В. Громова, санинструктор«Наград больших не имею, одни медали. Не знаю, будет ли интересна вам моя жизнь, но хотелось бы кому-нибудь ее рассказать…». 11 page

Клавдия Васильевна Коновалова, младший сержант, командир зенитного орудия«У меня на плечах ручной пулемет… Я никогда не признаюсь, что он тяжелый. Кто меня тогда вторым номером оставит? Неполноценный боец, надо заменить. Отошлют на кухню. А это стыдно. Не дай бог всю войну пробыть на кухне. Я бы плакала… – Женщин посылали на задания наравне с мужчинами?– Нас старались беречь. Надо было проситься на боевое задание или заслужить. Проявить себя. Нужна была смелость, отчаянность в характере для такого дела. А на это все-таки не каждая девчонка была способна. Работала у нас на кухне Валя. Она такая мягкая, застенчивая, ее с винтовкой и не представишь. В крайнем случае она бы, конечно, стреляла, но на задания она не рвалась. Я? Я рвалась. Я мечтала!А в школе была тихая девочка… Незаметная…»...

Галина Ярославовна Дубовик, партизанка двенадцатой кавалерийской партизанской бригады имени Сталина«Приказ: прибыть на место через двадцать четыре часа… Направление – в полевой передвижной госпиталь семьсот тринадцать… Помню, что явилась в госпиталь в черном маркизетовом платье и босоножках, а сверху на мне была плащ-накидка мужа. Сразу выдали военное обмундирование, но я его отказалась получать: все было на три-четыре номера больше моего размера. Начальнику госпиталя доложили, что я не подчиняюсь военной дисциплине. Он никаких мер предпринимать не стал, мол, подождем, через несколько дней переоденется сама.Через несколько дней мы переезжали в другое место, и нас очень бомбили. Прятались мы в картофельном поле, а перед этим был дождь. Можете себе представить, во что превратилось мое маркизетовое платье и какими стали босоножки? На следующий день я уже оделась солдатом. В полном обмундировании.Так начался мой военный путь… До самой Германии…В сорок втором году в первых числах января мы вошли в село Афоневка Курской области. Стояли сильные морозы. Два школьных здания были битком набиты ранеными: лежали на носилках, на полу, на соломе. Не хватало машин и бензина, чтобы вывезти всех в тыл. Начальник госпиталя принял решение организовать конный обоз из Афоневки и соседних сел. Наутро обоз пришел. Управляли лошадьми исключительно женщины. На санях лежали домотканые одеяла, кожухи, подушки, у некоторых – даже перины. До сих пор не могу вспомнить без слез, как это было… Эти сцены… Каждая женщина выбрала себе своего раненого, стала готовить в путь и тихонько причитать: “Сыночек родименький!”, “Ну, мой миленький”, “Ну, мой хорошенький!”. Каждая захватила с собой немного домашней еды, вплоть до теплой картошки. Они укутывали раненых в свои домашние вещи, осторожно укладывали в сани. До сих пор стоит у меня в ушах эта молитва, это тихое бабье причитание: “Ну, мой миленький”, “Ну, мой хорошенький…”. Жаль, даже мучит совесть, что тогда мы не спросили фамилий у этих женщин.Еще я запомнила, как мы двигались по освобожденной Белоруссии и в деревнях совсем не встречали мужчин. Встречали нас одни женщины. Одни женщины остались…»...

Елена Ивановна Варюхина, медсестра О безмолвии ужаса и красоте вымысла

Разве я найду такие слова? О том, как я стреляла, я могу рассказать. А о том, как плакала, нет. Это останется невысказанным. Знаю одно: на войне человек становится страшным и непостижимым. Как его понять?Вы – писательница. Придумайте что-нибудь сами. Что-нибудь красивое. Без вшей и грязи, без блевотины… Без запаха водки и крови… Не такое страшное, как жизнь…»...

Анастасия Ивановна Медведкина, рядовая, пулеметчица«Не знаю… Нет, я понимаю, о чем вы спрашиваете, но мне не хватает моего языка… Мой язык… Как описать? Надо… Чтобы… Душил спазм, как он душит меня: ночью лежу в тишине и вдруг вспомню. Задыхаюсь. В ознобе. Вот так… Где-то есть эти слова… Нужен поэт… Как Данте…»...

Анна Петровна Калягина, сержант, санинструктор«Бывает, услышу музыку… Или песню… Женский голос… И там найду то, что я тогда чувствовала. Что-то похожее… А смотрю кино о войне – неправда, книгу читаю – неправда. Ну, не то… Не то получается. Сама начинаю говорить – тоже не то. Не так страшно и не так красиво. Знаете, какое красивое бывает на войне утро? Перед боем… Ты смотришь и знаешь: оно может быть у тебя последним. Земля такая красивая… И воздух… И солнышко…»...

Ольга Никитична Забелина, военный хирург«В гетто мы жили за колючей проволокой… Я даже помню, что это случилось во вторник, почему-то я потом обратила внимание на то, что это был вторник. Вторник… Число и месяц не помню. Но это был вторник. Случайно подошла к окну. На скамейке напротив нашего дома сидели мальчик и девочка и целовались. Кругом погромы, расстрелы. А они целуются! Я была потрясена этой мирной картиной… С другого конца улицы, наша улица была короткая, показался немецкий патруль. Они тоже все увидели, у них отличный обзор. Я ничего не успела сообразить. Конечно, не успела… Крик. Грохот. Выстрелы… Я… Никаких мыслей… Первое чувство – страх. Я только увидела, что мальчик и девочка – р-раз! встали – и вот уже падают. Они упали вместе.А потом… День прошел, второй… Третий… А я всё об этом думаю. Это же надо понять: они целовались не дома, а на улице. Почему? Они хотели так умереть… Знали, что все равно погибнут в гетто, и хотели умереть по-другому. Конечно, это любовь. А что – другое? Что может быть другое… Только любовь.Рассказала вам… Ну это же, правда, получилось – красиво. А в жизни? В жизни я испытала ужас… Да… Что еще? Я сейчас подумаю… Они боролись… Они хотели красиво умереть. Это, я уверена, был их выбор…»...