Глава тридцатая. Несколько, как может показаться, преждевременное расположение этой главы объясняется необходимостью проиллюстрировать

СТРАННО НЕ ЗАМЕЧЕННЫЙ ГОСПРОПАГАНДОЙ

ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД ИЗ НАУЧНЫХ РАБОТНИКОВ.

НА КАЖДОГО ПОГИБШЕГО ПАРТИЗАНА —

БОЛЕЕ ПОЛУТОРА ТЫСЯЧ УНИЧТОЖЕННЫХ НЕМЦЕВ

Несколько, как может показаться, преждевременное расположение этой главы объясняется необходимостью проиллюстрировать, что эффективное сопротивление гитлеровцам было возможно не только теоретически, но оно происходило и в действительности, причем наиболее успешное сопротивление врагу оказывали люди определенного психологического типа. Другое дело, что именно субвожди советской “внешнической” иерархии не допустили, чтобы их вождь Гитлер был разгромлен еще в 41-м.

Отряд Бати (Батеньки) сражался в предгорьях Кавказа (Кубань) в период фашистской оккупации с 9 августа 42-го по февраль 43-го, то есть отряд начал успешно действовать именно тогда, когда Красная Армия после разгрома немцами инициированного лично Сталиным наступления под Харьковом поспешно драпала в сторону Сталинграда (тогда же и оказался в плену считающийся сыном Сталина, совершенно здоровый на момент пленения, Яков Джугашвили).

Конечно, обстоятельства лета 42-го иные, чем лета 41-го. В частности, поседевший от провала блицкрига Гитлер оживлялся лишь периодически — но все-таки еще оживлялся, порой на несколько месяцев! — и именно в силу этой еще сохранившейся у сверхвождя способности оживляться психологические обстоятельства отряда Батеньки могут быть все-таки перенесены на 1941 год. Это тем более корректно, что сформировался этот отряд в ноябре 41-го и, что характерно, не по приказу свыше, а по инициативе его участников — инженеров и научных работников.

Очевидно, что раз первые организационные мероприятия эти, защищенные от мобилизации бронью,инженеры и научные работники провели в ноябре 41-го, то решение именно о партизанской войне они приняли еще раньше, задумываться же о формах борьбы, соответственно, начали и вовсе в начальный период войны, слушая сводки Совинформбюро, в которых ежедневно перечислялись оставляемые врагу обширнейшие территории. Если бы Гитлер в 41-м наметил главный удар южнее, не на Россию, а на Украину, и далее на бакинские нефтепромыслы, то люди отряда Батеньки вступили бы в борьбу, возможно, раньше ноября, но не бойцами истребительных батальонов (местное ополчение гитлеровцы на той же Кубани смели, почти не заметив), не в составе воинских частей, а именно партизанами и действовали бы, очевидно, с не меньшим успехом.

Отряд был необычный: он, действительно, состоял преимущественно из научных работников исследовательского института при заводе Главмаргарина в Краснодаре (технари!), а также из инженеров самого завода. Только около 20% участников не имели высшего образования — но это были или высококвалифицированные рабочие, или мастера (в то сравнительно бедное дипломами время они были поистине интеллектуальной элитой!).

Поразителен принцип, в соответствии с которым в отряд подбирались люди: брали не всех желающих, но только тех, кто помимо знаний умел любить конкретное созидание, то есть кроме книг был увлечен каким-нибудь ремеслом — скажем, подобно Толстому, мастерством сапожника (инженер-сапожник-сапер — звучит!). Вряд ли участники слышали слово “биофилия”, и, естественно, научились отбирать биофилов не по “КАТАРСИСУ”, но этим приемом некрофилы-карьеристы из отряда были отсеяны. Что и проявилось в поистине грандиозных делах отряда. (Итак, главное в отряде — не то, что его бойцы — люди образованные, инженеры и научные работники note 44, а то, что они — биофилы; стремление же к наивысшим знаниям и, в свободное от работы время, созидание — непременное из этого следствие.)

Отряд был экипирован оригинально: пока к стенам института не подошел фронт, в институтских лабораториях синтезировали для военных частей лекарства и взрывчатку — тол (тринитротолуол), и наделали этого тола столько, что армейцы вывезти все не смогли. Создавшиеся запасы начальство при приближении немцев уже было собралось взорвать, но будущие партизаны не дали: увели откуда-то грузовик и за пять дней вывезли все запасы взрывчатки в горы.

Несколько дней после захвата немцами Краснодара партизаны “отдыхали” — обустраивали лагерь в труднодоступном районе гор. А потом начали.

Минировали комплексно. То есть, не ограничивались одной чудовищных размеров миной для основного эшелона, но, зная, что к месту крушения прибудут два вспомогательных поезда с двух сторон, закладывали еще две вспомогательные мины чуть поодаль. Зная также, что к месту диверсии из ближайших занятых немцами населенных пунктов на подмогу выедут грузовики с гитлеровцами, на всех прилегающих дорогах устанавливали фугасы; минировали также и обходные пути (один из научных работников обладал невероятным чутьем: он закладывал мины не на “очевидном” месте типа тропинки, а где-нибудь в стороне, под кустиком; когда же над ним начинали подтрунивать, объяснял, что это единственное место, которое может выбрать немецкий снайпер, — и точно: на следующий день под этим кустиком находили обрывки тряпок и обломки снайперской винтовки). Словом, при комплексном минировании в течение часа после первого взрыва срабатывали и все остальные заряды…

Немцам партизан ликвидировать не удавалось — за все время существования отряда только трое партизан погибли в бою (из них двое пожертвовали собой добровольно, подорвав гранатами недоснаряженный фугас), двое были казнены (полицаи расстарались) и двое — тяжело ранены. Зато немцам удавалось партизан утомить — своим, по выражению партизан, “квадратным мышлением”. К примеру, партизаны скрытно подбираются к линии дзотов (древесно-земляные огневые точки — укрыты сверху бревнами, как правило, в три наката), сооруженных немцами в тщетной надежде защититься от отряда Бати. Кто-нибудь из ученых со снайперской винтовкой терпеливо пропускает рядовых — ждет, когда покажется офицерская каска. Появилась: выстрел — офицер падает. Второй ученый изготавливает свою винтовку. К упавшему офицеру бросаются двое рядовых (всегда двое!) — и успокаиваются рядом. Потом — еще двое… Тут из разных дзотов одновременно выскакивают минометчики с ротными минометами и бросаются в тыл своих дзотов, чтобы оттуда с более удобной позиции накрыть партизан минами, но так как там еще ночью партизаны не забыли установить свои мины, то и минометчики, и их минометы как-то все разом взлетают на воздух. И так далее…

Ужас для добровольных сапожников был в том, что на следующий день все повторялось в точности: офицер, двое, еще двое, выбегают минометчики… И на третий день то же самое… И на четвертый…

Не менялось ничего. Мужики, не привыкшие к тупому конвейеру, не выдерживали натиска этого “квадратного мышления” и уходили обмозговать какую-нибудь диверсию позамысловатей.

Немецкое командование перехитрить партизан пыталось все время. Скажем, перед паровозом воинского эшелона цепляли по три платформы с булыжником, весом своим имитирующие паровоз (мины в те времена были преимущественно нажимного действия, рассчитанные на определенный вес), состав шел со скоростью 5 километров в час (гарантия того, что ценные вагоны при подрыве передних платформ с рельсов не сойдут), охранники висят гроздьями, вдоль полотна следуют машины охранения, — словом, предусмотрели немцы, казалось бы, все… Но нет ничего проще: сапожники заложили шесть чудовищных фугасов цепочкой, чтобы от взрыва крайнего сдетонировали остальные — и ушли. Чудовищные взрывы слились в один — эшелон с железнодорожного пути будто ветром сдуло…

Случалось, что когда в округе все было уже взорвано, а немцы при всем напряжении сил не успевали восстановить мосты и пути для очередной попытки подвезти резервы к осаждающим Новороссийск частям вермахта, то партизанам делать было нечего, и они волей-неволей вспоминали о снайперских винтовках (одной своей, которую удалось достать еще до начала оккупации, и нескольких трофейных: немцы, видя бессмысленность лобовых ударов, постоянно подсылали в засады снайперов-диверсантов — лучше бы просто где-нибудь эти снайперские винтовки для партизан оставляли). Даже девушка, вначале стрелявшая хуже всех, буквально за пару минут смогла уничтожить немецкую засаду из девятерых немцев: она забралась на скалу выше этой засады, двоих замаскировавшихся щелкнула сразу, остальные семеро, обученные профессионалы, быстро догадались о дальнейшем и изо всех сил побежали в сторону близлежащего леска… Последний не добежал буквально пару метров.

Но сидеть и щелкать рядовых фрицев, даже по десятку за раз было скучно — куда как интересно захватить танкетку в два выстрела — один в смотровую щель водителя, другой — под приоткрывшуюся на мгновение крышку люка ничего не понявшего, с “квадратным мышлением”, стрелка — и отправиться на той танкетке в село, откуда она была послана. Степенно подъехать к штабу, дать длинный сигнал клаксоном, дождаться, когда из дверей штаба высыпят любопытствующие офицеры, из пулеметов танкетки в упор расстрелять их всех — и укатить.

Такую штуку отмочили сыновья Батеньки — Евгений и шестнадцатилетний Гений.

К сожалению, они оба позднее погибли, вернее, пожертвовали собой. Они заложили мину под рельс, но тут на большой скорости, а главное, раньше времени стал приближаться груженый состав. Братья не успевали выдернуть последний предохранитель и, понимая, что состав, идущий на большой скорости, — добыча редкостная (скорость — гарантия того, что уничтожен он будет весь), заложенный фугас, когда состав поравнялся с ними, подорвали гранатами. Они знали, что погибнут, — и чуда, действительно, не произошло. При крушении состава (горы, ущелье, большая скорость), по донесению подпольщиков, погибло 500 немцев, да еще после разбирательства немцы расстреляли своих же — всех охранников, отвечавших за безопасность движения.

Отряд за время своей деятельности уничтожил около 8 тысяч (!!!) немцев (вспомните потери отряда!). Столь громадное число получилось, правда, не без помощи самих немцев: после каждой очередной удачной партизанской диверсии (16 эшелонов и бессчетное число мостов) охранников систематически расстреливали. Самый массовый расстрел — 65 немцев и румын.

С охранниками, вообще говоря, гестапо могло бы обойтись и помягче. У них были смягчающие их вину обстоятельства. Ведь часовые, продрогшие за ночь под непрерывным зимним дождем, который на земле немедленно превращался в ледяную корку, и представить себе не могли, что в такую погоду рядом уже несколько часов с мешком неподвижно лежит младший научный сотрудник — в борозде картофельного поля (хотя в России научный работник в картофельной борозде — это, вообще говоря, нормально) — и ждет. Часовые у моста не выдерживали поистине адской погоды и заходили в караулку, чтобы покурить (предупреждал ли их Минздрав, что курение рано или поздно нанесет ущерб их здоровью?). Дальше понятно: дипломированный мешочник относил ношу под мост, с чем-то там возился и уходил налегке. После того, как на мост въезжала семитонка или танк, вспышка освещала удивленные физиономии цивилизаторов, догадывающихся, что к ним в гости скоро пожалуют парни в эсэсовских мундирах…

Итак, участниками небольшого отряда (около ста человек) было уничтожено 8 тысяч немцев, румын и полицаев, взорвано 16 эшелонов, 40 танков и танкеток, бессчетное число грузовиков, автобусов и машин. Были и сбитые самолеты — немцы, будучи не в состоянии унять партизан с земли, растеряв снайперов и лишившись минометов, места предполагаемых стоянок партизан к концу оккупации чуть не каждый день бомбили. Им даже удалось расстрелять козу и случайную местную жительницу с двумя детьми. Самолеты партизанам были нужны — как источник проволоки для мин натяжного действия. Вот они и поднялись на вершину горы у входа в ущелье, по которому летал самолет, и когда мимо них и чуть ниже летел довольный своим техническим превосходством фашист, из легкого стрелкового оружия дали залп…

***

Короче говоря, с отрядом Батеньки все понятно. Остается добавить пару штрихов и обратить внимание на несколько странностей — важных для понимания причин разгрома Красной Армии в 1941 году.

Первое. Насчет всего корпуса научных работников заблуждаться не следует. Во-первых, в отряд Бати — Петра Карповича Игнатова — людей отбирали по принципу любви к ремесленничеству, а это не всеобщее качество работающих в науке. Во-вторых, есть еще и верхушка научно-административной иерархии, высшие функционеры, которых, собственно, толпа и считает учеными. Характерная деталь: из Ленинграда в Пятигорск эвакуировали полторы сотни человек высшей профессуры. Когда немцы Пятигорск заняли (все тот же Северный Кавказ, где действовал отряд Батеньки), никто из профессуры в партизаны не ушел, а все дружно отправились в немецкую комендатуру выразить свой восторг и умиление в связи с приходом своих, и вообще преуспели в лизании немцам галифе.

Второе. В приказе о награждении братьев Игнатовых Евгения Петровича и Гения Петровича Золотыми Звездами Героев Советского Союза говорится, что отряд состоял из партийно-советского актива. Это чистейшей воды вранье. Был, в отряде, разумеется, и обязательный по тем временам парторг (его райком навязал в последний день перед началом немецкой оккупации!). Судя по воспоминаниям командира отряда (Игнатов П. К. Записки партизана), этот парторг занимался тем, что встречал возвращавшиеся с диверсий партизанские группы и их ругал. Неизвестно, покидал ли парторг базу или нет. Может, когда-нибудь и покидал. Однако создается впечатление, что его из расположения не выпускали — “берегли”. Больше о роли партии в своем отряде Игнатов не вспоминал. За исключением того случая, когда партийное руководство Краснодара еще до прихода немцев хотело его, Игнатова, из отряда убрать — по их мнению, для организации борьбы с захватчиками Батя был человек неподходящий.

Что касается странностей, то характерно, что пропаганда — как сталинская (псевдо“внешническая”), так и постсталинская (“внутренническая”), вознесшие в качестве символов сопротивления Зою Космодемьянскую, не нанесшую ни малейшего урона гитлеровцам, и Александра Матросова, который не сумел воспользоваться ни одним из видов выданного ему вооружения (простейший: на ствол укрытого в дзоте пулемета накидывается брючный ремень и оттягивается в сторону), — этот отряд из явных неугодников, собственно, и отстоявших Родину, — не заметили.

Date: 2015-09-18; view: 330; Нарушение авторских прав