Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Духовный проект Н. БердяеваСтр 1 из 5Следующая ⇒ (Опыт системного подхода к наследию)
Обнаружив разнонаправленность законов объективного, «принудительно данного» мира и человеческого, Н. Бердяев предъявляет свои требования к несовершенству мира, в котором существование стало «похоже на болезнь» и оставляет чувство непрерывного унижения, зависимости, несвоевременности человека. А поэтому самоотверженно ищет абсолютные, универсальные, вневременные средства сохранения достоинства личности, преодолевающие все виды объективации, работающие в любых исторических условиях и в любых взаимосвязях с другими «я» независимо от политических, национальных и конфессиональных подходов. «Чтение истории мне приносило нравственное страдание. До того история представлялась преступной, — пишет он, — слишком большое знание жизни печально. Многое хотелось бы не видеть так ясно и так близко» [1]. Но это и было крушением иллюзий и надежд на автоматический порядок жизни и расчищало путь к подлинной тайне творения мира, в которой «проблема индивидуальной судьбы в вечности была первее всех проблем» — как тайна «незавершенной глубины и назначения человека». «Я всегда ощущал себя на пересечении двух миров, где окружающий мир переживался как недостаточный, не подлинный, не окончательный. Ибо есть "иной мир", более реальный и более подлинный. Глубина «я» принадлежит ему через воображение и мечту... Человек выше всякого дела, он сам есть дело» [2]. Заметим, что у Толстого люди негодны к жизни, у Бердяева жизнь негодна для людей, у Розанова стоит вопрос, что делать с людьми, у Бердяева — что делать людям, у Леонтьева все дело в недостатке личной красоты, у Бердяева — претензии глубже и связаны с судьбами всего человечества, ибо «зашаталась планета» от «развоплощения исторической плоти». В завещании у Гоголя «самая трудная историческая работа — быть человеком», у Бердяева уже речь о том, из чего состоит эта трудная работа и отчего так низок ее коэффициент в исторической наличности. «Я принадлежу к людям, которые взбунтовались против исторического процесса, потому что он убивает личность, враждебен личности, не замечает личность и не для личности происходит» [3]. Будущее для Бердяева — это не только новое качество бытия, но и новое качество человека, которое невозможно без нового качества духа, которое надо сотворить. Убежденный в том, что «конвертирование жизни невозможно без конвертирования сознания», он приступает к анализу наличной «розы ветров» мнений и сознаний, происхождение которой — вся историческая глубина от мифологии до Ясперса и Хайдеггера. Честность предельная: «Пусть я не знаю смысла жизни, но само искание смысла есть смысл» [4]. Максимализм ответственности невероятный: «Культура там, где я!» [5]. «Все, происшедшее с миром, произошло и со мной. Надвигается духовный кризис мира, и я называю экзистенциональным философом лишь того, у кого мысль означает тождество личной судьбы и мировой. Это и есть преодоление всех объективаций, ибо весь мир — внутри меня, вся культура, человечество. Вся история произошла со мной» [6]. Радикальность во всем. «Живи он на исходе средних веков, не миновать ему костра», — скажет о нем Ф. Степун. Центростремительность и объемность мысли ошеломляющие: «Для меня не существует частных вопросов. Во всем я вижу целостный смысл или его поругание. И поиск всегда определяется для меня волей к торжеству смысла» [7]. И все же, подчеркнем, для нас он важен не столько противостоянием призрачному существованию, не столько критикой, сколько выделением перспективных направлений исторической работы над человеком. «Призрачной действительности противостоит мечта, которая в известном смысле и есть реальная действительность, она и есть экстаз жизни, момент, когда она выходит за свои пределы. Смысл я любил больше жизни, дух больше мира, мечту больше переживаний, где притяжение трансцендентного возможного было определяющим» [8], — напишет, осмысливая антиномичный динамизм своего мышления, Н. Бердяев. Новая планка и определила, на наш взгляд, невероятные объемы проделанной им работы и по-настоящему еще не оцененную ее высоту, в сравнении с которой все последующее поле сознания выглядит, по выражению М. Мамардашвили, как «эпоха тотального безмыслия», что явилось расплатой за отказ от парадигмальных подходов и разработки метафилософских перспектив развития человека. Думается, тотальность критики и непонимание Бердяева, которые легко проследить уже в сборнике «Н.А. Бердяев pro et contra» (кн. 1. 1994), являются следствием не только многочисленных проблем, обнаруживших необъятность исторической духовной работы, но и разочарования в наличных трансцендентных ценностях, обилие которых создало иллюзию автоматического рождения человека и природной заданности духовных качеств. Но пока человек и человеческая история — творимые вещи, для нас бесконечно важен Н. Бердяев. За недооценку его наследия мы продолжаем и сегодня расплачиваться небрежным отношением к культуре, которая вовсе не вечность, неспособностью сформулировать парадигму бытия, понижением качества человеческого и личностного существования, угрозой бесконечно «новых» форм терроризма и расползанием ареала Третьей мировой войны, ибо природа не терпит пустоты: там, где нет человеческих форм, торжествует бесчеловечность, там, где остановилась в своем развитии культура, властвует «ее величество» стихия. К сожалению, достойных Н. Бердяева системных исследований, в основании которых была бы положена содержательность его энергетической концепции непрерывного творческого, индивидуального существования, на наш взгляд, пока нет. От этого его отдельная проблематика выглядит нередко фрагментарно: то как отдельные рецепты, то как частные методы, то как механизмы отталкивания от устаревших «затвердевших форм жизни» в лучшем случае; в худшем учение распадается на «пустые» категории, начинающие вести самостоятельную искаженную «жизнь», уродуя действительность, вне системообразующего центра. Думается, поэтому имеет смысл послушать самого философа, чтобы ответить на его такой актуальный и для нас вопрос: «Что делать с эрами катастроф?» — посмотрев на его творчество с точки зрения его мечты о назначении человека, которую питает сформулированный им самим конфликт личного со всем безличным в пространстве метаистории, где встала проблема выбора вечных ценностей человека — основного виновника истории, ибо сбой исторической программы вызван не конфликтом конфессий, экономик, собственности и даже национальностей, а внутренним конфликтом между душой и телом человека. Здесь Бердяев прав! «Не решим эту проблему — хлынет из глубины поток небытия» [9]. «Я представитель личности, восставшей против власти объективированного общего. В конфликте личности со всем безличным и притязающим быть сверхличным, в конфликте с миром и обществом я решительно встал на сторону личности. И все основы философии требуют пересмотра в этом указанном направлении. Опыт человека и человечности — единственный предмет философии, и я всегда пишу на одну и ту же тему. Ибо философия — не отражение объективных реальностей, а изменение внутри человеческого существования и обнаружение смысла существования. Это не прагматизм, не философия жизни, которой еще не было. Моя персоналистическая революция означает свержение власти объективации, разрушение необходимости, освобождение личности и прорыв к иному миру — духовному. По сравнению с этой революцией все революции ничтожны» [10]. Обратимся, наконец, к его последней работе — «Самопознание», где он расшифровывает, на наш взгляд, основные составляющие этой революции, то самое пленительное «как», связывая все сделанное им деспотизмом «осмысления смысла жизни» (его термин), который предстает перед нами как активная память (память всегда активна), «материя личного духа» и образец непрерывного творчества, где можно видеть этот особый способ отношения к действительности в его индивидуально-личностном исполнении и где вся жизнь мира и истории лишь момент. Работа сложна «невероятной» многослойностью смыслов, где на одной-двух страницах спрессована порой содержательность целой книги, эпохи, культуры. Это даже не анализ собственного творчества, как вначале может показаться, а новый неповторимый выход в «иной мир». Каждая работа русского мыслителя выглядит вектором главной задачи, еще одним приближением к мечте и возвышением над принудительно данным миром, непрерывным превращением энергии мысли в блистательное эссе о хрупких судьбах мира и человека, восставшего в эпоху его отрицания, упоенную бесчеловечностью, в защиту человечности!
|