Продолжительная сепарационная тревога: когда привязанность приводит к чувству незащищенности

Внушение доверия и понимание того, что нужно вашему ребенку, приходят с опытом. Однако многих родителей смущают чувствительность и повышенная настороженность у детей, испытывающих состояние сепарационной тревоги. Когда я прошу их описать типичный день, мне становится все понятно. Они считают себя хорошими родителями, потому что для них это значит, что они должны все время носить ребенка на руках, позволять ему спать в их постели и не допускать, чтобы он плакал. Они немедленно реагируют на каждый его писк, не задумываясь ни на минуту о том, что́ это – нормальный звук, издаваемый младенцем, или сигнал бедствия. Если они не носят своих малышей на руках, то все время стоят над ними. Они не могут ни на минуту выйти из комнаты, чтобы ребенок не поднял крик. К тому времени, когда такие родители решаются позвонить мне, они уже оказываются лишены сна, свободы и друзей. Тем не менее они объясняют происходящее так: «Мы убеждены, что воспитание ребенка должно быть основано на привязанности». Возникает впечатление, будто говорят о религии.

Да, детям нужна привязанность, чтобы чувствовать свою защищенность, чтобы научиться понимать свои эмоции и читать выражения на лицах других людей. Но такое расплывчатое представление о воспитании, основанном на естественной привязанности, никуда не годится. Младенцы испытывают доверие, когда их понимают. Вы можете носить ребенка на руках хоть весь день, позволять ему засыпать у вас на груди и ночевать в вашей постели хоть до достижения им подросткового возраста. Однако если вы не видите его особенностей, не понимаете его и не даете ему именно того, в чем он нуждается, то, сколько бы вы ни нянчились, сколько бы ни носили ребенка на руках, у него не появится чувства уверенности и защищенности. Это подтверждает исследование: дети, чьи матери проявляли чрезмерную заботу, испытывали меньшую привязанность, чем те, матери которых своевременно оказывались рядом, но не переусердствовали в своих действиях.

Особенно сильно это проявляется в возрасте между семью и девятью месяцами – в тот период, когда у малыша появляется естественная сепарационная тревога. В данный момент память ребенка работает так, что он воспринимает мать как самое важное в своей жизни. Однако его мозг еще не настолько развит, чтобы осознавать, что если мама и уходит, то не навсегда. Если правильно подбадривать ребенка и говорить с ним дружелюбным голосом («Эй, все в порядке, я уже здесь») – и, конечно, если запастись терпением, – то естественная сепарационная тревога исчезнет через один‑два месяца.

А теперь задумайтесь, что происходит с ребенком, чьи родители проявляют излишнюю заботу и все время стоят над ним. Ему не позволяют расстраиваться, его никогда не учили, как самому успокоиться. Он не умеет играть самостоятельно, потому что родители считают своей обязанностью забавлять его. Когда такой ребенок начинает испытывать естественную сепарационную тревогу и зовет папу с мамой, они стремительно несутся его спасать и, не осознавая этого, еще больше усиливают его страхи. Они твердят: «Я здесь. Я здесь», и в их голосе звучит такая же паника, как у их ребенка. Если подобное будет происходить в течение одной‑двух недель, то это может перейти в так называемую продолжительную сепарационную тревогу.

Один из ярких примеров – случай с восьмимесячной малышкой из Англии по имени Тиа. Ее мама очень нуждалась в помощи, и когда я встретилась с их семьей, я поняла, в чем проблема. Это был один из самых серьезных случаев продолжительной сепарационной тревоги, какие мне приходилось видеть за все годы моей работы. Сказать, что Тиа прилипчива, было бы преуменьшением. «С того момента как я просыпаюсь, – сказала ее мать Белинда, – она все время со мной. Она может поиграть сама не более двух‑трех минут. Если я не возьму ее на руки, то она будет кричать, пока ей не станет плохо». Белинда вспомнила случай, когда они с дочерью возвращались от бабушки. Тиа, почувствовав себя брошенной, потому что сидела в машине на кресле, а не на руках у мамы, начала плакать. Белинда попыталась утешить ее, но Тиа стала плакать еще громче. Мать решила не останавливать машину, но, когда они приехали домой, у малышки началась рвота.

Белинда сделала несколько попыток выйти из комнаты, в то время как ее подруга держала девочку. Даже ее двухминутное отсутствие вызывало у малышки истеричные вопли. Несмотря на готовность окружающих помогать ей, Белинда сдалась и обратилась к старому средству: едва она брала малышку на руки, как та мгновенно замолкала.

Ситуация еще больше осложнилась тем, что Тиа стала просыпаться среди ночи; если она принималась плакать всего пару раз, то в семье эта ночь считалась «хорошей». Мартин, который все шесть месяцев разделял трудности с женой, не мог успокоить дочь, так как она признавала только Белинду. За целый день та выматывалась, постоянно нося малышку на руках или слушая ее крики. Это лишало ее возможности чем‑либо заняться или найти хоть сколько‑нибудь времени для Жасмин, трехлетней сестры малышки. О времени, которое можно было бы провести вместе с мужем, речи и вовсе не шло. У Белинды и Мартина едва ли находилась минута друг для друга.

Во время беседы с Белиндой и наблюдений за ее взаимодействием с малышкой я заметила, что женщина непреднамеренно еще больше усиливала страхи дочери каждый раз, когда устремлялась «спасать» ее от слез. Схватив ее на руки, Белинда каждый раз говорила: «Все хорошо. Все страшное осталось внизу». И хотя у малышки были также нарушения сна, мы в первую очередь взялись за серьезную проблему сепарационной тревоги.

Я попросила Белинду спустить малышку вниз, продолжая болтать с ней, и, не прекращая диалога, заняться домашними делами. При этом если Белинде требовалось выйти из комнаты, то она все равно должна была разговаривать, чтобы Тиа продолжала слышать голос мамы. Я также хотела проверить, не страдает ли Белинда синдромом «бедной деточки». В этом случае мать должна была научиться убеждать ребенка радостным голосом: «Ну, ну, Тиа. Я вовсе никуда не ушла». Я рекомендовала ей, если Тиа вдруг заплачет и станет звать ее, опуститься рядом с малышкой на колени, но не поднимать ее на руки. Она могла утешить ее, обнять и подержать в объятьях, сколько малышка ей позволит. Однако теперь ей следовало говорить совсем иначе: «Ну, вот, у тебя все в порядке. И я здесь, с тобой». Как только Тиа начнет успокаиваться, Белинда должна была отвлечь ее какой‑нибудь игрушкой или песенкой – чем‑нибудь, что могло бы заставить девочку забыть о страхах.

Я сообщила Белинде и Мартину, что приеду через шесть дней. Но они позвонили мне через три. Им казалось, что мои рекомендации совсем не помогают. Белинда мучилась еще больше, она быстро отказалась от любых мыслей о том, чтобы отвлечь малышку. Жасмин, почувствовавшая себя окончательно брошенной, начала выходить из себя, чтобы таким способом завладеть вниманием матери. Во время моего второго приезда, хотя Белинда и Мартин не достигли особого прогресса, я смогла заметить, что Тиа ведет себя немного лучше, особенно находясь в гостиной. Но в кухне, где Белинда занималась разными хозяйственными делами, Тиа была по‑прежнему невыносима. Я попыталась понять, в чем разница. В гостиной Тиа играла на коврике в окружении игрушек – множества вещей, отвлекающих внимание. На кухне же ее сажали в развивающий тренажер, в котором Белинде было сложнее отвлечь внимание ребенка, потому что малышке быстро надоедали все эти ручки, ролики и другие приспособления, которые ее уже давно не забавляли. К тому же Тиа чувствовала себя взаперти. Она не только была вдали от мамы – пусть даже на расстоянии не более полуметра, – она еще не имела возможности двигаться.

Я предложила им принести в кухню большой игровой коврик и некоторые из любимых игрушек девочки. Мама также нашла другой игровой центр с клавишами и различными кнопками, который очень понравился малышке. Эти новшества позволили отвлечь ребенка. И теперь, если мама отказывалась взять девочку на руки, Тиа могла по крайней мере подползти к ней поближе. Медленно, но она стала отвлекаться на более долгие промежутки времени, ее способность играть самостоятельно также возросла.

Теперь нам следовало решить проблему сна. Тиа никогда не спала хорошо, и, подобно большинству мам, Белинда выбрала путь наименьшего сопротивления и стала разрешать малышке засыпать у нее на груди. Теперь это был единственный способ усыпить девочку. Только убедившись, что Тиа уснула, Белинда могла медленно подняться и отнести ее в кроватку, которая находилась… догадайтесь где? В спальне родителей, конечно же! И вот результат: ребенок, который, просыпаясь ночью в своей кроватке, боится, что мамочка оставит его днем одного. Его крошечный мозг подсказывает ему: «Что со мной будет? Где мамочка и ее теплая грудь? Наверное, я навсегда останусь в одиночестве!» Мы поставили кроватку обратно в комнату малышки, и, чтобы вовлечь в процесс папу, я рассказала Мартину, как применять метод PU/PD – брать ребенка на руки, а затем снова укладывать. При этом я научила его разговаривать с малышкой: «Ну вот, все хорошо. А теперь ты ложишься спать». Девочка плакала ночи напролет, но Мартин упорно держался.

Через несколько дней, в течение которых ее убеждали и приучали засыпать самостоятельно в своей кроватке (подробнее об этом см. в главе 6), Тиа стала плакать всего один раз за ночь, а иногда, к удивлению родителей, спала всю ночь, не просыпаясь. У нее улучшился утренний и дневной сон. И теперь, когда она перестала переутомляться, проблема разлуки с мамой уже не была такой серьезной.

В очередной раз приехав спустя месяц, я подумала, что попала в совсем другую семью. Теперь Белинда не занималась постоянно утешением малышки и стала больше времени проводить с Жасмин. Мартин, который когда‑то чувствовал себя совершенно беспомощным, теперь активно участвовал в воспитании детей. Более того, он лучше узнал свою младшую дочь.

Date: 2015-09-18; view: 421; Нарушение авторских прав