Капитан Корженевский

Демпси гнал в Крэйдон довольно быстро, и должен признать, что он удивительно ловко управлялся со своим старомодным "морданом". За полчаса мы были уже па месте.

Крэйдон - типичный аэрогородок. Своим существованием он обязан аэропарку, и, куда ни бросишь взор, всюду что-нибудь да напомнит об этом. Многие отели названы в память знаменитых воздушных кораблей, а улицы так и кишат летчиками из всех стран. По сравнению с другими это довольно шумный и развязный город: он был совершенно похож на старые морские порты моего времени. (Вероятно, мне нужно было бы говорить обо всем этом не "был", а "будет", но как-то трудно делать это, поскольку события относятся к моему личному прошлому.) Демпси зарулил в передний двор маленького отеля в одной из небольших улочек. Отель назывался "Ариман на отдыхе" и в минувшие эпохи определенно был станцией почтовых карет. Как сообщала вывеска, этот отель находился в старой части города и представлял собой разительную противоположность башням из стекла и бетона, громоздящимся в большей части Крэйдона.

Демпси провел меня по большому бару, где толкались летчики старого поколения, которые явно предпочитали атмосферу "Аримана..." комфортабельным отелям "люкс". Поднявшись по деревянной лестнице, мы прошли холл и коридор и остановились перед дверью в самом конце коридора. Демпси постучал.

- Капитан! Вы не примете нас, сэр?

Я был поражен искренним почтением, едва ли не благоговением, прозвучавшим в тоне молодого человека, когда он обратился к капитану.

- Входите! - голос был гортанный и хриплый - чужеземный голос.

Мы вошли в уютную комнату. В камине пылал огонь, и это был единственный источник света. В высоком кожаном "вольтеровском" кресле сидел человек лет примерно шестидесяти. У него была клиновидная бородка серо-стального цвета и такие же волосы. Серо-голубые глаза глядели твердо и проницательно. Этот взгляд вызывал абсолютное доверие. У капитана был крупный горбатый нос, волевой рот, и когда он встал, я увидел, что он сравнительно небольшого роста, но крепко сложен. Когда Демпси представил нас друг другу, пожатие его руки было твердым.

- Капитан Корженевский, это лейтенант Бастэйбл.

- Как поживаете, лейтенант? - он говорил с сильным акцентом, однако четко выговаривал слова. - Рад познакомиться с вами.

- Как поживаете, сэр? Думаю, вам лучше обращаться ко мне просто "мистер". Сегодня решилась моя отставка из ВПОНа, и я теперь человек штатский.

Корженевский улыбнулся, повернулся к тяжелому буфету из еловой древесины.

- Могу я предложить вам что-нибудь выпить, мистер Бастэйбл?

- Благодарю, сэр. Виски.

- Отлично. А вам, Демпси?

- Стакан шабли было бы неплохо, если не возражаете, капитан.

- Хорошо.

На Коржеиевском был толстый белый свитер с круглым воротом; черно-синие брюки от парадной летной формы; на стуле возле письменного стола я увидел пиджак с капитанскими знаками различия, а на самом

столе - довольно поношенную фуражку.

- Я передал мистеру Бастэйблу ваше предложение, сэр, - доложил Демпси, принимая свой стакан шабли. - Именно поэтому мы здесь.

Корженевский провел по губам рукой, задумчиво рассматривая меня.

- Разумеется, - пробормотал он. Он отдал нам паши стаканы, вернулся к буфету и налил себе немного виски, добавив содовой.

- Знаете, у меня настоятельная нужда во втором помощнике. Мне нужен человек с большим летным опытом, но в Англии мне такого не напять, а тех, кого обыкновенно находят в подобных ситуациях, я брать не хочу. Я читал о вас. Горячая голова, а?

Я тряхнул головой. Неожиданно у меня возникло ощущение, что я очень хочу служить под командой Корженевского. Меня мгновенно охватила симпатия к этому человеку.

- Как правило, нет, сэр. В том случае были.., ну, особенные обстоятельства, сэр.

- Я так и думал. До недавнего времени у меня был очень хороший помощник. Паренек по имени Марло. В Макао у него возникли какие-то трудности.

Капитан нахмурился и взял сигару из черного портсигара. Он предложил и мне; я с благодарностью согласился, а Демпси с улыбкой отказался. Когда капитан Корженевский говорил, он не сводил с меня глаз, и у меня было такое чувство, будто он исследует самые глубины моей души. Каждое его слово звучало очень весомо, и все движения были медленными и выверенными.

- Вас нашли в Гималаях. Вы потеряли память. Учились и получили патент лейтенанта воздушной полиции. Попали в драку с пассажиром на "Лох Этив". Нанесли ему тяжкие повреждения. Пассажир был изрядный кляузник, а?

- Да, сэр.

Сигара на вкус оказалась удивительно нежной и сладкой.

- Он отказался есть рядом с индийцами, насколько я слышал?

- Помимо всего прочего, сэр.

- Хорошо, - Корженевский послал мне еще один взгляд - острый, испытующий.

- Рейган был виноват в том, что наш капитан сломал себе ногу, сэр. Для старика это означало окончательно удалиться на покой. Одну только мысль об этом капитан просто не в состоянии был вынести, сэр.

Корженевский кивнул:

- Знаю, что он чувствовал. Капитал Хардинг. Как-то познакомился с ним. Первоклассный летчик. Стало быть, ваше преступление состоит в излишней преданности, а? При известных условиях лояльность становится отягчающим обстоятельством, а?

Его слова, казалось, имели какое-то особенное значение, не вполне для меня понятное.

- Полагаю.., да, сэр.

- Хорошо. Демпси сказал:

- Сэр, мне кажется, он, по крайней мере, эмоционально - один из нас.

Корженевский поднял руку, заставляя молодого человека замолчать. Затем, погрузившись в свои мысли, капитан уставился в огонь. Несколькими минутами позднее он повернулся и сказал:

- Я поляк, мистер Бастэйбл. Натурализованный британец, но урожденный поляк. Если я вернусь на родину, меня расстреляют. Знаете, почему?

- Вы изгнанник, сэр? Русские?..

- Точно. Русские. Польша - часть их империи. Я держался того мнения, что это не правильно и что необходимо дать народам право свободно определять свою судьбу. Об этом я отнюдь не молчал. Много лет назад. Кто-то услышал. Так я был изгнан. Тогда я поступил на службу в британский торговый воздушный флот. Потому что был польским патриотом, - он пожал плечами.

Я спрашивал себя, зачем он мне это рассказывает, однако чувствовал: он преследует определенную цель, и внимал ему со всевозможным почтением. Наконец он снова взглянул на меня:

- Вот видите, мистер Бастэйбл, мы с вами, стало быть, оба отщепенцы. Каждый на свой лад. Не потому, что хотели этого, но потому, что у нас не было другого выбора.

- Понимаю, сэр.

Я все еще был немного растерян, однако говорить больше ничего не стал.

- У меня есть корабль, - сказал Корженевский. - Внешность у него неприглядная, но это все еще хорошее маленькое судно. Хотите пойти с нами, мистер Бастэйбл?

- С удовольствием, сэр. Я очень признателен...

- Вам не нужно благодарить, мистер Бастэйбл. Мне требуется второй помощник, а вам - работа. Плата не очень высокая. Пять фунтов в неделю.

- Спасибо, сэр.

- Хорошо.

Я все еще недоумевал: что общего может быть между молодым человеком из богемы и старым капитаном? Но складывалось впечатление, что они очень хорошо знают друг друга.

- Думаю, вы могли бы остановиться на эту ночь в нашем отеле, если вам угодно, - продолжал капитан Корженевский. - Утром приходите на борт. Восемь часов - вам подходит?

- Отлично, сэр.

- Хорошо.

Я взял свою сумку и выжидательно посмотрел на Демпси. Молодой человек взглянул на капитана, широко улыбнулся и потрепал меня по плечу:

- Устраивайтесь здесь как следует. Я скоро приду. Мне еще нужно обсудить с капитаном кое-что.

Довольно-таки сильно сбитый с толку, я простился с моим новым капитаном и покинул комнату. Закрывая за собой дверь, я еще услышал, как Демпси заговорил:

- А теперь насчет пассажиров, сэр...

***

На следующее утро омнибус доставил меня в аэропарк. У мачт лежали десятки воздушных кораблей; они приземлялись, стартовали; кишели, как пчелы в гигантском улье. В лучах осеннего солнца их борта мерцали серебром, золотом, алебастром. Еще прошлым вечером Демпси дал мне название судна, по которому я должен найти Корженевского. Оно называлось "Скиталец" (я еще подумал, что это довольно романтическое имя). Служащие аэропарка сказали мне, что он пришвартован к мачте № 14. Теперь, при холодном свете дня, я постепенно начинал задаваться вопросом, не слишком ли опрометчиво я поступил, принимая новое назначение. Однако на раздумья и взвешивания всех "за" и "против" уже не оставалось времени. В конце концов, я смогу покинуть корабль в любое время, если выяснится, что работа не отвечает моим ожиданиям.

Когда я добрался до мачты № 14, то выяснил, что "Скитальца" отогнали в другое место, освобождая эту мачту для русского сухогруза со скоропортящимся товаром, который необходимо выгрузить как можно скорее. При этом никто не знал, где стоит теперь "Скиталец".

Наконец, после того как я полчаса потерял без всякого толку, мне посоветовали отправиться к мачте № 38 - она находилась точнехонько на противоположной стороне аэропарка. Я помчался туда, пробегая под большими гондолами пассажирских и торговых кораблей, пригибаясь под качающимися канатами и огибая по широкой дуге стальные распорки мачт, пока в конце концов не оказался возле мачты № 38 и не увидел свой новый корабль.

"Скиталец" был довольно потасканным и нуждался в свежей покраске, но его отличали такие же стройные пропорции, что и лучшие пассажирские суда. У него была жесткая камера, вероятно, перестроенная вместо мягкой матерчатой старого типа. Корабль немного покачивался у мачты и, судя по тому, как натянулись его тросы, был тяжело нагружен. Четыре больших мотора старого образца были вынесены наружу и открыты всем стихиям. Я чувствовал себя человеком, которого с океанского лайнера вдруг пересадили на прогулочный пароходик. И поскольку происходил я из той эпохи, где воздушный корабль еще не был известен в качестве широко применяемого транспортного средства, то "Скиталец" представлял для меня почти исторический интерес. Разумеется, он был довольно ветхим. Кое-где серебряная краска облезла, и номер (806), порт приписки (Лондон) были не очень хорошо читаемы. Поскольку подобное было недопустимо, то два матроса с подъемника подправляли буквы черным креозотом. "Скиталец" был даже старше, чем мой первый корабль, "Лох Несс", и намного примитивнее, так что смахивал чуть ли не на пиратскую шхуну. Я сомневался в том, чтобы на борту имелись такие приборы, как компьютеры, температурные регуляторы или что-нибудь превосходящее по техническому уровню проволочный телефон, а максимальная скорость вряд ли превышала восемьдесят миль.

Я пережил мгновение страха, пока стоял внизу и наблюдал, как корабль лениво повернулся, покачиваясь на своих тросах, чтобы потом нехотя вернуться в прежнюю позицию. В длину корабль достигал примерно шестисот футов, и ни одним дюймом он не производил впечатления, будто способен держаться в воздухе. Я начал подниматься по мачте, надеясь, что кораблю не пришлось задержаться только лишь из-за моего опоздания.

Достигнув верхушки причальной мачты, я вышел на посадочную площадку. Узкая доска с веревочными перилами была переброшена на корабль. Когда я ступил на нее, она прогнулась. Никаких тебе закрытых сходней, никаких толстых пластиковых стен, чтобы пассажирам не приходилось смотреть на землю с высоты в сто футов. Во мне зародилось и начало крепнуть странное чувство удовлетворения. После первоначального шока мне постепенно начинала нравиться мысль о том, что я буду бороздить небесные дороги вместе с этим старым, покрытым шрамами бродягой. У "Скитальца" был свой собственный стиль. Инвентарь был прост. В нем было что-то от старых кораблей-пионеров, о которых мне часто и мечтательно рассказывал капитан Хардинг.

Когда я вышел на круглую посадочную площадку, меня приветствовал один из матросов в грязном свитере. Он ткнул большим пальцем в сторону короткой алюминиевой лестницы, ведущей с центра площадки наверх.

- Вы - новый второй помощник, сэр? Капитан уже ждет вас в рубке.

Я поблагодарил и вскарабкался по ступеням наверх. В рубке никого не было, кроме невысокого коренастого человека в поношенной, но хорошо отутюженной форме капитана воздушного торгового флота. Он обернулся. Взгляд его серо-голубых глаз был так же задумчив и тверд, как вчера, во рту торчала неизменная черная сигара. Стальная клиновидная бородка выставилась вперед, когда он подошел ко мне и встряхнул мою руку.

- Рад видеть вас на борту, мистер Бастэйбл.

- Спасибо, сэр. Я тоже рад быть на борту. Простите за опоздание, но...

- Знаю. Нас перегнали сюда из-за этого проклятого русского сухогруза. Вы не застали нас на месте. Нам нужно еще какое-то время, чтобы подправить буквы на борту, да и пассажиры еще не прибыли, - он указал в конец рубки, где была еще одна лестница и за ней дверь. - Ваша каюта там. На эту поездку вам придется делить ее с мистером Барри, но как только мы высадим пассажиров, вам будет предоставлена отдельная каюта. Мы редко берем людей. Правда, у нас будет несколько палубных пассажиров, они сядут в Сайгоне. Ваша каюта была единственно приемлемой. Не возражаете?

- Благодарю, сэр.

- Хорошо.

Я поднял сумку.

- Каюта справа, - пояснил Корженевский. - Моя прямо, а та, где пассажиры (которая потом будет вашей), - слева. Думаю, Барри ждет вас. Встречаемся через пятнадцать минут. Надеюсь, тогда мы сможем отчалить.

Я взобрался по трапу и открыл дверь, за которой был короткий коридор, куда выходили три двери. Стены, выкрашенные простой серой краской, были довольно обшарпанными и исцарапанными. Я постучал.

- Входите!

В каюте на разобранной койке сидел высокий тощий человек с дикой копной рыжих волос. На нем было только нижнее белье. Большими глотками он тянул неразбавленный джин. Когда я вошел, он глянул на меня и дружески кивнул:

- Бастэйбл? Я - Барри. Хотите выпить? Он протянул мне бутылку, но потом, словно вспомнив о хороших манерах, подал стакан. Я улыбнулся:

- Для меня немного рановато. Моя койка наверху, не так ли?

- Боюсь, что так. Вероятно, не вполне то, к чему вы привыкли на "Лох Этив".

- Мне вполне подходит.

- В шкафу найдете несколько мундиров. Марло, по счастью, был вашего сложения. Там же внизу можете свалить пожитки. Слыхал о вашей великой битве. Говорит только в вашу пользу. Весь наш проклятый корабль набит чудаками. Мы не очень-то сильны в том, что называют формальной дисциплиной, но работаем на износ, а капитан - один из лучших.

- Мне он понравился, - сказал я.

Я уже начал размещать в шкафу свои брюки и вытащил мятую форму. Барри натянул штаны и вязаную кофту.

- Один из лучших, - повторил он, осушил стакан и заботливо убрал его вместе с бутылкой. - Ага, кажется, наши пассажиры наконец прибыли. Можем отправляться. До скорого в рубке, когда отчалим.

Когда Барри открыл дверь, я успел мимолетно заметить спину одного из пассажиров, входящего в каюту напротив. Женщина. Женщина в темном дорожном пальто. Было что-то странное в том, что капитан Корженевский взял пассажиров. Он не был похож на человека, которому по душе сухопутные крысы. Но, возможно, "Скиталец" никогда не отказывался получить что-нибудь сверх обычной прибыли, если предоставлялась возможность. Такие корабли, как этот, обычно приносят довольно мало дохода.

Вскоре я присоединился в рубке к капитану и мистеру Барри. Оба штурмана были на постах, радист засел в своем отделении и держал связь с главной диспетчерской, чтобы знать, когда дадут разрешение стартовать.

Через круглое окно рубки я разглядывал близлежащие корабли. Наш маленький сухогруз выглядел среди них настолько не на своем месте, что я был бы очень рад, если бы мы стартовали побыстрее.

Капитан Корженевский взял телефонную трубку:

- Капитан машинному отделению. Приготовиться к старту.

Несколькими секундами позднее я услышал рычанье дизельных моторов, когда машинисты включили их, чтобы прогреть. Потом пришел приказ из диспетчерской аэропарка. Мы могли подниматься.

Капитан занял свое место на носу и посмотрел вниз, где были причальные канаты и сходни. Барри подошел к аппарату связи и стоял с трубкой наготове. Боцман остановился посреди лестницы, ведущей на посадочную площадку, так что из рубки была видна только верхняя часть его туловища.

- Принять трап! - сказал капитан, - Закрыть наружные двери, заложить засовы, боцман!

Боцман передал приказ дальше человеку, стоящему внизу, - его вообще не было видно. Громкий шум, грохот и крики заполнили корабль. Затем боцман вновь показался на лестнице.

- Все готово к взлету, сэр.

- Отпустить тросы! - капитан выпрямился и сунул руки в карманы; в зубах неизменная сигара.

- Отпустить тросы! - крикнул Барри в трубку. Ощутимый толчок - мы отходили от мачты.

- Все кабели отдать!

- Все кабели отдать! - повторил Барри. Якорный канат упал, и мы повисли в воздухе.

- Полный назад!

Барри повернул выключатель.

- Полный назад!

Он говорил теперь с машинистами, которые находились снаружи в моторном отделении.

Корабль качался из сторону в сторону, вверх-вниз, моторы отогнали его от мачты.

- Высота двести пятьдесят футов, - распорядился капитан, который все еще осматривался, глядя в застекленное окно рубки.

- Есть двести пятьдесят футов, сэр, - штурман повернул огромный металлический штурвал.

Медленно поползли мы наверх, палуба слегка накренилась, пока штурман контролировал показания прибора и юстировал хвостовые стабилизаторы.

И в первый раз меня охватило чувство потери. У меня возникло ощущение, что я оставил все принадлежавшее мне в мире семидесятых ради путешествия, которое готовит мне новые открытия. Я чувствовал себя этаким старым навигатором времен Елизаветы, отплывающим в неведомые моря, чтобы изучить другую сторону планеты.

Аэропарк Крэйдон остался позади. Мы пролетали над полями графства Кент, держа курс на побережье. Постепенно корабль набрал высоту тысяча футов; наша скорость не превышала пятидесяти миль. Корабль слушался руля поразительно легко, и постепенно я начал понимать, что "Скиталец" обладает качествами, о которых я не подозревал. Я учился оценивать воздушное судно не по его внешности. Каким бы примитивным ни было его оснащение, он летел послушно и спокойно по своей небесной дороге. Барри, которого я было принял за пьянчугу, заканчивающего свою бесславную карьеру, проявил себя способным офицером, и скоро я установил, что он тяжко напивается только если не находится в воздухе. Я надеялся, что товарищи мои не приняли меня за франта, судя по одним лишь моим сдержанным манерам.

***

Весь первый день и вечер путешествия наши пассажиры не показывались из своей каюты. В этом для меня не было ничего примечательного. Может быть, в воздухе они страдали "морской болезнью" или просто не имели охоты выходить, В конце концов, на "Скитальце" не было ни прогулочной палубы, ни кино. Если хочешь обойти корабль по всей длине и увидеть при этом еще что-нибудь, кроме сложенного штабелями груза в полутьме, нужно выйти наружу, на внешние галереи и там изо всех сил уцепиться за тросы, чтобы ненароком не выпасть за борт.

Я приступил к своим обязанностям с энтузиазмом, пусть поначалу даже немного неловко. Но я надеялся показать капитану Корженевскому свое усердие. Думаю, как капитан, так и Барри это понимали, и вскоре я почувствовал, что напряжение оставляет меня.

Еще до того, как мы пересекли сверкающие голубые воды Средиземного моря, держа курс на Иерусалим, пашу первую гавань, я уже получил бразды правления "Скитальцем". С этим кораблем нужно было обращаться нежно и, если можно так выразиться, почтительно. Если подходить к нему таким образом, то от него можно было добиться почти всего. Возможно, это звучит сентиментально и нелепо, но на корабле царила сердечность, которая относилась в равной степени и к самому кораблю, и к экипажу.

Но пассажиров я все еще не видел. Вместо того, чтобы приходить в маленькую кают-компанию возле камбуза, где ели офицеры и матросы, они обедали в своей каюте. Постепенно я начинал думать, что они опасаются показываться кому-либо, кроме капитана Корженевского или мистера Барри - те то и дело посещали их.

У нас на борту не было специалиста-навигатора или метеоролога. Эти задачи делили между собой капитан, Барри и я. В ночь перед нашей посадкой в Иерусалиме я заступил на вахту. Я как раз сверял наш курс по картам и приборам, когда ко мне зашел наш радист и завел разговор. Под конец он спросил:

- Что вы думаете насчет наших пассажиров, Бастэйбл?

Я пожал плечами:

- А что я должен о них думать, Джонсон? Я лишь одного видел и то мельком. Женщину.

- Думаю, это беглецы, - заявил Джонсон. - Старик говорил, они сойдут в Брунее.

- В самом деле? Это определенно не самый безопасный уголок земли. Вы думаете, здесь что-то нечисто?

- Какие-нибудь террористы. Вероятно, хорошо организованные. Я слышал, их поддерживают немцы и японцы. Меня не удивит, если у них интерес к паре-тройке наших колоний.

- Но существует же международная конвенция. Они не посмеют.

Джонсон рассмеялся:

- Знаете ли, Бастэйбл, вы смотрите на все немножко сквозь розовые очки. Весь Восток бурлит. Национализм, старина. В Индии, Китае, Юго-Восточной Азии. Люди стали нервные.

Джонсон был пессимист, наслаждавшийся подобными мрачными высказываниями. Все, что он сказал, я попытался вместить в рамки моих собственных представлений.

- Меня бы не удивило, если бы наши пассажиры оказались земляками старика. Польские эмигранты. Или даже русские анархисты.

Я громко рассмеялся:

- Ну, довольно, Джонсон. Капитан не имеет ничего общего с подобными людьми.

Джонсон насмешливо покачал головой:

- Бастэйбл, мой мальчик, вы действительно смотрите сквозь розовые очки. Простите, если я вам помешал.

Он убрался прочь из рубки. Я улыбался и больше не думал о его болтовне. Он откровенно пытался меня одурачить. Обычная проделка, встречающая на борту корабля каждого новичка.

Однако, пассажиры.., они ведь на самом деле не желали показываться.

***

На следующее утро мы совершили посадку в Иерусалиме, и я надел мою белую парадную форму, собираясь наблюдать за разгрузкой. Преимущественно то была сельскохозяйственная техника для еврейских переселенцев в Палестине. Было жарко и сухо. Потом началась суматоха из-за каких-то двух ящиков, которых ждали, но не получили.

Поскольку меня еще не было на корабле, когда происходила погрузка пропавших ящиков, я послал за капитаном. Пока я ждал, купил у мальчишки-газетчика в аэропарке англоязычную газету и мимоходом скользнул по ней глазами. Единственные важные новости касались взрыва бомбы несколько дней назад в доме сэра Джорджа Брауна. По счастью, сэра Джорджа Брауна не было дома; пострадал только лакей, да и то легко. Газеты, разумеется, были взволнованы преступлением. На стене дома сэра Джорджа кто-то намалевал: "СВОБОДУ КОЛОНИЯМ!" В целом все это, без сомнения, было делом рук фанатиков, и я спрашивал себя, какие же безумцы могли считать подобные акции разумными. В газете помещалось шесть-восемь фотографий - люди, так или иначе связанные с покушением, и среди них печально знаменитый граф Рудольф фон Дутчке, которого давно уже разыскивали у него на родине. До этого покушения предполагалось, что он нашел себе убежище в Дании. Для всех оставалось непостижимой загадкой, почему прусский аристократ выступает против себе подобных, почему хочет сокрушить те идеалы, среди которых воспитан.

Наконец пришел капитан, чтобы разобраться с недоразумением. Я сложил газету и сунул ее в задний карман брюк, дабы вновь посвятить себя своим обязанностям.

Пути судеб поистине бывают странными. Трудно постичь их - в этом я должен был бы убедиться на собственном опыте. То, что произошло потом, было типичным подтверждением тому.

Один из грузчиков оставил гвоздь торчащим из ящика, и когда я вошел в грузовой отсек, моя рубашка зацепилась и разорвалась наискось через всю спину. Я не слишком огорчился по этому поводу и продолжал работу, покуда капитан не увидел, что произошло.

- Вы спалите себе спину под этим солнцем, если не будете осторожны, - сказал он. - Идите лучше переоденьтесь, мистер Бастэйбл.

- Если вы так считаете, сэр.

Я оставил одного из наших механиков следить за разгрузкой, прошел между грузовыми отсеками к главному коридору, поднялся по трапу к рубке, а оттуда - к моей каюте. В маленьком переходе царила убийственная жара, и все двери кают стояли распахнутыми настежь. В первый раз проходя мимо, я смог по-настоящему разглядеть пассажиров. Конечно, я не мог остановиться и уставиться на них в упор, но мне пришлось напрячь всю свою силу воли, чтобы не сделать этого.

Я вошел к себе в каюту и закрыл дверь.

Дрожа, я опустился на нижнюю койку и медленно вытащил из кармана сложенную газету. В каюте я видел мужчину и женщину. Женщину я не знал, однако лицо мужчины было мне теперь слишком знакомо. Я развернул газету и еще раз вгляделся в фотографии анархистов, разыскиваемых в связи с покушением на сэра Джорджа Брауна. Сотни самых разных мыслей проносились в моей голове, когда я внимательно смотрел на одну из них. Не могло быть ни малейших сомнений. Крупный привлекательный мужчина, которого я мельком увидел в каюте, был граф Рудольф фон Дутчке, знаменитый анархист.

Думая о множестве закономерностей, вытекающих из этого разоблачения, я заплакал.

Славный старый воздухоплаватель, который произвел на меня такое сильное впечатление своим характером, своей цельной натурой, которому я с такой готовностью вручил свою судьбу, оказался ничтожным прихвостнем социалистов!

Меня предали. Когда еще я так ошибался в людях?

Я должен, разумеется, связаться с властями и немедленно известить их. Но как мне покинуть корабль, не вызвав ни в ком недоверия? Нет никаких сомнений в том, что все офицеры и члены экипажа полностью разделяют чудовищные воззрения своего капитана. Невозможно, чтобы мне удалось живым добраться до иерусалимской полиции. И все же попытаться - мой долг.

Время, должно быть, прошло слишком быстро, покуда я раздумывал, прикидывая так и этак, потому что вдруг я почувствовал толчок и понял, что мы уже отчалили.

Теперь я ничего не мог предпринять на этом корабле, полном опасных фанатиков, которые не остановятся ни перед чем, чтобы заставить меня молчать, если заметят, что у меня возникли подозрения.

Со стоном я закрыл лицо руками.

Каким же дураком я был, когда поверил Демпси - явно, как это теперь выяснилось, члену той же шайки! Я объяснял свою доверчивость тем, что после вынужденной отставки совершенно растерялся...

Неожиданно дверь распахнулась, и я нервно подскочил. Это был Барри. Он улыбался. Я в ужасе уста-, вился на него. Как ему только удавалось так хорошо скрывать свою истинную природу?

- Что с вами, дружище? - ласково спросил он. - Солнечный удар? Старик послал меня поглядеть, как вы себя чувствуете.

- Кто?.. - лишь с большим трудом я заставил себя говорить. - Эти.., эти пассажиры.., почему они на борту?

Я надеялся на ответ, который смог бы доказать невиновность его и капитана Корженевского.

Одно мгновение он ошеломленно смотрел на меня, потом сказал:

- Что? Те, по ту сторону коридора? Ну, это старинные друзья капитана. Он делает им одолжение.

- Одолжение?

- Вот именно. Слушайте, вам лучше ненадолго прилечь. И надевайте шляпу. Не хотите пропустить стаканчик, который вас снова поставит на ноги?

Он подошел к своему шкафу.

Как ему удается быть таким бесстыдным? Я мог только предположить, что слишком долгая жизнь по ту сторону закона воспитывает в человеке равнодушие - как по отношению к страданиям других, так и касательно собственной души.

И какие же у меня шансы против такого человека, как Барри?

Date: 2015-09-19; view: 270; Нарушение авторских прав