Книга III

«G-5» приземлился в аэропорту Шарль де Голль и переехал на полосу для частных самолетов, где его встречали «мерседес» и два французских таможенника. Была середина февраля 2001 года, 11.15 утра. Джейни смотрела в иллюминатор на серое зимнее небо и вздыхала. Отправлена с Мими в Париж! Унизительно, когда с тобой поступают, как с нашкодившей девчонкой, словно выставляя из комнаты!

Она хмуро натянула мягкие серые перчатки. Худшее время для путешествия нельзя было бы подыскать при всем старании. Она уже почти уговорила Джорджа подписать письмо о намерениях касательно ее кинопроекта, как вдруг, когда он, фигурально выражаясь, снял с ручки колпачок, чтобы выписать чек, подоспело приглашение лететь с Мими в Париж. Мими отправлялась туда на примерку платьев, заказанных у «Диора» в октябре, но ей не хотелось лететь одной; она пообещала, что если Джейни составит ей компанию, она познакомит ее с Районом, своим художником по интерьерам. Тот как будто не имел привычки набирать новых клиентов, но мог бы рассмотреть предложение Джейни, если бы она появилась в Париже в феврале, когда в его расписании намечалось «окно».

— Как глупо! — пожаловалась Джейни Селдену. — Ведь нам нечего оформлять!

Для обоих это было чувствительной и рискованной темой. Селден посмотрел на нее предостерегающе.

— Вдруг появится? — спросил он осторожно.

Джейни с вызовом уставилась на него. Он так и не продал землю, не расстался с замыслом построить дом. Он попросту перестал об этом говорить — подобно тому как она не говорила о своих встречах с Джорджем. Когда Мими предложила отправиться с ней на пару в Париж («Нью-Йорк в феврале ужасен: здесь абсолютно ничего не происходит!»), Джейни заподозрила заговор с целью от нее избавиться. Однажды Селден явился домой, полный воодушевления по поводу поездки, о которой якобы услышал от Джорджа. Джейни занервничала: она сама видела Джорджа в тот же день, и встреча их была посвящена не только делам… Она подумала было, что Джордж все ему разболтал; в этом случае она все отрицала бы, утверждая, что Джордж ее домогался, она ему отказала, вот он в отместку и решил ее оболгать…

Но нет, Селден выглядел не сердитым, а довольным, и она быстро успокоилась: Джордж держал язык за зубами. Тревожиться ей следовало не из-за него, а из-за Селдена. За месяц, прошедший после ужасной встречи Нового года, у Селдена появилось покровительственное отношение к ней, словно у нее не хватало ума или осведомленности, чтобы понимать его дела. Со стороны они выглядели парой равных партнеров, но Джейни уже разобралась, что к чему: Селден видел в ней лишь выставочный экспонат, прекрасную модель, подтверждающую его статус настоящего мужчины-победителя. Такое положение ее все больше возмущало. Когда Джейни высказывалась о шоу-бизнесе, политике, даже моде, он внимательно приглядывался к слушателям, будто опасался, что им скучно или неудобно ее слушать; если его опасения подтверждались, он ее прерывал, не давая договорить.

Это проявилось возмутительным образом в середине января, за ужином в доме Гарольда Уэйна. Двадцать гостей сидели за двумя столами. Джейни оказалась соседкой сенатора-республиканца от штата Нью-Йорк Майка Мэтьюза. Это был приятный мужчина шестидесяти с чем-то лет, влиятельный и обходительный, но с мертвой хваткой: последнее он несколько раз доказывал, когда, рассуждая о чем-то, хватал Джейни за руку и не отпускал, даже если обращался ко всем присутствующим, а не к ней одной. Вечер был как раз из таких, какие любила Джейни: важные люди и значительный, с ее точки зрения, разговор. Ближе к концу ужина неожиданно всплыла тема достоинств и недостатков (в основном недостатков — все-таки это демократический Нью-Йорк) республиканской партии. Джейни закатила обвинительную речь, изобличая два главных изъяна республиканцев: противодействие правам женщин и абортам. За столом сидели еще четыре женщины, одна из которых, известная тележурналистка пятидесяти с лишним лет, крикнула: «Внимание!», и все разговоры смолкли, продолжал звучать только голос Джейни:

— Что вы, сенатор! Если лично вы против абортов, то мне придется обвинить вас в лицемерии. Вы уже тридцать лет живете один, и не говорите мне, что за это время ни одна ваша подружка не забеременела!

После этого заявления воцарилась тишина. Джейни почувствовала, что заливается краской от смущения. Она оглянулась на Селдена, сидевшего за вторым столом, и увидела, как у него напряжена шея. Спустя несколько секунд раздался одобрительный смех, как после удачного анекдота, и Джейни почувствовала, что присутствовавшие стали ее больше уважать. Перед этим она была просто хорошенькой женщиной, не заслуживавшей пристального внимания, а теперь превратилась в одну из избранных — по-прежнему привлекательную, но к тому же наделенную блистательным чувством юмора. Сенатор снова вцепился ей в руку и объявил всем:

— Послушайте, эта молодая леди — именно то, чего так не доставало республиканской партии!

И гости весело отправились в гостиную пить кофе. Сенатор провел Джейни через короткий холл. Гарольд оформил гостиную в стиле американский ампир, соответствовавшем периоду возведения самого дома. Обитые шелком диванчики на клешневидных ножках и столики с причудливыми мраморными крышками создавали впечатление погружения в атмосферу прошлого; Джейни не удивилась бы, если бы увидела в окно конные экипажи на Парк-авеню.

В углу красовался рояль. Гарольд пригласил на прием двух оперных певцов. Джейни уселась на длинную скамью, обитую синим бархатом, и, беря у официантки крохотную чашечку кофе, улыбнулась сенатору. При этом она предавалась фантазиям, представляя себя в роли его жены; это было тем более увлекательно, что его прочили в кандидаты в президенты. Стать первой леди — разве не здорово?

— Прошу вас, сядьте, сенатор, — обратилась она к нему. — Умираю от любопытства: слухи верны?

Он принял ее приглашение и проговорил:

— В слухах всегда есть доля правды, но если вы любопытствуете, собираюсь ли я баллотироваться…

— Что вы, я о вас и ваших дамах… — начала Джейни. И в этот момент перед ними предстал Селден.

Джейни подняла на него глаза, приглашая взглядом к ним присоединиться, но его губы растянулись в неискренней улыбке.

— Я хочу попросить у вас прощения за свою жену, сенатор, — начал он. — Она часто говорит не думая. — Он опустился на краешек скамьи, взял Джейни за руку и сказал с наигранной беспечной веселостью:

— У нее привычка рассуждать о вещах, в которых она ничего не смыслит.

— Вот как? — медленно проговорил сенатор и холодно улыбнулся Селдену. — А мне показалось, что она не глупее, а то и умнее всех остальных здесь. Она лишь высказала то, что большинство из них думает, но не осмеливается произнести.

— Что ж, раз вы не обиделись… — неуверенно отозвался Селден.

— Лично я — нисколько, — ответил сенатор, улыбаясь Джейни. — Если надумаете расстаться с этим джентльменом, — закончил он, обращаясь только к ней, — то я к вашим услугам.

Все трое рассмеялись, тут же зазвучала музыка, и разговор закончился. Джейни изображала невозмутимость, но внутри кипела. Все ее подозрения об отношении к ней Селдена подтвердились. Это было невозможно стерпеть. В машине по дороге домой она взорвалась.

— Никогда больше так со мной не поступай! — прошипела она. Оба сидели, глядя перед собой. Сначала он молчал, потом потер рукой в перчатке подбородок и изрек:

— Замечание было не из удачных.

— Неудачным было только твое поведение! — парировала Джейни.

— Может, обсудим это дома, ты не возражаешь? — сказал он, чуть заметно указывая на водителя.

В отеле спор возобновился и набрал обороты. Джейни обвиняла его в снисходительно-неуважительном отношении к ней, Селден твердил, что не понимает, о чем она толкует. Его нежелание ее понять еще больше бесило. Такую ярость, как в тот вечер, Джейни редко испытывала: дошло до того, что она набросилась на него с кулаками. Селден швырнул ее на диван, где она залилась слезами, содрогаясь от гнева. Плотину прорвало: он тоже не на шутку разозлился. Она никогда прежде не видела его столь рассерженным и сейчас испугалась.

— Если хочешь знать правду, ты меня действительно ставишь в затруднительное положение, — сказал он с холодным бешенством. — День за днем я вынужден выслушивать твою болтовню о вещах, в которых ты ничего не смыслишь, наблюдать, как ты споришь с людьми, разительно превосходящими тебя опытом. Тебе удается выходить сухой из воды только благодаря твоей красоте. Если бы не это, тебя никто, поверь, не стал бы слушать!

Джейни от неожиданности широко разинула рот. Никто еще с ней так не говорил, и она не знала, как реагировать. Возможно ли, чтобы муж был прав? Нет, признать это было бы равносильно смерти.

— Ты не слышал, что сказал сенатор? — выкрикнула она. — Что я умнее большинства присутствующих!

— Разумеется, он назовет тебя умницей, — сказал Селден, наклоняясь к ней с презрительной гримасой. — Ведь он политик, его специальность — говорить людям то, что им хочется услышать. На правду ему наплевать. Ты не заметила, как он пялился на твою грудь, как мял тебе руку? Зато я заметил, как и все остальные неумные присутствующие. Ему захотелось тебя поиметь, вот он и был готов сказать что угодно, лишь бы приблизить такую возможность. И ты еще удивляешься, что меня смущает? Не понимаешь, почему я тебя не уважаю? Уж если на то пошло, это ты никого не уважаешь-кроме себя самой, конечно.

Он стал расхаживать по комнате, похлопывая себя по макушке: смешная манера делать так в минуты волнения появилась у него недавно. Казалось, каждый хлопок ладони только усиливал его огорчение.

— Чего я только не наслушался! — продолжал Селден — Все мирно известных кинорежиссеров ты учишь снимать кино. Продюсерам говоришь, кого приглашать на главные роли, бизнесменам — как управлять компаниями. А ведь у самой за душой никаких достижений, хвастаться-то нечем…

— Ты хочешь сказать, я не имею права на собственное мнение, потому что у меня не было тех преимуществ, которое были у других?

— При чем тут преимущества? — Он обернулся и ткнул в нее пальцем. — Речь об упорном труде, черт бы его побрал, о само дисциплине, о постоянном риске потерпеть неудачу! — Он по молчал, перевел дух. — Мне наплевать, что ты плетешь своим глупым друзьям и всей этой своре мужчин, с которыми ты спала и которые за тобой таскаются. Но когда ты оказываешься в обществе моих партнеров, людей, всю жизнь пытающихся чего-то до биться…

Она взвилась:

— Что ты такое говоришь, Селден? Мими и Джордж глупцы? А эти твои измышления о своре мужчин, с которыми я якобы спала…

— Я говорю всего лишь, что в таких спорах тебе лучше помалкивать. Почему ты вечно лезешь вперед? Попробуй Для разнообразия просто послушать. Помолчи — вдруг уловишь что-нибудь полезное!

Они с ненавистью пожирали друг друга глазами. Джейни с горечью спрашивала себя, почему всегда почтительно внимала богатым и могущественным мужчинам, которых знала, но с собственным мужем роль слушательницы ей совершенно невыносима. Значит, она его не уважает. И никогда не уважала? Нет, эта мысль была слишком ужасна. Интуиция подсказывала ей, что пора все так повернуть, чтобы предстать жертвой.

— Я понимаю, о чем речь, Селден, — заговорила она с дрожащими губами, предвещавшими приступ рыданий. — Ты не хочешь, чтобы я росла и менялась. Тебя это пугает. Но ведь я всегда был? такая, всегда пыталась совершенствоваться, что-то предпринимать. Если ты думаешь, что я буду сидеть у тебя под боком, как мышка, то глубоко ошибаешься. Если мое поведение тебе неприятно, то это, прости, твоя проблема, твои трудности. Как ты смеешь перекладывать их на меня? — И она, расплакавшись, убежала в спальню.

Когда он спустя час ложился спать, Джейни притворилась спящей. Скоро раздался его негромкий храп. Она же несколько часов не могла уснуть. Гордость состязалась в ней с цинизмом: гордость требовала развода, а цинизм возражал, что, как бы ужасен ни был Селден, она не желает возврата к прежней жизни. В конце концов ее сморил сон.

Проснувшись от звука льющейся в ванной комнате воды, Джейни почувствовала, что совершенно вымотана. Селден вошел в спальню, обернув бедра полотенцем, сел на край кровати, откинул назад волосы, придвинулся к ней.

— Послушай… — начал он. Она думала, что он будет просить прощения, как всегда бывало после ссор, но он лишь сказал:

— Думаю, нам не надо так… ссориться, хорошо?

Это было не то, что Джейни хотелось услышать, но она согласно улыбнулась. Он поцеловал ее в губы.

— Увидимся позже, хорошо?

— Хорошо. — Она скорбно вздохнула.

— Что ты, Джейни! Это смешно! — убеждала ее Мими два дня спустя. — Джордж в точности такой же. Разве ты ни от кого не слышала, что все мужья одинаковые?

Они обедали в «Динго», где царила такая же расслабляющая атмосфера, как и во всем зимнем Нью-Йорке.

— О да, — продолжала Мими с недобрым блеском в глазах, — это одно из величайших разочарований в жизни. Это — и еще дети. Ты воображаешь, будто выходишь замуж за не похожего ни на кого человека, за своего избранника, возвышающегося над всеми. А потом оказывается, что твой муж типичен. Это такой вид-"женатый мужчина". Никуда не денешься, моя дорогая: всякий муж ничем не лучше и не хуже любого другого. Мне даже иногда кажется, что они полностью взаимозаменяемы!

Джейни встретила эти слова слабой улыбкой. После ухода Зизи Мими, на взгляд Джейни, сильно изменилась.

В ней появилась горечь, и она стала похожа на других женщин за сорок лет, злящихся на то, что их жизнь сложилась на так, как им хотелось. У нее было все, но получалось, что она считает себя жертвой обмана. Джейни снова и снова напоминала себе: нельзя ей уподобляться, что бы ни случилось…

— Дело не в том, что Селден похож на других мужей, — сказала она, нервно крутя на пальце обручальное кольцо, словно это был символ неволи, а не любви. — Я не могу вынести неуважение. Как он смеет?

— Неуважение — составная часть целого, — ответила Мими, пожимая плечами. — В день женитьбы мужчина теряет к тебе уважение именно из-за того, что ты вышла за него замуж: он знает свои недостатки и считает жену тупицей, поскольку она с ними мирится.

— Он пытается меня сломать! — воскликнула Джейни.

Неужели? Сам он так не считает, уверяю тебя. По его мнению, он отстаивает свои права мужа. А среди его прав, к сожалению, — право говорить тебе, как поступать.

— Ты не слышишь от Джорджа, как тебе поступать, — заметила Джейни. Встречаясь с Джорджем по поводу будущего фильма, она все больше им восхищалась. Он всегда пребывал в пре красном настроении, они с ним постоянно хохотали…

— Слышу, еще как слышу! — Мими нахмурилась. — Джордж ужасно властный. Селден, надо полагать, тоже. Если бы не властность, они бы не добились таких успехов и мы бы не вышли за них замуж. — Джейни казалось, что Мими сверлит ее взглядом. — Разница в том, что, когда Джордж начинает перегибать палку, я мягко ставлю его на место. С мужчинами такого сорта бесполезно вступать в противоборство — непременно проиграешь. Когда они начинают спорить, их самолюбие требует выигрыша любой ценой, и они готовы что угодно сказать и сделать, лишь бы этой цели достичь. Знаю, ты тоже крепкий орешек, Джейни. — Мими усмехнулась. — Но поверь мне, ты недостаточно крепкая, иначе вообще не вышла бы замуж, а заправляла бы корпорацией или киностудией.

— Женщина должна сочетать семейную жизнь и деловой успех! — выпалила Джейни.

Мими снисходительно улыбнулась.

— Не спорю, должна. Но ты можешь назвать хотя бы одну, которой бы это удалось? Таких вообще нет. Ну, найдется две-три, никак не больше. Большинство могущественных мужчин не со гласны терпеть в женщинах такую твердость. Они для того и женятся, чтобы в их жизни была отдушина.

— Я ведь не изображаю женщину-кремень, — возразила Джейни. — Все, что я хочу от Селдена, — это немного уважения. У него нет причин вести себя так, словно я ни на что не гожусь…

Мими приподняла брови и засмеялась.

— Джейни, — терпеливо произнесла она, — тебе тридцать три года. Знаю, ты считаешь, что это много, но ты ошибаешься. Когда мне было тридцать три, я тоже без удержу фантазировала о своей будущей жизни, о своих грядущих свершениях, о своем будущем муже… Конечно, ты мечтаешь о большем, но вот тебе мой совет: взгляни на свою жизнь по-другому. Я бы поступила не по-дружески, если бы не предупредила, что ты ставишь под угрозу свой брак. Взять хоть этот проект, который ты пытаешься осуществить с помощью Джорджа…

— Почему бы мне не предложить Джорджу проект? — спросила Джейни, спеша ее прервать. Из-за встреч с Джорджем она чувствовала вину, но не хотела оставлять Мими малейшую возможность предположить, будто между ними есть что-то большее, чем работа. Она говорила легким тоном, но в нем можно было уловить вызов. — Если ты считаешь, что мне нельзя ничего ему предлагать, поскольку он твой муж, то это равносильно требованию исключить какой-либо бизнес с любым женатым мужчиной. Да, я прорабатываю с Джорджем деловой проект, а то, что он твой муж, — просто случайность.

— Дорогая, — сказала Мими со смешком, трогая ее руку, — ты никак не поймешь главного: дело не в том, с кем ты работа ешь, а в том, что ты пытаешься конкурировать с Селденом.

— Он что, в курсе? — спросила Джейни, вертя стакан с водой. Мими вздохнула:

— Я не сказала ему ни слова. Джордж, думаю, тоже. Но Селден все равно рано или поздно что-то пронюхает и здорово разозлится.

Джейни преувеличенно громко засмеялась, словно услышала полную чушь.

— Из-за чего, скажи на милость, ему злиться? — спросила она невинным тоном. — Наоборот, пусть гордится мной!

Мими задумчиво смотрела на нее:

— Нет, гордиться тобой он не будет. Пойми, он воспримет это как попытку под него подкопаться! Показать, что ты не хуже его, причем в области, которая для него важнее всего, — в его работе!

— Ему полезно будет уяснить: в нашей семье не один он на что-то способен, — возразила Джейни.

Мими вздохнула.

— Дело не в том, что он считает тебя ни на что не способной, Джейни. Просто если бы он захотел жениться на женщине, занимающейся тем же, что и он, то так и поступил бы. Он уже был женат на деловой женщине, и из этого ничего не вышло; Теперь ему хочется совершенно другого. Уверена, ему очень нравится, что ты личность, но он женился на тебе не только из-за этого, но и потому, что ты красивая, нежная, что ты можешь быть ему признательна. Он ведь считает, что спас тебя…

— Спас? Меня? Он так и сказал?

— Не буквально так, но… Давай смотреть правде в глаза: у тебя не всегда была безупречная репутация.

— И Селден в это поверил!

— Нет, конечно, иначе он бы на тебе не женился. — Мими отвернулась и в который раз вздохнула. — Он решил, что о тебе просто злословят. Я тоже так думала — я и сейчас так считаю. Но он полагал, что, женясь на тебе, дарит тебе жизнь, которой ты всегда желала и которой заслуживаешь. Естественно, он воображал, что ты хочешь детей, полноценной семьи…

— Мы женаты всего полгода, — напомнила Джейни.

— Он просит лишь немного понимания, хочет ощущать, что ты горда его достижениями. А если ты будешь рваться в бизнес, то он решит, что ты считаешь его неудачником.

— Я совершенно не считаю его неудачником! — отчеканила Джейни и швырнула на стол салфетку, дрожа от злости. Почему все вечно пытаются ее осадить? Она тут же оказалась во власти прежней неуверенности в себе, в своих возможностях.

Это чувство было знакомым и крайне болезненным, ибо из него проистекала утрата контроля за ситуацией, а это было для нее неприемлемо. Джейни знала, как это опасно: в таком состоянии она была способна на глупые, вредные поступки.

Мими, размышляя о браке, вспомнила свою мать.

— Иногда приходится чем-то жертвовать, Джейни… — проговорила она ласково. — Когда не хочешь идти на жертвы, очень трудно чего-либо добиться.

Джейни понимала, что Мими права, но была слишком рассержена, чтобы это признать.

— Если ты говоришь о переезде в Коннектикут, — сказала она, — то об этом не может быть и речи.

Во взгляде Мими Джейни увидела жалость. '

— Нет, я подумала о Патти, — прошептала Мими.

Джейни уставилась на свою салфетку. Неужели Мими сознательно ее подстрекает? Патти была для нее больным вопросом, и Мими это знала: ведь сестра оказалась права, а

Джейни ошиблась. После драки в Аспене — Патти и Диггер относились теперь к этому, особенно к короткому пребыванию Патти в тюрьме, как к одному из самых потешных происшествий за историю своего брака — Мериэл Дюброси созналась, что забеременела не от Диггера. Скандал мгновенно стих, словно его и не было, а Патти с Диггером с головой погрузились в семейную жизнь. Впрочем, они иногда ужинали с Джейни и Селденом — Селден гордо считал примирение этой пары делом своих рук, и Патти раз за разом благодарила Селдена за помощь и твердила Джейни, что они с Диггером стали еще ближе друг другу, чем раньше. Джейни оставалось только скрежетать зубами от зависти, тем более что ее собственный брак устраивал ее очень мало.

Впрочем, глядя на Мими, она успокаивала себя мыслью, что не одна такая. Вспоминая бурную сцену с Мими, она мысленно твердила, что Мими настоящая дурочка. В эти дни та выглядела очень усталой, казалось, ее красота совсем померкла — как печально!.. Но чего еще ожидать? В конце концов, все, что есть в жизни Мими, — это Джордж. Но если поведение Джорджа в отношении Джейни в последнее время что-то означает, то очень возможно, что скоро Мими лишится даже этого утешения…

Закусив губу, Джейни провела пальцем в перчатке по иллюминатору, залитому с внешней стороны дождем. За две недели после того ленча с Мими она немало натворила. Ужасаться было нечему, но и вспоминать все это не хотелось — по крайней мере сейчас.

Сидя в просторном кресле по другую сторону прохода, Мими отстегивала ремень.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Собственный самолет — это отлично, но мне не хватает «конкорда». — Она потянулась. — Обожаю Париж, а ты?

Джейни снисходительно улыбнулась. В отличие от едва ли не всех на свете она не относилась к Парижу с любовью: с ним у нее было связано слишком много неприятных воспоминаний. Но она была рада, что Мими довольна. Как только забрезжило путешествие в Париж, та преобразилась: превратилась в прежнюю Мими, полную энергии и доброты, даже выглядеть стала гораздо лучше. Ее красота как будто очнулась после короткой зимней спячки: лицо разгладилось и засияло, подстриженные волосы окружали его мягкими волнами, делая похожей на кинозвезду 50-х годов.

— Идем! — И Мими почти силой выволокла Джейни из само лета. — О багаже не беспокойся: его привезут прямо в отель.

Я велю водителю покружиться у Эйфелевой башни. Такая у меня традиция. — Она уже подводила Джейни к «мерседесу». — Нас ждет куча удовольствий. Разве плохо забыть на недельку о мужьях?

Джейни засмеялась и кивнула. Легко сказать! Селдена она охотно выкинет из головы, подумала она угрюмо. Селдена, но не Джорджа.

Сон начался с моря, залитого лунным светом. Сначала она услышала шорох пены на гребнях огромных серо-зеленых волн, почувствовала, как лицо ей обдувает соленый ветер. Потом оказалось, что она несется, стоя на спине огромного дельфина и держась за его тонкий плавник. Сама она была стройной, мускулистой и загорелой, настоящей валькирией из другого мира, — кому же еще под силу пуститься в плавание на спине волшебного дельфина? Плавание имело цель — спасти тонущего мужчину; но лишь только они к нему подплыли, на них обрушилась колоссальная волна. Мужчину эта волна спасла, выбросив на сушу. Когда волна разбилась о берег, девушки и дельфина не стало. У Джейни разрывалось от боли сердце: она знала, что девушка, то есть она сама, мертва.

Мужчину принесло к прибрежной деревушке, где жили туземцы и пестрая толпа красивых молодых американцев. У мужчины — правильнее было считать его юношей, ведь ему было года двадцать четыре, не больше — была сломана нога. На следующий день в деревне появилась молодая женщина. Это была Джейни, но не та, что плыла на дельфине, а ее младшая сестра. И не настоящая младшая сестра, Патти, а Джейни — сестра самой Джейни (чего только не бывает во сне…). Она тоже была красива, но полна опасений, что не сможет проявить героизм, свойственный старшей сестре. Значит, ей тем более необходимо было испытать себя. Героиня погибла, и она должна была выведать, что на самом деле произошло.

Она стояла на пляже и чертила на песке большим пальцем ноги. Сердце ее ныло от сочувствия к погибшим, дельфину и героине, но у нее тоже была цель. Молодой человек подошел, взглянул на нее, и они тотчас нежно друг друга полюбили.

Молодой человек повел ее к бару «Кон-Тики». Ее ждали опасные приключения в одиночестве, и ей хотелось напоследок насладиться любовью. Сможет ли она удержать его интерес? Другие женщины на острове были красивы, гораздо красивее ее, но ему была нужна она.

Она танцевала для него в баре «Кон-Тики». Потом он повел ее за руку прочь от толпы. Он был в нее влюблен.

Сначала они целовались, потом любили друг друга, сливаясь в одно целое, забываясь друге в друге и в умопомрачительном ощущении чистого секса. Это длилось бесконечно. Он овладевал ею всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Она забыла про страх, гнев, для нее существовала только ослепительная любовь, беспредельное счастье…

А потом ей пришлось уйти, чтобы исполнить возложенную на нее миссию. Она пересекла пляж и оказалась у места, где плескался дельфин. Когда она протянула руку, дельфин устремил на нее невыразимо печальный взгляд…

Джейни вскрикнула. Пробуждение было медленным. Дельфин на глазах превращался в шкаф у противоположной стены, море — в тяжелые гардины из красного шелка, не пропускавшие дневной свет. Сначала она не могла вспомнить, где находится и зачем. Потом методом исключения она пришла к осознанию того, что прилетела в Париж, поселилась в роскошном отеле «Афины-Плаза», что произошло это уже два дня назад и что ее спутница — Мими. Но эмоционально она еще не рассталась со своим сном. Джейни страшно хотелось вернуться в него, оказаться там, где у нее была цель, снова ощутить такую огромную любовь… «Если бы только можно было обрести это чувство в настойчивом труде, — подумала она в отчаянии, падая на подушки. — Если бы можно было хотя бы разок испытать то же самое в реальной жизни…» Джейни нехотя повернулась, чтобы взглянуть на часы. Десять утра. Она вспомнила, что существовал человек, способный удовлетворить ее вожделение, и звался этот человек Зизи…

Джейни по-прежнему билась над решением загадки, почему он ее отверг. Вспоминая последние мгновения их ужасного столкновения, она вдруг подумала, что где-то на жизненном пути свернула не туда. Этот ошибочный поворот был как древесный ствол со множеством ветвей, которые тоже стали неверными путями, но она не прекращала движение в надежде, что какая-нибудь из этих тропинок выведет ее на правильную дорогу. Если бы она стала хозяйкой своей жизни гораздо раньше, рискнула бы заняться тем, во что сама верила, то никогда бы не очутилась здесь, в Париже, женой человека, который ее не любит или, во всяком случае, любит не так, как бы ей хотелось. Валяясь в постели, Джейни вспоминала ту отвратительную неделю на Мустике; разговор Селдена с матерью звучал в ее голове так отчетливо, словно они и сейчас перемывали ей косточки за тонкой стенкой: «Посмотри, какие проблемы у нее и у ее сестры!» — «Джейни часто приходят в голову разные идеи…» Она зажала руками уши, боясь, что сейчас закричит. Все равно она добьется своего… Заслужит уважение, которого достойна… Все это осуществимо, лишь бы Джордж не подкачал!

Она опять покосилась на часы. На них 10.10, то есть 4.10 утра по нью-йоркскому времени, — слишком рано для звонка. За истекшие два дня она звонила Джорджу трижды, и всякий раз секретарша просила ее подождать, а потом отвечала, что у Джорджа совещание, он перезвонит позже. Но звонка от него так и не последовало, и у Джейни уже появилось подозрение, что он ее избегает. Если бы только она не забралась в Париж! В Нью-Йорке она сумела бы его выследить, разыграла бы случайную встречу в ресторане или на улице. Джордж — человек привычки, и она, даже не ставя перед собой такой цели, успела изучить его правила: по средам он обедал в «Динго», по четвергам в «Патроне»; ровно в половине шестого вечера трижды в неделю он посещал спортивный клуб в Центральном парке.

Джейни заставила себя встать под душ и пустила холодную воду. Разница во времени чувствовалась хуже всего на второй и третий дни, а ей требовалась свежая голова. Надо было внушить Джорджу, что в их проекте от него требовалось одно: подписывать контракты и чеки. Если он решил, что может этого избежать, отослав ее в Париж, то это серьезная ошибка.

От холодной воды у нее прояснилось в голове. Вытираясь мягким полотенцем, Джейни тщательно обдумывала ситуацию с Джорджем. Возможно ли, что она сыграла неверно? Целый месяц после того как она изложила ему свои намерения, она делала правильные ходы, сама любуясь тем, как изящно ей удается отказывать ему в том единственном, чего ему, как она считала, по-настоящему хочется. Благодаря ее неустанным (но притом осторожным) уговорам, он в конце концов тоже проникся мыслью, как хорошо будет, если она выступит продюсером фильма по книге Крейга, и даже признал ее продюсерские достоинства. Юристы составили и несколько раз проверили контракты. Только тогда, убежденная в свой неотразимости и в том, что секс скрепит сделку, Джейни «уступила» ему у него в кабинете.

С самого начала зная, что до этого рано или поздно дойдет, она приняла холодное, взвешенное решение, что успех гораздо важнее неверно понимаемой добродетели. Что плохого, если она находит Джорджа привлекательным и забавным, иногда даже позволяет себе помечтать о том, каково бы ей было в роли его жены? Но только когда все закончилось и он застегнул на брюках молнию, она почувствовала: что-то изменилось. Он наградил ее теплым поцелуем в щеку, но слова, которые он сразу после этого произнес, прозвучали холодным душем:

— Благодарю. — Так хвалят разве что официантку после вкусного обеда… — Было очень мило.

— Мило? — обиженно переспросила она. Зная, что событие должно получиться запоминающимся, она сделала самый лучший минет, на какой только была способна: засунула указательный палец ему в анальное отверстие и хорошо обработала языком головку члена.

— Хорошо, — уступил он, видя ее недовольство. — Было от лично — так пойдет?

И он проводил ее к двери, как какую-нибудь бухгалтершу. Она даже почувствовала себя страшно виноватой перед Мими.

— Как насчет контрактов? — спросила она как ни в чем не бывало, делая вид, будто ничего не произошло.

— Ах, контракты… — Он закатил глаза. — Поговорим о них завтра. — Он распахнул дверь, и ей ничего не оставалось, кроме как выйти. — Всего хорошего! — напутствовал он ее.

На следующий день он не изъявил желания обсуждать контракты, днем позже-тоже. На ее звонки он еще отвечал, но всякий раз, когда она поднимала этот вопрос, быстро менял тему, после чего секретарша, словно он ее об этом попросил, вмешивалась в их разговор, сообщая о важном звонке на другой линии. Настал вечер отлета в Париж, а он так и не подписал контракты, даже не сказал, когда это сделает. И это притом, что Крейг названивал уже ежедневно…

Крейгу обещано было 300 тысяч долларов за сценарий и еще 700 тысяч в день начала съемок. Джейни должна была получить 100 тысяч авансом и еще 400 тысяч по завершении съемок. На создание сценария и его продажу кинокомпании было отведено полтора года. Естественно, Джордж тоже числился продюсером (хотя как человек, заплативший деньги, сам не должен был ничего делать) и получил бы наибольшую долю от прибыли. Мысли об этом приносили Джейни одно огорчение. Вешая мокрое полотенце на дверь ванной и заворачиваясь в махровый халат, она тоскливо вспоминала, что от Джорджа требовалось всего лишь выписать чек на 400 тысяч — мелочь для него, ведь Мими наверняка тратила на свои парижские наряды больше…

А теперь она в тысячах миль от Нью-Йорка и от Джорджа. Она по-прежнему не сомневалась, что при личной встрече сумела бы добиться от него всего. Напрасным был только ход последней картой в уверенности, что игра выиграна. Она прокрутил в памяти последние роковые минуты с Джорджем, как финал бездарного фильма, и, рухнув на кровать, бессильно замолотила кулаками по подушке.

Хватит об этом думать! Выбросить из головы те десять последних минут, никогда больше их не вспоминать, не говорить о них! Если не думать, то можно себя убедить, что ничего этого не было; постепенно память о позоре сотрется. Главное — сосредоточиться на проекте, заставить Джорджа ответить на ее звонок и подписать контракты, а дальше все пойдет как надо.

Джейни оглядела апартаменты. Сначала ей понравились мебель и декор в стиле XVIII века, но сейчас номер показался тесным и мрачным. Ей захотелось пройтись и подышать свежим воздухом. Она причесалась, напудрилась, натянула брючки от Версачи, надела шелковую кофточку, накинула плащ в тон всему ансамблю и, схватив сумочку, поспешила на встречу с городом, который презирала.

— Pardonnez-moi, — обратилась она к привлекательному лысеющему французу за стойкой. — Est qu'il у a un message pour moi?.

Она говорила по-французски с сильным акцентом. Она не исключала, что Джордж звонил ей, когда в Европе уже была ночь, и не захотел ее будить.

— Oui, мадам, — ответил дежурный учтиво. Джейни подумала, что во Франции лысые мужчины почему-то всегда элегантны, а в Америке смахивают на Брюса Уиллиса. — Кажется, что-то есть.

Значит, все отлично, подумала она с облегчением и поспешно надорвала конверт. Увы, в нем лежало всего лишь предложение Мими встретиться в час дня в салоне «Кристиан Диор».

Первой ее реакцией была злость и разочарование. Увидев ее выражение, дежурный спросил, все ли в порядке.

«Все очень плохо!» — чуть было не ответила она, но вовремя спохватилась. Страх — плохой советчик. Если Джордж почувствует, что она боится, он наверняка будет и дальше тянуть с подписанием контрактов.

— C'est d'accord — сказала она с улыбкой. Джордж — закаленный бизнесмен и, возможно, испытывает ее, проверяя на прочность. Если так, подумала она, взглянув на часы, ему предстоит узнать, какая у нее закалка.

До встречи с Мими оставалось еще полтора часа. За это время она решила побывать в знакомом косметическом магазине и приобрести про запас свою любимую губную помаду «Пусси пинк». Подзывая одно из такси, стоявших перед отелем, она решила не звонить Джорджу дня два-три. Пускай, зная, что она сопровождает Мими, и не имея от нее вестей, немного понервничает…

Она поехала на такси на бульвар Сен-Жермен на левом берегу. Город был ей так знаком, словно она не покинула его пятнадцать лет назад: все то же безумное движение, бульвары, отель «Крийон», сад Тюильри, потом мост через Сену-и вот они, чудные лавочки бульвара Сен-Жермен. Увидев ту, что искала, она велела таксисту остановиться.

Дверь магазинчика открылась под звон колокольчиков, и Джейни вошла внутрь. Магазинчик был крохотный, почти полностью занятый прилавком. Здесь нужно было знать, чего ты хочешь, чтобы это получить. Подойдя к продавщице за прилавком, она спросила:

— Vous avez la rouge a levres «Pussy Pink»?

Продавщица кивнула и вышла в заднее помещение. Джейни успокаивала себя, что не напрасно прилетела в Париж: по крайней мере пополнит свой запас помады. Но продавщица появилась, отрицательно мотая головой.

— Простите, мадам, но «Пусси пинк» больше нет.

— Как нет? — удивилась Джейни. — А когда будет снова? И, вспомнив, что это Париж, объяснила:

— Encore?

— C'est fmi, — сказала продавщица, пожимая плечами: она уже потеряла интерес к разговору.

— То есть как кончилась? — не поняла Джейни.

— Марка. Нет. Все.

— Но ведь она еще продается в «Барнис», — возразила Джейни, словно это доказывало, что продавщица ее обманывает.

— Возможно, у них еще найдутся один или два тюбика, — ответила продавщица, опять пренебрежительно пожимая плеча ми. — Кончится там — и все.

— Вы хотите сказать?..

— Ну да. Этого оттенка больше не будет.

Джейни вышла из магазинчика потрясенная. Она пользовалась помадой «Пусси пинк» все пятнадцать лет после первого посещения Парижа. Эстелла, вместе с которой она снимала квартиру, научила ее, что нельзя менять цвет губной помады, чтобы фотографы ее лучше запомнили. Что ж, это помогло, хотя, возможно, не так, как она надеялась…

Это невероятно! Джейни застыла на тротуаре, не зная, как быть. Откусив краешек ногтя, она зло его выплюнула. Вместе с помадой «Пусси пинк» она утрачивала частицу своей личности и не знала, чем ее заменить. Это предвестие, подумала она в отчаянии, но чего? В следующую секунду включился «автопилот»: ноги сами понесли ее на боковую улочку, к знакомой деревянной двери.

На стене по-прежнему висела скромная красная табличка с золотой надписью «Золло моделс», на двери была все та же бронзовая ручка, дверь открывалась в знакомый дворик, где истертые каменные ступеньки вели в международное агентство моделей «Золло». Джейни знала, что до конца жизни не забудет день, когда впервые поднялась по лестнице и вошла в красную дверь. 1985 год, ей было 18 лет.

— Глядите-ка, Нью-Йорк шлет и шлет мне красоток! — крикнул Жак Золло тогда, при ее первом появлении.

Не зная, что сказать, Джейни подала ему свой альбом.

— Высокая и худая, да. — Он покивал и быстро пролистал альбом. — А лицо не годится. Слишком американское. Вам бы приехать в Париж два года назад. — Он указал на стену, где были развешаны журнальные обложки с голубоглазыми блондинками. — Тогда всем требовались такие. Но не теперь.

— Пожалуйста! — пролепетала Джейни в отчаянии, готовая разрыдаться.

Она только что приехала в Париж из Милана, где четыре месяца безуспешно пыталась найти работу манекенщицы; потом ее нью-йоркское агентство решило, что ей следует попытать счастья в Париже. Джейни не знала ни слова по-французски, и каждая минута, проведенная в Париже, была для нее мучением: она не могла купить в магазине поесть, потому что все лежало за стеклянным прилавком и надо было обо всем просить продавцов; невозможно было купить в аптеке зубную пасту, в деньгах она тоже не разбиралась, да и денег этих у нее было в обрез. Она была измотана и голодна; не найдет работу в Париже — ее отправят домой, где мать поднимет на смех и скажет: «Я тебя предупреждала! Я знала, что ты никогда не добьешься успеха…»

— Пожалуйста! — повторила она шепотом. — Я на все готова…

Жак Золло придирчиво ее оглядел. Он был красавчиком тридцати с небольшим лет-возможно, даже слишком красивым, на вкус Джейни. Промолчав несколько минут, показавшихся ей часами, он спросил:

— На нижнее белье согласны?

— Белье? — опасливо переспросила Джейни. Нью-йоркское модельное агентство предостерегало ее против этого направления, но решение надо было принимать прямо сейчас. И она ре шилась. Стоя перед Жаком Золло, совершенно подавленная, она смело передернула плечами, изображая бесшабашную отвагу, и ответила:

— Конечно, почему бы и нет?

У Жака оставались сомнения.

— Вы не сделали… — Он подпер себе грудь ладонями, изображая женские груди.

— Имплантаты? Нет, об этом я не подумала…

— Вот и хорошо, — сказал он. — В Америке большая грудь очень популярна, но здесь, во Франции, нам не нравится, когда наши женщины выглядят коровами.

— Нет, — заверила его Джейни, — я никогда… никогда такого не сделаю со своим телом.

Теперь, пятнадцать лет спустя, Джейни оглядела улицу. Получается, она солгала тогда: в конце концов она вставила себе в грудь имплантаты. Удивляться было нечему: она редко держала слово. Прошло совсем немного времени после ее знакомства с Жаком, а она уже делала много такого, чего раньше не видела даже в страшном сне…

Не сметь об этом думать, приструнила она себя. Тем более сейчас! И она зашагала прочь, углубляясь в Латинский квартал, где располагались небольшие галереи, способные ее отвлечь. Но мозг не повиновался: какие бы преграды она ни возводила, прорывались мелкие воспоминания, грозя быстро затопить ее память болью…

На просмотрах собиралось по пятьсот молодых женщин со всего мира, жадных до работы, менеджеры модной индустрии, которым всегда необходимо было пристроить кому «кузину», кому «знакомую», агенты, уменьшавшие заработки манекенщиц, отказывавшихся принимать их условия. У всех девушек были те или иные изъяны; выше всех котировались те, кто выглядел в соответствии с требованиями момента. Вокруг таких возникала кутерьма, и им обычно удавалось сделать бойфрендом какого-нибудь фотографа, что обеспечивало больше работы — и защиту от мерзавцев, с которыми иначе невозможно сладить. Этих девушек можно было считать счастливицами: через год-два они с триумфом возвращались в Нью-Йорк, и некоторые даже становились там супермоделями.

Но были и другие, о которых больше ничего не слышали: эти спивались, вскрывали себе вены, употребляли наркотики и попадали в больницы. Об этом было хорошо известно, об этом постоянно судачили сами девушки, агенты и фотографы. Результат бывал один: вскоре нью-йоркские агентства снабжали таких неудачниц авиабилетами в заштатные городишки, откуда они были родом.

Джейни провела в Париже две недели, когда разразился скандал из-за девушки по имени Донна Блэк. Джейни впервые об этом услышала, когда находилась в фотостудии, снимаясь для рекламы компании «Ла Бейби». Это была ее первая

Настоящая работа, а то, что она снималась для рекламы, означало одно: скоро ей заплатят настоящие деньги. В рекламном проспекте должны были красоваться две обнимающиеся блондинки, при взгляде на которых потребителю предлагалось представить, как обе сбросят дорогое белье и займутся сексом. Партнершей Джейни была девушка по имени Эстелла, снимавшая комнату вместе с Донной Блэк.

Донна и Эстелла были из Индианы, только отец Донны был врачом, а отец Эстеллы — мелким торговцем наркотиками. Про мать Эстелла говорила, будто официантка, но так закатывала глаза при любом упоминании этой профессии, что Джейни подозревала, что ее мать торгует собой.

Самой Эстелле терять было нечего. Позируя, она поднялась выше и быстрее, чем могла мечтать у себя в Индиане. Она не лезла за словом в карман, все время хохотала — мать Джейни сказала бы, что такая непременно «окажет дурное влияние». Она издевалась над фотографом, почти не говорившим по-английски, комично копировала жесты, с помощью которых он пытался им показывать, что делать, и спрашивала заказчика, сколько он заплатил бы им за секс. Заказчик спокойно отвечал, что платить женщине за секс — это прекрасно, вызвав у Эстеллы и Джейни приступ хохота. Они без устали цитировали его слова, смущая фотографа и его помощников.

К концу дня Эстелле позвонил Жак, и после его звонка она была сама на своя. «Донна Блэк пырнула ножом Антуана Дюбурге», — сообщила она. Антуан Дюбурге был шишкой в одной из косметических компаний; видимо, у Донны была с ним связь, а потом она застала его в постели с другой моделью. Подобное происходило в Париже сплошь и рядом, тем не менее в студии начался кавардак; фотограф перенес съемку на следующий день, сочтя обстановку нерабочей.

Джейни и Эстелла поспешно собрали вещи и убежали. Джейни, торопившейся вниз по лестнице следом за Эстеллой, показалось, будто та плачет, но на улице выяснилось, что она ошиблась: Эстелла истерически хохотала.

— Я знала, что Донна этим кончит. Она не вылезала из неприятностей. — Говоря это, Эстелла щипала Джейни за руку.

Джейни была в ужасе. Впрочем, за месяцы, проведенные в Европе, она успела понять, что не всегда верно реагирует на происходящее и ее реакция выглядит в глазах окружающих мещанской. Поэтому, наблюдая за Эстеллой, она скопировала ее поведение: тоже стала смеяться, даже сказала, что Антуан получил по заслугам.

— Думаешь, он умер? — спросила она.

— Сомневаюсь, — ответила Эстелла, — Убить человека ножом не так просто. Для этого надо перерезать ему горло или пырнуть раз десять. — Она отбросила назад длинные волосы. — У Донны маловато силенок. Она совершенно не тренировалась, поэтому Жак и собирался ее прогнать.

Девушки посмотрели друг на друга и снова прыснули. На самом деле модели чаще всего пренебрегали физическими упражнениями и, чтобы не толстеть, сидели на губительной диете — шампанское и сигареты.

— Но для меня это проблема, — продолжила Эстелла, — теперь мне нужна новая соседка. Донна не работала, но папаша платил за нее арендную плату.

И тогда Джейни, радуясь возможности ближе сойтись с такими блестящими растленными людьми, предложила свою кандидатуру.

Эстелла жила на левом берегу, близко от Сены, в квартире с высоким потолком и входом через двор. Планировка квартиры показалась Джейни идиотской — в спальни приходилось идти через другие комнаты, но все равно это был большой шаг вперед по сравнению с ее прежней квартирой. Квартира Эстеллы, официальной арендаторшей которой была модель, жившая в Париже пятью годами раньше, а потом вернувшаяся в Нью-Йорк, где стала «лицом» одной косметической компании, была обставлена, на взгляд Джейни, дорогим французским антиквариатом, хотя на самом деле такие предметы можно было найти на любом парижском «блошином» рынке. Но больше всего Джейни удивила комнатка по соседству со спальней Эстеллы — настоящая пиратская сокровищница, набитая туфлями, сумочками, шикарными дорожными чемоданами, куртками, платьями, свитерами и украшениями лучших фирм. Все это явно было Эстелле не по средствам. При виде такого богатства у Джейни расширились глаза. Ее воспитывали в пуританской скромности, внушали, что иметь лишние вещи — непростительный грех, но сокровищница Эстеллы мигом разрушила все ее детские представления, как камень, вдребезги разбивающий зеркало. Мгновение — и она сама очутилась в Зазеркалье.

— Бери что хочешь, — предложила Эстелла, чувствуя ее смущение. — Только сперва спрашивай у меня. Ненавижу, когда про сто хватают…

— Но откуда?.. — заикнулась было Джейни.

— Мой молодой человек любит делать мне подарки, Джейни непонимающе уставилась на Эстеллу. Французы — известные скупердяи, считающие, что лучше вести приятную беседу, чем открывать бумажник.

— Он араб, — объяснила Эстелла, поглаживая замшевую су мочку от Шанель — писк сезона, стоивший больше двух тысяч долларов. — Некоторые девушки не любят арабов, боятся их, ведь они такие богачи. Зато арабы что угодно тебе купят, куда угодно повезут. У Сайда яхта, летом мы будет плавать на ней вдоль Лазурного берега. Это самое модное место, там собираются все. — Видя, что Джейни не все улавливает, она рассмеялась. — Сен-Тропез, Антиб, Монако… Сайд обещал познакомить меня с принцем Альбертом.

Даже догадываясь, что Эстелла преувеличивает, Джейни от восхищения лишилась дара речи. Мир, о котором говорила Эстелла, был ей совершенно незнаком, но сейчас он казался совсем близким, как мерцающий драгоценный браслет: достаточно протянуть руку — и он твой.

— Арабы любят окружать себя множеством красивых женщин, — продолжила Эстелла. — Может, я уговорю Сайда пригласить тебя на яхту. Если не получится, тебя пригласит кто-нибудь еще.

В голове у Джейни зазвучал тревожный звонок, но она заставила его смолкнуть.

— Посмотрим… — отозвалась она, напуская на себя загадочность, будто у нее могли найтись более интересные занятия.

В ее комнате ждали два синих чемодана «Самсонайт». Мать проявила щедрость, снабдив ими дочь, но сейчас они вдруг показались Джейни воплощением всего, что ей не нравилось в ее жизни: потрепанности, слишком явного американского духа, отсутствия блеска; главное, некоторые девушки, вышедшие совсем уж из низов, добивались гораздо большего, оказывались наверху быстрее, чем она. Пока она стояла, погруженная в такие мысли, в двери появилась Эстелла в пестрой куртке от Шанель и в джинсах с небрежно переброшенной через плечо сумочкой. С точки зрения юной Джейни, именно так должна была выглядеть шикарная молодая дама.

— Схожу куплю немного pain, — сказала Эстелла, тщательно выговаривая французское словечко, словно нельзя было сказать просто «хлеб». — Тебе что-нибудь нужно? Сигарет, например?

— Я не курю.

— Не куришь? — Эстелла засмеялась. — Придется начать. В Париже все курят. — И она, насвистывая модную мелодию в стиле диско, выпорхнула за дверь.

Джейни продолжила разбирать вещи. Но как только захлопнулась тяжелая входная дверь, она не смогла побороть соблазн и вернулась в «сокровищницу» Эстеллы. Она напоминала себе, что получила приличное воспитание, что она — при-

Личная девушка из хорошей семьи, которую с ранних лет учили не зариться на чужое, но сейчас уже не знала, что под этим подразумевалось. Может быть, таким образом людям, обреченным никогда не достичь желаемого, помогают мириться с жизнью? Она теперь жаждала очень многого и прекрасно осознавала свою цель. Ее ли вина, что ее приучали не ждать от жизни большего, чем серенькая работа, серенький брак, возня с серенькими детишками? В таком жизненном напутствии не было никакой глубины!

Но вот это, думала она, прикасаясь к тонкому шелковому платью, все эти вещи настоящие. Сколько ее ни предостерегали о том, как опасно мечтать о материальном, с ее точки зрения, он олицетворял достижения. Ими Господь или судьба одаривают своих избранников; казалось, чтобы на такого человека пролился волшебный дождь, он ничего не должен был предпринимать сам. Бродя по комнате, как в дурмане, Джейни сняла с плечиков полосатый пиджачок с воротником, отороченным золотистым мехом, шелковистее и шикарнее которого она еще не видела. Она накинула перед высоким зеркалом эту вещь, подняла воротник. В этом наряде почти исчезло ее сходство со смазливой американской студенткой, грызущей за рубежом гранит науки, она превратилась в красотку, для которой достижимо все. Не исключалось даже вступление в брак с принцем Альбертом и превращение в настоящую принцессу!

Вертясь перед зеркалом и тая от любви к самой себе, она думала: «Да, мне многого хочется. Но теперь я знаю, что могу многое получить. И получу, причем очень скоро».

Джейни вздрогнула. Оказалось, что она уже пересекла Сену и снова очутилась на правом берегу, в опасной близости к Вандомской площади. Она чуть постояла, а потом, как мошка на пламя, поспешила на площадь.

Она знала, что после пятнадцати лет отсутствия ноги сами принесут ее сюда, к элегантному фасаду отеля «Ритц». Разве не здесь все началось, не здесь она совершила первый неверный шаг? Пятнадцать лет назад она так же стояла, глядя на отель и готовясь к роковому решению, предопределившему всю ее дальнейшую жизнь.

Или она слишком драматизирует события? Внутренний голос напомнил, что она была тогда очень молода; откуда ей было знать, как поступать правильно? Другой голос ответил, что есть люди, которые даже в молодости проявляют благоразумную разборчивость. Или это было всего лишь отдельным, не возымевшим последствий событием? Оно, конечно, привело к новым событиям, но потом все кончилось, Джейни каким-то образом умудрилась через все это перешагнуть. Или она заблуждается? Ведь до сих пор она посвящает много времени «преодолению». Когда ты только тем и занята, что борешься с тенями прошлого, то откуда взяться будущему?

Посмотрев вокруг, Джейни поняла, что для утра среды площадь удивительно безлюдна. Увидев пустую скамейку, она прошла по булыжной мостовой и села. Обхватив голову руками, она стала вспоминать тот далекий день, когда Эстелла вернулась «из булочной» — почему-то путешествие за хлебом заняло у нее трое суток. Джейни сильно заскучала и так обрадовалась ее возвращению, что когда Эстелла заявилась в четыре часа дня, не заметила, что у той расширены зрачки, трясутся руки, она не переставая курит и не может толком ответить ни на один вопрос. Наконец Эстелла улизнула в кухню и трагическим голосом объявила оттуда, что ей нужно выпить. Даже откупорить бутылку она не смогла: пробка раскрошилась в горлышке, и Джейни пришлось выковыривать кусочки ножом.

— Я о тебе тревожилась, — виновато сказала Джейни. — Думала, с тобой что-то случилось. С тобой или с Донной…

— Она убралась. Ей больше не позволят появиться во Франции. — Эстелла отпила вино прямо из бутылки. — Скатертью до рога! С ней была такая скучища…

— А ты-то куда подевалась?

— Случайно встретилась с Саидом. Мы закатили вечеринку.

— На три дня?

— Это еще что! Однажды мы куролесили целую неделю. В этот раз веселье тоже еще не кончилось: я пришла за тобой. К Сайду приехал дядя, он хочет повеселиться. Что скажешь?

Они говорят по-английски? — спросила Джейни. Ей было так тоскливо, что она помчалась бы куда угодно, лишь бы там говорили на ее языке. Эстелла встретила ее вопрос смехом:

— А как же, глупышка! Они все учились в Кембридже или еще где-нибудь.

Джейни переоделась. Эстелла покачала головой:

— Не правильно. Рашид любит, чтобы женщины выглядели

Как светские дамы. — Она выбрала другое платье, из набивной ткани, и бросила его Джейни.

— Рашид?..

— Рашид аль-… — Когда Эстелла назвала полное имя араба, Джейни отшатнулась: это имя было знакомо даже ей, и она не знала, радоваться или пугаться. — Он один из богатейших людей на свете, — добавила Эстелла.

Джейни думала, что они направляются в частный дом или квартиру, но Эстелла велела таксисту ехать на Вандомскую площадь. Выйдя из машины, Джейни в страхе уставилась на горчичный фасад отеля. Он был очень велик и очень красив. Но ее еще не окончательно покинул здравый смысл.

— Отель?! — опасливо спросила она.

— Он здесь живет, глупышка, — ответила Эстелла, расплачиваясь с таксистом. — Он мог бы купить любое здание в Париже, но живет в отеле, здесь удобнее. Все богачи так поступают.

А потом Эстелла сказала, крепко держа Джейни за руку и глядя в глаза:

— Слушай внимательно. Мы с тобой подруги, поэтому я хочу посвятить тебя в самую суть. Если Рашид тебя схватит и толкнет на постель, то ты ничего не обязана делать. Если согласишься, то цена — две тысячи долларов или драгоценность.

Джейни потрясенно уставилась на ярко освещенный отель. Вот, значит, что тут происходит! Но ничего другого и не следовало ожидать. Оставалось поблагодарить Эстеллу и вернуться домой.

Но пешком идти было слишком далеко, а на ней были туфли на высоком каблуке. Да и дома ее ждал вечер в одиночестве. С трагической юношеской близорукостью она не видела впереди ничего, кроме еще одной долгой, пустой, бессмысленной ночи, которую сменит другая, столь же пустая и бессмысленная; пройдут недели, месяцы, а она так ничего и не добьется… Глядя на Эстеллу, она сказала с гораздо большей смелостью, чем в действительности ощущала:

— О'кей.

Эстелла со смехом схватила ее за руку и потащила в гостиничный холл, где по-хозяйски улыбнулась портье. Стуча каблучками по мраморному полу, они пробежали по первому этажу и вскочили в лифт. Там Эстелла с удовлетворением посмотрела на себя в зеркало и, повернувшись к Джейни, небрежно бросила:

— Запомни: две тысячи долларов или драгоценное украшение. По-моему, лучше взять наличными. Пусть одежду и побрякушки покупает тебе твой молодой человек; не будешь же ты просить у него деньги, а то он примет тебя за…

— Конечно, — смело согласилась Джейни. Уставившись в зеркало, она думала: все в порядке, она еще не уступила домогательствам Рашида — пока. Вот увидит его и решит: не понравится — повернется и уйдет…

Двери лифта открылись. Они зашагали по длинному коридору, отделанному в кремовых тонах и устланному красным ковром. Целью оказались широкие двойные двери. Эстелла нажала кнопку звонка, и двери тут же открылись, словно их дожидались. Встречал девушек невзрачный человечек в арабском одеянии. Он поклонился, совершенно не удивившись, но и не проявив ни малейшей радости.

— Рашид здесь? — смело спросила Эстелла.

— У него заканчивается деловая встреча. Подождите здесь, пожалуйста.

Они вошли в гостиную апартаментов. Такой огромной комнаты Джейни еще не видела, таких антикварных кресел тоже. Чудовищный размер помещения угнетал и подавлял. Теперь Джейни по-настоящему испугалась.

— Я думала, мы идем на вечеринку… — пролепетала она.

— Не волнуйся, — небрежно отозвалась Эстелла, — будет тебе и вечеринка. — Она упала на розовый шелковый диван, наблюдая за слугой. Когда тот с поклоном удалился, она потянула Джейни за руку. — Идем! — позвала она сценическим шепотом.

— Не можем же мы…

— Я делаю что хочу. Рашид это знает, — гордо сообщила Эстелла, затаскивая Джейни в соседнюю, меньшую комнату, обставленную как библиотека, но с баром вдоль стены. Пошарив на полках над баром, она довольно обернулась, держа маленький серебряный поднос. — Давай скорее!

— Но я не…

— Рашид не против кокаина, главное — не нюхать при нем. Она поставила поднос на стойку и при помощи бритвенного лезвия разделила горку белого порошка на четыре дорожки. Потом втянула через соломинку две дорожки и отдала соломинку Джейни. Та оцепенела: она слышала про кокаин, но еще не употребляла его. Раньше ей было невдомек, зачем девушки во время съемок так часто отлучаются в ванную, почему после этого все время вытирают нос и рвутся всем рассказывать о своих жизненных перипетиях. Видимо, они принимали ее за свою; никто еще не сближался с ней настолько, чтобы понять: она не такая…

— Только не говори, что ты никогда не нюхала кокаин! — Эстелла закатила глаза. — Неужели мне придется всему тебя учить?

— Я не… — начала было Джейни.

— Лучше попробуй, — сказала Эстелла. — Тогда тебе будет легче, вот увидишь.

Джейни взяла у нее соломинку и осторожно вдохнула четверть дорожки, словно это был яд.

— Нет, все! — потребовала Эстелла. — Знаешь, сколько это стоит?

Она напряженно наблюдала за Джейни. Убедившись, что та втянула в ноздри полную дозу, она отняла поднос и стала втягивать в нос кокаин без всякой соломинки.

Откуда-то из недр огромных апартаментов послышался разговор мужчин. Эстелла спрятала поднос на полке и достала из маленького холодильника бутылку розового шампанского. Двое мужчин быстро прошли мимо раскрытой двери.

— Рашид! — позвала Эстелла. Оба вернулись. Один был молод, тридцати с небольшим лет, второму было около пятидесяти или чуть больше. Джейни с любопытством разглядывала старше го, Рашида. Ей еще не доводилось видеть арабов, и она ожидала, что на нем будут тюрбан и длинные развевающиеся одежды, как на персонаже из «Тысячи и одной ночи». А этот, мужчина сред него роста, был в костюме с иголочки, смуглый и с темными седоватыми усами. Его даже можно было назвать привлекательным; правда, лицо абсолютно ничего не выражало, словно он привык скрывать мысли и чувства.

Войдя в комнату, он изобразил холодную улыбку.

— Вижу, вы нашли чем подкрепиться, — бросил он с легким английским акцентом.

— Это Джейни Уилкокс, — сказала Эстелла с преувеличенным энтузиазмом. У Джейни неприятно запершило в горле, ладони взмокли, она испугалась, что ее сейчас стошнит. Она смотрела на Рашида во все глаза, гадая, заметно ли ее состояние. Но Рашид только кивнул, оглядев ее с ног до головы. Его молодой спутник переводил взгляд с Рашида на девушек и обратно: видимо, он не совсем понимал, что происходит и чего ждут от него. Прервав за тянувшееся молчание, он сделал шаг вперед и протянул руку.

— Джастин Маринелли. — У него оказался американский акцент.

На американце были очки в золотой оправе и желтый галстук. Джейни почему-то обратила внимание на его обручальное кольцо. При рукопожатии она боролась с безумным желанием ему довериться, упросить отвезти ее домой. Но Рашид не оставил ей этой возможности.

Я провожу мистера Маринелли, а потом проведу экскурсию, — сказал он, прежде чем удалиться.

— Кажется, меня сейчас вырвет, — предупредила Джейни слабым голосом.

— Не дури! — сказала Эстелла, снова доставая поднос и быстро готовя новые четыре дорожки кокаина. — Со мной так всегда бывает после первой дозы. Ничего, после второй тебе полегчает.

Джейни взяла у нее поднос и вдохнула две дорожки.

— Вижу, ты ему понравилась, — сказала Эстелла.

— Он даже не пожал мне руку, — возразила Джейни.

— Он — богатейший человек на свете! — восторженно ответила Эстелла. — Ему не до этого. Он слишком занят.

— Так занят, что руку пожать некогда?

— Послушай, — сказала Эстелла, — не давай ему тебя запугать. К этим богатеньким надо относиться, как к обыкновенным людям. В этом весь фокус, улавливаешь? Они это втайне любят, ведь им…

Но Рашид уже вернулся. Увидев неоткупоренную бутылку шампанского, он хлопнул в ладоши.

— Мухаммед!

Человечек, впустивший девушек, проскользнул в комнату, но Эстелла его опередила. Схватив бутылку, она сказала:

— Бросьте, Рашид! Я сама. Моя мать работала в баре. Знаете, такое место, куда люди приходят выпить…

— Я знаю, что такое бары, — ответил Рашид, прищурив черные глаза.

— Только никогда туда не ходите, — шутливо предупредила она его, как будто обращалась к ребенку. Повернувшись к Джейни, она вытаскивала из бутылки пробку. — Представляешь, он не пьет! — Следом за пробкой из бутылки поползла белая пена. Эстелла захохотала, изображая бывалую участницу пьяных вечери нок. — Из бокалов, Рашид? Или прямо так, из горлышка?

— Бокалы, пожалуйста, — произнес Рашид бесстрастно.

Глядя на Эстеллу, Джейни вдруг сообразила, что девушки глупее она еще не встречала. Джейни даже не была уверена, что Эстелла ей симпатична, но в данный момент было не до приговоров, к тому же главным желанием Джейни сейчас было напиться. Она жадно взяла у Эстеллы бокал и отпила сразу половину, чтобы снова его наполнить до краев. Рашид повел их по апартаментам.

Прогулка была скорее всего прологом перед сексом, однако Рашид не торопился: рассказывал историю отеля, мебели, картин. Джейни была поражена обширностью его познаний — доживи она до ста лет, все равно столько не узнала бы. Она еще раз убедилась, что очень плохо образована и, возможно, такой и останется; оставалось надеяться, что ее невежество не очень бросается в глаза. Эстелла сыпала дурацкими замечаниями, между ней и Джейни даже завязалось соревнование: на каждое

Глупое высказывание Эстеллы Джейни пыталась ответить глубокомысленным вопросом к Рашиду. Ей хотелось, чтобы он оценил ее ум, увидел, что она не чета Эстелле…

В апартаментах обнаружился даже бассейн. Это был единственный бассейн в гостиничном номере на всю Францию; по словам Рашида, плитку с изображением Посейдона, которой было выложено дно, привезли из Италии двести лет назад. Не зная, кто такой Посейдон, Джейни все же уставилась с умным видом на бородатого мужчину с трезубцем.

Рашид извинился и отвел Эстеллу на противоположную сторону бассейна. После короткого разговора она кивнула и вернулась к Джейни. Рашид остался у двери.

— Ты ему понравилась. Он желает показать тебе свою спальню, — сказала Эстелла шепотом.

Джейни со страхом ждала этого момента, но как ни странно, когда он настал, она не испугалась, как будто стерлись все границы между фантазиями и реальностью. Она задорно улыбнулась Эстелле. От недавнего намерения отказаться не осталось и следа, наоборот, она уже испытывала нетерпение. Она направилась к Рашиду, он встретил ее кивком и, выведя за дверь, изящно взял под руку.

Спальня была большая, над кроватью громоздился балдахин. Только жест, которым он приказал ей снять трусики, напомнил Джейни, что она почти девственна. Сексом она занималась трижды, со студентом-американцем, с которым познакомилась в Милане. Это было больно, не очень интересно и, к ее удивлению, не разбудило в ней никаких чувств. Когда это происходило, собственное тело будто становилось чужим, она как бы парила над ним, со скукой наблюдая за событиями; студент не мог не заметить ее безучастности. Это его оскорбило, разозлило, и в конце концов он обвинил ее во фригидности. Обвинение прозвучало на террасе кафе, за кофе, и Джейни чуть не разрыдалась от стыда. Она была готова ему поверить. Лишившись от ужаса дара речи, она встала и зашагала прочь. Поняв, что он не собирается ее дого

Date: 2015-09-18; view: 245; Нарушение авторских прав