Февральская революция 1917 года

К 1917 году Россия по-прежнему оставалась в основном аграрной страной. Крестьянский вопрос не был решен ни в ходе первой революции, ни столыпинской реформой. Рабочие стремились добиться лучших условий труда.

Внутренняя политика правительства переживала глубокий кризис. За несколько лет сменилось 4 председателя Совета министров, 5 министров внутренних дел, 3 военных министра, 4 министра земледелия.

Ко всему добавлялась война с Германией, в которой Россия явно проигрывала.

Государственная Дума указывала царю, что он губит Россию и себя. Разлад между Царем и Думой принимал все более острый характер.

Государь был убежден, что всякая уступка с его стороны будет, при данных обстоятельствах, сочтена за признак слабости, что, не устраняя поводов недовольства, вызванного лишениями и страданиями войны, такие уступки лишь ослабят его авторитет и рискуют ускорить революцию. «У Государя было, однако, два всемогущих чувства, его политические враги сами признавали их, – чувства, которые все русские люди могли разделить с ним, – это была, с одной стороны, его любовь к своей стране, и с другой – твердое намерение продолжать войну до конца». [ Жильяр, 1991, c. 225].

Двадцать третьего февраля 1917 года на улицы столицы вышли десятки тысяч забастовавших рабочих и с лозунгами «Хлеба!», «Долой самодержавие!», «Долой войну!» двинулись к центру, громя на своем пути магазины и хлебные лавки, переворачивая трамваи. В этих действиях нашло выражение и отчаяние измученных людей, и стадное чувство толпы, и умелая манипуляция ее действиями со стороны революционных агитаторов от левых партий. К 25 февраля забастовка охватила половину рабочих Петрограда, начались столкновения полиции с толпой, на помощь полиции были брошены войска. Однако народ на улицах не был настроен враждебно к выведенным из казарм солдатам, у которых, как стало известно всем, даже не было патронов к винтовкам.

Николай II, находившийся в Ставке верховного командования в Могилеве, в ответ на телеграммы о росте беспорядков в столице потребовал прекратить их завтра же. Ночью солдатам раздали патроны. Утром 26 февраля толпы демонстрантов опять двинулись к центру, на Невский проспект, поперек которого стояли войска. Как только толпа приблизилась к цепям войск, раздалась команда «Пли!» На месте погибло более двухсот человек, сотни раненых увезли в больницы. Толпа рассеялась, Невский проспект был очищен от демонстрантов, казалось, что порядок, наконец, наведен. Однако он не продержался и нескольких часов. Перелом наступил ночью, когда вспыхнул бунт солдат Волынского полка, положивший начало общему восстанию солдат Петроградского гарнизона утром 27 февраля. Повсюду шло братание солдат с демонстрантами, начались погромы полицейских участков и тюрем, из которых начали выпускать без разбору всех заключенных. Зловещим символом мятежа стал пожар Окружного суда на Литейном проспекте.

Восставшие захватили Арсенал, и 40 тыс. винтовок были розданы народу. Власть оказалась бессильной перед натиском вооруженной толпы, требовавшей свержения монархии и провозглашения республики. Двадцать седьмого февраля Особый комитет Государственной думы после совещания с Петроградским советом, тогда же образованным левыми партиями, сформировал новое правительство во главе с князем Г. Львовым, называемое Временным, то есть на время до избрания и созыва Всероссийского Учредительного собрания. Правительство потребовало от Николая II отречения в пользу его брата, великого князя Михаила Александровича. Но только после того, как император получил телеграммы с требованием об отречении от всех командующих фронтами, он перестал сопротивляться и отрекся от трона 2 марта 1917 года в пользу великого князя Михаила Александровича.

Отречение стало результатом полного крушения не только всей политики Николая II, но и краха его репутации как императора и человека. Он не обладал необходимой для своей высокой роли харизмой ни внешне, ни внутренне. Невысокого роста, он казался карликом возле своих родственников – великих князей, которые, как на подбор, были гигантами. Царь был почти не заметен в толпе придворных, возле своей ставшей к старости дородной супруги. Но дело даже не во внешнем обличии повелителя (хотя придворное ведомство важность этого понимало и рекомендовало царю чаще появляться верхом, что скрашивало недостаток роста), а во внутреннем, душевном строе этого человека. Одни знали, другие чувствовали отсутствие у него воли, решительности, жесткости, за которую люди часто уважают правителя. А это, конечно, отражалось на восприятии народом монарха, монархии. «Николай II был скромен и застенчив. Он слишком сомневался в самом себе: отсюда все его неудачи. Его первое движение бывало всего чаще верным, но несчастье заключалось в том, что, сам себе не доверяя, он редко ему следовал. Он искал совета у людей, которых считал более сведущими, чем он, и с той минуты переставал владеть положением – оно ускользало из его рук; он колебался между противоположными мнениями и часто кончал тем, что присоединялся к мнению, наиболее противоречившему его собственному чувству». [ Жильяр, 1991, c. 232].

На следующий день после отречения Государя Великий Князь Михаил Александрович, по совету членов Временного правительства, отрекся в свою очередь и предоставил Учредительному собранию разрешение вопроса о будущем образе правления в России.

22 марта Николай II вернулся к семье в Царское село, покинув ставку главнокомандующего. Несмотря на обычное его самообладание, Николаю не удавалось скрыть глубокого потрясения, которое он пережил, но он быстро оправлялся, окруженный лаской своей семьи. Он посвящал ей большую часть своего дня; остальное время он читал или гулял. Вначале ему был запрещен вход в парк и предоставлено лишь пользование примыкавшим ко дворцу маленьким садом, еще покрытым снегом и окруженным часовыми. Но бывший император принимал все эти строгости с изумительным спокойствием и величием духа. Ни разу, ни слова упрека не слетело с его уст. «Дело в том, что одно чувство, более сильное даже, чем семейные связи, преобладало в нем - это была его любовь к родине».[ Жильяр, 1991, c. 237]. Аликс проводила почти все свое время на кушетке в комнате Великих Княжон или у Алексея Николаевича. Волнения и жгучая тревога физически истощили ее, но с возвращением мужа она почувствовала нравственное успокоение; она жила очень сильной внутренней жизнью и мало разговаривала, уступая, наконец, той повелительной потребности в отдыхе, которая так давно ощущалась ею.

Освободившись от бремени власти, бывший царь колол дрова, сажал огород, катал детей на лодке или гулял с ними по паркам, а по вечерам читал вслух всей семье.

Семья находилась под арестом, проверялась их корреспонденция, были установлены нормы поведения. В доме всегда дежурил караул.