Теория русского «натурализма». Критика П.Д. Боборыкина

На переломе 70-80-х годов в русской литературе отчетливо обозначились довольно сложные, внутренне противоречивые «натуралистические» течения. Одно из этих течений, «золаизм», по крайней мере в лице главного его представителя П.Д. Боборыкина, само себя мыслило как дальнейшее совершенствование реализма.

Обычно самая постановка вопроса о русском натурализме этих лет связывается с фактом публикации в 70-х годах в России «Парижских писем» Э. Золя, в которых французский писатель развивал свою оригинальную теорию «натурализма», получившую затем широчайший, всеевропейский резонанс. Особенно важными были два его письма: «Современная драматическая сцена» (Вестник Европы. — 1879. — Кн. 1) и «Экспериментальный роман» (Вестник Европы. — 1879. — Кн. 9). Упоминание о сотрудничестве Золя в «Вестнике Европы» нередко истолковывается учеными как «прививка» русской литературе чуждого ей западного буржуазного натурализма.

Литературоведам еще предстоит тщательно разобраться в составе русской литературы последней четверти XIX века, чтобы решить вопрос, были ли в ней «свои» «натуралистические» течения и как соотносится с ними «золаизм». Оценки натурализма противоречат одна другой: или потому, что путают его различные стороны, или за натурализм выдается всякое малохудожественное, плоское произведение с претензиями на внешнюю правдивость, или вследствие неточного зачисления того или иного писателя в натуралисты.

В различных научных трудах и общих курсах к русским натуралистам относят заведомо третьестепенных писателей, по поводу которых никаких споров не бывает (Ольга Шапир, Виктор Бибиков, кн. Д. Голицин-Муравлин). Относят к числу натуралистов реакционных писателей, употреблявших плоские приемы копирования жизни (Б. Маркевич, В. Авсеенко, Д. Аверкиев, исторический романист Г. Данилевский, малоудачливые драматурги И. Крылов, В. Дьяченко, И. Шпажинский). Щедрин причислял к «натуралистам» Авенариуса, автора порнографических романов «Современная идиллия», «Поветрие», и без должных оснований авторов «антинигилистических романов» — Лескова, Писемского. Все еще неясно, на каком основании к натуралистам причисляются проповедник теории «малых дел» Потапенко и братья Василий и Владимир Немирович-Данченко. Последние вовсе писатели не реакционные, второй из них — один из основателей Московского Художественного театра.

С другой стороны, нередко исследователи категорически заявляют, что натурализм враждебен подлинному искусству, является его извращением и что русская литература не знала натурализма как школы. Старательно подыскиваются заменители «натурализма» в определенных чертах творчества Г. Успенского, Н. Гарина-Михайловского и других писателей.

Выступление Золя в «Вестнике Европы» со своей теорией пало на подготовленную почву. Преклонение Золя перед фактом и опытом, перед методами естественнонаучного наблюдения, дарвиновской теорией наследственности как своеобразным моментом детерминизма, его стремление вывести роман из узких рамок любовно-бытовых сюжетов на широкий простор современной общественной тематики — все это безотносительно к Золя так или иначе уже обсуждалось в русской литературной критике («натуральная школа» и ее «физиологические очерки», Писарев, Щедрин). Выступление Золя приветствовали И. Тургенев, В. Стасов, П. Боборыкин.

В качестве иллюстрации отрицательного отношения русской критики к Золя обычно ссылаются на отзывы о нем Щедрина. Но, во-первых, рядом с отзывами Щедрина стоят другие, положительные и также авторитетные отзывы. Кроме того, Щедрин не касался теории Золя. Щедрин никогда не отождествлял самого Золя с его французскими подражателями, утрировавшими его принципы (Э. Фаге, Рони, Гюисманс). И, наконец, Щедрин был не во всем прав в суждениях о Золя. Отзывы Щедрина в основном касались романа «Нана».

Стремление упрочить представление о законосообразности объективной действительности и о могуществе человеческого ума в познании природы и общества — важная черта теории Золя. Вспомним, что в русской критике в это время начинали господствовать волюнтаристские теории народников.

Из самих сопоставлений приемов художественного творчества с приемами научного исследования возникала важная проблема методов. Все чаще и чаще в эстетике стало звучать важное научное положение о том, что каждый предмет изучения нуждается в своем специфическом методе раскрытия. Реализм начинал четко осознавать себя с точки зрения общих принципов подхода к материалу. Метод заключается в том, чтобы переходить от «известного к неизвестному».

Золя уже понимал всевластие метода, его объективное существование как совокупности принципов творчества, как основы литературного направления. Он боролся за всестороннее изучение действительности. Во имя объективной правды он готов был отказаться от всякого влияния субъективного мнения. Таким образом, трезвая теория Золя противостояла не только индетерминизму, но и эстетической идеализации действительности.

Все эти функции теории Золя совпадали с чаяниями русского реализма и воспринимались как помощь в борьбе с враждебными течениями в литературе. Но союзник этот был все же непоследовательным и с подлинным реализмом сливался не до конца. Золя допустил много неверных утверждений и упрощений. Он бился над определением специфики «эксперимента» и все же удовлетворительной ясности не достиг: эксперимент есть сознательно вызванное наблюдение над механизмом страстей человеческих под влиянием социальной среды и наследственности, художник преуспевает тогда, когда убеждается, что механизм страстей, разобранный и вновь собранный им, действует согласно законам природы.

Но то, что навязывалось Золя под именем «эксперимента», давно уже было известно в эстетике как отбор явлений, их сравнение, обобщение.

Золя теоретически отрицал значение личного авторитета выдающихся людей в художественном творчестве. В натурализме не может быть «ни новаторов, ни главы школы». Тут есть только труженики. Конечно, это неверно. И русская «натуральная школа» имела корифеев, и достославная «Меданская школа» имела корифея, самого Золя...

Писатель полагал, что художникам не следует особенно заботиться о форме своих произведений, она автоматически должна вытекать из содержания.

Итак, довольно легко определяются сильные и слабые стороны теории Золя. Нельзя стушевывать наличие двойственности в его теории натурализма. Надо всегда четко знать, о какой стороне ее идет речь. Замена терминов была делом чисто внешним: «натурализм» мыслился как усиленный реализм. Обо всем этом русская публика читала в «Вестнике Европы» у самого Золя и в популярных изложениях его русских доброжелателей и популяризаторов, особенно Боборыкина.

Петр Дмитриевич Боборыкин (1836-1921). Романы Боборыкина «Дельцы», «Китай-город», «Василий Теркин», «Русский Шеффильд», повести «Поумнел» и в особенности «Умереть —
уснуть», кажется, прямо написаны по теории Золя.

Но по отношению к Боборыкину русская критика в прошлом, точно так же как и сегодня, не совсем справедлива. Он «фотографировал» много таких тенденций русской действительности, которые были очень важны и не были «охвачены» высокохудожественным реализмом. Иногда у автора прорывалось сочувствие демократическим массам, и он выводил героев борьбы.
М. Горький отмечал наблюдательность писателя: «Я верил ему, находя в его книгах богатый бытовой материал». Точно также Чехов в одной из бесед отмечал, что Боборыкин — добросовестный труженик и его романы дают большой материал для изучения эпохи.

Мемуары Боборыкина («За полвека», «Столицы мира»), многочисленные разрозненные воспоминания о Писемском, Гончарове, Герцене, Л. Толстом, о русских политических эмигрантах разных поколений — драгоценные исторические документы. Если их мысленно свести воедино, получается энциклопедия русского и европейского духовного движения 1860-1900 годов, по своему значению занимающая место после «Былого и дум» Герцена, «Замечательного десятилетия» и «Писем из-за границы» Анненкова. Это, можно сказать, третий по счету широкий охват взглядом одного человека целых исторических эпох, когда русские люди чувствовали себя участниками всемирно-исторического движения.

Боборыкин был лично знаком с Золя, Флобером, Додэ, Мопассаном, Эдмоном Гонкуром (его брат Жюль к тому времени уже скончался). В блестящем очерке «У романистов» он красочно описал их быт, нравы, литературный труд, дал оценку их произведениям и школе в целом. Специально о Золя он написал очерк «Писатель и его творчество» («Наблюдатель», 1883, № 11). Но особенно важное пропагандистское значение имели публичные лекции Боборыкина в Петербурге под названием «О реальном романе во Франции», затем напечатанные в «Отечественных записках» (1876, № 6 и 7). Здесь была изложена теория «натурализма» и «экспериментального романа» Золя. Лекции Боборыкина комментировали выступления самого Золя в «Вестнике Европы» и давали живые характеристики писателя по личным впечатлениям. При этом приводилось автобиографическое письмо, специально присланное им Боборыкину. Русская публика впервые знакомилась с жизненным путем Золя тогда, когда о писателе еще мало знали в самой Франции. Затем Боборыкин обобщал свои суждения о европейском реализме и, в частности, о так называемом «натурализме» в большой своей работе «Европейский роман в XIX столетии» (1900). Наконец, несколько блестящих страниц о Золя есть в мемуарах Боборыкина «Столицы мира». В названных работах много повторений. Но все читается с живейшим интересом благодаря прекрасному изложению, важности темы и тому, что все это писалось очевидцем и непосредственным функционером «натуралистического» движения.

Как же конкретно, с какими оттенками и колебаниями оценивал Боборыкин «натурализм» и формулировал его принципы? Живые нити, связывавшие Золя с традицией, указаны Боборыкиным в его книге о романе. Бальзак, Диккенс и Теккерей названы тремя крупнейшими талантами.

Еще во введении к «Европейскому роману в XIX столетии» Боборыкин говорит, что насчет нового термина «натурализм», сложившегося к 80-м годам, «следовало бы столковаться и не придавать ему какого-нибудь особенного руководящего значения». Допускала ли сама теория Золя многие излишества? Оказывается, допускала. Боборыкин решительно оспаривает правомерность применения дарвинизма, теории развития видов в области искусства.

В другом месте своего труда Боборыкин пишет: «Теорией наследственности в применении к созданию характеров в свое время сильно увлекался Эмиль Золя и как романист, и как автор критических статей об экспериментальном романе». А дальше замечает: «Но если она имеет свое несомненное значение вообще, то в деле творческого дарования и развития ее никак нельзя держаться абсолютной. От отца к сыну могут переходить темперамент, чисто физическая, умственная бодрость, но талантливость в узком смысле слова остается всегда делом сугубо индивидуальным.»

В заключении книги Боборыкин снова отмечает излишества теории «натурализма». Творчество Золя составляет третью, особую фазу европейского романа после Бальзака и Флобера. Оно, в сущности, прямо вытекало из предыдущих фаз, но принципы творчества здесь были доведены «до слишком прямолинейной односторонности». Это очень знаменательное заявление Боборыкина.

Неплохи сами основы и побуждения «натурализма», но портит дело теория наследственности, узкая теория «экспериментального романа». Натурализм сливался в своей лучшей части с реализмом, а теория «экспериментального романа», концентрировавшая в себе зависимость «натурализма» от опытных наук, была его слабым местом.

Боборыкин умер в 1921 году в Лугано (Швейцария), выехав за границу еще до мировой войны.