Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Творчество как призвание и назначение человека ⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 5
Реальная история разразилась катастрофическими событиями XX столетия: Первая мировая война, русская революция, переворот в Германии, Вторая мировая война. В культуре, в истории философских учений, в разных регионах земного шара, во всех религиозных конфессиях христианства и мусульманства, в индивидуальной человеческой жизни встала проблема нехватки средств для продолжения жизни. Вся глубина исторических средств буксовала. Ни структура мировых религий, ни освещение жизни, ни социальная русская революция, ни универсальные философские системы, ни призывы культуры к гармонии не работали на уровне индивидуального существования. Все механизмы сломались. Свобода, даже неограниченная, не освобождала от самой жизни. Нужен был новый способ существования. В ответ Бердяев выдвинул метод творчества новой жизни как непрерывный поиск равновесия между мечтой и действительностью. Он пришел как надежда, причем не как рефлексия человека над собственным несовершенством (психоанализ), не как создание продуктов (объективация субъективности), а как полет к «Иному бытию», преображение мира. Само творчество не нуждается в оправдании, считает Бердяев, оно и есть антроподицея (человеческий порядок, справедливость, ибо твердость объективного мира — иллюзия, она лишь состояние подлинного мира). Противостояние этой иллюзии — «другой полюс переживания», «другой момент духа». «Смысл творчества» он считал «не самым совершенным, но самым вдохновенным» своим произведением, однако ни правые, ни левые, ни католики, ни протестанты не приняли и не поняли идею творчества русского философа, ибо она была бесконечно выше всех ортодоксальных представлений об обществе, поскольку они выражали потребность организации социального коллектива и поэтому отрицали творчество. Это, конечно, были противостоящие в принципе, разнонаправленные точки зрения, что требовало обоснования. Поэтому Бердяев поясняет: «Для меня тема о творчестве была вставлена в основную тему Христианства, тему о Богочеловечестве. Она выше ортодоксальных представлений о человеке, порожденных суженным сознанием» [29]. Для Бердяева в ней скрыта тайна божественного и человеческого. Этой идеей измеряется глубина христианства. В ней «божественная драма опрокинута в человеческую драму». И «глядят эти две бездны друг в друга в вечном ожидании», «как любящие». Но в Священном Писании нет откровения о творчестве, обнаруживает Бердяев, «искупление же не заменяет и не решает проблемы творчества», оно обходится без творчества, оно пассивно, подавлено. Творчество должно преодолевать подавленность, раздвоенность, порабощенность, внеположенность, продолжать миротворение, оправдывать человека. Оно не поглощенность собой, а выход из себя, ибо «поглощенность собой подавляет, а выход из себя освобождает», — вскрывает для нас Бердяев разнонаправленность исторических способов индивидуального существования. Первый способ ведет к свертыванию всех энергий, второй — к его развертыванию, ибо открывает выход личности в решение проблем. «В творческом акте раскрывается, что "я" — субъект — первичнее и выше, чем "не-я" — объект. И поскольку такая устремленность относится к тому, что выше меня (забвение себя), — это вовсе не эгоцентризм» [30]. Новизна и недостаточность разработки термина «творчество» заставляет его снова и снова уточнять технологию и структуру творческого акта, ибо критика часто приписывала ему вульгарное понимание творчества. Согласно этому мнению, творчество не нуждается в материи и совершается как бы из ничего, т.е. из свободы. И поскольку абсолютная свобода — абсолютное небытие, то творчество, по их мнению, является перераспределением небытия. «Ничего подобного я не утверждал, — поясняет Бердяев, — я утверждал, что творческий акт не может определяться только материалом и совершается не в пустоте, в нем есть новизна, не детерминированная миром извне, — в этом и состоит тайна творчества. Без этого творчество было бы перераспределением элементов, а новизна — призрачной» [31], Основное назначение творчества — «продолжение миротворения», «наполнение свободы бытийственным человеческим содержанием». «Я вовсе не отрицаю смысл творчества продуктов творчества (культуру). Но ложь классицизма лежит в допущении возможности имманентного совершенства в конечном. А романтизм обнаруживает недостаточность совершенства. В этом смысле совершенство может быть лишь символическим, лишь знаком сверхбытия». Собственно идеалы и есть эти знаки сверхбытия, в которых закована реальность. Поэтому символизм выше реализма как путь к сотворению подлинной реальности. Герои Толстого, Достоевского, Ибсена, мировой литературы, как и Бог, — абсолюты человечности. Они — символы. На них строится эмпирическая человечность, ибо человек не самодостаточен, и, наконец, абсолютная дешифровка философского назначения христианства, пересечение исторических парадигм: «Вера в человека и есть вера в Бога, и она не требует иллюзий относительно человека, назначение которого — творчество. Ибо все, что кажется устойчивым, с легкостью опрокидывается вулканическими силами, которые всегда скрыты за кажущейся гармонией, ибо человек — явление метафизическое» [32], — раздвигает наличные представления о человеке Бердяев, присоединяясь к мнению Леонтьева, Достоевского, Соловьева. Мир вступил в трагическую эпоху дегуманизации и обнаруживает большой динамизм, но «впечатление создания новых миров совсем не благоприятно для творчества, истребительно для свободы», и потому вывод его категоричен: это «опыт ужасающей поверхностной комедии человеческой истории», в которой никакого детерминизма нет и всегда возможна реакция и тьма. «Поэтому первороден лишь творческий подъем и прорыв в мир иной» [33], ибо в нем преодолевается подавленность и открывается смысл творчества — оправдание человеческого существования, — закладывает Бердяев новую абсолютную истину, содержащую потенциал ядерной реакции будущей философии духа. Заметим, что еще у Достоевского зло преодолевается через сознание, у Бердяева — творчеством. Благодаря открытости его мысль легко продолжается: смысл культуры — творчество культуры, возвышающей человека, смысл христианства — творчество человеческого духа, смысл искусства — творчество человеческого совершенства и красоты. Смысл жизни — творчество человеческой жизни. Во всех случаях виден выход за границы имманентной действительности как прорыв свободы духа через необходимость. Жизнь может кончиться без него. Это и есть эсхатологический момент, активное понимание апокалипсиса и эсхатологии. Творчество — не столько оформление в конечном, сколько «раскрытие бесконечного, полет в бесконечность», открытый процесс борьбы духа. Его не могут принять ортодоксальные системы, как не могут принять Шекспира, Гёте, Бетховена. Для них они — патология. «Меня плохо понимают, несмотря на центральность мысли и ее целостность, — сознает философ, — но я проповедовал человечность в самую бесчеловечную эпоху. Экзистенциальная философия была выражением моей человечности, получившей метафизическое значение, и этим я отличаюсь от Кирхегардта, Ясперса и Хайдеггера» [34]. Изумительна, на наш взгляд, попытка Бердяева структурировать акт творчества. Все просто: чтобы достойно жить, не быть приниженным и раздавленным мировой необходимостью, социальной обыденностью, нужно выйти из имманентного круга обыденности, вызвать образ, изображающий «иной» мир, новый по сравнению с этой действительностью, «иное небо», «иную землю». Творческий акт — трансцендирование, выход за границу имманентной действительности, прорыв свободы через необходимость. Но без человека и творчества свобода мертва, бессильна, только бездна, всегда сохраняющая эсхатологическую угрозу конца, но она становится активной, когда на ее острие находится творчество. Заметим, открытым у Бердяева остается вопрос: как сделать творчество непрерывным? На наш взгляд, оно становится таковым, когда на его острие — смысл, вынесенный за пределы обыденности. Сам Бердяев заметит по этому поводу: «Творчество было для меня духовной гигиеной, гигиеной души, концентрацией, способом жить, в котором я стремился не столько объективировать себя, сколько трансцендировать, выйти в другое бытие из объективности в субъективность» [35]. Мы отметим: в статике «я» тоже подлежит объективации, по Бердяеву, поэтому необходима непрерывность творчества. У Мамардашвили человеческий коллектив — только среда, и человек должен подняться над ней в творчестве, чтобы стать личностью. У Бердяева и «я» исчезает, если не продолжается в творчестве. И даже объективность «я» — не подлинная реальность, а объективация известной направленности духа и субъекта. Эта направленность духа и есть новое качество существования — пик его персонализма. «Творчество было погружением в особый мир, свободный от тяжести и власти ненавистной обыденности... Творчество — вне времени, это подъем, преодолевающий различие объекта и субъекта. Во времени — лишь продукты творчества, объективация, они не удовлетворяют всегда» [36]. Одержимость «высшим миром» и есть творческое состояние, преодолевающее все конфликты, трагедии, всякую объектность. «Солнце — во мне, благодаря творчеству я выпадаю из экстериоризированного общего». На наш взгляд, сказанное не просто соответствует эйнштейновской Вселенной, где привилегированных систем отсчета нет, — все одинаково важны, но и бесконечно глубже, ибо у Бердяева речь идет, во-первых, о живой Вселенной, а во-вторых, о Вселенной, существующей по правилам творчества. Все подсистемы в ней сохраняют свое значение, только находясь в состоянии творчества. В историческом масштабе смысл творчества выступает еще рельефнее, ибо вся история — экстериоризация внутренней работы духа. Поэтому конец истории неизбежно связан с концом экстериоризации, что означает возврат духа внутрь, свертывание творчества. Не будет творчества — не будет никакой истории. Поэтому Бердяев вскрывает, что преодоление конца мира во времени космическом, историческом, объективном происходит во времени экзистенциальном. Оттого конец всегда близок, мы переживаем его потрясения в революциях, войнах, личном несчастье. Это понимали уже и Соловьев, и Леонтьев, и Федоров. Он не в будущем, не в потустороннем мире, а всегда с тобой. И спасение от него лишь творчество, причем творчество непрерывное. Иначе твой личный апокалипсис уничтожит тебя, объективирует в принудительном несовершенстве, превратит тебя в сырье. Но конец мира и времени для тебя преодолевается, когда ты его вбираешь в свою экзистенциальную субъективность и входишь в «иной мир» как в иной модус, иное качество существования, суть его — преодоление любого апокалипсиса через творчество, оно — высшее назначение человека, ибо все концы в нем. И если он возвышается до способности управлять ими, он — личность. ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Бердяев Н.А. О русских классиках. М, 1993. С. 557. [2] Там же. С. 554. [3] Бердяев Н.А. Самопознание. М, 2003. С. 559. [4] Бердяев Н.А. О русских классиках. С. 8. [5] Бердяев Н.А. Самопознание. С. 253. [6] Там же. С. 557. [7] Там же. С. 338. [8] Там же. С. 355. [9] Бердяев Н.А. О русских классиках. С. 308. [10] Бердяев Н.А. Самопознание. С. 548. [11] Там же. С. 306. [12] Герцык Е. Воспоминания // Классика литературной науки. М., 1990. [13] Бердяев Н.А. Самопознание. С. 309. [14] Там же. С. 310. [15] Там же. С. 546. [16] Там же. С. 344. [17] Там же. С. 352. [18] Там же. С. 354. [19] Бердяев Н.А. О русских классиках. С. 132. [20] Бердяев Н.А. Самопознание. С. 388. [21] Бердяев Н.А. О русских классиках. С. 293. [22] Там же. С. 299. [23] Там же. С. 310. [24] Там же. С. 339. [25] Там же. С. 267. [26] Там же. С. 289. [27] Там же. С. 321. [28] Исупов К.Г. Русская классика глазами персоналиста // Бердяев Н.А. О русских классиках. С. 5. [29] Бердяев Н.А. Самопознание. С. 470. [30] Там же. С. 472. [31] Там же. С. 463. [32] Там же. С. 465. [33] Там же. С. 467. [34] Там же. С. 468. [35] Там же. С. 471. [36] Там же. С. 473.
Date: 2015-09-19; view: 408; Нарушение авторских прав |