Брахманы. Мифология сопричастия

Историю развития субъектности можно подразделить на четыре периода. Каждому из них характерен свой тип субъектных напряжений, что отражается в психологических взглядах людей. Переход от одного периода к другому обычно сопровождался войнами и всплеском новых психологических идей. Одни народы пережили уже несколько этапов изменения своей психологии. Другие еще только переживают эти изменения.

История последних тысячелетий – это последовательность войн и революций, отражающих переход от “жреческой” организации общества к “воинской”, а затем – к “экономической”. История формирования психологических концепций во всех странах мира как бы воспроизводит движение вниз по уровням организации древнеиндийского общества. Природу этого феномена нам еще предстоит понять. Но удивительное совпадение схемы организации древнеиндийского общества и исторических периодов в развитии форм субъектности людей в разных странах мира мы можем видеть достаточно четко.

Индийское общество было разделено на четыре касты или варны, каждая из которых выполняла свои функции в едином социальном организме. Три верхних варны составляли арии, еще в глубокой древности овладевшие Индостаном. Верхнюю варну составляли брахманы – жрецы, носители сакрального знания о природе мира и человеческого духа. Вторая варна – кшатрии, воины, защитники социального порядка. Третья варна – вайшья, торговцы, экономический слой организаторов жизни. В четвертуюварну шудру входили слуги – представители покоренных народов.

Индусы соотносили организацию своего общества с представлением о строении тела мира. Платон, в своей концепции “идеального государства”, опирался на сходную с индийскими варнами трехуровневую структуру общества и соотносил эту структуру со строением человеческой души, подчеркивая изоморфность, т.е. сходность строения души и общества. С разумной частью души, добродетель которой он видел в мудрости, Платон соотносил сословие правителей-философов. С сословием воинов, стражей он соотносил яростную часть души, добродетель которой состоит в мужестве. Низменной, вожделеющей части души соответствует у Платона сословие ремесленников и земледельцев.[1]

Характер функций четырех индийских варн позволяет видеть, что аналоги этих функций присутствуют в любом обществе. У большинства народов ранний период организации их жизни характеризуется правлением жрецов. Брахманы составляли элиту Индии в течение нескольких тысячелетий до нашей эры. Столь же долгий период истории был связан с правлением жрецов в Древнем Египте. Аналогичную роль организаторов жизни у северных и южных народов выполняли колдуны, волхвы и шаманы, часто соединявшие сакральные функции с функцией вождей племен.

История последних тысячелетий в большинстве стран мира представляет собой последовательный переход власти вначале от жрецов к воинскому сословию (кшатриям), а затем – от воинов к торгово-экономическому слою общества (вайшья). Изменение принципов социального управления сопровождалось качественным изменением и общей картины мира, и базисных мотивов деятельности. В разные периоды истории мотивация деятельности народов соответствовала мироощущению правящего слоя общества.

В жреческий период правления напряжения, детерминирующие людей, были связаны, прежде всего, с мощной порождающей жизнь природой. Техника и производство на этой стадии еще не были развиты. Основной сложностью жизни были не войны и конфликты, а освоение природы, борьба с суровыми условиями и опасностями. Главной функцией жрецов и шаманов было еще не подавление активности людей, а приспособление этой активности к ритмам и законам биосферы.

Мы не имеем развернутых психологических теорий этого периода. Психологические мифы родовых систем еще не опираются на рефлексию. Психология жреческого периода представлена лишь в мифологических сюжетах и образах. Текстовая обработка этих мифов – продукт более поздних эпох. Однако общая логика организации субъектности прослеживается у разных народов достаточно четко.

Особенностью мироощущения народов в жреческий период является ощущение духовно-материальной целостности мира. Для восприятия событий характерно понимание того, что за видимостью локальных объектов скрыта реальность невидимых сущностей. Особенностью психологии людей было чувство субъектности самого окружающего мира. Человек еще не воспринимал себя в качестве особого автономного субъекта деятельности. Главным организатором событий выступала биосфера. Она определяла содержание деятельности, придавала жизни цикличность, связанную с годичными циклами природы. Успешность жизни определялась ее подстраиванием к условиям климата, к логике развития растений и активности животных.

Можно противопоставить отношение современного человека к природе, пронизанное мотивами ее покорения и преобразования, мифологии жреческого периода, где человек стремился точно встроиться в логику мира. Людям, жившим по логике природы, приходилось учитывать невидимые, нелокальные связи космоса и биосферы. Власть жрецов и шаманов менее всего была властью жестких и произвольных правителей. Создателем и детерминатором жизни была природа, а роль жрецов сводилась к тонкому ощущению космических сил и выполнению посреднических функций между людьми и детерминирующей природой.

Отношения людей с миром были субъект–субъектными. Люди ощущали субъектность природы, выстраивали деятельность по ее логике. Жизнь детерминировалась биосферой, а смерть была естественным растворением в природе. Жрецы и шаманы выступали лишь выразителями законов творящего Космоса, посредниками между людьми и детерминирующим их субъектом. Была ли их власть именно властью?

В слиянии людей с природой разворачиваются представления о душе, как о силе, создающей активность человека и дающей ему жизнь. Одной своей стороной душа как бы концентрируется в индивиде, локализует в человеке силы порождающей его природы, а второй стороной душа слита с природой, как с формирующим человека мировым субъектом.

Подстраивание деятельности под ритмы природы требовало от жрецов развитого воображения и особой чувствительности к этим ритмам. Концепции и технологии воспитания брахманов и шаманов были направлены на преодоление зависимости их восприятия от непосредственной видимости объектов, опирались на технику медитации, мистерий, транса и камлания. В этих техниках жрецы достигали максимального преодоления своей локальной субъектности и становились рупором невидимых природных сил, подчиняя себя биосфере, как субъекту более высокого уровня.

Субъектный образ природы выражен в мифологии этого периода. Мифы и ритуалы индийских брахманов направлены на соединение людей с логикой, выраженной в законах кармы, в образах Брахмана и Атмана. Эти “божественные” образы еще ни в чем не подобны человеку. Космический Бр а хман – это сверхличностная основа мира, карма – это безличностный закон, управляющий жизнью, а Атман – единый поток жизненной энергии, пронизывающий мир и локализующийся в каждом человеке.

Представления жреческого периода были в полном смысле монистическими. В психологических концепциях душа человека еще не отделялась от духовности природы. Не только биосфера, но и космос были пронизаны единым духом. Мир еще не был разделен на материальную и психическую реальности. Психичность и материальность были слиты во всех явлениях мира, а психика людей виделась естественным продолжением духовности природы.

Субъектность человека рождалась от субъектности природы. Это подтверждалось фактом возникновения людей из потоков мира и затем после смерти их слиянием с природой, подтверждалось болезнями людей и их выздоровлением, зависевшими от взаимодействия с природой. Природа была не объектом покорения, а матерью, создающей людей и передающей им свои субъектные способности. Духи леса, воды и земли наполняли мир, а сам человек мог превращаться в животных и деревья, растворяться в море или озере, получать психическую силу от земли и огня.

Рассматриваем ли мы внешний мир именно как мир объектов, как исключительно “предметный” мир? Видим ли мы в качестве субъекта лишь человека? Должен ли человек обязательно смотреть на мир “со стороны”, как отделенный от вещей субъект смотрит на мертвую материю?

А.Н. Леонтьев, характеризуя деятельность как основу формирования психики, подчеркивал такое качество деятельности как предметность. Представляя зависимость деятельности от детерминирующего человека внешнего мира, Леонтьев выражал эту зависимость, утверждая “предметную природу” деятельности уже при ее зарождении: “Основной, или, как иногда говорят, конституирующей, характеристикой деятельности является ее предметность… Выражение “беспредметная деятельность” лишено всякого смысла… Уже в самом зарождении деятельности и психического отражения обнаруживается их предметная природа”[2].

Рассмотрение предметности как одного из исходных качеств деятельности было данью материализму в психологии, позволяло видеть в предметной сфере наглядную, материальную основу, как деятельности, так и психических структур. Такое понимание соотносится с рассмотрением и деятельности, и вообще отношения человека к миру как субъект–объектного отношения. Человек видится в этой картине субъектом, а мир предстоит перед ним как мир предметов.

В такой “субъектной” позиции проявляется взгляд на мир, утвердившийся уже во втором и третьем периодах истории. Психологии, развивающейся в эпоху научного материализма и предметного восприятия мира, трудно исследовать нелокальные и невидимые функциональные связи и структуры, детерминирующие деятельность и психику человека. В первом же, рассматриваемом нами периоде человек ощущал себя не отдельным субъектом, противостоящим объектному миру, а органической частью мирового субъекта, порождающего и детерминирующего жизнь.

Связи людей с биосферой, наполняющей человека биологической энергией – не столько предметные, а скорее родственные связи, мотивационные, эмоциональные, смысловые, порождающие и оживляющие. Будучи частью мирового субъекта, люди строят свою деятельность на основе не только предметных отношений с природой, но и функциональных, энергетических.

Биосферно-ориентированная система мотивов является необходимым условием жизни в природе. Любой биологический вид движим биохимическими напряжениями, снимаемыми его активностью и притягивающими к себе потоки жизнедеятельности организмов. Связь биовидов с этими функциями определяет мотивацию их активности, смысл существования животных и растительных организмов.

Животные, являясь, по сути, органами породившей их биосферы, действуют строго в направлении функций, заданных им напряжениями биосферы. Направленность активности животных на биохимические напряжения и “раздражители” обеспечивается зависимостью организмов от формообразующей их природы. Жизнь животных течет в направлении биосферных напряжений, снимает эти напряжения через процессы, протекающие как жизнедеятельность животных. Субъектность животных ограничена возможностью изменять лишь форму движения, но к заранее заданным результатам. Сами же результаты активности животных определены химическими напряжениями в структуре биосферы – функциями биовидов. [3]

Отличием человека от прочих видов живых существ является широта биосферной ниши, приспособленность людей к разным биосферным ситуациям. Потеря единой среды обитания определила особую сложность организации биовида, привела к распределению функций людей по разным системам деятельности. А это привело к подавлению врожденных схем поведения, к замене инстинктивных механизмов жизни социальным регулированием.

Но, заменив собой инстинктивные механизмы, социальное регулирование деятельности не сделало из человека автономного и независимого от биосферы субъекта. Условия жизни людей создаются природой, и человек остается ее внутренним компонентом, хотя и приобретшим несколько большую автономность, благодаря потере зависимости от частной биосферной ниши. Несмотря на качественное усложнение жизни, люди сохраняют в основе жизнедеятельности биосферно-функциональную зависимость.

Но на волне причастности человека к единому мировому субъекту, в родовых системах функционировали механизмы их локализации, сплочения и выделения этих систем из общего мирового потока. Устойчивость родовых структур, их автономность и противостояние чужим родовым системам обеспечивались родоцентричной векторной организацией деятельности.

Все люди являются частью мирового субъекта, но женщины связаны с этим субъектом глубже и загадочней, чем мужчины. Мир воспринимался как предмет, скорее, мужчинами, которые осваивали его на охоте и в борьбе с природой. Женщины же, получавшие от природы более мощную функциональную детерминацию, четче ощущали окружающий мир как субъекта. Мужчина видит биосферу как мир объектов, добывая в этом мире пищу и другие основы жизни. Женщина же имеет с природой особую связь. Мистическим и сакральным актом субъектности является сотворение женщиной ребенка. Женщина, как и биосфера, обеспечивает формообразование человека, воспроизводя собой логику детерминирующих ситуаций, начиная со стадии одноклеточного организма. Природа делегирует женщине свою силу формирующего субъекта – творца жизни.

В организации родовых систем проявилось распределение субъектных функций между женщинами и мужчинами. Особая связь женщин с биосферными потоками, детерминирующими развитие организмов, определила и особую роль женщин в функциональной организации деятельности. Род разворачивался вокруг женщин, как центра зарождения человека. Мужчины, как субъекты-исполнители деятельности, охватывали биосферное и социальное пространство, подчиняя его интересам и функциям рода. Они сталкивались с этим пространством, как с внешней средой, накапливали опыт борьбы с ним. Женщины же имели с биосферой прямую биологическую связь, формируя в ее логике физиологические системы новых организмов. Биосфера воздействовала на них своими напряжениями, обеспечивающими формообразование и жизнь людей. Определяя функциональную направленность жизни рода, женщины выполняли важную субъектную роль координаторов деятельности. Мужчины открывали мир, как мир объектов, мир потребляемых компонентов. Женщины же обеспечивали включение этих компонентов в процессы формирования новых организмов.

Функции биовида (напряжения биосферы) притягивают к себе активность живых процессов, подобно воронкам, всасывающим в себя потоки воды. Функции, порождающие активность живых существ, задаются в биосфере напряжениями геохимического окисления, идущего через процессы дыхания и питания. Родовая функция женщин – приготовление пищи и кормление – тоже непосредственно связана с базисными биохимическими функциями человека. Функциональная связь женщин с биосферой определяла не только векторы деятельности, но и центры родовых систем. Женские функции как бы стягивали родовые системы к порождающим людей энергиям биосферы, обозначали центр рождения и притяжения активности людей.

В мифах представлены особые мистические способности женщин и их особая роль в духовно-космической привязанности человека. “Богиня-Мать, – пишет Александр Мень, – всеобщая прародительница. Из ее лона вышли растения, животные, люди. Поэтому в мышлении первобытного человека живет чувство родства, которое связывает все живые существа”.[4] Царевна-лебедь, царевна-лягушка, Золушка и прочие женские персонажи, использовавшие колдовскую связь с природой, вовсе не пугали окружающих этой связью. Женщины-оборотни, феи, ведьмы и колдуньи обеспечивали силу и благополучие домов, привораживали мужчин, давая им мотивы борьбы и труда.

Векторы родовой деятельности мотивировали людей привязанностью к домашнему очагу. Мир родового человека разделялся на “своих” и “чужих”, располагавшихся за чертой родовой системы. Мужчины, завоевывая пространство, не должны были в нем раствориться, и их деятельность развертывалась в форме петли, охватывающей внешнее пространство и приносящей захваченные там объекты к женскому родовому центру.

Эротическая функция женщин локализовала в себе порождающую людей биосферную энергию и структуру. Векторы и мотивы активности родовых систем, идущие от женщин и затем возвращающиеся к ним для порождения следующих поколений, на самом деле через женщин тянулись далее, к формирующим жизнь биосферным потокам.

В мифологии сохранился ряд типичных сюжетов, поддерживавших целостность родовых систем. Похищение женщин тайными силами природы, земными богами, кощеями и драконами мотивировало мужчин на борьбу за их возвращение. Кощей, Черномор и прочие темные силы природы, “похищавшие” невест, выражали присутствие за женщиной образа ее природного отца, конкурировавшего с силой ее жениха. Орфей, Персей, Руслан и множество других героев отправлялись в леса, спускались в глубины земли и морей за очаровавшими их красавицами и побеждали похищавшую женщин колдовскую силу.

Другим сюжетом мифов разных народов стало проникновение в родовую систему чужих женщин. В их очаровывающей силе, более чем в нападениях чужих мужских орд, виделась главная угроза роду. Мачехи, приходившие на место матери (центральной силы рода), изменяли порядок в доме и в государстве. Падчерицы, как законные наследницы своих матерей, вели борьбу с мачехами и побеждали их. Чары чужих женщин – русалок, сирен и колдуний стремились погубить героев в пути. Одиссей, царь Додон, Колобок и герои других мифов подвергались губительной силе женского очарования. Воля мужчины должна была преодолевать чары внешнего притяжения, возвращая его к его родовому центру.[5]

Можно выделить две формы родовой организации. В ранних родовых формах складывалась семья, организованная вокруг женщины-матери. Дети знали родство лишь по материнской линии. В поздних произведениях такая женщина часто предстает как лесная колдунья, не подчиненная общественным формам организации рода.

“Шаманок и жриц знают наиболее примитивные культуры. Там, где это явление уже исчезло, можно найти следы его, – пишет А. Мень. – …Культ плодородия, который стоял у истоков религии Диониса, тоже возглавлялся жрицами. А римские весталки в древности имели гораздо большее значение, чем впоследствии. Вспомним, что важнейший греческий оракул в Дельфах основывался на прорицаниях жрицы… Вполне естественно, что при таком важном культовом значении женщин они оказывались в роли вождей и руководителей племени”.[6]

В более жестких условиях биосферы возрастала роль мужчин, защищавших свое хозяйство. Женщина стала жить в доме мужа, “выходить замуж”, что вынуждало ее подчиняться порядку семьи, во главе которой стояла свекровь. В роли жрецов стали выступать мужчины.

Восприятие времени в период жреческой мифологии характеризуется цикличностью. Мир сохранял свою стабильность, потому что за линейностью каждого временного отрезка виделся круговорот годовых сезонов и повторений жизненных событий.

И сила природных законов, и строгость цикличного времени определяли минимум субъектных возможностей человека. Можно было активно стремиться к цели, но принципиальных изменений судьбы это не приносило. Жизнь текла по своим ритмам и логике, определявшимся не замыслами людей, а чем-то бесконечно превосходившим их силу. Амбициозность, стремление кого-либо жить не по принятой традиции воспринимались как странность, как сумасшествие. В воспитании детей в родовых системах культивировались не развитие активности личности, а послушание, сдержанность, субъектная пассивность. Это и сегодня можно видеть в традициях воспитания детей в сохранных этно-родовых системах.

Date: 2015-09-18; view: 263; Нарушение авторских прав