Чарли: На следующее утро мы решили покрыть семьсот пятьдесят километров до Праги одним броском. Отведав слишком жирной немецкой пищи и выпив несколько чашек крепкого кофе накануне вечером, мы в ту ночь спали плохо, и мысль о дополнительном дне в Праге для восстановления сил, без остановки в Бамберге, как стояло у нас в графике, одновременно пришла в голову нам обоим. Мы отправились в путь рано утром, чтобы было побольше времени. К полудню мы доехали до Бамберга, красивейшего средневекового города с крутыми холмами, увенчанными живописными замками, словно сошедшими со страниц сказок братьев Гримм, но решили, что останавливаться на обед тут не будем – слишком много туристов. Съехав на обочину за городом, чтобы обсудить дальнейшее путешествие, мы обнаружили, что с самого утра нас обоих терзают одни и те же тревоги.

– Что‑то не особенно тянет меня в Прагу, – признался Юэн. – Сейчас вот я просто в отпуске – еду себе на мотоцикле вместе со своим лучшим другом. Когда же мы доберемся до Праги, нам надо будет встретиться с Рассом и Дэвидом, чтобы заняться фильмом. Для меня это равносильно возвращению на работу, еще один день на съемочной площадке – как раз то, от чего я и стараюсь сбежать. К тому же, когда мы собираемся вчетвером, начинается такая неразбериха. У каждого имеется на все своя собственная точка зрения.

Я испытывал те же чувства. Может, в том были виновны огромная свиная ножка или крепкий кофе, но всю ночь мне снились кошмары – подсознание было настроено на встречу с остальными, в особенности с Клаудио фон Плантой, нашим оператором. Мы вновь столкнулись с главной дилеммой нашей поездки. Путешествие, конечно же, прежде всего. Документальный сериал вторичен, это лишь средство достижения цели. Но если уж решаешь снимать фильм о путешествии, то все в этом путешествии – направление, маршрут, организация – уже изменяется, поскольку ты ведешь его съемки. Мы были в пути всего лишь третий день, но нам уже до чертиков надоело снимать друг друга. Для путешествия это было сущей помехой, и единственным разрешением проблемы было, чтобы Клаудио постоянно ехал с нами. Но это означало конец нашей мечты о двух друзьях на дороге. И коли Клаудио будет с нами, будничная организация съемок неизбежно вторгнется в романтику нашего путешествия еще сильнее.

Существовала и другая проблема: за день до нашего отъезда из Лондона Клаудио провалил экзамен на права. Его включили в нашу команду в качестве оператора в последнюю минуту. Он убеждал нас, что является опытным мотоциклистом. Вообще‑то, так оно и было: почти двадцать лет в седле. Но большей частью он ездил на мопеде, а не на большом BMW с объемом двигателя в 1150 кубов, весившем четверть тонны. За несколько дней до отправления Клаудио обнаружил, что его права не позволяют ему водить большие мотоциклы.

– Не беда, – заявил он. – Я запросто сдам экзамен. Я столько ездил, что мне это не составит труда. – Но излишняя самоуверенность Клаудио сыграла с ним дурную шутку. Экзамен он не сдал, чем расстроил наши планы.

Угнетаемые подобными мыслями, мы едва ли замечали последние километры немецкой земли, мчась по безукоризненно гладким дорогам мимо пряничных домиков, через Баварский Лес к чешской границе. Лишь остановившись перед чешским пограничником, мы поняли: Западная Европа, а с ней стабильность и порядок заканчиваются.

– У меня прямо мурашки по коже, – прокричал я по рации вскорости после того, как мы оказались в Чешской Республике.

– У меня тоже, – отозвался Юэн. – Наверное, это потому, что теперь‑то неизвестное и начинается, и так будет до самой Аляски.

Несмотря на все наши усилия выучить русский в течение подготовительного периода, дальше нескольких ключевых фраз мы так и не продвинулись. А что касается чешского, украинского, казахского и монгольского языков, то здесь мы и вовсе не знали ни слова.

Первое, на что мы обратили внимание в Чехии, это то, что дорога от границы кишела проститутками. Всего за пару километров мы заметили с полдюжины шлюх, околачивавшихся на придорожных стоянках или просто стоявших на обочине. Один из домов в приграничном городке, сверкавший неоновой вывеской «Клуб для отдыха без перерыва», вне всяких сомнений, был публичным домом. Для нас это было шоком. Не подумайте, что мы все из себя такие высоконравственные, просто это сразу же подчеркнуло разницу между богатым Западом и бедным Востоком.

Мы мчались по Чехии: всего лишь третий день пути и уже пятая страна. Ландшафт был тот же, что и в Германии – широкие равнины с рощицами да лесами, – но воспринимался он иначе. Дорога поухабистей, уже вся в рытвинах. Проплывавшие мимо деревеньки поражают убожеством. Рекламы очень мало – наследие эпохи Варшавского договора и Советского Союза.

Путь до Праги оказался долгим и утомительным. Проехав от Нюрбургринга семьсот пятьдесят километров, мы очень устали и надеялись, что подобных безостановочных десятичасовых бросков у нас будет не так много. Тут уж даже я радовался, что мы выбрали BMW.

За три дня мы покрыли расстояние в тысячу шестьсот километров, но физически не чувствовали себя разбитыми. Задница не ныла, мышцы не болели. Да проедь мы столько на спортивных мотоциклах, я бы уже рухнул. Болело бы все. «Бумеры» оказались хорошим выбором, вот только нас до сих пор несколько пугало количество вмещавшегося в них бензина. Поверьте, это действительно страшно, когда несешься с полным баком. Боже сохрани!

Хотя физических сил на BMW затрачивалось немного, психологически езда меня все‑таки изнурила, и путь по предместьям Праги тянулся как последние часы межконтинентального перелета. Последние минуты текли еще медленнее, пока мы наконец не поняли, что переезжаем по богато украшенному автомобильному мосту в город. Перед нами открылся величественный вид: шпили, усеивавшие противоположный берег, а на холме над нами огромный монумент с тикающим маятником[2]. И все это в свете заходящего кроваво‑красного солнца. Да уж, эффектное зрелище.

Тем же вечером мы встретились с Рассом, Дэвидом, Клаудио и Джимом Симаком, вторым оператором съемочной группы. Нам наконец представилась возможность получше познакомиться с Клаудио. До этого мы с ним толком и не общались, и он оказался парнем весьма добродушным и вселил в нас уверенность, что не будет помехой нашему путешествию. Со стороны Клаудио осложнений как будто не предвиделось. Однако за продолжительным ужином в уютном ресторанчике между Рассом, Дэвидом и нами то и дело вспыхивали мелочные споры. Затем, когда подали спиртное, Расс поведал мне, что Дэйв волновался: вдруг, когда Юэн и я приедем, мне что‑нибудь да не понравится, и я наброшусь на него из‑за этого. По его словам, Дэйв очень нервничал, беспокоясь, что я опять выйду из себя. По совести говоря, пару раз я действительно заводился, поскольку был недоволен тем, как идут дела с организацией съемок. Но Расс заметил, что я не понимаю всех трудностей, связанных с подготовкой к отъезду. Он сказал, что мы должны работать как одна команда, относиться друг к другу по‑товарищески. Я ответил, что, по моему мнению, именно так мы и работаем, но Расс полагал, будто я слишком часто лезу в бутылку и порой бываю совершенно невыносимым.

Я, естественно, не согласился с Рассом. Я отнюдь не считал, что бываю невыносимым. Да, у меня имелась привычка раздражаться, когда дела шли не своим чередом, но я полагал, что вполне справляюсь со своими эмоциями. И когда в тот вечер я отправился в свой номер, то был немного обижен. Я полагал, что Расс устроил мне этот разнос совершенно несправедливо.

На следующий день мы отправились гулять по улицам Праги. До этого никто из нас здесь не был, и красота города всех потрясла. Бродя по мостам, перекинутым через извилистую Влтаву, поднимаясь к замку Градчаны и исследуя узкие улочки и дома в стиле барокко в Старом городе, мы походили на обычных туристов – но туристов, за которыми неотступно следуют два кинооператора. И, как и многие туристы до нас, мы переплачивали за сувениры: Юэн купил своим дочерям часы и буквально через пятнадцать минут увидел такие же, но вдвое дешевле, а на следующий день и вовсе обнаружил, что их секундные стрелки бегут в другую сторону. И, как и тысячи гостей Праги, мы сидели на Карловом мосту, пока художник рисовал на нас шаржи, и смотрели, как мимо снуют люди, хотя очень скоро сами стали объектом внимания десятков прохожих, останавливавшихся, чтобы сфотографировать. Мы встретились с группой англичан, которые читали о нашем путешествии – они пожелали нам удачи. Теплые слова поддержки, которые мы слышали во время подобных встреч, и вправду нас весьма ободряли.

После этого мы направились в Еврейский квартал и посетили старое еврейское кладбище. Поскольку пражские власти отвели евреям для похорон весьма скромный участок, кладбище стало одним из самых переполненных мест для погребения в мире. Считается, что на нем целых семь или восемь пластов захоронений. Когда кладбище переполнялось, поверх могил просто набрасывали еще земли, так напластования тел и накапливались. Даже сегодня кладбище это битком набито старинными надгробиями, буквально залезающими одно на другое.

Однако со временем стало очевидно, что наш маршрут осмотра достопримечательностей был заранее выбран Рассом и Дэвидом в соответствии с их запланированным сценарием. Шаржи на Карловом мосту, как оказалось, тоже были подстроены. Потом мы отправились к Парвине – цыганке, с которой Расс договорился о предсказании нашей судьбы. Со все возрастающим скептицизмом мы прошли по аллее в побеленный бетонный дворик позади дома. Там стояли четыре пластиковых белых садовых кресла и накрытый красно‑черной скатертью столик со свечой в подсвечнике. Парвина – темноволосая женщина средних лет в халате – разложила на столике карты Таро. Указывая на карту «Императрица», которая неизменно выпадала всякий раз, когда она раскладывала колоду, цыганка поведала Юэну, что в путешествии ему предстоит знаменательное знакомство с женщиной. Но она также предсказала моему другу, что он встретится и с тем, кто его надует. Причем это вполне может оказаться и старый знакомый, предупредила гадалка. Мне же карты сообщили мало – просто что у меня впереди долгое путешествие и что я скучаю по семье. Также Парвина предрекла, что кто‑то из нашей команды лишится некоторой суммы денег, но навряд ли все это были откровения потустороннего мира.

После гадания мы дали понять Рассу и Дэвиду, что больше не желаем подстав. Мы ценим всю ту нелегкую работу, что они проделали, но вот только это не согласуется с нашим представлением о путешествии. Мы предпочли бы, заявили мы, чтобы впредь путешествие диктовало съемки, а не наоборот.

– Да, да, конечно. Ребята, мы будем делать все, как вы захотите, – заверил нас Дэвид. – Мы вовсе не собираемся ставить под угрозу дух вашего путешествия. Вы ведь знаете, что для меня это самое главное. И впредь – никаких сюрпризов и подстав. Обещаю.

– Да, что касается сюрпризов… – завел Дэвид, когда мы вернулись в гостиницу и стали обсуждать, чем заняться вечером, – мы организовали вам ужин в средневековом ресторане в самом центре Праги, и там вам предстоит еще кое‑что.

– И что же именно? – поинтересовался Юэн.

– Не волнуйтесь, – ответил Расс. – Уж это вам точно не доставит неприятностей. Не берите в голову.

Расс был отчасти прав. У нас и так хватало поводов для беспокойства. Несколькими часами ранее мы выгрузили с прицепа мотоцикл Клаудио только для того, чтобы обнаружить: один из его поршней не работает. И вот я вынужден был обливаться потом, корячась над мотоциклом, чтобы запустить его. Я опустошил топливный бак, чтобы установить новый аккумулятор, поставил его, проверил свечи зажигания и вообще испробовал все, что только приходило в голову, но мотоцикл так и не заводился. Был вечер субботы, и поэтому представительство BMW в Праге было уже закрыто, а мы так надеялись отправиться в дорогу следующим утром. Больше всего нам хотелось, чтобы Клаудио поехал с нами на мотоцикле: мы бы могли наслаждаться поездкой, а он снимал бы. Но если мы не починим его мотоцикл, то оператора придется тащить на прицепе аж до следующего представительства BMW – в Киеве. Эх, слышали бы вы, как я ругался!

Потом нам в голову пришла идея позвонить Говарду Годолфину, нашему техническому консультанту из сериала BMW в Англии. Я объяснил ему, что произошло, и немедленно получил толковый совет:

– Посмотри на поршни. Поршень запускается карбюратором, где смешиваются бензин и воздух, а поверх карбюратора имеется маленькая форсунка, которая впрыскивает топливо в воздух. Там есть тоненький кабель, который управляет акселератором. Он располагается на форсунке, вроде как цепь у велосипеда с пластиковой обшивкой. Сними топливный бак, – наверняка обшивка просто где‑то зацепилась, перетянула кабель, и двигатель не получает достаточно топлива. Так что приподними обшивку и поправь кабель.

Я исследовал кабель. Говард был прав. Он действительно оказался пережатым. Мы затолкали кабель назад, как было велено, и включили зажигание. Двигатель взревел. Если бы все наши проблемы решались так же просто.

Юэн: Мы прибыли в тот средневековый ресторан далеко не в радужном настроении. С соответствующей музыкой, надуманным меню и официантами, одетыми в средневековые костюмы, – то был тип ресторана, от которого при обычных условиях мы бы держались как можно дальше. Мы спустились в промозглую темницу (видимо, она изображала банкетный зал) и уселись за столик в ожидании запланированного сюрприза, ощущая себя последними болванами. Дэвид и Расс уговаривали меня надеть мужской пояс верности с огромным железным членом в шипах. Я неохотно нацепил его, потом мы уселись, не в состоянии толком расслабиться, ожидая, что вот‑вот произойдет нечто важное. Когда мы немного перекусили, эти типы объявили, что договорились с шеф‑поваром, что мы сами приготовим традиционный десерт, средневековую лепешку. Под надзором повара мы сотворили кое‑какое тесто и вылили его на сковородку. Шеф‑повар и его подручные взирали на нас со смесью изумления, недоверия и презрения, так что весь этот жалкий фарс отнюдь не наполнял нас восторгом. Мы были порядком сконфужены, однако Дэвид и Расс, совершенно не обращая на это внимания, заставляли нас еще и комментировать процесс изготовления лепешки.

– Что, здорово? – ликовал Дэвид. – Мы провернули все в короткий срок. Можно устроить нечто в этом роде по всему миру – десять местных блюд.

Он так ничего и не понял. Боже! Если они и вправду собираются устраивать подобные штуки, то это путешествие обернется подлинным кошмаром. Не видя впереди ничего хорошего, страшно огорченные тем, что наша мечта о бегстве от всего подобного рушится буквально на глазах, и считая, что отчасти сами во всем этом виноваты, мы с Юэном той ночью спали просто ужасно. Неужели мы своими руками создали монстра, который теперь вышел из‑под контроля?

На следующее утро, когда мы готовили мотоциклы, а Расс и Дэвид загружали автомобили группы сопровождения, я подошел к Дэвиду.

– Все эти подставы и ваши сюрпризы – все это совершенно не то, – объявил я ему. – Настоящим событием прошлым вечером была поломка мотоцикла Клаудио, вот только Клаудио этого не снимал – потому что в это самое время бедняга ломал голову, как устроить освещение той идиотской сцены, ну, на кухне ресторана. Ты уж меня прости, но ваша затея с приготовлением средневекового омлета – или как там правильно называется эта лепешка – полнейшая чушь. И авантюра ваша полностью провалилась, хотя вы с Рассом и считали, что все в порядке. Так вот знай: совсем даже не в порядке, и мы с Чарли только лишний раз убедились, что ваши постановки никуда не годятся.

Я выразил свои чувства как только мог спокойно, однако был весьма встревожен. Путешествие превращалось в работу, и работу тяжелую. Я надеялся сбежать от вечной суеты и рутины кинопроизводства, но, не осознавая толком, во что ввязываюсь, подписался на съемки продолжительностью в три с половиной месяца. Разумеется, мы всегда могли удрать от камер на несколько дней, но если вопрос не решить сейчас, сам дух путешествия будет загублен. В глубине души я и Чарли знали, что если мы останемся верны своему идеалу «сначала путешествие, потом фильм», то сериал в результате получится лучше, не говоря уж о самом путешествии.

Мы верили, что отношения внутри нашей четверки в последующие три с половиной месяца все‑таки не будут такими натянутыми, как сейчас – просто потому, что раньше так не было. Мы вместе прошли через многое и столького добились. Наша дружба зижделась на прочном основании, по‑настоящему скрепившись в начале января, когда мы летали в Лос‑Анджелес, чтобы заручиться поддержкой крупных американских телекомпаний. Мы остановились тогда в «Шато Мармонт», моем излюбленном отеле. Поскольку мы на всем экономили – летали вторым классом, считали каждый цент, – то поселились вчетвером в одном номере. Стояла глубокая ночь. Из‑за перелета наши биоритмы сбились, и мы все были на нервах, ибо знали, что утром нам предстоит напряженный график встреч. Так что неудивительно, что все мы проснулись примерно в три ночи – голодные, нервные, нетерпеливые. Мы расселись, облаченные в полотенца, футболки и шорты, и заказали в номер бутерброды и кофе. Только представьте себе эту картину: глубокая ночь, четыре полураздетых мужика на кровати.

В дверь постучали. Вошел официант с подносом, мужчина на седьмом десятке с огоньком в глазах. Разлив кофе, он обернулся к нам, поднял бровь, ухмыльнулся и сказал как заправский педераст:

– До скорого, мальчики.

До нас сперва не дошло, в чем дело. И только потом, когда он вышел, мы осознали, за кого должен был принять официант четырех полураздетых и явно изнуренных мужчин, делающих заказ посреди ночи. Мы переглянулись и покатились со смеху.

В восемь утра мы начали свою акцию по зазыванию покупателей. Добиваясь шестимиллионного бюджета, Расс вытаскивал свой ноутбук, часть клавиш на котором уже запала, так как во время перелета Чарли уронил на него сумку, и мы начинали себя расхваливать. И эту саморекламу в тот день мы повторяли раз десять.

Ох, и тяжелая была работенка! Телевизионщики буквально пропускали нас через жернова, вынуждая биться за их внимание, с чем раньше мне никогда не приходилось сталкиваться. Понять что‑либо во время переговоров было невозможно. Непроницаемые лица, скрещенные руки, молчание. Полнейшее вроде бы отсутствие интереса или эмоций. Перед нами были люди, которые вовсю наслаждались своей властью над нами.

На NBC / Bravo, одной из последних студий, куда мы в тот раз наведались, мы встретились с управляющим, который, как нам кто‑то сказал, был ну просто вылитый старшина из «Форреста Гампа». Он смотрел куда‑то сквозь нас целых полтора часа, и лицо его при этом совершенно ничего не выражало – по сравнению с ним остальные управляющие были просто живчиками. В самом конце встречи, когда мы уже встали и собирались уходить, Чарли отпустил замечание о висевшем на стене постере – там была изображена красотка в красном купальнике с сильно выступающими сосками:

– Нет, вы только взгляните на ее соски! Такое чувство, что они ненастоящие.

Неожиданно администратор NBC оживился.

– Забавно, что вы сказали это, – ухмыльнулся он, – потому что соски и впрямь ненастоящие, и мы вертели их целыми часами, чтобы они встали правильно. Мы изрядно над ними потрудились, но все равно выглядит как‑то ненатурально, полного сходства так и не добились.

Мы вернулись в «Шато Мармонт», даже не зная, что и сказать друг другу. Целый день встреч, и никаких признаков сделки. Как бы все вообще не закончилось катастрофой. Мы тупо просидели в номере минут двадцать, изнуренные после долгого дня презентаций, да еще толком сегодня не выспавшиеся. И тут вдруг Дэвид выскочил из ванной, держа перед собой, словно эстафетную палочку, мобильный телефон. Он прокричал в микрофон:

– Порядок! Я врубил громкую связь. Скажи сам ребятам.

Оказывается, пока мы страдали в комнате, Дэвид разговаривал с телевизионным агентом из «Уильям Моррис», который, в свою очередь, вел переговоры со «старшиной» из NBC / Bravo. Судя по всему, треп о липовых сосках расположил к нам его сердце.

Из телефона раздался голос:

– Привет, парни. Слушайте. Они хотят шесть‑восемь серий. И заплатят больше полумиллиона долларов за час.

Перед нашими глазами мигом возникла кубышка с несколькими миллионами долларов, предназначенными для финансирования фильма.

– Ты уверен? Это точно? – заорали мы в трубку.

Тут влез Дэвид:

– Я уже уточнял несколько раз, прежде чем вам об этом сообщить. Но если хотите, давайте спросим для верности: «Эй, это точно?»

– Абсолютно точно. – Агент для пущего эффекта выдержал паузу и добавил: – Прогуляйтесь, парни, перекусите. Празднуйте. Увидимся утром.

Щелк, пи‑и‑и. Номер наполнился гудком отключившегося телефона. Мы стояли вчетвером, лишившись дара речи и переглядываясь, все еще не в состоянии поверить в то, что сейчас услышали.

А еще через несколько секунд наш номер огласился дружными воплями: «Зашибись! Офигеть!» Мы носились туда‑сюда, орали во всю глотку, подсчитывали, сколько получится, если разделить на четверых, в общем, просто заходились от радости. Наконец‑то у нас появились деньги для воплощения в реальность мечты о путешествии.

Через два дня ребята подвезли меня в аэропорт. Мне надо было вернуться в Лондон пораньше. Я сидел в зале ожидания целых четыре часа, поскольку рейс задерживался, слушая бесконечные объявления. Я как раз решил сделать запись в дневнике, когда зазвонил телефон. Это был тот самый телевизионный агент.

– Слушай, оказывается, все немного не так. Когда «Браво» говорили про шесть‑восемь часов, они на самом деле хотели только шесть. А когда они сказали про шестьсот‑восемьсот тысяч долларов за час, то имели в виду лишь сто‑двести.

Всего лишь один телефонный звонок, и мы потеряли миллионы. Телевизионщики, видишь ли, пересмотрели расценки. Тем не менее, сделка оставалась все еще очень выгодной, так что особо расстраиваться не стоило.

В конце концов, скольким людям в мире повезло получить деньги на воплощение своей мечты? И все же нам казалось, что в мгновение ока мы потеряли все. Я наглядно представил себе, как мы шарим по полу, лихорадочно задирая ковры, заглядывая в щели между половицами и восклицая: «Эй, куда подевались деньги?»

Конечно, мы были разочарованы, но, как и в случае с другими неудачами в течение подготовительного периода, это лишь способствовало еще большему сплочению и научило, что самым главным в нашем предприятии было все‑таки путешествие. И теперь, когда в Праге вдруг начались размолвки и пререкания, нам всем необходимо было вспомнить об этом нашем изначальном видении.

Чарли: Мы двинулись в путь колонной и на протяжении примерно двух часов от Праги до границы со Словакией ехали за полноприводными «Mitsubishi» Расса и Дэвида, сделав остановку у цистерцианского монастыря в Седлеце, пригороде Кутна‑Горы, чтобы осмотреть часовню Всех Святых. Построена она в пятнадцатом веке и известна как костница, оссуарий или «Beinhaus» (последнее типично прагматичное немецкое слово означает «дом костей», поскольку в этом омерзительном месте хранятся скелеты более сорока тысяч человек). В конце тринадцатого века король Богемии Отакар II послал с дипломатической миссией в Святую Землю местного аббата Седлеце Генриха. Тот привез немного земли с Голгофы, холма в форме черепа, где, как считается, был распят Христос. Разбросав ее по монастырскому кладбищу, он тем самым превратил его в самое желанное место для погребения в Центральной Европе. Последовавшие эпидемии чумы в четырнадцатом столетии, гуситские войны в начале пятнадцатого, плюс повышенный спрос на похоронные участки со стороны сколотивших огромное состояние на местных серебряных рудниках богачей привели к тому, что кладбище заполнили десятки тысяч могил, в результате чего неизбежно начали скапливаться кости. Во время одной лишь эпидемии чумы в 1318 году в Седлеце было погребено более тринадцати тысяч человек.

В начале пятнадцатого века посреди кладбища построили церковь, и одному полуслепому цистерцианскому монаху поручили собрать и сложить в часовне подле нее выкопанные из первых могил кости. Затем, в 1870 году, местный резчик Франтишек Ринт начал превращать эти кости в мрачнейшие произведения искусства. Пик его творения – люстра, полностью собранная из человеческого скелета. По углам часовни висят огромные конструкции из костей – сделанные в форме колоколов. Также там есть герб и другие отвратительные украшения, сделанные все из того же материала.

Юэн: Возможно, тут сыграло свою роль то, что я слушал в шлемофоне Вагнера, пока мы мчались к Седлеце через разрозненные чешские городки по мощеным дорогам и бульварам, усаженным ровными рядами деревьев со все еще голыми после зимы ветвями. Но так или иначе, когда мы ходили по часовне в своей мотоциклетной экипировке, с изумлением разглядывая ее зловещее убранство, я все никак не мог решить, прекрасно оно или же возмутительно.

Чарли заявил:

– А что, идея весьма неплоха. Вместо того, чтобы позволить этим костям просто превратиться в труху, им нашли такое вот оригинальное применение. Своего рода уважение к давно умершим людям. Туристы заходят сюда, улыбаются и думают: «Ах, это просто невероятно». Здорово, что это место полнится духами всех тех людей, которые покоятся здесь.

Но я подумал, что все‑таки жутко, что все это – и свисающее с люстр подобие рождественских украшений, и изваяния на стенах, и даже надписи – сделано из человеческих костей. Черепов, челюстных костей, зубов, фаланг пальцев, тазовых костей, лопаток, плечевых костей и множества бедренных костей. Это самое отвратительное и ужасное место из всех, где я когда‑либо бывал, но в то же время оно все‑таки не лишено некоторой живописности – и даже слегка безвкусно. Не знаю почему, но все это выглядело немного попсово, хоть и было сделано из человеческих костей.

А вообще‑то неважно, что мы подумали. Неизвестно, что хуже – просто сваливать кости покойников на задворках или же изготовлять из них некое подобие украшений. Но, с другой стороны, это были украшения из людей. Та часовенка была просто воплощенной мечтой серийного убийцы. И аппетит у меня после экскурсии здорово испортился.

Чарли: После Костехранилища мы расстались с Рассом и Дэвидом и дальше поехали только с Клаудио, который очень нервничал, впервые сев на большой BMW, однако в итоге оказался просто прирожденным байкером. Его уже не смущало отсутствие прав: парень помчался вперед, как ракета. Только мы его и видели.

Мы остановились пообедать на картинно красивой средневековой площади, выглядевшей словно декорация. Мы прогуливались по ней, разглядывая разрисованные витрины магазинов, торговые палатки и чудесный фонтан в центре, а Клаудио в это время спокойно нас снимал. За несколько минут мы совершенно поладили.

И облегченно вздохнули: похоже с оператором осложнений не будет.

От площади мы несколько часов ехали по долине вдоль реки, в обрамлении скалистых обрывов, причем то и дело попадались заброшенные заводы и фабрики, пока не начали подъем к пещерам Пунква. Это было в долине Пусты‑Жлеб, что в Моравском карсте, дикой горной местности к северу от Брно. Этот район, в котором находится более тысячи пещер, занесен в список объектов Всемирного Наследия. Только ради того, чтобы увидеть эти пещеры, уже стоит посетить Чехию. Это действительно что‑то!

Мы запрыгнули в лодку и заплыли в пещеры, когда там уже не было посетителей, так как приехали мы довольно поздно. Около часа мы исследовали лабиринт сталагмитов и сталактитов, постоянно споря, которые из них свисают с потолка, а которые растут с земли. Потрясающее, скажу вам, по масштабам и красоте место. Пока гид разъяснял, что этим пещерам триста миллионов лет и что сталагмиты за тридцать лет вырастают на один миллиметр, мы забрались глубоко внутрь горы, двигаясь по узким коридорам в скальных породах, а затем вышли на небольшую тропинку и спустились в совершенно невообразимое ущелье. Оно было огромным, сплошь поросшим зеленым мхом и водорослями, а кое‑где даже лежал снег – потому что там был свой особый микроклимат. Поодаль справа из скалы вытекала река, постепенно превращаясь в довольно крупное озерцо. Пейзаж просто изумительный, словно кадр из «Властелина колец», или, как сказал Юэн, «картинка, как в заднице у Джаббы Хатта»[3]. Мы молча созерцали пейзаж несколько минут, обнявшись, совершенно зачарованные, впитывая в себя это чудо.

Высота ущелья составляет сто тридцать пять метров, а ширина – около ста восьмидесяти метров, и оно почти смыкается – свет проникает лишь через небольшую щель на самом верху, обрамленную соснами, силуэты которых вырисовываются на фоне неба. Легенда гласит, что как‑то давно по скалам над ущельем проходили злая мачеха и два ее пасынка. Ребятам надоела ее вечная ругань, они подвели мачеху к краю пропасти и – в то время как она продолжала распекать пасынков – схватили и сбросили вниз. С тех пор ущелье и называется бездной Мачехи.

Мы переночевали в местной гостинице в деревушке, а затем, проехавшись по местности, напомнившей Юэну Пертшир, мы встретились на словацкой границе с группой поддержки. «Mitsubishi Shogun» Дэвида и пикап «Mitsubishi» Расса – теперь окрещенные Воин и Зверь – уже стояли возле здания таможни. Мы даже не успели слезть с мотоциклов, как к нам подбежал Расс.

– Вы поставили штампы в своих таможенных автолицензиях, когда въезжали? – завопил он.

– Нет, – ответил я.

– Не может быть! Посмотрите хорошенько!

– Да не поставили мы ничего. Просто проехали, и все.

– Вечно с вами сплошной геморрой, – сказал он. – Вы вообще в курсе, что значит эта лицензия?

– Мы всего лишь путешественники, – ответил я. – И раз мы можем въехать в страну, не поставив какие‑то штампы, то наверняка можем точно так же и выехать из нее.

– Как бы не так! Лицензия – это вроде договора. А с законами дурить нельзя – понимаете, о чем я толкую? Уж поверь мне, с подобными вещами не шутят.

Расс был в панике, он перескакивал с пятого на десятое и не заканчивал ни одного предложения:

– Я и раньше влипал с подобной фигней… Ну и дела… Дайте я узнаю… Вот что, позвоним в контору, прежде чем делать что‑либо, и послушаем, что нам скажут… Иначе мне придется, наверное…

– Расс, в чем дело? – перебил я его словоизлияния. – Успокойся, а? Если хочешь, мы позвоним. И ничего до этого предпринимать не будем. И как только узнаем, что нужно делать, так и поступим.

Все шло так хорошо и гладко, пока мы не встретились с группой сопровождения. Они мигом впутали нас в какую‑то драму на границе – месте, где вообще‑то следует проявлять сдержанность. Как выяснилось, при въезде в Чешскую Республику мы не поставили печати в своих таможенных лицензиях, которые были нам необходимы для доказательства, что мы не продали что‑либо из своей техники. Если нам и говорили об этом, то мы попросту забыли.

Дэвид побежал назад – в ярко‑красном пиджаке, с переносной рацией, пристегнутой к ремню, и выражением ужаса на лице, несомненно привлекая к нам массу ненужного внимания – как раз тогда, когда мы пытались незаметно выскользнуть из Чехии.

Пока Юэн грыз орешки, а я прилаживал сумки к мотоциклу, Расс всячески поносил нас за то, что мы не поставили эти печати. В конце концов я не вытерпел:

– Слушай, Расс! Хватит уже! Ты слишком заводишься из‑за какой‑то ерунды, а нам нужно проявлять выдержку. Успокойся же.

Тут Расс совсем с катушек слетел.

– Сами разбирайтесь, – огрызнулся он и потопал прочь.

Дэвид был мрачен, словно туча. Он только что поговорил с дальнобойщиком, который поведал ему, что не может пересечь границу вот уже пять часов.

– Блин, мы никак не можем ждать пять часов! – заявил он, как будто у нас был какой‑то выбор. Обсуждая с кем‑то по телефону сложившуюся ситуацию, он заметил, что Расс направляется к таможне. – Только не показывай там лицензию! – крикнул он ему вслед. – Расс… в общем, ты в курсе…

Но Расс продолжал идти. Он явно разозлился на меня. Завелся с пол‑оборота – и совершенно напрасно. На то, чтобы пересечь границу, требуется время, и с этим приходится считаться. Вряд ли делу помогало, что Расс и Дэвид сновали, словно синезадые мухи, снимая все подряд. Дэйв гонял Джима, чтобы тот взял его в кадр.

– Джим, иди сюда! Мне надо сказать кое‑что! – орал он. И в камеру: – Итак… «Путешествие продолжается»… И мы только что прибыли на границу…

Казалось, они принимали все слишком близко к сердцу. Рассу и мне надо было как‑то разрядить возникшую между нами напряженность, хотя я был уверен, что все уладится, если он просто расслабится. Мы с самого начала предвидели, что Европа окажется типичным туристским местечком, не слишком щедрым на события. Настоящая драма начнется, когда мы продвинемся на восток. Зачем же провоцировать кризис, если у нас есть уверенность, что дорога сама предоставит вполне достаточно приключений, чтобы утолить наш голод, равно как и кинематографическую потребность в происшествиях?

В конечном счете все утряслось. Пограничники заметили нашу суматоху на улице и смекнули, что наши документы надо проверить особо тщательно. Мы заплатили небольшой штраф за отсутствие штампов, на этом его дело и кончилось. Через пятнадцать минут мы уже были в Словакии. Много шума из ничего. Я лишний раз убедился, что самое правильное – всегда держать себя в руках и сохранять спокойствие, и все получится само собой.

Юэн: Я был не против подождать, все‑таки граница есть граница, но против излишней траты времени я все‑таки возражал. После двухчасовой езды по Словакии у меня донельзя испортилось настроение, меня раздражала всякая ерунда – вроде болтовни по радио и шуточек Чарли. Я никак не отвечал на колкости, быть может, потому, что мне требовалось немного отдохнуть и побыть в одиночестве, чтобы позвонить жене – надоела уже эта чисто мужская компания. Я вообще не особенно люблю всякие шуточки и подколы, а они меня просто достали. Из‑за этого я заскучал по Ив и девочкам еще больше. Кончалась всего только первая неделя, а я уже тосковал о них по‑настоящему, чувствуя себя подавленным и одиноким, испытывая раздражение, а мое самоуважение опустилось ниже плинтуса. После каждой границы я чахнул все больше. Вдобавок ко всем бедам я потерял маленькую розовую пластмассовую мыльницу, которую мне подарила Клара. Я совсем пал духом. А может, просто настало время перекусить.

Когда мы въехали в городок, где собирались пообедать, я свернул на обочину и сверился с навигатором. Он барахлил. Вместо того, чтобы указывать направление на каждом перекрестке, он просто вел прямую линию к следующей точке маршрута – пункту, который мы надеялись достичь к вечеру. Даже если передо мной был дремучий лес, он не обращал на это внимания.

Потом до меня дошло, что кто‑то включил настройку на бездорожье, так что навигатор неизменно показывал маршрут напрямик. Хоть какое‑то утешение. По крайней мере, теперь я знал, в чем загвоздка. Увидев, что ко мне приближается Чарли, я остановил его и предложил сделать перерыв.

– Эй, Чарли, кто‑то настроил мой GPS на бездорожье. Он поэтому и не работал.

Чарли даже не потрудился снять шлем. Он лишь покачал головой и прокричал:

– Ну, Юэн, ты в своем репертуаре! Уселся на обочине в ожидании, когда я проеду мимо, и завел: «Ах, кто‑то трогал мой навигатор! Какое безобразие!» Нашел проблему – просто переключи его обратно. Блин, ну кто мог копаться в твоем GPS кроме тебя? Я просто офигеваю от того, что ты всегда винишь других. Небось уже собрался на меня бочку катить, да? Готов поспорить, что так оно и есть. Ну смех, да и только. «Ах, кто‑то неправильно настроил мой GPS!» Ха!

Я так и не понял, подкалывал ли меня Чарли или же он и впрямь разозлился, но голод давал знать о себе все сильнее, и меня больше интересовало, где тут можно поесть.

Небо было серым, вдали виднелись силуэты гор. Мы остановились пообедать в придорожной закусочной близ Бойнице. Я прогнал с бензобака огромного мохнатого паука, посчитав его появление добрым знаком, написал несколько открыток и славно пообедал в компании Чарли и Клаудио. После обеда мы закурили – я оказался не в состоянии ограничиться одной лишь сигаретой после ужина и вернулся к пачке в день – и прикинули дальнейший маршрут. Мы остановились у замка под Бойнице, где, к своему удивлению, натолкнулись на английских туристов, а одна девушка и вовсе достала диск с фильмом «К черту любовь!» и попросила меня подписать его. Затем мы сняли номер в гостинице. У детей Клаудио была няня‑словачка, и тут неподалеку жили ее родители. К ним‑то мы и направились.

Чарли: Мы выехали из гостиницы рано утром и помчались по сельским районам Словакии. Время от времени начинался проливной дождь. Как и Чешская Республика, Словакия выглядела не очень‑то ухоженной, повсюду пестрели садовые участки и огороды, старики носили национальные одежды. Похоже, туризм тут был развит слабо, однако местные жители как будто привыкли к гостям, и практически каждый, с кем мы встречались, говорил по‑английски.

Два раза мы наталкивались на поджидавших нас мотоциклистов. Они сидели на обочине дороги, а мы, проезжая мимо, махали им рукой. Они тут же надевали шлемы и пускались за нами, а у ближайшего светофора останавливались рядом поболтать. Казалось весьма странным (хотя не скрою, это было очень приятно), что эти мотоциклисты, прочитав о нашем путешествии, бросали свои дела и на некоторое время присоединялись к нам.

Юэн был немного подавлен. Утром он говорил с женой по телефону, и она сильно расстроена. А он не смог толком подбодрить супругу, поскольку и сам скучал по ней. Я прошел через такую же эмоциональную выжималку предыдущим вечером, когда звонил Олли. По голосу жены я чувствовал, что она скучает обо мне, и тут же сам затосковал о доме. Вещунья в Праге сказала, что я скучаю по дому больше, чем сам осознаю это, и она оказалась права. Быть может, зря мы так скептически отнеслись к ее предсказаниям. Я скучал по детям. Я скучал по жене. Я даже скучал по домашней рутине, по всей той чепухе, на которую обычно и внимания не обращаешь. Я также поговорил с Кинварой, нашей старшей дочерью. Она спросила, скоро ли я вернусь. Через три месяца, ответил я ей.

– Как еще долго ждать! А ведь прошла еще всего неделя, – ответила она – и попала в самую точку.

Мы ехали еще какое‑то время, свернув на юг с шоссе 66 в направлении Турни. Дома в окрестных деревнях, похоже, не красили и не ремонтировали с двадцатых годов прошлого века. Народу почти совсем не видно, лишь несколько пьяных выписывали зигзаги прямо посреди шоссе – лица у всех довольно дружелюбные, однако на них запечатлелись последствия долгих десятилетий бедности и упадка. Некоторые деревни и городки были заброшены совершенно – города‑призраки, выстроенные возле заводов, давным‑давно уже вставших, а окружающие пашни да луга летом иссушались солнцем, весной и осенью насквозь вымачивались дождями, зимой промораживались льдом и снегом. Там же, где мы все‑таки натыкались на малочисленных жителей городов и деревень, те, что бы ни делали в данный момент, неизменно замирали, когда мы еще только приближались, и провожали нас долгим взглядом.

– Смотрят на нас как на инопланетян, – сказал мне Юэн по рации.

В какой‑то момент мы повернули, выехав из леса, и мир с одной стороны дороги словно вдруг отодвинулся. Справа открывался величественнейший вид – долины и горы, простиравшиеся где‑то вдали.

Поздно вечером мы прибыли в Турню‑над‑Бодвоу, городишко, расположенный в долине, над которой возвышался огромный цементный завод, и Клаудио повел нас к дому, где жили родители няни его детей. Это оказался большой дом с террасой и огородом позади, изобиловавшим овощами. Чаба Капожтас очень походил на седовласого Джека Николсона, а у Марии, его жены, было доброе лицо, постоянно озарявшееся лучезарной улыбкой. Она превосходно говорила по‑английски.

– Я выучила его еще в школе, – объяснила хозяйка, – но мне так и не довелось попутешествовать и применить английский на практике.

До чего же удивительные люди – полностью независимые: они разводили птицу и свиней, чтобы изготавливать собственную колбасу и ветчину. Плохое настроение Юэна наконец‑то отступило.

– До чего же тут у них здорово, – сказал он. – Здесь все совсем по‑другому, и хозяева такие гостеприимные.

Юэна просто очаровали дом и огород. Он влюбился в атмосферу места, был тронут теплотой и искренностью этих людей, так радушно принявших, по сути, незнакомцев.

Мария приготовила традиционный словацкий ужин: острый томатный суп с паприкой, отбивную из мяса собственных свиней и пирог.

– Муж эту еду обожает, – поведала она. – Он всегда ужинает плотно. Говорит, до завтрака еще очень долго, надо хорошенько подкрепиться.

– Правильный подход, – одобрил Юэн.

За ужином Мария показывала нам семейные фотографии, рассказывала о детях, которые все вместе – а их пятеро – работали на цементном заводе, и о своем семидесятилетием друге по переписке из Эдинбурга. Они переписываются вот уже тридцать лет, но так ни разу и не встречались.

Потом Чаба с озорной улыбкой поманил нас вниз и привел в гараж. Отогнав свою «Ладу» за ворота, он открыл под ней лестницу. Мы спустились по ней, протиснулись через узкую брешь, пробитую в бетоне, и оказались в подполе – обширном помещении, которое этот изобретательнейший человек соорудил под своим домом. Вдоль каждой стены высились дубовые бочки с вином. На них красовались медали, которые Чаба получил за красное и белое вино собственного изготовления. Но это было еще не все. Погреб был уставлен бутылками с фруктовой и пшеничной водкой, коньяком и яблочным сидром – и все это предлагалось попробовать.

– Господи, – зашептал мне Юэн, – да он сам изготовляет любой алкоголь, какой только известен человеку. Если здесь только зажечь спичку, вся Словакия взлетит на воздух.

Чаба с гордостью показал нам колодец, который он лично копал целых пять лет, чтобы не надо было ходить с тачкой к городской колонке. Уровень воды, предназначавшейся для полива огорода, составлял в нем метра полтора, это при том, что он уходил в скалу почти на четыре. Потом хозяин отвел нас в дом, усадил на краешек одной из кроватей и стал показывать фотографии своей дочери Каролины, той самой, что работала няней у Клаудио, рассказывая истории из ее детства.

На следующее утро Мария накормила всех завтраком, а затем они устроили настоящую экскурсию по деревне на автомобиле. Чаба с женой показали нам школу, где они в свое время учились, с гордостью продемонстрировали фрески в местной церкви и обратили наше внимание на заброшенные здания, окна и рамы откуда, несомненно, растащили цыгане.

– Словаки усердно трудятся и хотят сделать страну лучше, – говорил Чаба, а его жена переводила. – А цыгане только поют да пляшут, и не хотят ничего делать, – презрительно добавил он.

Мы с Юэном переглянулись на заднем сиденье. Нам с ним кочевая жизнь была по душе. Жаль, что и в Центральной Европе к этому относятся так же нетерпимо, как и у нас дома.

Наконец мы распрощались с хозяевами, пожелали им всего самого лучшего и поспешили к границе, надеясь, что на этот раз пересечем ее без проблем. Два часа спустя мы покинули Словакию и теперь ожидали пересечения украинской границы, когда подбежал Расс с посланием от Сергея, нашего российского посредника.

– Слушайте! Расклад, значит, такой. Таможенники принимают лишь оригиналы технических паспортов, а у нас только ксерокопии. На BMW и «Mitsubishi» нужно предъявить оригиналы. Если мы не сможем проскочить здесь, тогда единственный выход – возвращаться назад и ехать на север в Польшу, а потом через Беларусь и Россию в Казахстан.

Окольный путь грозил нашему путешествию дополнительными тысячами километров, но, по словам Сергея и Расса, украинские таможенники не соглашались нарушать правила. Мы жутко вспотели, солнце палило немилосердно. Зажатые меж грузовиков, извергавших черные клубы выхлопных газов, мы торчали на ничейной земле совершенно без еды и с весьма скудными запасами воды, совершенно не представляя, что делать дальше. Юэн страшно злился, и я переживал, уж не ляпнул ли я чего лишнего. Мне нужно было поразмыслить над создавшимся положением в одиночестве, и я неспешно перешел через дорогу, направившись к весьма убогому туалету. За ним я натолкнулся на старого словака, который сообщил, что он художник. На нем были солнцезащитные очки в золотой оправе и запачканная нейлоновая рубаха. Он с трудом произнес несколько слов на немецком, который я также помнил очень плохо.

– Ukraine nicht gut. Grosse Mafia. Viele probleme[4],– настойчиво убеждал меня старик. Для наглядности он выставил вперед два пальца, изображая таким образом пистолет. – Бах, бах, – «выстрелил» он и покачал головой. – Mafia alles Ukraine[5].

Хотя старик был небрит и грязен и у него недоставало нескольких зубов, искренность его предостережения не вызывала сомнений. Украина отнюдь не была подходящим местом для горстки явно состоятельных западных мотоциклистов с дорогим снаряжением. Так что над предупреждением словака стоило поразмыслить. Я побрел назад к дороге и поведал Юэну печальную новость.

– Если будем вести себя спокойно, то все обойдется. Никакой паники. Эти парни из мафии чуют страх, – отмахнулся он.

– Но старик сказал, что они все украдут, а потом и нас прикончат, – прохныкал я.

Вперившись в меня безучастным взглядом, Юэн сделал глубокую затяжку, выпустил дым и уныло вздохнул:

– Ну, блин, и что же нам делать?