Глава 1. Восточные отроги Уральского хребта, ноябрь 196

Восточные отроги Уральского хребта, ноябрь 196…

«Воинам, призванным вести разведку в глубоком тылу противника, осуществлять там диверсионно‑подрывную деятельность, необходимо обладать высоким уровнем физической подготовленности и соответствующими психологическими качествами».

(«Подготовка личного состава войсковых РДГ, согласно требованиям БУ‑49», изд. НКО СССР, ред. Заруцкий Ф. Д., Тарас Ф. С.)

Снег хрустел под подошвами, хрустел как‑то очень задорно и весело. Как положено, наверное, только что выпавшему снегу. Идти по нему было одно удовольствие, особенно так, как шел сейчас Куминов. То есть наступая на него не просто подошвами, а новыми подошвами совсем еще не разношенных унтов. И именно в этой, такой незначительной, детали тоже крылась немалая доля удовольствия от этого зимнего утра. Оно ведь как, на войне‑то? Радоваться надо тому, что оно есть, такое вот утро, и уж тем более что если есть возможность вот так поскрипывать снегом.

Унты – это вообще обувь отдельная, можно сказать, первостатейная. Оно, конечно, можно носить и замечательные, толстой бычьей кожи заокеанские ботинки на шнуровке, с меховыми чулками, сразу вставленными в них, да с шерстяными носками домашней вязки в придачу. Или, заранее плотно обмотав ногу чрезвычайно плотной портянкой зимнего периода носки, нацепить щегольские хромовые сапоги, как любил это делать постоянный напарник и конкурент старший лейтенант Абраменко. А то и вообще, не думая ни о чем, кроме комфорта по минимуму, и нацепить валенки, да‑да, именно их.

Но, скажите, вот на хрена козе баян, когда в каптерке старшины разведывательной роты всегда есть то, что сейчас на ногах капитана Куминова? Особенно зимой и особенно пусть и не в занесенных снегом и продуваемых насквозь ветром степях Бурятии либо Хакасии, или среди торосов Арктики, а всего лишь посреди уральского леса. Даже и не тайги, но все равно – леса зимнего, где того самого снега было уже по колено как минимум. Нет уж, дудки, выпендриваться и форсить там, где этого не нужно, капитан не любил. Не мальчик уже, не до того. Тем более что никоим образом унты не нарушали установленную форму одежды, да и никакой проверки вроде бы не предвиделось. Что‑что, а проверки из штаба армии капитан, как и все прочие в полку, не любил. Ну, а раз проверки не ожидалось, то можно в штаб идти так, как привычно и удобно.

Снег хрустел, тучи над головой, виднеющиеся в разрывах между плотно стоящими деревьями, были серыми и низкими. Это хорошо, ясное небо в последнее время несло в себе много неприятностей. Тем более сейчас, когда их полк, так же как и остальные, начинал перегруппировываться. Слухи о наступлении явно были не пустопорожними, и это Куминова радовало. Полгода они стояли за линией фронта, лишь изредка выдвигаясь на поддержку пехотинцам. Оно понятно, что полк не простой, но стоять вот так… тяжело. Капитан радовался хотя бы тому, что сам и его люди ходили на «ту» сторону постоянно, хоть и не очень часто. В их деле застаиваться нельзя, равно как и жиром заплывать.

С веток ближайшего дерева, высокой разлапистой сосны, неожиданно слетела целая куча снега, запорошив двух бойцов, присевших передохнуть рядом с длинным бревном станкового крупнокалиберного гранатомета, который они несли в сторону складов. Оба вскочили, ругаясь и выбросив намокшие и погасшие папиросы, крутили головами по сторонам, не понимая – как такое могло случиться, если ветра и в помине нет? Куминов чуть улыбнулся, понимая их недоумение и растерянность и то, что они уже закончились. Причина же этого неожиданного снегозашиворотопада важно, тяжело и неторопливо шествовала по просеке, метрах в десяти справа.

«БШМ‑55‑2»[3], три штуки, следовали в сторону механических мастерских. Машины лишь недавно прибыли к ним. Сразу было заметно, что перебросили их с Арктического фронта. Раскраска, хоть и белая, совершенно отличалась от уже привычной для «своих» ходячих танков. И толстые тумбы ног, равномерно печатающие шаг, и кабина‑морда, закрытая бронещитом, были белыми с голубыми вкраплениями. Верх обеих башен с толстыми и короткими стволами орудий были полностью белыми. Все три «медведя» раньше воевали там, где солнце всегда отражалось от ровной поверхности снега и льда. Сейчас им нужно было нанести темные пятна защитного камуфляжа, чтобы не так выделялись на фоне предгорий Уральского хребта и лесов. Когда армия выйдет в заволжские степи, во что Куминов верил свято, тогда окраску вновь придется менять. А для «медведей» лесостепные просторы подходили как нельзя лучше. Среди густой чащи уральской тайги эти хорошо вооруженные и защищенные громады все же были неповоротливы и более уязвимы.

Заволжье… мечта, пока недостижимая. Туда, туда рвалась душа, и скорей бы. Хотя бы попробовать, хотя бы сделать свой шаг к победе. Уже на памяти самого Куминова прошло десять лет, как войска Уральского фронта постоянно пытались продвинуться вперед хотя бы на сто, да что там, хотя бы на пятьдесят километров. И каждый раз умывались кровью, отходили назад. Немудрено, если вспомнить, какой ценой далось создание этого, казавшегося невозможным рубежа обороны. Сам капитан, понятное дело, этого момента не видел, мал был тогда. Но вот командир полка, в ту пору бывший лейтенантом, как‑то раз рассказал. Тогда Куминову хватило немногого из услышанного, чтобы оценить весь масштаб подвига, совершенного в середине сороковых.

Сталинград, превращенный в руины, но не сдавшийся врагу. Куйбышев, оставленный армией с ожесточенными боями, практически стертый с лица земли, но выполнивший свою роль. Горький, ставший могилой для уже третьей группы армий вермахта. Огненная стена, прокатившаяся вдоль самой красивой и самой великой из всех российских рек, остановила крестоносный шторм, дала возможность вздохнуть и собрать силы здесь, за Уралом. Если бы тогда союзники могли бы вмешаться, если бы могли… но половина островной Англии была уничтожена в один миг «оружием возмездия», а действия САСШ оказались скованными по рукам и ногам навалившейся из Латинской Америки ордой.

Куминов, которому довелось видеть съемку из Великобритании, чуть дернул щекой, погрузившись в воспоминания. Что остановило тогда берлинских убийц, почему и по его родине не ударили ракетами? Осознание того, что все превращается в бесплодную и выжженную пустыню? Возможно, что и так. Вместо этого фашистская свора, споткнувшись о Волжский и Уральский фронты, встала в позиционную войну, перед этим все‑таки уничтожив большую часть Центральной России. И война затянулась на пятнадцать лет, давшиеся всем сторонам с величайшим трудом. А то, что происходило сейчас, было неизбежно. Противники восстановили собственные ресурсы, и теперь снова пойдет битва не на жизнь, а на смерть. Там, за океаном, медленно продолжали вырезать друг друга потомки самураев, ковбоев и индейцев, в свое время не остановившиеся. Здесь же, на его родине, Куминову и его братьям предстояло в ближайшее время вновь сойтись в бою с извечным противником.

Разведчик тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, настырно лезущие в голову. Думать о возвышенном и героическом не стоит, не сейчас, во всяком случае. Уж что‑что, а понимание того, что война, какая бы она ни была, есть очень сложная, страшная и тяжелая работа, Куминов для себя уяснил давно. И в его‑то случае, куда уж тяжелее? А раз командир неожиданно вызвал к себе во время заслуженного отдыха, то стоит ожидать чего‑то внеочередного. Так что капитан решил не забивать голову чем‑то сейчас вовсе не так уж и необходимым. И просто похрустел себе дальше, в сторону штабного блиндажа.

К слову сказать, когда часть передислоцировали в этот лес, Куминов, несмотря на имеющийся опыт, поразился увиденному. Редко доводилось видеть столь грандиозный размах рытья в местах расположения обычной войсковой части. И это было сделано не только для того чтобы разместить командование, ничего подобного. Большая часть подразделений моментально оценила сложный вырытый городок и быстро ушла в глубину его землянок и блиндажей, траншей, ходов сообщений и тоннелей, скрытых под бревнами, маскировочными сетями и бетонными плитами, привезенными вообще не пойми откуда.

Куминов дошел до спуска, ведущего в паутину траншей командного пункта, предъявил часовым свой пропуск. В последнее время немецкие диверсанты все чаще пытались проникнуть за линию фронта, бдительность в войсках была очень высокой. Его пропустили, и Куминов нырнул под невысокий накат из бревен, который сверху, кроме земли, был вдобавок накрыт толстым снежным одеялом. Двинулся дальше, миновав деревянные двери, ведущие в просторную землянку пункта радиолокационного наблюдения. Прошел мимо помещения дежурной смены взвода охраны. Миновал приоткрытый проем столовой комсостава. Есть не очень хотелось, но оттуда шел такой манящий запах чего‑то наваристого и мясного, что поневоле забурчало в животе. Личного повара при командире не было. В отличие от коллег, «батяня» старался быть рядом со своими офицерами. Понятно, что периодически проверял то, что готовят в солдатских столовых, но ел, конечно, в офицерской.

Куминов, как и большинство разведчиков‑офицеров, старался питаться со своими бойцами. Но в «офицерку», где всем распоряжался огненновзорный усач‑кавказец Арслан, периодически заглядывал. Больно уж творчески подходил главный повар полка к своим обязанностям, умудряясь в полевых условиях создавать маленькие шедевры. Что стоило одно его харчо, которое великолепно шло под стопку водки.

Кроме этого, «джигит» старательно ухлестывал за всем, не очень уж и многочисленным женским составом полка. Хотя, по имеющимся агентурным данным, (а как разведчику без них?), на самом деле все это он делал для поддержания реноме. То есть на людях обладатель гордого орлиного профиля и густейшей черной щетки на верхней губе вел себя, как и полагается уроженцу Юга. Ухаживал за каждой по отдельности и за всеми вместе, делая военным в юбках ни разу не повторяющиеся оригинальные комплименты и задорно поводя угольными бровями. Закончив же все свои дела и проконтролировав порядок на вверенной территории, удалялся в собственные апартаменты, которые ему полагались. КУНГ, палатка или отдельная землянка в зависимости от места дислокации полка. А там, в свободное от дежурств в лазарете время, его всегда ждала скромная и застенчивая блондинка Верочка из Новосибирска. И мало кто знал, а Куминов‑то знал это абсолютно точно, что они уже как два года были мужем и женой. Вот такой вот нонсенс.

Отметил про себя, что после получения либо задания, либо возможно‑неожиданного нагоняя от «бати» стоит заглянуть к Арслану. Пошел дальше, свернув в незаметный для непосвященных ход сразу за пирамидой патронных ящиков. Пригнулся под совсем уж низким косяком, толкнул дверь и попал в предбанник, плотно заставленный мешками с землей, из‑за которых прямо в грудь входящему упирался страшный ствол «станкача». Повторился ритуал с пропуском, который был постоянен, непоколебим и незыблем, прямо как первый и единственный, несгибаемый и усатый кавалерийский маршал Советского Союза товарищ С. М. Буденный. Понятно, что каждого из командиров разведывательно‑диверсионных групп полка знали и уважали, но поблажек не делали. Старший прапорщик Баштовой, командовавший штабной охраной, козырнул капитану и пропустил в следующее помещение.

Здесь все было как обычно за последние три месяца. Прямо у входа сидела за столом пара молчаливых ребят в фуражках с синим околышем, приветственно мотнувших ему головами. За ними, нахлобучив наушники и подслеповато щурясь, сидел Петя, любимый «батянин» связист, и две его миловидных помощницы. За бревенчатой перегородкой громко шумел начальник арттехвооружения полка подполковник Малинин, еле слышно что‑то буркал командир разведчиков майор Синицын. По сладковатому запаху трубочного табака становилось ясно, что там же был «смершевец» майор Круглов. Также, судя по свежей щепе на досках пола, присутствовал старший лейтенант Абраменко в своих щегольских подкованных сапогах. А свежий запах оружейной смазки для зимнего времени года выдавал с головой нахождение в штабе капитана Иволгина, командира третьей разведгруппы. Он лишь вчера вечером прибыл в расположение полка из Тобольска, где лежал в госпитале, и утром Куминов застал его чистящим личное оружие. Командира четвертой группы, старлея Иванова, не было уже два дня с позднейшего расчетного времени прибытия из рейда. И это заставляло нервничать всех его коллег, а также старших офицеров. Но, кроме них, был кто‑то еще, как минимум двое.

Капитан отодвинул в сторону плащ‑палатку, закрывающую проем в «кабинет» комполка, и оказался внутри. Догадки подтвердились. Оба его товарища‑командира сидели с правой стороны грубо сколоченного стола, сейчас накрытого зеленой тканью.

Абраменко, как обычно, закинув ногу на ногу, покачивал носком хромового, до зеркального блеска начищенного сапога. Форменная гимнастерка темно‑оливкового шевиотового сукна перетянута в тонком поясе и по груди широкой мягкой кожаной портупеей с ремнями, идущими от плеч вниз. Синие брюки с узким красным лампасом заправлены в те самые щегольские сапоги. Позвякивающий «иконостас» на левой стороне и всего одна Красная Звезда на правой стороне гордо выпяченной груди. Что поделать, любил командир одной из РДГ полка такой вот незамысловатый выпендреж, стабильно и постоянно разящий наповал вновь прибывающих медсестер, радисток и прапорщиц полковой канцелярии. И заставляющий всех солдат‑диверсантов, вверенных товарищу старшему лейтенанту под его строгую руку, тянуться вслед за командиром во всем, включая поведение. Иногда это даже становилось предлогом очередной ссоры между разведчиками и пехотинцами/артиллеристами/саперами и так далее, смотря на то, кто по списку оказывался в столовой в одно с ними время.

Флегматичный и практичный Иволгин сидел, не выпендриваясь, и затачивал бритвенной остроты ножом «ухорезом» карандаши из письменного набора «батяни». Тот имел привычку пользоваться именно ими, ломал заточенные нещадно и каждый раз убирал лишившиеся грифеля назад в стакан. И терпеть не мог, когда кто‑то из ординарцев пытался их трогать. Исключение составлял Иволгин, в свое время обучавшийся ребенком в художественном кружке и затачивающий карандаши до остроты игольного кончика. Последний раз он присутствовал на совещании больше месяца назад, после чего загремел в госпиталь в Тобольск. Сейчас работы для него был непочатый край, чем он и занимался. Но думать, что почти сорокалетний разведчик не слышит и не видит ничего, механически обрабатывая один карандаш за другим, не стоило. Иволгин был старейшим офицером разведроты после командира и занимал свою должность не зря.

Майор Синицын, командир всех трех офицеров‑диверсантов, невысокого роста, сухощавый и подтянутый, сидел рядом с ними. Спокойно попивал крепкий забористый чай из стеклянного стакана в подстаканнике с эмблемой МПС, невесть как оказавшемся здесь. Покосился на чуть задержавшегося подчиненного, погрозил ему пальцем, но не сказал ни слова. Хороший был признак, значит, Куминов, которого посыльный нашел далеко за пределами расположения роты, не сильно и опоздал. Иначе сейчас «батя» уже поразил бы его громами и молниями полковничьего гнева.

Рядом с длинным и тощим Кругловым, представляющим на совещаниях СМЕРШ, сидели те самые двое. На мрачную физиономию особиста, украшенную тонким хрящеватым носом и аккуратными усиками, капитан никакого внимания не обратил. Чего на него смотреть, и так достал уже. Хотя, чего греха таить, работал Круглов на совесть. Именно его подчиненные охраняли штаб, связистов и шифровальщиков. Но двое рядом были намного интереснее.

Пожилой мужчина с бородкой клинышком, в круглых очках со стальной оправой и в хорошо пошитом костюме‑тройке. С галстуком в тон светло‑кремовой сорочке под жилеткой. И со светлыми металлическими запонками в манжетах, виднеющихся из‑под рукавов твидового, в мелкую клетку, коричневого пиджака с аккуратными овалами светлой кожи на локтях. Прическа со строгим, «под политику», пробором. Ни дать ни взять, прямо вылитый бывший «всесоюзный староста», чьи портреты Куминов помнил еще со школы.

А вот особа, сидевшая рядом с ним, приковала его внимание намного сильнее. Нет, не из‑за того, что она была ПРОСТО женщиной. На совещаниях из всех командиров женского пола присутствовали чаще всего лишь начальник полковой медсанчасти, майор медицинской службы Порошнева и начальник столовой капитан Полякова. Ничего странного: больше женщин‑офицеров в части не наблюдалось. Все‑таки не женское это дело, война. Нет, все дело было именно во внешности молодой женщины, сидевшей рядом со «старостой».

Внешность, на взгляд Куминова, была очень даже неординарная, до жути привлекательная и донельзя просто интересная. «Среднего роста, спортивного телосложения, смешанного славяно‑азиатского типа» – мысленно и механически отметил капитан, тут же выругавшись на самого себя. Ну, разве это дело, так вот думать про такую красоту? Далеко не типичную и оригинальную, делающую абсолютно понятной слишком уж фотографичную посадку Абраменко и его же постоянное шевеление с целью как можно более громкого позвякивания наградами.

Густые черные волосы, длиной явно чуть ниже плеч, собранные сейчас в хвост на затылке. Большие карие глаза с едва заметным тем самым азиатским разрезом. Смуглая кожа открытого и чуть улыбающегося полными губами лица. Родинка на подбородке. Почувствовав пристальное внимание вновь вошедшего офицера, девушка повернулась к Куминову, в какой‑то момент встретившись с ним глазами. Взгляд она не отвела и даже еле заметно нахмурила тонкие, вразлет, брови того же иссиня‑черного, что и волосы, оттенка. Капитан сморгнул, неожиданно для самого себя покраснел и присел к Иволгину, предварительно повесив полушубок на один из гвоздей, торчавших из бревенчатой стены. И лишь после этого понял, что его чутье неожиданно подвело, и новых лиц вовсе даже не двое, а целых три.

За большой картой, установленной на бывшем кульмане, который «батя» перевозил за собой всегда и вокруг которого имел привычку наяривать круги, поругивая подчиненных, кто‑то сидел. Две лампы накаливания, висевших на потолке и запитанных от дизельного штабного генератора, не давали достаточно света. Потому сидящий в одном из складных стульев человек полностью прятался в густой чернильной тени за картой.

Полковник Медведев навис над столом, на котором была разложена еще одна карта, буравя взглядом явившегося запоздавшего подчиненного. Кулачищи комполка опирались на столешницу, крытую зеленой тканью скатерти, на которой стояла тарелка с крупно нарезанной колбасой и хлебом, чуть парил из носика чайник, красовались открытая «жестянка» со сгущенным молоком и початая плитка «Золотого ярлыка». «Батя» еще раз хмуро зыркнул на Куминова и продемонстрировал ему же громадный литой кулачище. Капитан скромно пожал плечами, дескать: а чего сразу я? Но оправдываться не стал. Ведь если комполка с ходу не обрушил на него свой гнев в виде несколькоэтажных и сложно построенных матерных конструкций, то не все еще так плохо. Хотя – как знать?

Полковника Медведева, мрачного исполина с внешностью отпетого душегуба из кинофильмов, в полку уважали и любили. За то, что он начал свой путь лейтенантом мотопехотного, 66‑го Благовещенского полка, брошенного в мясорубку у излучины Волги в сороковых. За то, что он в нем же стал командиром через пару десятков лет, пройдя через многое и не забыв ничего. За то, что никогда не бросал своих солдат, даже оказавшихся отрезанными противником. За что ему часто выговаривали в штабе дивизии, неоднократно грозили «съемом» с должности… но никогда не снимали. Потому что понимали, что этот, полностью подходящий под собственную фамилию, громадный офицер всегда выполнит возложенную задачу. Равно как и полк, который, бывало и такое, обзывали «диким», разносили на совещаниях дивизии, армии и фронта. Ругали, нередко наказывали по мелочи и никогда по‑крупному, потому что знали: эти ребята свое дело знают и задачу выполнят. Полягут, если надо будет, но выполнят.

И за это все в части готовы были выдержать даже бурный поток мата, который, к счастью, был редким гостем в речи командира. А если изливался на кого‑либо, то только на офицеров. В сторону солдат Медведев себе такого не позволял, считая, что в любой ошибке рядового состава виноват только командир, и никто другой. Потому уживались с ним не все из приходивших вновь офицеров. Большинство просило спустя какое‑то время перевода, но зато те, кто оставался, в «бате» души не чаяли. А для выполнения его приказов готовы были пойти хоть в огонь, хоть в воду. То без разницы, потому что знали, что с тыла их всегда прикроет весь остальной полк, а от командования с дивизии – Медведев.

– Продолжим то, чего так и не начали, – «батя» еще раз покосился в сторону опоздавшего. – Благо, что товарищ капитан наконец‑то соизволил прибыть. Да, Куминов?

– Товарищ полковник, я… – Тот встал, понимая, что лучше бы молчать, но…

– Я, я… – комполка нахмурил бровь. – Дальше продолжать?

Куминов вздохнул, исподтишка глянув на чуть недовольно нахмурившуюся брюнетку:

– Головка… от кумулятивного снаряда.

И сел, почувствовав, как вновь смутился. Рядом чуть хмыкнул Иволгин, толкнув его локтем в бок. Абраменко, решивший загоготать, поперхнулся невырвавшимся смехом, незаметно заработав то же самое от Синицына.

– Итак, товарищи офицеры! – Медведев стукнул кулачищем по столу. Чайник подпрыгнул, а один из кусков колбасы не замедлил воспользоваться возможностью и шлепнулся прямо на разложенную карту. Почти шлепнулся. Потому что смершевец поймал его в полете, не дав оставить на бумаге жирного отпечатка. Полковник благодарно кивнул и продолжил: – Впереди у нас с вами сами знаете что. То, чего мы ждем уже много лет, к чему стремимся вместе со всей нашей страной. К чему шли все эти годы, стиснув зубы и зная про зверства, которые творят там, за Волгой, немецкие выродки. Час близок, очень близок, дорогие мои товарищи. Но есть несколько закавык, которые могут помешать нашему с вами долгожданному возмездию фашистам. И хорошо, что про это там, в Новосибирске, знают уже сейчас, и мы с вами можем упредить врага.

Куминов переглянулся со смершевцем, сделав вопросительные глаза. Тот лишь дернул щекой, дескать, ты слушай дальше и поймешь. Разведчик пожал плечами и повернулся к командиру полка.

Медведев скользнул глазами по подчиненным и продолжил:

– Как стало известно Центру, в Куйбышеве, в подземном городе, фашисты проводят эксперименты по созданию очередного «чудо‑оружия», которое может позволить им склонить чашу весов в свою пользу.

Его слова раздались в полной тишине и сразу же дошли по назначению. Каждый из присутствующих стиснул зубы, мысленно попытавшись понять и осмыслить сказанное. Очередное «чудо‑оружие», уже в который раз разрабатываемое хитрым и изворотливым врагом.

В сорок четвертом, после атомной бомбардировки Англии и постоянной угрозы применения этого оружия в сторону Советского Союза, войска РККА отошли к Волге, дав возможность врагу сделать передышку и восполнить силы. Этого хватило для того, чтобы сейчас возникла именно та ситуация, когда линия фронта откатилась практически до Урала. Ведь только страх перед полным уничтожением всей Центральной части страны вместе со столицей заставил правительство пойти на этот шаг. Нет, не капитулировать, как того хотели бы в Берлине. Отойти, усыпив бдительность противника, стыдясь, сжав зубы, отступить. И нанести тот удар, которого они не ожидали. Весь исследовательский центр в Пенемюнде, находящийся в непроходимой и заболоченной части Прибалтики, был уничтожен в одну ночь переброшенными по воздуху и по воде диверсантами Генерального штаба РККА. Воины, поставившие на кон свои жизни, не вернулись, сгорев в огненном шквале, пронесшемся по всей Северной Пруссии и зацепившем часть Польши.

Тогда была уничтожена вся материальная часть проекта «Возмездие», а также большинство ведущих ученых, работающих над созданием очередных боеголовок. Тех самых, которых так дожидались хищные «Фау», нацелившиеся на восток. Запасы урановой руды Германия не смогла восстановить и по сей день, из‑за чего и отказалась от дальнейшей разработки проекта. А сколько усилий пришлось приложить главе Наркомата иностранных дел, постоянно мотавшемуся в небе над Европой или Англией. Лишь его талант и убедительность смогли заставить гордых бриттов отказаться от создания и ответного удара атомным мечом по Европе. Правительство же СССР также «заморозило» все работы над схожими проектами. Здравомыслие смогло одержать победу над яростью и жаждой мести. Но война продолжилась, порождая все новые и новые методы уничтожения противника[4].

Тогда же, рискуя, как и «красные» союзники», служба специальных операций САСШ и уцелевшие оперативники Интеллидженс Сервис провели схожую операцию, лишив немцев надежды на восстановление хотя бы материальной базы. В Норвегии, в районе Рьюкан, был уничтожен, полностью стерт с лица земли завод по производству «тяжелой воды», так необходимой для реализации атомного проекта Германии.

Лишившись атомного оружия, нацисты переключились на создание новой базы обычного вооружения и развивали биологические исследования. С одним из результатов последних полку Медведева пришлось столкнуться лично во время битвы за Уфу.

Накачанные тогда еще неизвестным препаратом фрицы шли в бой, не жалея себя. Более быстрые и выносливые, чем красноармейцы, они смогли нанести немало вреда, прежде чем основную часть наступающих двух, всего лишь двух батальонов, удалось заманить в ловушку. Там их уничтожили огнем реактивной артиллерии, не дав чудовищам, совсем недавно бывшим людьми, прорваться на окраины столицы Башкирии. Более‑менее пригодные для исследований тела были собраны странными военными, оказавшимися на месте боя спустя всего половину суток, загружены в длинные машины‑холодильники и увезены куда‑то в сторону хребта.

Тех немцев Куминов помнил сам, будучи, как и все однополчане, в отражении безумно яростной атаки. Несколько солдат противника, пробившись через плотный кинжальный огонь, израненные, но твердо стоящие на ногах, прорвались к ним. В рукопашной, длившейся всего несколько минут, разведрота потеряла более половины состава военнослужащих и двух офицеров. Именно после Уфы, отлежав свое в госпитале и вернувшись в полк, Куминов и принял свой взвод.

Забыть белые от ярости глаза нападавших, их нечеловеческие силу и ловкость… он бы не смог никогда. И, совсем редко, ему даже снилась та самая атака немцев, в которой он долго ловил одну из черных фигур прицельной мушкой своего «Судаева», ругался и все никак не мог хотя бы зафиксировать безумно быстрый силуэт. А тот становился все ближе и ближе, и вот уже совсем рядом оказалась мощная фигура в полевом камуфляже егерей, элиты гитлеровской армии. И он только и смог, что успеть отмахнуться прикладом автомата, прежде чем острый и широкий, похожий на кинжал, нож распорол рукав его маскировочного халата. Схватку у безумного немца он выиграл, правда, и сам при этом чуть не погиб. Выручило то неуловимое мгновение, когда толстая подошва сапога фрица соскользнула по влажному после прошедшего дождя глинозему, в котором была вырыта траншея. Куминов успел выхватить лопатку и нанести удар за секунду до того, как в его бедро воткнулось хищное лезвие. Отточенная до бритвенной остроты кромка полотна малой саперной вошла в голову противника, как нож в масло. Но в это время по ноге разведчика, тогда еще лейтенанта, уже бежали вниз быстрые и горячие струйки. Находившийся рядом Шут перетянул бедро у самого паха собственной портупеей, но всего этого Куминов уже не видел. От кровопотери он провалился в голодный и темный сон, в котором мог и остаться.

В себя разведчик пришел в транспортном отсеке транспортника Пе‑10, который, гудя винтами, нес таких же, как и он, выживших в сторону новой столицы. Лежал, смотря в выкрашенный белой краской металл потолка в салоне, и вспоминал. Этот странный бой, в котором почти две тысячи человек еле управились с семьюстами. Белые безумные глаза немца, который чуть не убил его. Другие, такие же быстрые фигуры в егерской форме, неимоверно быстрыми рывками уходившие из‑под перекрестного огня. И собственный страх, который невольно охватил в какой‑то момент. А как было не испугаться того непонятного, что шло на них?

В госпитале Куминов провалялся практически месяц. Прекрасная немецкая сталь не просто чуть не лишила его жизни. Хирурги провели три операции, прежде чем сосуды, по которым циркулировала его кровь, смогли прийти в норму. Потом молодой организм взял свое, и он смог наконец‑то ходить. Еще через полмесяца, пройдя восстановительный курс в санатории на берегу Байкала, лейтенант, получивший дополнительную звездочку и медаль «За отвагу», вернулся в полк. И там ставший сержантом разведчик Димка Шутяк после радостных приветствий сунул ему в руку, немного смущаясь, тот самый нож. С которым после этого Куминов уже никогда не расставался. Странно? Да ничего странного в этом он для себя не видел. Вот только сам всегда доводил дело до конца, если приходилось работать острыми пятнадцатью сантиметрами настоящей золлингеновской стали. Хорошо помнил, что сам выжил после его же удара. И нож ни разу не подводил.

Потом до них довели информацию о том, что все немцы, которые атаковали их позиции, были под завязку накачаны каким‑то хитрым медицинским препаратом. Только он и дал фрицам возможность двигаться быстрее и ловчее, выживать после чудовищных ран и не чувствовать боли. Так что с «чудо‑оружием» Куминов был знаком не с чужих слов. И сейчас, когда ему вновь довелось про него услышать, невольно закололо в левом бедре, в том самом месте, куда вошел немецкий нож.

Вот только какое отношение вся информация про «вундерваффе» имела к разведывательной роте? Хотя… кое‑что он уже понял. И командир не преминул подтвердить все куминовские домыслы с размышлениями.

– К нашему, то ли счастью, то ли наоборот, это не атомное оружие. – Медведев завел руки за спину. – Они там занимаются какими‑то биологическими исследованиями. Не с теми, что полк столкнулся в Башкирии. Что именно, сейчас расскажет профессор.

Головы всех развернулись в сторону седого с бородкой. Тот открыл лежащий перед ним серебристый портсигар с витиеватой монограммой, достал оттуда длинную сигарету с картонкой мундштука. Прикурил от бензиновой зажигалки, протянутой комполка, подвинул к себе пепельницу, сделанную из снарядной гильзы, и повернулся к брюнетке‑симпатяшке с родинкой. Затянулся, вопросительно прищурился.

Девушка кашлянула, рукой отмахнулась от густых клубов дыма и начала рассказывать. Ни капли не смущаясь вытаращенных на нее глаз военных, оторопевших от подобной неожиданности. Куминов, к примеру, захлопнул варежку лишь после того, как внимательно смотрящий на нее Синицын наступил ему каблуком на ногу. Чуть не взвыл от боли, но собрался с силами и перестал таращиться на девушку, как на заморскую чудо‑фруктину ананас, которую сподобился в первый раз увидеть в госпитале. Мало ли чего не бывает, и с чего вдруг все взяли, что профессором может быть лишь так похожий на Калинина курильщик?

Мягкий и глубокий голос сразу наполнил все не такое уж и большое помещение. Ученая говорила не очень громко, но так, что воспринимал каждый. Куминову, правда, было очень интересно – а что слышно тому, кто скрывается в тени, но вслух этого не сказал. Естественно.

– Меня зовут Александра Венцлав. Я профессор Военно‑биологического института при академии Генерального штаба Народного комиссариата обороны, – девушка чуть запнулась. – Сейчас я посвящу вас в суть того, из‑за чего вас всех собрали. Поверьте, что информация чрезвычайно важная и секретная. По окончании нашего разговора с каждого из вас возьмут подписку о неразглашении. Ну, а теперь к делу, товарищи командиры.

Она поправила выбившуюся прядь, отпила давно остывшего чая из своего стакана и продолжила:

– Ни для кого не секрет, что Куйбышев еще в тридцатые годы подготовили к выполнению функции второй столицы. И какое‑то время он ею был, во всяком случае, именно в него были перевезены основные производства из Москвы и Ленинграда, до того, как оба города оказались в блокаде. Дипломатические миссии, правительство, народные комиссариаты, Ставка и лично товарищ Верховный главнокомандующий. И так было вплоть до сорок четвертого года и до бомбардировки Великобритании атомными бомбами. Что произошло впоследствии, каждый из вас знает.

Так вот, начиная с конца тридцатых годов под городом велось обустройство системы подземелий и бункеров. И в этом нет ничего странного, так как уже тогда разведывательные органы нашей родины знали о ведущихся разработках атомного оружия. Параллельно строительству в Куйбышеве создавалось особое хранилище на берегах Волги.

Также в самих Жигулях, напротив одной из пристаней, при помощи нескольких тоннелей к общей системе убежищ был присоединен целый город. Все это делалось с запасом прочности на случай рассчитанных ударов и со сроком живучести до года в автономном режиме. Воспользоваться им, как сами понимаете, не пришлось. Нам не пришлось…

Девушка сделала паузу, видимо, собираясь с мыслями для продолжения рассказа. Военные сидели молча, переваривая только что услышанное. Куминов не был исключением, хотя и не слишком удивился. Про что‑то подобное ему доводилось слышать раньше. По выражению лиц комполка, особиста и командира разведки можно было понять, что информацией они владеют, пусть и не в той же степени, что молодая ученая.

Да и странно было бы не знать подобное разведчику. Слухами, как известно, земля полнится. Пусть Куминов никогда не держал в руках каких‑либо планов подземных коммуникаций, не говоря про нанесенные на карты места входов и выходов. Но работу по этому городу, который стал на какое‑то время второй столицей страны, вести доводилось. В том числе «на гражданке» на захваченных территориях. Ну‑ну, товарищ профессор, дождемся продолжения? Ожидание оказалось совсем недолгим. Перед тем, как продолжить, сидевший рядом с девушкой мужчина в очках раздал каждому из присутствующих по картонному плотному скоросшивателю, под завязку наполненному бумагами. Когда он это сделал, профессор Венцлав продолжила:

– Откройте, пожалуйста, папки. Сразу откройте пятую страницу и посмотрите фотографии, которые на ней.

Куминов так же, как и его товарищи, послушно проделал все необходимое. На пятой странице было три фотографии. Присмотрелся, и ему стало ясно, что изображено на них одно и то же здание, но с большой разбивкой по времени. На верхней – небольшой, вероятно, светло‑кремового оттенка (фотографии были черно‑белыми) особнячок в два этажа. На второй он же, но явно после нескольких бомбежек, наполовину разрушенный, покрытый копотью и следами гари. На последнем из снимков, наиболее четком и явно недавно сделанном, были видны последствия времени. Сам дом практически полностью оказался заросшим крапивой, лебедой по пояс человеку и прочим бурьяном.

Вполне понятное дело, подумалось ему. Война штука такая… мало что после нее может оказаться целым. Что такие вот дома, что люди… Но времени на лирику не было, и капитан продолжил слушать девушку‑профессора.

– Это один из входов в систему подземного сообщения Куйбышева. Вы понимаете, почему вам это показывают?

Синицын понимающе хмыкнул:

– Моим ребятам предстоит в ближайшее время идти в Куйбышев, товарищ Венцлав?

– Именно, – ученая кивнула, заставив «хвост» задорно дернуться. – Вы абсолютно верно думаете, товарищ майор.

– Хороша затея, – командир разведчиков чуть побарабанил пальцами по столу. – Все группы должны будут дойти до одного входа? Или пойдет одна, я что‑то не полностью понимаю.

– Все, Леш. – Медведев нарезал еще один круг вокруг карты, заложив руки за спину. – Пойдут все, и группа Иванова, если успеет вернуться… наверное.

– Что? – Синицын непонимающе посмотрел на «батю». – Как все? Все разведывательные группы? Для чего, позвольте поинтересоваться, товарищ профессор?

– Вас что‑то в этом беспокоит, товарищ майор? – в разговор неожиданно вступил мужчина в очках, до сих пор не произнесший ни слова. И вновь, на данный момент, закуривший.

Синицын немного непонимающе посмотрел на него, приоткрыл было рот, но ничего не сказал. Куминов чуть усмехнулся, глядя на эту немую сцену. Либо «староста» действительно не понимал, чем вызвано недоумение командира всей полковой разведки, либо не понимал того, как работает та самая разведка. Да, на дворе не сороковые годы, а начало шестидесятых, и война позиционная. Но кадры для армии не растут как грибы после дождя. Не говоря про кадры для особых заданий.

Сколько миллионов людей выкосили в стране те самые первые огненные годы, прежде чем успело подрасти его поколение и появиться следующее? Капитану неоднократно приходили в голову такие мысли, но даже озвучивать их в компании самых близких – в голову не приходило. Статью за пораженческие мысли никто не отменял, равно как и товарищей секретных сотрудников, то есть сексотов. А уж как работали машины НКГБ и «СМЕРШа» в сложившейся ситуации, когда каждого десятого стоило подозревать в шпионаже, говорить не приходилось. А тут нате, товарищи офицеры, отправляйте на убой сразу всю полковую разведку. Причем одного из тех полков, которые постоянно на первой линии обороны. То, что идти предстоит на убой, стало ясно сразу после того, как Куминов понял, что фотографии у всех одинаковые. И сложного тут ничего не было.

Фотографии абсолютно одни и те же. Видят их командиры всех разведывательно‑диверсионных групп одновременно с заявлением о том, что пойдут все. Что это может означать? Да только одно, к сожалению. А именно: хорошо, если шансы дойти есть хотя бы у одной. И это, опять же к сожалению, просчитано задолго до того, как эти самые непонятные личности оказались здесь.

Куминов встретился взглядом с Иволгиным. Тот вздохнул и пожал плечами. Он‑то тоже все понял, в отличие от Абраменко, который, скорее всего, думал только о том, что будет под Куйбышевом. А не о том, КАК им туда предстоит добираться.

– Беспокоит меня? – Синицын хмыкнул и сказал все то, что только что прокрутил в голове его подчиненный. – Да, еще как беспокоит, товарищ, не знаю как вас там. А еще волнует, тревожит и куча прочих синонимов, включая нецензурные. Их‑то я не произнесу, как бы мне ни хотелось. И задачу, которую сейчас мы услышим, мои люди выполнят. Но от этого беспокойство мое меньше не станет. Что там такого, в Куйбышеве, что туда должны пойти все мои парни, расскажете? Ведь не может же быть так, что отправляем мы их за каким‑то новомодным фрицевским шнапсом. Каковы шансы, что вернутся хотя бы две группы?

Профессор в юбке, которая во время всего этого монолога молчала, вздохнула, виновато покосившись в сторону разведчиков. Ее спутник поправил очки и затушил сигарету в пепельнице. Жестом, по которому сразу стало ясно, что он нервничает, потянулся еще за одной, но передумал. Снял очки, начав крутить их за дужку. Посмотрел на лица каждого из разведчиков и только после этого ответил:

– Шансов мало, товарищи военные, очень мало. Говорю это вам очень честно, потому что иначе никак. Задача ваша настолько сложная, что ее можно было бы назвать невыполнимой. Но она должна быть выполнена, просто обязана, товарищи. То, что сейчас немцы создают там, в подземельях, может привести к очередному перелому в нашей священной войне. И мы не должны позволить этому случиться, мда. Может быть, продолжим? И тогда все ваши вопросы должны получить свои ответы. Да… товарищ майор?

Он повернулся к Синицыну, который вопросительно поднял брови.

– Я все прекрасно понимаю и опасения ваши могу разделить полностью. Но поймите, что так надо. И не мне, как вы могли подумать, дескать, мало ли что необходимо этим ученым‑зазнайкам, что вы, ни в коем случае. Это нашей с вами Родине надо, понимаете? Давайте уже продолжим, перелистывайте, товарищи офицеры дальше, перелистывайте.

Куминов и Иволгин переглянулись, пожали плечами и дружно перешли на следующую страницу. По коже капитана пробежали мурашки, очень ощутимые мурашки от страха. Следующие фотографии были… узнаваемыми.

Те самые лица, которые он уже видел. Перекошенные в гримасе ярости и бешенства, с белесыми, кажущимися выцветшими, глазами. Только тут они были не черно‑белыми, как фотографии дома на предыдущей странице. Цветные снимки, сделанные каким‑то неведомым профессионалом, очень четко, качественно, с близкого расстояния. Возникало ощущение, что объектив камеры находился практически напротив этих самых людей с гримасами лютой ненависти ко всему вокруг. И это заставляло насторожиться. Ведь согласно информации, доведенной до военнослужащих после результатов исследований, такое было просто невозможно. Немцы, участвовавшие в бое под Уфой, принимали свой препарат непосредственно перед атакой и шли вперед в начальный момент его действия. Пик приходился на то время, когда они достигали позиций обороняющихся красноармейцев. Почему?

Куминов прекрасно запомнил то, что действие чудо‑сыворотки, или как там назвать то, что принимали безумные фрицы и гансы, было очень кратковременным. Да вдобавок делало сами объекты воздействия чрезвычайно агрессивными и неуправляемыми. То, что само немецкое командование опасалось собственного вундерваффе, подтверждали пулеметные расчеты прямо за отправной точкой атаки тех егерей. Заградительные отряды, призванные, если что пойдет не так, просто покосить всех, кто может пойти не в ту сторону. А тут, приходи, кума, любоваться, прямо постановочные фото с композицией и портретами. Что это могло означать? Да то, для себя понял Куминов, что случилось наиболее плохое: немецкие высоколобые нашли возможность контролировать сам этот процесс. Либо…

– Фотографии сделаны непосредственно в Берлоге, – симпатичная профессор Венцлав произнесла это все так же негромко и опять очень четко. – В одном из ее исследовательских отделов. Не в том, что нас интересует.

– Где? – Куминов не сдержался. Вероятно, эмоции, которые появились во время быстрого анализа этих фотографий, отразились на лице. Потому что обращалась она, говоря все это, именно к нему.

– Берлога, товарищ капитан. – «Староста», все же извлекший следующую сигарету, закурил. «Смершевец» лишь покачал головой, глядя на него. Сам‑то он, несмотря на многолетнюю привычку, еще ни разу не задымил. Стало хорошо заметно, что сигарета подрагивает в пальцах, волновался старик, волновался. – Так они называют собственный комплекс. Вроде потому, что как еще называть здесь, в России, подобное место. Тем более «Волчье логово» у них уже есть. А тут, извольте видеть, логово медвежье. Снимок сделан немецким фотографом, переправлена пленка к нам агентом. Так вот, товарищи офицеры, те самые солдаты, с которыми вам доводилось уже иметь дело, не самое страшное из того, что там есть. Хотите знать, что там есть страшнее? Перелистывайте страницу.

Все молчали, и в этой тишине четко было слышен шелест переворачиваемых страниц в скоросшивателях. Куминов чуть помедлил и сделал то же, что и остальные.

Вытянутые худые фигуры, без каких либо признаков одежды на них. Сплошь покрытые еле‑еле заметными серыми наростами, густо покрывающими всю поверхность тела. На первой фотографии они лежали рядком на чем‑то типа длинных металлических столов. Вот они же, только в непонятных, металлических же ящиках, укладываемые в них людьми в прорезиненных балахонах и в масках, полностью закрывающих лица. А вот снимок, где эти непонятные серые доходяги уже стояли на полу большого, скорее всего, бетонного, каземата. На третьей фотографии заметно, что съемка велась через прутья решетки. И в каземате находились не только две странные фигуры.

Там же камера, делающая подряд сразу несколько кадров, показала красноармейцев. Пленных, в разодранном обмундировании, со следами крови, в бинтах. В руках у каждого были предметы, которыми можно было воспользоваться на поле боя как оружием. Штык‑ножи от СВТ и АСД, саперные лопатки, артиллерийские банники, ломы и кирки. Огнестрельного оружия Куминов не заметил. Следующие снимки, также делаемые фотографом в автоматическом режиме съемки, показывали то, что было дальше. А был там бой в рукопашную, красноармейцы и эти, серые длинно‑худые. Двое против десятка. Фотоаппарат не мог полностью передать ту скорость, с какой двигались противники пленных, но представить ее Куминов мог. Результат поединка для него тоже не стал неожиданностью.

Из двух тварей на момент появления давешних балахонисто‑масочных осталась в живых одна. И та явно не казалась чересчур живой. Либо просто ею не очень дорожили и расстреляли перед тем, как войти в каземат. Из красноармейцев в живых осталось трое, которых, не в пример твари, убивать не стали. Наоборот, ребят бережно погрузили на носилки и оттащили куда‑то.

Серия снимков на следующих двух страницах была похожа на первую. Отличием были лишь те, кого снимал фотограф. В какой‑то момент в тишине, повисшей в блиндаже, раздался странный звук. Как оказалось, Абраменко не выдержал и выскочил, зажимая рот ладонью. Медведев и остальные проводили его взглядами, в которых не было ни капли осуждения. Не за что было судить разведчика, которому стало не по себе от вида четырехлапой туши, густо поросшей мехом и с головой, больше всего напоминающей голову крокодила. Разве что не такую длинную. А уж если это существо в собственных челюстях держит разорванное пополам детское тельце… странно было бы осудить боевого товарища, который смерть видел в разных видах, но с такой еще не сталкивался.

– Ну те‑с, товарищи военные, – «Староста» обвел их взглядом. – Продолжим?

Date: 2015-09-18; view: 277; Нарушение авторских прав