Глава 10. Низкий голос Бьорна разносился по сауне, отражаясь от стен:

Низкий голос Бьорна разносился по сауне, отражаясь от стен:

– …Два часа двадцать пять минут: итальянка выходит из своего номера. Мы знаем, куда она направляется… Через десять минут…

– В два тридцать пять, – уточнил Йохансен.

– Через десять минут из своего номера выходит фотограф. Она говорит, что ее поход в сауну закончился безуспешно. На дорогу туда и обратно нужно меньше восьми минут, если воспользоваться лифтом, и чуть больше, если спускаться и подниматься по лестнице. Если заблудишься по пути – то еще больше… Анжела возвращается в номер через двадцать пять минут.

– В три часа ночи, шеф.

– Ничто не говорит о том, что она отправилась в сауну ради…

– Ради?..

– Ну, ради…

– А, понимаю. Я об этом не подумал. Это он сказал?

– Да, он болтлив, как всякий выходец с Севера…[9]

– А капитан французской команды? Она говорит, что с двух пятидесяти пяти до трех десяти…

– Эта малышка лжет. То ли она напугана, то ли просто хочет защитить свою крестную. Но, так или иначе, время у нее было только на то, чтобы прогуляться до сауны и обратно. На данный момент нет никаких доказательств, что она была в сауне. А ты что думаешь, Йохансен?

– Ты уже все сказал. Я пока ничего не думаю, шеф.

– Ну конечно, ты ничего не думаешь. Ты ждешь меня. Ждешь, когда придет здоровяк Бьорн и обо всем подумает, да?

– Нет‑нет, я ничего не жду, шеф.

– В том‑то и проблема, Йохансен. Вот уже давно никто ничего ни от кого не ждет. В том числе и ты. Но я жду. Тебя это не смущает?

– Что именно?

– Что мы всегда оказываемся в одиночестве перед лицом противника…

– Такова жизнь, шеф… Но, с твоего позволения, одна деталь. Магнитные карточки нужны только для входа в номера. В сам отель мог войти кто угодно. И выйти, не оставив следов.

– Вот. Ведь можешь же, когда хочешь.

Бьорн попытался встать со скамьи, но это удалось ему только со второго раза. Он пересек сауну и сел на скамью напротив, заскрипевшую под его тяжестью. Йохансен, подойдя, в третий раз протянул ему отчет о результатах вскрытия.

– Взгляни хотя бы.

– Попозже.

– Ты даже не зашел в лабораторию к судмедэкспертам…

– Вскрытие юных девственниц – не самое приятное зрелище.

– Кстати, она уже не была девственницей.

Бьорн приподнял одну бровь:

– Это как‑то связано с убийством?

– Нет‑нет… просто…

– Просто что? – с раздражением сказал комиссар. – Почему ты сказал «уже не была девственницей»?

Медвежьи брови сдвинулись к переносице.

– У тебя есть дети, Йохансен?

– Э‑э… нет… я…

– В каком возрасте ты сам потерял невинность?

– Но… какое отношение…

– Ты ведь почему‑то отметил эту деталь.

Белобрысый полицейский, смущенный и сбитый с толку, попытался вновь вернуть Бьорна к обсуждению сути дела:

– Когда судмедэксперт узнал, что расследование поручено тебе, он сказал, что для нас все сделает в первую очередь.

– Можно подумать, у него большая очередь! – Бьорн хмыкнул. – Сам, скорее всего, обрадовался, сразу примчался на запах свежей крови!

– Скорее уж мяса на пару, учитывая место преступления…

Бьорн с изумлением посмотрел на помощника.

– Прости, шеф, – проговорил тот, потупившись, – это была дурацкая шутка…

– Но ведь сауна к тому времени уже остыла. Однако наша итальянка… как там ее?..

– Адриана, – подсказал Йохансен.

– Наша Адриана разгуливала по ней голышом. Одна, в холодной сауне посреди ночи… если только ее не пригласил туда убийца.

– Не пригласил или не пригласила, – выделяя последний слог, сказал Йохансен.

Бьорн испытующе взглянул на помощника, но теперь тот не отвел глаз и добавил:

– Ее могли раздеть уже после убийства, а одежду унести.

– Ну что ж… действительно могли… – согласился комиссар и, подняв медвежью лапу, требовательно произнес: – Ну, давай сюда свой отчет!

Йохансен почтительно протянул ему папку. Бьорн медленно пролистал страницы отчета вперед и назад и поднял глаза:

– Не бог весть что.

– Не знаю… Надо еще раз перечитать на свежую голову.

– Размозжены лоб и затылок. Любого из двух ударов было достаточно, чтобы убить. Второй был лишним.

Бьорн с гримасой недовольства указал на размытую фотографию тела Адрианы, наполовину соскользнувшего со скамейки.

– Кто фотографировал?

– Маленький Хенрик.

– Передай ему от меня, что он бездарь.

– Просто он не дурак выпить. А поскольку вчера была пятница…

– Подумаешь! Я тоже алкоголик, и что?

Йохансен с обескураженным видом опустился на скамью рядом с шефом. Дерево, разбухшее от пара, казалось сырым. Скамья напротив них была запятнана кровью. Кровавый след протянулся по стене до самого пола. Бьорн посмотрел на ведро и веревочную швабру, оставленные уборщицей, и передал папку помощнику. Йохансен, раскрыв ее у себя на коленях, принялся повторно изучать каждую страницу отчета.

Тишину нарушил чей‑то кашель. Оба полицейских одновременно повернулись к двери. На пороге стояла уборщица, со страхом оглядывая помещение. Йохансен слегка наклонился к своему патрону и тихо произнес:

– Это она обнаружила тело…

Бьорн поднялся и подошел прямо к женщине:

– Спасибо, что вернулась, мадемуазель.[10]

Огромная фигура Бьорна сейчас закрывала от женщины забрызганную кровью скамейку. Уборщица испуганно смотрела на него – видно было, что потрясение, вызванное увиденным утром, еще не прошло. Боясь, как бы уборщице внезапно не стало дурно, Бьорн подхватил ее под руку, прежде чем подвести к месту преступления.

– Тебе придется рассказать обо всем, что ты видела, – сказал он. – Очень важно, чтобы ты во всех подробностях вспомнила тот момент, когда вошла. Инспектор Йохансен запишет твои показания. Так ведь, Йохансен?

Помощник вскочил со скамьи и слегка щелкнул каблуками.

– Запишешь все показания этой достойной, сознательной особы, – добавил Бьорн и, снова повернувшись к уборщице, продолжал: – Да, прости, я ведь говорю прежде всего с женщиной, а не со служащей отеля… Как тебя зовут?

– Эли, комиссар.

– Красивое имя.

– Спасибо.

Несмотря на обстоятельства, она слегка покраснела, услышав комплимент. Бьорн отметил этот факт, мысленно усмехнувшись с иронией. Он крепче сжал пухлую руку уборщицы и, глядя на нее так пристально, словно хотел загипнотизировать, спросил:

– Итак, Эли, когда ты утром пришла сюда делать уборку… как всегда по утрам, да?.. что ты увидела?

– Нет, комиссар, не всегда… не каждое утро. Я прихожу два раза в неделю. Вчера должен была убираться Сари, новичок, из Шри‑Ланки. Но поскольку у него жена должна вот‑вот родить… между нами говоря, что‑то они увлеклись, это у них уже пятый ребенок!.. Так вот, я его заменила. А если бы все было как всегда, мне не пришлось бы увидеть эту бедную малышку…

– Да, я понимаю. Продолжай.

Уборщица молчала. Нет, так не годится, подумал Бьорн, сохраняя на лице сочувственную улыбку. Он подвел Эли к входу в парную, потом сделал Йохансену знак, чтобы тот подошел, и, положив обе руки на плечи женщины, спросил:

– В какое время ты пришла?

– В полседьмого утра.

– Так, хорошо. В половине седьмого утра ты входишь в сауну. У тебя с собой ведро и швабра – вон они стоят. Это ведь твое ведро и твоя швабра, да?

– Да. Я так испугалась, что бросила их здесь. Но…

– Понимаю. Ты бросила их, потому что испугалась того, что здесь увидела. Вот это меня и интересует больше всего. Я хочу узнать детали.

– Да, комиссар. Обычно я начинаю уборку с коридора и служебных помещений, а под конец прихожу сюда. Сегодня утром я не убиралась, потому что вы были здесь, и…

– Да, конечно.

Бьорн по‑прежнему держал ее за плечи, пристально глядя ей в лицо.

– Я так понимаю, когда ты вошла, то не сразу ее увидела. Тебе пришлось повернуться в ту сторону…

Он отпустил ее. Эли невольно повернулась.

– Боже всемогущий… – со стоном произнесла она.

– Продолжай…

– Первое, что я заметила, это что здесь было грязнее, чем обычно. Потом я увидела большой камень… и кровь! Раньше я никогда не видела кровь, то есть так много… и так близко…

– Что ты почувствовала?

– Я не понимаю твоего вопроса, комиссар, – жалобно сказала Эли.

– Ну, например, как ты думаешь, ты была одна в сауне?

Эли вздрогнула и машинально посмотрела по сторонам.

– О, ну конечно, я была одна! То есть… не считая этой бедняжки… Господи, боже мой!..

– Что ты подумала?

Эли снова застонала, но, увидев нетерпеливую гримасу на лице Бьорна, взяла себя в руки.

– Я подумала, что она в темноте наткнулась на печку, потому что та была опрокинута.

– А свет был погашен?

– Нет, горел. То есть это я его включила, когда вошла. Выключатель у двери. Как только я вхожу, сразу включаю свет.

– И все‑таки. Ты уверена, что именно ты зажгла свет вчера утром?

– Господи помилуй! А ведь ты прав, комиссар! Я по привычке потянулась к выключателю, щелкнула клавишей… Но свет и правда уже горел! Так что мне пришлось нажать второй раз…

– То есть сауна была освещена. Тебя это не встревожило?

– Нет. Бывает иногда, что некоторые клиенты приходят в сауну ночью… если ты понимаешь, о чем я… а когда уходят, забывают гасить свет. Приходится потом за ними убирать. Иногда я нахожу здесь эти штуки…

Йохансен бросил на шефа заговорщицкий взгляд.

– А сейчас тебе по‑прежнему кажется, что она могла наткнуться на печку, опрокинуть ее, а сама упасть и разбить голову о скамейку? – спросил Бьорн.

– Нет… ведь сауна была освещена…

– Давай пока забудем про свет.

– Это настоящая старинная печка – видите, чугунная, с фарфоровыми изразцами… И к тому же в ней камни… Я однажды попыталась сдвинуть ее с места, но женщине в одиночку этого не сделать.

– Эта итальянка была спортсменкой, – напомнил Бьорн.

– Все равно это невозможно.

Эли окинула взглядом фигуру Бьорна, потом бросила взгляд на Йохансена и добавила:

– Даже ты, комиссар, вряд ли смог бы.

– Ну, хорошо. В какой момент ты поняла, что это не был несчастный случай?

– Почти сразу же. Из‑за камня, заляпанного кровью, который лежал на полу у скамьи. Да и вообще, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что тут произошло настоящее сражение…

– Мм… Продолжай.

– Сам видишь, комиссар, камни рассыпаны по полу. Но они не раскатились по всей сауне, а лежат рядом друг с другом, и при этом как бы в форме веера. И ножки печки находятся рядом с теми ямками в полу, которые они же и оставили. То есть если печку повалили, то не случайно, а нарочно. И осторожно. А если бы ее просто опрокинули в драке, то камни валялись бы повсюду. Но они все вместе лежат, и посмотри – на некоторых капли крови. Нет, я готова спорить, что убийца все рассчитал и загодя выбрал оружие. Ты видел этот булыжник? Какая же должна быть ручища у этого человека?..

– Но он мог схватить булыжник двумя руками, – заметил Бьорн.

– Да, и впрямь…

Несколько мгновений Эли стояла в растерянности, приоткрыв рот и искоса глядя на комиссара одним глазом, словно курица, размышляющая, зернышко перед ней или просто соринка. В конце концов она произнесла:

– Ну, вам лучше знать, это ведь ваша работа… Боже всемогущий, бедный ребенок! Ты видел, с какой силой ей размозжили голову? Надо было просто взбеситься, чтобы так ударить!

– Ну хорошо, Эли, пока все. Спасибо за твою наблюдательность – все твои замечания могут быть очень полезны. Правда, Йохансен?

Йохансен, который записывал каждое слово уборщицы с самого начала ее рассказа, кивнул, держа ручку наготове.

– Но перед тем как ты вернешься к работе, – продолжал Бьорн, обращаясь к Эли, – попытайся вспомнить, может, было еще что‑нибудь? Какая‑нибудь деталь, пусть даже незначительная? Даже дурацкая?..

– Не знаю…

– Я спрашиваю не о том, что ты знаешь, а о том, что ты ощутила в самой глубине души?

– Ну… можно сказать, что…

– Да?..

– Я подумала… сразу же, как ее увидела…

– Что?

– Я подумала: Боже всемогущий, она совсем голая… и наверняка мертвая. И еще – что она красивая.

В сауне воцарилась тишина. Все трое посмотрели на засохшую лужицу крови под скамьей, как будто только что осознали до конца всю дьявольскую природу этой загадки.

Потом Эли поняла, что больше вопросов не будет, и молча вышла в коридор. Йохансен колебался, не решаясь задать шефу вопрос, который беспокоил его с самого начала допроса уборщицы. Бьорн, казалось, полностью был поглощен созерцанием лежавшей на боку печки. Наконец комиссар произнес:

– Да, Йохансен. Причиной смерти наверняка стал удар камнем по затылку. И лишь потом убийца раздробил девушке лоб, чтобы изуродовать ее красивое лицо. Это преступление гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

Йохансен облегченно вздохнул – теперь он убедился, что был прав в своих подозрениях. Потом, указав на ведро уборщицы, сказал:

– Бедная женщина, она опять его забыла…

– For helvet! Верни‑ка ее.

– Что? – растерянно спросил Йохансен.

– Приведи ее сюда. Быстро!

– О, черт!.. Ну ладно, – проворчал Йохансен, не имея понятия, чем вызвано такое распоряжение.

Когда он привел растерянную Эли, Бьорн стоял посреди сауны, рядом с ведром, из которого торчала ручка швабра. Он пытался казаться спокойным, но видно было, что он невероятно возбужден какой‑то внезапной догадкой.

– Эли! – Бьорн посмотрел на уборщицу. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить еще на один вопрос.

– Да, комиссар, – испуганно произнесла та.

– Это не игра, Эли! Речь идет об убийстве ни в чем не повинной девушки. Боюсь, будут и другие жертвы…

Йохансен вздрогнул, шокированный таким неожиданным откровением.

– У меня есть одно соображение, и я хочу услышать, что ты думаешь по этому поводу. Как ты думаешь, кто‑то мог использовать твой рабочий инвентарь, пока он здесь оставался?

– Н‑нет, комиссар, вряд ли. Как я уже сказала, я бросила здесь ведро и швабру, потому что испугалась. На следующий день была моя смена. Сари так и не появился. Поэтому ведро как стояло, так и стоит на том же месте. Похоже, его никто не трогал. И воды в нем столько же, сколько было.

– Прекрасно! – воскликнул Бьорн и сделал знак отойти Йохансену и уборщице.

После чего вынул из ведра швабру, отжал ее на решетке и отставил в сторону. Потом взял ведро и выплеснул всю воду на пол. Под ногами у него растеклась огромная лужа в форме бабочки. Не обращая внимания на изумленные лица Эли и своего помощника, Бьорн принялся тщательно исследовать стенки ведра и веревки в плетении швабры.

– Здесь все обыскали, но в коридоре тоже могли остаться какие‑нибудь следы. А Эли сначала мыла коридор, а потом пришла сюда. Может быть, удастся отыскать какую‑то улику, пусть самую крошечную… Помогите‑ка мне!

Эли и Йохансен, согнувшись, принялись осматривать залитый водой пол – медленно и тщательно, как куры в поисках червяка. Дойдя до противоположной стены, они выпрямились и уже хотели возвращаться, как вдруг Йохансен снова наклонился – так низко, что едва не уткнулся носом в пол.

– Что там? – спросил Бьорн.

– Не пойму…

Бьорн и Эли наклонились рядом с ним. На полу сверкала крошечная золотая искорка.

– Что это? – прошептала Эли.

Бьорн подобрал эту блестящую пылинку с помощью большого пальца и поднес ближе к свету. Потом произнес таким тоном, словно речь шла о самой обычной вещи:

– Золотая блестка.