Глава 20. – Черт побери, Шанталь, чего ты от меня ждала?

– Черт побери, Шанталь, чего ты от меня ждала? Три дня назад умерла моя дочь, и ты хочешь, чтобы я объявил Динне о разводе? А тебе не приходило в голову, что с твоей стороны это непорядочно, что ты пытаешься воспользоваться трагедией в своих целях?

Марк разрывался между двумя женщинами. Он уже не в первый раз почувствовал странное психологическое давление со стороны Шанталь, нечто вроде эмоционального шантажа. Обе женщины ждали, что он сделает выбор, очень болезненный для него выбор. На этой неделе Марк ощутил это особенно остро. Глядя на Динну, можно было подумать, что она готова уехать от него прямо сейчас. Она еще не простила его за то, что увидела в аэропорту в ту ночь, когда умерла Пилар. Но Марк не хотел ее терять. Динна – его жена, она ему нужна, он ее уважает, он к ней привык. И она – последнее, что связывает его с Пилар. Расстаться с Динной было бы для него все равно, что покинуть свой дом. Но и от Шанталь он тоже не хотел отказываться. Шанталь – его страсть, его возбуждение, его радость. Марк раздраженно посмотрел на Шанталь и взлохматил пятерней волосы.

– Неужели ты не понимаешь, что сейчас рано об этом говорить?

– Марк, прошло пять лет. Динна теперь все знает. И может быть, сейчас не рано, а как раз самое время.

– Для кого, для тебя? Бога ради, Шанталь, наберись терпения! Дай мне во всем разобраться.

– И сколько же тебе нужно на это времени? Еще пять лет? И все эти пять лет ты будешь жить там, а я здесь? Через две недели ты, кажется, должен вернуться домой, и что тогда? Как же я? Когда мы с тобой познакомились, мне было двадцать пять лет, сейчас мне почти тридцать. А потом мне будет тридцать пять, тридцать семь, сорок пять... Время летит быстро. Слишком быстро. И особенно это заметно в таких вопросах.

Марк понимал, что она права, но он был не в настроении сейчас говорить об этом.

– Послушай, давай отложим этот разговор на время, хорошо? Хотя бы из простой порядочности я должен дать Динне время оправиться от потери, прежде чем разрушать ее жизнь.

В эти мгновения Марк почти ненавидел Шанталь – потому что она была ему не безразлична, потому что он не хотел ее терять и потому что это давало ей преимущество перед ним.

И Шанталь это понимала.

– Почему ты думаешь, что, если ты от нее уйдешь, ее жизнь будет разрушена? Может, у нее есть любовник?

– У Динны? Не говори глупости. Мне кажется, ты вообще ведешь себя во всей этой истории абсурдно. Я уезжаю с Динной на уик‑энд, нам с ней нужно многое обсудить. Я поговорю с ней и постараюсь понять, как обстоят дела. И тогда я сделаю правильный ход.

– Это какой же ход?

Марк украдкой вздохнул. Он вдруг почувствовал себя стариком. Вот оно – то, чего он боялся.

– Тот, которого ты ждешь.

Однако два часа спустя, когда Марк ловил такси, чтобы ехать на квартиру матери, где его ждала Динна, он снова мысленно вернулся к этому разговору. Марк недоумевал: почему Шанталь так на него наседает? Сначала она затеяла спор из‑за Антиба, потом была эта ужасная ночь, когда он вернулся и обнаружил, что она без сознания, а возможно, и умерла, потому что перестала колоть инсулин. Теперь еще и это. Но почему? Почему именно сейчас? По какой‑то необъяснимой причине, которой Марк сам не понимал, ему вдруг захотелось броситься к Динне и защитить ее от внешнего мира, который бывает столь жестоким.

Утром они поехали за город. Всю дорогу Динна, погруженная в свои мысли, была до странности тиха и молчалива. Выбирая место для этой поездки, Марк постарался найти такое, которое не будет пробуждать болезненных воспоминаний о Пилар. Достаточно того, что им обоим приходилось бороться с воспоминаниями, пока они жили в доме мадам Дюра. И сейчас они направлялись в загородный дом одного из друзей Марка, расположенный неподалеку от Дрю.

Марк покосился на Динну и опять переключил внимание на дорогу. Мысли его снова вернулись к Шанталь. Утром, перед отъездом, он с ней разговаривал.

– Ты расскажешь Динне про нас в эти выходные?

– Не знаю. Посмотрим. Если я доведу ее до нервного срыва, ни тебе, ни мне от этого лучше не станет.

Но Шанталь не желала проявлять понимание, она по‑детски обиделась. Все эти годы она была терпелива, но сейчас вдруг отбилась от рук. И все же последние пять лет Шанталь была для Марка главной опорой, и он не хотел от нее отказываться. Но и с легкостью отказаться от Динны он тоже не мог. Марк снова взглянул на Динну. Она сидела с закрытыми глазами и молчала. Марк вдруг спросил себя, любит ли он ее. Он всегда думал, что любит, но, проведя лето с Шанталь, он уже не был так в этом уверен. Он больше ничего не знал наверняка, ему было трудно разобраться в себе, а тут еще Шанталь наседала. Всего два дня назад Марк пообещал Динне порвать с любовницей, а сегодня пообещал любовнице порвать с женой.

– Далеко нам ехать?

Динна открыла глаза, но не повернула головы. Усталость, не проходившая вот уже несколько дней, словно давила на нее.

– Нет, еще около часа. Дом очень милый, я не был в нем с детства, но помню, что там очень хорошо. – Марк улыбнулся. Глаза Динны были обведены черными кругами. – У тебя усталый вид.

– Я знаю. Может быть, в эти выходные я отдохну.

– Ты не пила таблетки, которое выписал мамин врач? В свой последний визит врач мадам Дюра посоветовал Динне принимать снотворное. Динна мотнула головой:

– Нет, я сама справлюсь.

Марк состроил гримасу, и Динна впервые улыбнулась. Остаток пути они ехали в молчании. Место и вправду оказалось красивое. В окружении безупречно ухоженного сада стоял старый внушительный каменный дом благородных пропорций, почти шато. За домом на многие мили тянулся фруктовый сад.

– Красиво, правда? – осторожно спросил Марк. Их взгляды встретились.

– Да, очень. Спасибо, что привез меня сюда. – Марк стал доставать вещи. Динна еле слышно добавила: – Я рада, что мы поехали.

– Я тоже. – Он очень тепло посмотрел на нее, и они улыбнулись друг другу.

Марк внес чемоданы в дом и поставил их в холле. Дом был обставлен в основном английской и французской мебелью, все убранство соответствовало моде семнадцатого столетия, когда дом и был построен. Динна прошлась по длинным коридорам, любуясь красивыми наборными полами, выглядывая в окна, выходящие в сад. Дойдя до конца коридора, она попала в солярий, где между растениями стояли удобные кресла. Динна села в кресло и уставилась в землю. Она так задумалась, что не сразу услышала шаги Марка, гулко отдававшиеся от стен коридора.

– Динна?

– Я здесь.

Марк вошел и задержался в дверном проеме, глядя то на жену, то на пейзаж.

– C'est joli, non? – По рассеянности Марк заговорил по‑французски. Динна подняла на него взгляд, и он повторил по‑английски: – Красиво здесь, правда?

Она кивнула.

– Я поняла. Марк? – Динне не хотелось заводить этот разговор, но это было необходимо. – Как твоя подруга?

Марк долго не отвечал.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду?

– Понимаешь. – Динна посмотрела ему в глаза. К ее горлу вдруг подкатила тошнота. – Что ты решил?

– Тебе не кажется, что сейчас рановато обсуждать этот вопрос? Мы только что вышли из машины.

Динна улыбнулась:

– Как это по‑французски. Дорогой, как ты все это себе представлял? Что мы проведем милый уик‑энд вдвоем, а в воскресенье вечером на обратном пути обсудим этот вопрос?

– Я не для этого привез тебя сюда. Нам обоим нужно было сменить обстановку.

Динна снова кивнула, но в ее глазах блеснули слезы.

– Да, нужно. – Она думала о Пилар. – Но и поговорить об этом нам тоже необходимо. Ты знаешь, мне вдруг стало казаться странным, почему мы вообще все еще остаемся мужем и женой.

Она посмотрела на Марка. Тот медленно вошел в солярий и сел в кресло.

– Ты с ума сошла?

– Возможно.

Динна нашла носовой платок и высморкалась.

– Динна, прошу тебя...

Марк посмотрел на нее и отвел взгляд.

– Что? Ты предпочитаешь делать вид, будто ничего не произошло? Марк, это невозможно.

Слишком много всего случилось этим летом. Она встретила Бена, а потом узнала, что у Марка тоже кто‑то был. Только у Марка связь, по‑видимому, длилась уже не один год.

– Но это не тот вопрос, который нужно решать прямо сейчас.

– А когда, по‑твоему, будет лучше? Нам обоим так плохо, что терять уже нечего, можно заодно вскрыть и этот нарыв. Если мы не сделаем этого сейчас, он будет постоянно болеть, даже если мы попытаемся делать вид, что его не существует.

– Давно ты чувствуешь себя такой несчастной?

Динна медленно кивнула и отвернулась к окну. Она думала о Бене.

– До этого лета я не осознавала, что я была очень одинока, почти все время одна, что мы проводили вместе очень мало времени, что между нами осталось мало общего. Я не осознавала, как мало ты меня понимаешь. Ты не знаешь, что мне нужно.

– И что же тебе нужно? – тихо и очень мягко спросил Марк.

– Мне нужно твое внимание, твое время, твоя нежность, твой смех. Я хочу, чтобы мы гуляли по берегу... – Последнюю фразу Динна обронила не задумываясь и только потом удивленно посмотрела на Марка. – Я хочу, чтобы ты интересовался моей работой, потому что она для меня важна. Марк, я хочу быть с тобой, а не проводить все время дома сама с собой. Как ты думаешь, что будет теперь, когда Пилар не стало? Ты опять будешь уезжать на месяцы, а что делать мне? Сидеть и ждать? – Динна содрогнулась от одной только мысли о подобном существовании. – Я больше так не могу. И не хочу.

– Тогда что ты предлагаешь?

Марку хотелось, чтобы Динна заговорила о разводе первой.

– Не знаю. Мы можем покончить с нашим браком. А если решим оставаться мужем и женой, наша жизнь должна измениться, особенно после того, что произошло.

Динна мысленно ужаснулась собственным словам. Если она останется женой Марка, то не сможет быть с Беном. Но Марк – ее муж, мужчина, с которым она прожила восемнадцать лет.

Марк казался раздраженным.

– Ты хочешь сказать, что хотела бы ездить вместе со мной?

– А почему нет? Она же с тобой ездит, не так ли? – До этого Динна наконец додумалась. – Почему я не могу?

– Потому... потому что это неразумно и непрактично.

И дорого.

И потому что тогда он не сможет брать с собой Шанталь.

– Дорого? – Брови Динны поползли вверх. – Ну‑ну. Интересно, она сама за себя платит?

– Динна! Я не собираюсь обсуждать с тобой это!

– Тогда зачем мы сюда приехали?

Динна прищурилась, ее глаза на бледном осунувшемся лице горели.

– Мы приехали отдохнуть.

Марк произнес это как монарх, как король. Тема закрыта.

– Понятно. Значит, нам только и нужно, что продержаться эти два дня, оставаясь вежливыми друг с другом, а потом мы вернемся в Париж и будем делать вид, что ничего не случилось. Ты вернешься к своей подружке, а я – в Штаты, и все пойдет по‑прежнему. Интересно, на сколько ты планируешь остаться в этот раз? На три недели? На месяц? На шесть недель? А потом ты снова уедешь неизвестно на какой срок, неизвестно с кем, а я буду торчать одна в этом чертовом музее, который называется нашим домом, и ждать твоего возвращения. Снова одна, черт возьми. Одна!

– Неправда.

– Так и есть, и ты сам прекрасно это понимаешь. Хочу тебе сказать, с меня хватит. Что касается меня, прежняя жизнь закончилась.

Динна порывисто встала, собираясь выйти, но от резкого движения у нее закружилась голова. Она остановилась и посмотрела вниз, держась за кресло.

Марк внимательно наблюдал за ней. Сначала он молчал, но в его взгляде читалась тревога.

– Что случилось?

– Ничего. – Динна выпрямилась и сердито посмотрела на Марка сверху вниз. – Просто я очень устала.

– Так отдыхай. Пойдем, я покажу тебе нашу комнату. Марк бережно взял ее под руку и проводил по длинному коридору в противоположную часть дома.

Они заняли хозяйскую спальню – роскошные покои, декорированные шелками цвета клубники и сливок.

– Динна, тебе лучше прилечь. – Она выглядела все хуже. – А я пойду прогуляюсь.

– И что потом? – Динна легла на кровать и посмотрела на Марка с несчастным видом. – Как нам быть дальше? Марк, я больше так не могу. Я не хочу играть в эти игры.

Марк испытал большое искушение притвориться непонимающим, спросить: «Какие игры?» – и все отрицать. Но он промолчал, и Динна продолжала говорить, глядя ему в глаза:

– Я хочу знать, что ты чувствуешь, что ты думаешь, что собираешься делать дальше. Что изменится в моей жизни – кроме того, что у нас больше нет Пилар? Я хочу знать, собираешься ли ты продолжать встречаться с любовницей. Я хочу услышать все то, что, по‑твоему, было бы грубо произносить вслух. Марк, скажи все прямо сейчас, я хочу это услышать.

Марк кивнул, молча пересек комнату и остановился у окна, глядя на расстилающиеся вдали пологие холмы.

– Мне нелегко говорить о таких вещах.

– Я понимаю, – мягко сказала Динна. – Половину времени, что мы прожили в браке, я не была уверена, что ты меня любишь.

– Я всегда тебя любил, – сказал Марк, не оборачиваясь; Динна видела только его спину. – И всегда буду любить.

Ее глаза защипало от слез.

– Но почему? – Ей было трудно говорить. – Почему ты меня любишь? Потому что я твоя жена? По привычке? Или потому, что ты действительно что‑то ко мне чувствуешь?

Но Марк‑Эдуард не ответил, он только повернулся к ней, и Динна увидела, что его лицо искажено болью.

– Динна, нам обязательно нужно копаться в этом сейчас? Когда после... после смерти Пилар прошло еще так мало времени? – Марк задрожал всем телом. – Я не могу, просто не в состоянии...

И он вышел из комнаты. Через некоторое время Динна увидела в окно, как он понуро бредет по саду. Стоило ей на него посмотреть, как ее глаза снова наполнились слезами. Последние несколько дней она чувствовала себя так, словно ее жизнь кончена. О Бене в эту минуту она даже не вспомнила, все ее мысли были только о Марке.

Марк отсутствовал больше часа, а когда вернулся, Динна спала. Даже во сне ее лицо казалось изможденным, вокруг глаз темнели круги. Впервые за много лет Марк видел ее без макияжа, и по контрасту с алым шелком покрывала на кровати ее бледное лицо казалось почти зеленым. Марк вышел из спальни, миновал коридор и зашел в кабинет. Сев за стол, он некоторое время сидел неподвижно, глядя на телефон, затем, словно по обязанности, медленно поднял трубку и набрал номер.

Шанталь ответила после третьего гудка.

– Марк‑Эдуард?

– Да. – Он помолчал. – Как ты?

«Зачем я позвонил? А вдруг Динна проснется?»

– У тебя какой‑то странный голос. Что‑нибудь случилось?

– Нет‑нет, ничего не случилось, просто я очень устал.

– Это естественно. Вы поговорили?

Как же Шанталь настырна. Раньше Марк не замечал за ней такой особенности.

– Вообще‑то нет, так, немного.

– Догадываюсь, как тебе должно быть трудно.

Шанталь вздохнула.

– Да, нелегко. – Марк помолчал. В коридоре послышались шаги. – Шанталь, я тебе позже перезвоню.

– Когда?

– Позже. – Пауза. – Я люблю тебя.

– Я рада, дорогой, я тоже тебя люблю.

Марк положил трубку, рука у него дрожала. Шаги приближались. Но оказалось, что он испугался напрасно, это был всего лишь смотритель дома – он пришел поинтересоваться, как они устроились. Удовлетворенный ответом Марка, смотритель ушел. Марк снова устало сел. Он отчетливо осознал, что так не может продолжаться, нельзя вести двойную игру до бесконечности. Звонить Шанталь и восстанавливать мир с Динной, летать из Калифорнии во Францию и обратно, выкручиваться и придумывать оправдания перед обеими женщинами, а потом, чувствуя угрызения совести, осыпать обеих подарками. Динна права. Изворачиваться эти несколько лет было очень тяжело, почти на грани возможного. Но тогда Динна не знала правду, а теперь знает, и это все изменило. Марк опять почувствовал себя хуже. Он закрыл глаза, и его мысли мгновенно унеслись с прошлое, в тот день, когда он последний раз виделся с Пилар. Они тогда гуляли по берегу моря. Пилар его поддразнивала, он смеялся, потом серьезно потребовал от нее обещания, что она будет осторожна с мотоциклом. Она снова засмеялась.

К горлу подступил ком, и Марк громко разрыдался. Он даже не слышал, как в комнату, ступая в одних чулках, бесшумно, как кошка, вошла Динна. Она медленно подошла к Марку и положила руки на его плечи, содрогающиеся в рыданиях.

– Все в порядке, Марк, я с тобой. – По ее лицу тоже текли слезы, Марк почувствовал, как они впитались в его рубашку, когда Динна прижалась щекой к его груди. – Все хорошо.

– Если бы ты знала, как я любил Пилар... Ну зачем я это сделал! Если бы я не купил ей этот чертов мотоцикл! Мне надо было понимать, чем это может кончиться!

– Сейчас это уже не важно. Так было назначено судьбой. Ты не можешь теперь убиваться всю жизнь.

– Но почему? Почему это случилось с Пилар, почему с нами? Мы уже потеряли двух мальчиков, а теперь лишились последнего ребенка. Динна, как ты это перенесла?

Она крепко зажмурилась.

– Марк, у нас нет выбора. Я думала... когда два наших мальчика умерли, я думала, что сама умру. Мне казалось, что я не смогу прожить ни дня. Мне не хотелось жить; наступал очередной новый день, а мне хотелось забиться в какой‑нибудь угол и никогда из него не выходить. Но я не забилась, каким‑то образом я продолжала жить. Отчасти из‑за тебя, отчасти из‑за самой себя. А потом у нас появилась Пилар, и я забыла ту боль, я думала, что мне никогда больше не придется ее испытать. Но теперь я снова вспомнила, что это такое, только на этот раз все гораздо хуже.

Динна опустила голову. Марк обнял ее.

– Я понимаю. Знаешь, как бы я хотел, чтобы наши сыновья были живы! А теперь у нас больше нет детей.

Динна молча кивнула, обостренно чувствуя боль, скрытую за его словами.

– Я бы все отдал, чтобы вернуть Пилар.

Они долго сидели молча, обнимая друг друга. Потом вместе вышли в сад. Когда они вернулись, наступило время обеда.

– Если хочешь, мы можем пообедать в деревне. Марк посмотрел на Динну скорбным и усталым взглядом. Она покачала головой.

– А может, будет лучше, если я что‑нибудь приготовлю здесь? В доме есть продукты?

– Смотритель сказал, что его жена принесла хлеб, сыр и яйца.

– Что ты на это скажешь?

Марк равнодушно пожал плечами. Динна сняла свитер, который надевала на прогулку, повесила его на спинку массивного стула в стиле Людовика XIV и пошла в кухню.

Через двадцать минут у нее были готовы яичница‑болтунья, тосты с сыром бри и две чашки горячего кофе. Динна сомневалась, что им обоим после еды станет легче. Разве еда имела сейчас хоть какое‑то значение? Всю неделю их уговаривали поесть, как будто это могло что‑то изменить. Но у Динны совершенно пропал аппетит, она могла бы не есть совсем. Она и сейчас приготовила все только ради Марка, ну и еще для того, чтобы чем‑нибудь занять себя и его. Почему‑то ни одному из них не хотелось разговаривать, хотя им было что сказать друг другу, и немало.

Поели молча, а затем они разошлись по разным местам. Динна отправилась рассматривать картины, развешанные в галереях и по стенам длинных коридоров, а Марк ушел в библиотеку. В одиннадцать оба так же молча легли в кровать. Утром, едва Динна пошевелилась, Марк тут же встал с постели. Первое слово было сказано не раньше одиннадцати. Динна сидела за туалетным столиком, она лишь недавно встала, с утра ее подташнивало.

– Ты плохо себя чувствуешь? – Марк встревоженно нахмурился.

– Нет‑нет, со мной все в порядке.

– По твоему виду этого не скажешь. Может, приготовить тебе кофе?

Динну затошнило даже от одной мысли о кофе. Она отчаянно замотала головой.

– Спасибо, не нужно, честное слово, все нормально.

– А тебе не кажется, что что‑то не так? Ты уже несколько дней просто не похожа на себя.

Динна попыталась улыбнуться, но попытка провалилась.

– Мне неприятно это говорить, дорогой, но ты тоже выглядишь неважно.

Марк только плечами пожал.

– Может быть, у тебя открылась язва?

Язва желудка развилась у Динны еще после смерти их первого ребенка, и она так и не зарубцевалась окончательно. Динна снова помотала головой.

– У меня ничего не болит. Я просто постоянно чувствую себя обессиленной, и временами меня тошнит. Это просто от усталости. – Она снова попыталась улыбнуться. – Ничего удивительного. В последнее время мы оба не высыпались – смена часовых поясов, долгие переезды, потрясение... Думаю, можно только удивляться, как мы до сих пор держимся на ногах. Я уверена, что у меня нет ничего серьезного.

Марк недоверчиво кивнул. Он заметил, что, вставая, Динна немного пошатнулась. Конечно, эмоциональные потрясения могут влиять на человека самым неожиданным образом. Динна пошла принять душ, и Марк снова задумался о Шанталь. Ему хотелось ей позвонить, но она бы потребовала от него отчета, стала бы спрашивать, какие у него новости, а ему было нечего ей сказать – кроме того, что он проводит уик‑энд с женой и оба они чувствуют себя хуже некуда.

Стоя под душем, Динна подняла голову и подставила лицо струям воды. Она думала о Бене. В Сан‑Франциско сейчас два часа ночи, он должен спать. Динна отчетливо представила себе его лицо, увидела, как он лежит в кровати, темные волосы спутаны, одна рука покоится на груди, вторая где‑то на ее теле... Нет, вероятнее всего, он в Кармеле. Она стала вспоминать, как ездила туда вместе с Беном. Это было так не похоже на последние дни, проведенные с Марком... Казалось, им с Марком больше нечего сказать друг другу, их объединяет только прошлое.

Динна выключила воду, закуталась в махровое полотенце и немного постояла у окна ванной, глядя в сад. Этот дом разительно отличался от дома в Кармеле. Шато во Франции и коттедж в Кармеле, клубнично‑алые шелка и уютная старая шерсть. Динне вспомнился мягкий клетчатый плед на простой деревенской кровати Бена. В этой несхожести, казалось, воплотился контраст между двумя ее жизнями. Простая, земная жизнь с Беном в его маленьком демократическом государстве, где они по очереди готовили завтрак и выносили мусор за дверь черного хода, и жизнь с Марком – внутренняя пустота при внешней роскоши и великолепии.

Динна расчесала волосы щеткой и вздохнула.

Марк читал в спальне газету и хмурился. Когда Динна вышла из ванной, он оторвался от чтения и поднял голову.

– Ты пойдешь со мной в церковь?

Динна в плотно запахнутом халате остановилась перед раскрытым гардеробом. Кивнув, она достала черную юбку и черный свитер. Они оба были в трауре, во Франции принято в таких случаях одеваться во все черное. Только в отличие от свекрови Динна не стала надевать черные чулки.

Во всем черном, с темными волосами, уложенными в строгий узел, Динна выглядела непривычно скромно. В это утро она снова обошлась без макияжа. Казалось, ей стала безразлична ее внешность.

– Ты очень бледна.

– Это просто кажется по контрасту с черной одеждой.

– Ты так думаешь?

Марк с беспокойством посмотрел на нее, и они вместе вышли из дома. Динна улыбнулась. Марк вел себя так, будто боялся, что она умирает. Впрочем, возможно, он действительно боялся потерять еще и ее. Он уже так много потерял.

До маленькой деревенской церквушки Святой Изабеллы доехали молча. В церкви Динна тихо села на скамью рядом с Марком. В милой крошечной церквушке собрались в основном местные крестьяне и лишь несколько парижан, приехавших, как и Марк с Динной, на выходные. Было тепло, и Динна вдруг вспомнила, что еще лето, даже не самый конец августа. В Америке скоро будут праздновать День труда, знаменующий начало осени. За последнюю неделю она потеряла чувство времени.

Динне было трудно сосредоточиться на службе, она думала о Кармеле, о Бене, о Марке, о Пилар, вспоминала долгие прогулки в детские годы, потом ее взгляд уперся в чью‑то макушку. Церемония все не кончалась, Динне стало душно в маленькой церкви. В конце концов она не выдержала, тронула Марка за рукав и начала шептать ему, что ей жарко, но его лицо вдруг поплыло у нее перед глазами, и в следующее мгновение все погрузилось в темноту.