Заключённый

Это Медея Бетанкор, – сказал я, как только освободил руку из могучей механической хватки Гиарда Бура.

– Мисс Бетанкор… – Бур слегка поклонился. – Адептус Механикус Марса, святые служители Бога‑Машины, просят вас найти приют в этом достойном аппарате.

Я собирался было прошипеть Медее, что её формально поприветствовали, но, как обычно, ей не потребовалось подсказок. Она проворно изобразила приветствие механического кулака Механикус и поклонилась в ответ:

– Да служат ваши машины и помыслы Богу‑Императору, пока время бежит в своём русле, магос.

Бур захихикал – жуткий звук, когда его издаёт коробка протеза голосовых связок, – и повернул ко мне зеленые огни своих немигающих глаз.

– Ты хорошо обучил её, Эйзенхорн.

– Я…

– Да, магос, – быстро произнесла Медея. – Но этот ответ я узнала из «Божественных Основ».

– Вы читали «Основы»? – удивился Бур.

– Они входят в базовый курс обучения в лётной школе на моей родной планете, – ответила Бетанкор.

– Медея обладает немалыми способностями во всем, что касается машин, – отрекомендовал коллегу Эмос. – Она наш пилот.

– В самом деле… – Бур обошёл вокруг Медеи и без стеснения погладил её тело своими металлическими пальцами. Главианка явно заинтересовала его.

– Она знакома с путём машин, и при этом у неё нет аугметики? – снова удивился Бур.

Медея стащила перчатки и показала ему переплетения кибернетических схем, инкрустировавших её руки.

– Не могу с вами согласиться, магос.

Он сжал её руки в своих ладонях и принялся заинтересованно их разглядывать. Похожие на слюни ниточки чистого машинного масла засочились между его хромированных зубов.

– Главианка! Ваши усовершенствования… столь… прекрасны…

– Благодарю вас, сэр.

– Вы никогда не думали над тем, чтобы имплантировать себе другую аугметику? Конечности? Внутренние органы? Это… освобождает.

– Пока я справляюсь и так, – улыбнулась Медея.

– Уверен, что так оно и есть, – сказал Бур и внезапно развернулся ко мне лицом: – Добро пожаловать на борт моего транслитопеда, Эйзенхорн. И ты тоже, Эмос, мой старый друг. Могу только догадываться о причине вашего столь неожиданного визита. Итак, что же привело вас сюда? Уж не Плита ли тому причиной? Не Инквизиция ли послала вас уничтожить Плиту?

Вести о моей опале, очевидно, ещё не дошли до него, и я был искренне рад этому.

– Нет, магос, – сказал я. – Нас привело куда более странное стечение обстоятельств.

– Вот как? Когда я засёк ваш сигнал – на милом моему сердце старом коде Хапшанта, – то просто не мог поверить своим глазам. Я чуть не подстрелил вас.

– Мне пришлось рискнуть, – сказал я.

– Что ж, риск привёл вас ко мне, чему я очень рад. Следуйте за мной.

Его скелетообразные серебряные руки показали нам на двери.

Нижних конечностей у Бура не было. Он плыл на антигравитационных подвесках, и полы его оранжевых одеяний колыхались в нескольких сантиметрах над обшитой металлическими листами палубой. Мы держались в шаге позади него, двигаясь по длинному овальному коридору, освещаемому все теми же газовыми лампами, вдоль стен которого сверкали бронзовые панели.

– Эта буровая машина просто чудесна, – восхищался Эмос.

– Все машины чудесны, – ответил Бур. – А эта для меня – предмет первой необходимости, основной инструмент моей работы здесь, на Синшаре. Прежде чем я довёл конструкцию до ума, конечно, существовало несколько прототипов. Этот транслитопед сконструирован по моим проектам фабрикой Адептус Механикус на Райсе и доставлен сюда для моих нужд три года назад. С его помощью я могу путешествовать куда пожелаю в пределах этой скалы и открывать тайные пути металлов Синшары.

Магос Бур занимался металлургией в течение двухсот лет и являлся непревзойдённым специалистом в этой области. Его братья из техножрецов чуть ли не преклонялись перед его познаниями и открытиями. А до этого он работал архитектором производственных зданий в кузнях титанов на Триплекс Фалл. Из авторитетных источников я знал, что ему было практически семьсот лет. Но Хапшант иногда намекал, что Бур намного старше.

В теле магоса не сохранилось ни единого клочка живой плоти. Остаточные органические части Гиарда Бура как человека – его мозг и нервная система – были запечатаны в сверкающем механическом корпусе. Мне так и не удалось узнать, произошло ли это вследствие необходимости или по личному желанию. Возможно, как это часто бывает, столь экстремальная аугметизация стала результатом заболевания или невосполнимой травмы. А может быть, он, подобно Тобиусу Максилле, преднамеренно отверг слабую плоть, заменив её совершенством машины. Зная технофильские взгляды духовенства Адептус Механикус, последнее казалось мне более вероятным.

Мой последний наставник, инквизитор Хапшант, встретился с магосом Буром ещё на заре своей карьеры, во время выполнения легендарной миссии по защите Лекториума Центра Подготовки Руководящего Состава от ашрамов Улидора Технокузнеца. Как я уже отмечал, Инквизиция – как и большая часть священных институтов Империума – в лучшем случае испытывает затруднения в поисках общего языка с Адептус Механикус. Их могущество настолько же легендарно, насколько печально известна их замкнутость. Адептус Механикус представляет собой закрытый Орден, ревниво оберегающий тайны своих технологий. Но Бур и Хапшант развивали взаимовыгодные деловые отношения, основанные на обоюдном уважении. Профессиональная мудрость Бура неоднократно помогала моему наставнику в раскрытии важных дел, и неоднократно он платил тем же.

Именно поэтому сто лет тому назад я доверил профессиональному присмотру магоса предмет исключительной важности.

Зал управления гудящим транслитопедом был построен в виде многоярусной часовни, где командный мостик, возносившийся словно гигантская бронзовая кафедра проповедника, нависал над двумя полукруглыми рядами управляющих станций, нагруженных работой. Проклепанные железные стены были выкрашены в матово‑красный цвет и украшены многочисленными образами и рунами Бога‑Машины. Передняя стена была задрапирована красным бархатом.

Шесть сервиторов, покрытых пятнами смазки, работали за дребезжащими контрольными терминалами, их руки и лица подключались к системе напрямую, с помощью толстых, армированных металлом кабелей и полосатых шнуров, отмеченных печатями чистоты и пергаментными ярлыками. Светодиоды и циферблаты мерцали и пылали, а от запахов смазки и священных мазей начинала кружиться голова.

За действиями сервиторов приглядывали двое облачённых в оранжевые одежды техножрецов, сохранивших более‑менее человеческий облик. Один из них был подключён с помощью трех нейроразъемов прямо к психоимпульсному модулю машины и бормотал вслух псалмы и цитаты из священного писания Адептус Механикус. Второй обернулся и поклонился, когда мы поднялись на мостик.

На месте его рта располагался опутанный проводами динамик. Он заговорил импульсами бинарного машинного кода.

Бур ответил ему подобным же образом, и в течение нескольких мгновений они обменивались плотными потоками сжатых данных. Затем Бур подплыл к медной кафедре, встроенной в ограждение мостика, и распахнул одеяния. Из его хромированного торса выдвинулись и подключились к полированным гнёздам в панели управления два подвижных нейрокабеля, напоминающих хищных кровососущих червей.

Теперь Бур тоже был соединён с психоимпульсным модулем транслитопеда.

– Мы движемся с хорошей скоростью, – сказал он нам.

Магос дёрнулся, и бархатные шторы в дальнем конце зала автоматически разошлись в стороны, открывая огромный голографический экран. Вторичные образы накладывались на основной, демонстрируя трехмерные схемы и графики энергии/скорости. На главном изображении не было видно ничего, кроме размытого, стремительно несущегося на нас пятна, пронизанного искрами голубоватой энергии.

Именно так выглядело то, что оказывалось непосредственно перед нами: скала, расступавшаяся перед устрашающей разрушительной мощью плазменного бура. Мы путешествовали прямо сквозь цельный камень.

– Думаю, пришло время объяснить, куда мы направляемся, – обратился я к Буру.

– Мы охотимся, – печальным голосом ответил Гиард.

– Вы охотитесь уже довольно продолжительное время, магос, – сказал Эмос. – К этому моменту прошло уже одиннадцать недель. Так за чем или за кем же вы охотитесь?

– И почему заброшены рудники Синшары? – добавил я.

Бур задумался, выбирая нужный блок электрографической памяти. Он практически полностью отдался эйфории психоимпульсного единения.

– Девяносто два дня назад, если не ошибаюсь, независимый старатель по имени Фарлюк, работавший по контракту на Ортог Прометиум, вернулся из долгосрочного глубинного турне по сбору проб пород и преподнёс своим нанимателям уникальную находку. Они пытались удержать это в тайне какое‑то время, надеясь, как я понимаю, использовать её для собственных нужд. Это ошибочное решение обошлось им дорого. К тому времени, как они осознали свою ошибку и поделились информацией с Адептус Механикус, было уже слишком поздно.

– А что именно нашёл Фарлюк? – спросил Эмос.

– Её называют Плита. Я не видел её, но изучил фрагменты, извлечённые из тел заражённых людей.

– Извлечённые? – взволнованно выдохнула Медея.

– Посмертно. Плита представляет собой гиперплотный жеод массой приблизительно в семьсот тонн. Как я понимаю, это должен быть идеальный десятигранник. Её минеральный состав экзотичен и необъясним. И она живая.

– Что? Магос! Как – живая?

– По крайней мере, разумна. Она пронизана мерзкой грязью Хаоса. Не знаю, как долго она лежала необнаруженной в недрах этого мира. Может быть, она всегда пребывала здесь или была спрятана неизвестными ещё в предымперские времена, чтобы сохранить её… или избавиться от неё. Вполне возможно, что именно по этой причине Синшара могла вырваться из своего упорядоченного космического танца и начать дико и слепо блуждать среди звёзд. Поначалу я сам собирался найти Плиту. Один только её состав обещал обогатить нас потрясающими знаниями. Но теперь я охочусь за ней только для того, чтобы уничтожить.

– Это она развратила этот мир? – спросил я.

– Полностью. Вступив в контакт с людьми, она тут же начала искажать их умы своей пагубной властью. Поработила их. Первыми стали рабочие бригады, отправленной на её изучение Ортог Прометиум. Тут же целиком и полностью неожиданно оформился новый культ. Каждому вступающему в него во время примитивного мерзкого ритуала под кожу вживляли кусочек камня, отколотого от Плиты.

– Мы видели эти отметины.

– С ростом культа на Синшаре все разладилось. Плиту они передвинуть не смогли, но её осколки поднимали на поверхность и использовали, чтобы заражать все большее количество рабочих. Заражённые люди стали исчезать, отправляясь в паломничество в глубь шахт, чтобы поклониться Плите. Многим это не удалось. Большая часть людей просто пропала. Я пытался идти по их следам, иногда встречая сопротивление враждебных культистов, стремившихся защитить своё божество. Но первоначальные данные Фарлюка оказались неточными. Мне не удаётся найти Плиту. Боюсь, это только вопрос времени, и уверен, что культ сможет расширить своё влияние за пределы Синшары. Или…

– Или?

– Или под руководством Плиты они завершат какое‑нибудь колдовство и пробудят её силы в полной мере… или помогут ей объединиться с собственным видом.

Несколько мгновений мы раздумывали над этой мрачной идеей. Эмос же спокойно ввёл пароль доступа на экране своего информационного планшета, отстегнул устройство от своего запястья и протянул его Буру.

– Это тебе поможет? – спросил Убер.

Бур уставился на планшет. Зеленые лучи его глаз превратились в яркие изумрудные точки.

– Как, именем Кузниц Варпа, тебе удалось?..

– Что это? – спросил я, шагнув вперёд.

– Расположение Плиты, – горделиво ответил Эмос.

– Как тебе удалось это заполучить? – закричал Бур, перекрыв своим голосом машинную трескотню.

– Культистам необходимо знать, где она. Сноска была сделана на картах, которые я скачал из офиса службы безопасности. До сего момента я не понимал её значения.

– Ты просто скачал её? – спросил Бур.

– Полагаю, они не думали, что есть хоть какая‑то причина скрывать её. Информация даже не была зашифрована.

Бур запрокинул назад свою хромированную голову и зашёлся в визгливой пародии на смех.

– Одиннадцать недель! Одиннадцать недель я рыскал, искал и пробивал свой путь сквозь потроха этой глыбы, выискивая следы, а ответ все это время был там, наверху! Лежал на самом виду!

Магос повернулся к Эмосу и опустил стальную руку на сутулое плечо учёного:

– Я всегда восхищался твоей мудростью, Убер, и понимал, почему тебя так ценил Хапшант, но теперь я понимаю, сколь великая мудрость таится в простоте.

– Просто повезло, и ничего больше.

– Это была смелая бесхитростность, учёный! Миг прямой, чистой мысли, затмевающей все мои труды здесь.

– Ты слишком добр… – пробормотал Эмос.

– Добр? Нет, я не таков. – Огоньки глаз Бура снова расширились и засверкали. – Я проложу путь к сердцу Плиты, и тогда её отродья увидят, сколь беспощадной может быть моя душа.

Два часа спустя сервиторы Бура отвели нас в скромно обставленную каюту и обеспечили безвкусным, но питательным бульоном, не имевшим запаха, и чёрствыми, волокнистыми лепёшками. После трапезы нас снова вызвали в зал управления.

Снаружи шла небольшая война.

По тому, как утихла пульсация корпуса машины, я уже понял, что мы снизили скорость прокладки туннеля, и теперь увидел почему. Мы пробурились сквозь камень и вышли в пещеру с высоким сводом. Повсюду пылали струи газа, а озера магмы выбрасывали фонтаны пламени. На голографическом экране зала управления я видел размытое, содрогающееся изображение пещеры. По нашей машине бесшумно били лазерные лучи.

Бур был подключён к панели мостика.

– Мы обнаружили их гнездо, – сказал он. – Но они сопротивляются.

Я увидел, как к нам несутся две старательские гондолы, из открытых люков которых и вёлся огонь.

Бур кивнул одному из своих техножрецов, и по внутренностям транслитопеда прокатился визг многоствольных лазерных орудий. Одна из гондол взорвалась в сверкающей сфере, а вторая закувыркалась, горя и разваливаясь на куски.

Я понял, что на дне пещеры тоже были люди: шахтёры в армированных рабочих комбинезонах неслись вперёд, стреляя по транслитопеду.

Бур увеличил изображение, и мы увидели, что некоторые из них тащили паллеты со взрывчаткой, рассчитывая подобраться достаточно близко, чтобы повредить наш корпус.

– Ловчие, – сказал Бур.

Судя по всему, это был приказ. Раздался звон и гулкий стук, когда где‑то под нами раскрылись люки, и новые фигуры стремительно влетели в поле обзора экрана.

Это были боевые сервиторы. Тяжеловесные, сверкающие серебром, они шагали на мощных, выгнутых назад ногах, выбрасывая чёрный дым из выхлопных труб. Орудия в их верхних лапах дёргались от пневматической отдачи. Они выслеживали и отстреливали культистов.

– Ловчий четыреста пятьдесят три, налево и прицелиться, – пробормотал Бур.

Все они подчинялись его прямому управлению.

Один из Ловчих развернул своё оружие и снял ещё четверых культистов. Взрывчатка, которую они тащили, взорвалась, и яркая вспышка на секунду ослепила дисплей. Когда голографическое изображение возвратилось, Ловчий уже преследовал новые цели.

– Ловчий сто тридцать и Ловчий двести пятьдесят два, развернуться направо. Противник скрывается за скоплением сталактитов.

– О Великий Император, – в ужасе произнёс Эмос. – Некоторые из них даже не защищены.

Так и было. Очень многие нападающие на нас люди не носили ни брони, ни какой‑либо защиты от гибельного воздействия окружающей среды. Их одежда обуглилась до чёрных лохмотьев, а плоть была обварена и покрыта волдырями. Какая‑то сила поддерживала их активность и функциональность в этой адской бездне. Ни давление, ни чрезвычайная жара, ни даже ядовитая, разъедающая атмосфера не останавливали их. Инфекция Плиты сделала из них полноправных обитателей этого подземного мира.

Волна Ловчих неумолимо шагала вперёд, и за ними по камню пещеры на своих адамантиумных ножках медленно полз транслитопед. Лазерные орудия снова выстрелили, уничтожая очередное транспортное средство – большой грузовик для перевозки руды, пытавшийся взять на таран нашу машину.

Могучий плазменный бур снова содрогнулся и разнёс на части каменный выступ, преграждавший нам путь. Несколько секунд потоки пыли застилали экран, а когда он очистился, мы увидели настоящий кошмар и узнали, как складывалась нечестивая судьба населения рудников Синшары.

Кощунственное порождение представляло собой огромную корчащуюся груду опалённой, обваренной плоти и выпирающих костей. Один за другим заражённые рабочие Синшары, даже поддавшиеся совращению братья Бура из Адептус Механикус, приходили сюда, чтобы радостно пожертвовать свою органику этой массе.

Когда транслитопед вошёл в поле её зрения, она поднялась, образуя огромного, вставшего на дыбы пятидесятиметрового червя из красной слизи и почерневшего мяса. Жуткая пасть, достаточно большая, чтобы проглотить старательскую гондолу, зиявшая в его раздутой голове, выплюнула в нашу сторону шар пылающего газа.

Транслитопед закачался, взвыли аварийные сирены, и изображение пропало. Один из управляющих терминалов под нами взорвался, отбрасывая сервитора на палубу. Зал заполнили клубы дыма.

– Какая мощь! – восхитился Бур.

Машина вновь покачнулась, на этот раз сильнее, и мы попадали с ног. Не спасли даже внутренние гравитационные системы и инерционные амортизаторы.

Изображение на экране на краткий миг восстановилось, дёрнулось, давая нам достаточно времени, чтобы увидеть, как эта мерзость свивается вокруг транслитопеда кольцами. Корпус протестующе заскрипел. На нижних палубах раздались взрывы. Металлические листы начали расходиться по швам, и несколько заклёпок вылетело из стен и палубы, словно пули.

– Бур!

– Я уничтожу его! Я изгоню его!

– Бур! Во имя Императора!

Он ничего не слышал. Все его усилия были сосредоточены на психоимпульсной связи, управляющей транслитопедом, на дирижировании Ловчими, сплотившимися в контрнаступлении на чудище. Его вера в превосходство Машины мешала ему увидеть, что грозный культ Адептус Механикус встретил достойного соперника.

Я обернулся к Медее и Эмосу.

– Пошли! – закричал я.

Мы бежали по главному коридору транслитопеда, направляясь к корме огромного аппарата, когда его закачало от ещё более мощного удара. Инерционные амортизаторы неожиданно вышли из строя, и мы снова повалились на палубу, когда землеройная машина перевернулась набок. Стеклянные кожухи газовых светильников разбились, и слабое пламя заструилось и заплясало на стенах. Затем последовала ещё одна серия сокрушительных ударов.

Мы поднялись на ноги, вынужденные теперь в качестве пола использовать изогнутую поверхность стены. Пульсирующий визг лазерных орудий к этому времени превратился в постоянный монотонный гул.

В сводчатом стыковочном отсеке горели красные аварийные лампы. При последнем ударе наша гондола вылетела из своей люльки и лежала на смятом боку, прислонившись к арке свода. Но кроваво‑красный челнок все ещё покоился на своём месте.

Мы с Медеей спрыгнули с внутреннего люка на потолок дока, но Эмос закричал нам вслед:

– Я не смогу спрыгнуть!

Я понял, что он прав.

– Тогда задрай люк и возвращайся помогать Буру!

– Храни вас Император! – прокричал он, закрывая люк.

Энергетические кабели, когда‑то лежавшие на палубе, теперь свисали подобно канатам. Ухватившись за них, мы стали карабкаться к люльке с гондолой. Мы уже проделали полпути, когда мир вокруг снова задрожал, и транслитопед яростно дёрнулся, выправляя своё положение. Мы с Медеей растянулись на полу, а мимо нас понеслись обломки. Я едва успел перекатиться и оттащить Бетанкор в сторону, когда наша разбитая гондола скатилась со стены, ударившись боком об пол.

Очередной рывок, и палуба с невыносимым скрежетом накренилась в другую сторону примерно на двадцать градусов. Ничем не удерживаемый челнок покатился на нас.

– Залезай! – завопила Медея. – Залезай!

Она сумела открыть боковой люк красной гондолы и наполовину втащила меня внутрь. В этот момент транслитопед накренился на тридцать градусов в другую сторону.

Незакреплённая гондола немедленно покатилась по палубе и врезалась в переборку. Я повис на руках в открытом люке.

– Проклятье! Залезай! Залезай, мать твою! – вопила Медея, изо всех сил стараясь удержать меня.

Я крякнул от натуги и задрал ноги так, чтобы мысы моих сапог оказались за порогом. Следующим рывком мне удалось втянуть себя внутрь лодки, и Медея захлопнула люк.

Вокруг все продолжало трястись и раскачиваться. Мы пробрались по низкой кабине к креслам пилотов и пристегнулись ремнями безопасности. Медея уже включала зажигание, когда транслитопед снова перевернулся, и мы закачались в своих креслах на ремнях. Шлюпка теперь висела в своей люльке вверх дном.

– Это будет забавно, – зло рассмеялась Медея.

Она послала команду на открытие створок внешнего люка ангара. Затем Бетанкор переключила двигатели гондолы на полную мощь и отсоединила стыковочные крепления.

В течение головокружительной секунды мы, вися вверх тормашками, падали камнем вниз. Затем Медея ударом по кнопкам включила дюзы и сделала петлю в воздухе. Мы разминулись с крышей стыковочного отсека, проскользнув на расстоянии, едва ли превышающем ширину ладони, и вылетели в открывшийся люк. В это время транслитопед вновь перевернулся.

Омерзительная тварь все туже сжимала кольца вокруг огромной подземной машины Бура. Она раскачивала транслитопед, и я отчётливо видел, как бронированная обшивка начинает прогибаться и ломаться. На месте нескольких выдранных из корпуса с потрохами лазерных батарей дымились пустые гнёзда. Ловчие облепили сражающихся гигантов, обрушивая на червя Хаоса неистовый огонь. Несколько сервиторов уже лежали разбитыми, после того как по ним прокатился транслитопед.

Медея сделала круг над ними, пытаясь как можно быстрее свыкнуться с особенностями управления гондолой.

– Что будем делать? Надеюсь, у тебя есть план?

– Я работаю над этим, – покачал я головой.

На гондоле Бура не было установлено никакого вооружения – я проверил это, когда мы только взлетели, – и вообще ничего, что можно было использовать в качестве эффективного наступательного оружия, кроме расположенного под носом рубки шахтёрского лазера, сохраняющего свою убойную мощь на расстоянии примерно пяти метров.

– Держи курс в глубь пещеры, – приказал я, сверяясь с показаниями геологического ауспекса.

– Бежать из боя?

– Мы не можем сражаться с этой тварью, а посему мы найдём Плиту. И вот этот сигнал должен исходить от неё.

На экране уверенно пульсировал большой курсор. Сомнений быть не могло, он указывал на нашу цель.

Культисты открыли по нам огонь, когда мы проносились над ними и углубились в длинную вулканическую пещеру. Из лавовых озёр, словно в гневе, взлетали пирокластические фонтаны, угрожая сбить нас.

И тогда мы увидели Плиту.

Она была захоронена в обсидиановом блоке, выступающем из стены пещеры, но кто‑то уже проделал серьёзную работу по её высвобождению. На покрытых пеплом склонах под ней стояли тяжёлые шахтёрские гондолы и буровые платформы на антигравитационной подушке, а землю вокруг покрывали осколки обсидиана.

Как и говорил Бур, она представляла собой идеальный и гладкий, словно лёд, темно‑зелёный десятигранник четырех метров в поперечнике, пылавший таинственным внутренним светом. Даже на таком расстоянии чувствовалась исходящая от него злоба. На самом краю своего ментального сознания я почувствовал раздражающее покалывание. Медея имела больной вид.

– Я не хочу подходить ближе, – внезапно произнесла она.

– Нам придётся!

– И что мы будем делать?

Я задумывался над тем, способен ли шахтёрский лазер разрезать Плиту. Но если даже и сможет, не было гарантии, что от этого будет какой‑то прок. Я сомневался, что нам удастся причинить ей серьёзный урон, даже если мы на полном ходу врежемся в неё.

И тем не менее культисты как‑то откалывали от неё осколки, чтобы распространять своё зло. Она была уязвима, если, конечно, каким‑либо образом не позволяла снимать с неё эти осколки.

Передвинуть её куда‑либо мы явно не могли.

Теперь я чувствовал шёпот Плиты в своей голове. Слов не было, – только бормотание, от которого по моему хребту пробежал холод. Коварный, неторопливый, словно геологические эры, словно ледник или тектонические сдвиги. Она говорила мягко, не спеша, аккуратно донося до меня своё соблазнительное послание. Ей некуда было спешить. В её распоряжении было все время галактики…

Резко вильнув в сторону, гондола сбилась с курса. Я вздрогнул и огляделся. С больным видом Медея перегнулась через подлокотник кресла. Её кожа побледнела, она задыхалась и потела.

– Я… не могу… – прохрипела она. – Не заставляй меня подлетать ближе…

Бетанкор достигла своего предела. Я наклонился и положил руку ей на голову.

– Спи, – мягко произнёс я, применив Волю.

Бетанкор погрузилась в милосердное забытьё. Я взял управление судном на себя.

Я возился с рычагами и чуть не уронил гондолу прямо в озеро бурлящей магмы. Мои лётные навыки не шли ни в какое сравнение с профессионализмом Медеи Бетанкор.

Но погибший отец Медеи все же достаточно хорошо обучил меня. Я промчался на небольшой высоте над расплавленной породой, поднимая за собой серный вихрь, и облетел огромную антрагатовую колонну, подпирающую неровный свод. Между мной и засыпанным пеплом берегом, где стояла Плита, оставалось последнее широкое огненное озеро.

Плита зашептала снова, но я отрешился от её призывов. Я старательно обучал свой разум противостоять Хаосу и его ментальным уловкам. Я понимал: так она и смущала слабые сознания. Так она и оскверняла, и заражала население рудников Синшары. Шёпот, бесформенные, лишённые смысла слова власти, втягивавшие людей в объятия варпа…

Неожиданно меня кольнула догадка. Мне нравится думать, что эта идея родилась из той же чистой простоты, которую Бур восхвалял в Эмосе. Великолепная, бесхитростная попытка.

Я изгнал из своего сознания беспокойство за жизни Эмоса и магоса. Отвратительное порождение уже могло разорвать на части транслитопед, оставшийся позади. Если надежды на их спасение не осталось, то я больше ничего не мог для них сделать.

Рискнув снять одну руку со штурвала, я включил вокс‑транслятор, поставив его на запись. Затем, вновь сконцентрировавшись и успокоившись, я начал говорить, отчётливо и громко, извлекая слова из своей памяти. Давным‑давно на своей родной планете, в мире ДеКере, будучи ещё ребёнком, я стоял в длинном зале основного школума вместе с другими учениками, дружно декламировавшими…

Загудел сигнал, предупреждающий об опасности столкновения, я успел вовремя свернуть влево и, прежде чем пронестись мимо, бросил взгляд на старательскую гондолу, всплывшую в окне кабины. Два ярких жёлтых курсора появились на дисплее ауспекса. Маяки шлюпок, вроде тех, что преследовали нас в шахтах.

Тот, который чуть не столкнулся со мной, разворачивался над лавовым озером. Второй шёл на перехват. Я тоже развернул гондолу, а потом в последнюю секунду нырнул в сторону. Он пролетел достаточно близко, чтобы я смог разглядеть герб Ортог Прометиум на корпусе. Достаточно близко, чтобы увидеть лицо патрульного Калейла через иллюминаторы рубки. Первая из шлюпок, с символом Объединённых Каменоломен на борту, едва заметным на шелушащейся от жары краске, приблизилась, перекрыв мне путь к берегу и Плите. Пилот поспешно выбил окно и теперь стрелял из лазерного карабина. Несмотря на наши суммарные скорости, я почувствовал, что несколько выстрелов нашли свою цель, угодив в фюзеляж моей гондолы. Я отвернул в сторону, отчаянно стараясь не прерывать своей декламации, сконцентрировавшись на воздушном поединке.

Я начал распевать слова, словно мантру.

И, увернувшись от гондолы Имперских Объединённых Каменоломен, оказался прямо нос к носу с Калейлом. Я резко увёл машину вбок, чтобы разминуться с ним, но тем не менее мы столкнулись и гондола затряслась. На панели управления загорелись аварийные огни. У моего судна были повреждены дюзы и снизилась манёвренность. Внизу лавовое озеро вспыхнуло, стремясь поглотить меня, но я сумел спастись, отлетев от засыпанного пеплом берега.

Все это время я не прекращал читать слова.

Гондола Имперских Каменоломен села мне на хвост, окрашивая воздух лазерными всполохами. Мы стремительно облетели антрагатовую колонну, но мне никак не удавалось избавиться от преследователя. Я попытался представить, что бы на моем месте сделала Медея Бетанкор. Или Мидас. Я замялся, чуть не сбившись с речитатива, когда обдумывал и производил отчаянный манёвр.

Вражеская гондола летела прямо позади меня. Я резко сбросил скорость и сумел с помощью стабилизационных ракетных двигателей развернуть антигравитационную машину на месте, опуская её нос перед противником, точно в реверансе. А потом включил шахтёрский лазер.

Гондола Объединённых Каменоломен оказалась слишком близко от моей кормы, чтобы успеть увернуться или затормозить. Думаю, пилот решил идти на таран, но я оказался слишком высоко. Он пролетел подо мной на полном ходу так близко, что сорвал с днища моей машины прожектора и антенны ауспекса.

Но кроме того, он пролетел прямо через сверкающее копьё моего промышленного лазера, разрезавшего гондолу Имперских Объединённых Каменоломен от носа до хвоста. Распавшись на две половины, она закружилась и упала в раскалённую добела магму.

После двух столкновений моя машина дышала на ладан. Я продолжил свою декламацию, надеясь, что краткая заминка не будет иметь значения.

Лишившись своих антенн, ауспекс ослеп, но я всё равно видел Калейла. Он мчался над озером, направляясь прямо ко мне.

Моя гондола зависла на месте. Пришло время действовать, и, поскольку я уже сделал свою ставку, пришло время для слов. Я отключил транслятор и активировал открытый вокс‑канал.

– Калейл?

– Хорн!

– Не Хорн, а инквизитор Эйзенхорн.

Тишина. Он был уже в двухстах метрах и мчался на скорости, которая гарантировала нашу одновременную смерть. Я поднёс вокс поближе к губам и вложил всю без остатка Волю в одно слово.

– Нет, – сказал я.

Гондола Ортог Прометиум изменила курс и спикировала прямо в лавовое озеро. Над тем местом, где она упала, поднялось огненное облако.

Я направил свою изувеченную гондолу к берегу и приземлился примерно в двадцати метрах от Плиты. Медея застонала. Мне было страшно даже представить, какие сны наводняли её дремлющее сознание.

– Прочь из моей головы! – громко прорычал я в ответ на непрестанный шёпот Плиты.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы перемотать запись в вокс‑трансляторе на начало и установить её на непрерывный повтор. Затем я направил его сигнал в эхолот, который при анализе пород и установлении местоположения судна обычно использовался в качестве дополнения к ауспексу. Я вертел ручки настройки до тех пор, пока мощный сонар не оказался нацелен прямо на зловещий десятигранник.

Плиту пронзили потоки ультразвуковых импульсов. Императорский Молебен Об Изгнании Варпа, зубрившийся наизусть всяким примерным школьником Империума. Невинная молитва, ограждающая от тьмы, изгоняющая Хаос. Сомневаюсь, что когда‑либо её использовали столь действенно. Вряд ли мои наставники из школума когда‑либо задумывались о таком применении этого простого, монотонного речитатива.

– Слова, – пробормотал я. – Твой мерзостный шёпот против моих слов могущества. Как тебе это нравится?

Я включил сонар на полную мощность. Одного только потока звуковых волн хватило бы, чтобы оглушить человека и перемолоть ему кости.

В течение минуты я напряжённо вглядывался в массив Плиты, боясь, что ничего не выйдет. Но потом шептание прекратилось. Его сменило гневное и мучительное инфразвуковое стенание, и наконец наступила агония.

Поверхность Плиты стала бесцветной, словно в одно мгновение покрылась плесенью. Она задрожала, круша обсидиан вокруг себя.

Потом её внутреннее свечение мигнуло и угасло. Десятигранник стал неотличим от окружавшего его чёрного вулканического стекла.

Когда Плита умерла, то же самое произошло и с её слугами, и с отвратительным червеобразным порождением. Удостоверившись, что Медея теперь просто спокойно похрапывает во сне, я медленно повёл повреждённую гондолу обратно, как раз вовремя, чтобы увидеть, как последние липкие останки мерзкого червя воспламеняются и соскальзывают с измятого корпуса транслитопеда. В воздух столбом поднимались чёрная зола и дым горящего жира.

Пылающие трупы культистов усеяли дно пещеры. Неподвижные Ловчие стояли среди них, ожидая следующего распоряжения.

Огромная буровая машина была измята и покорёжена, но не вышла из строя. Когда я посадил гондолу в ангар, появились техножрецы Бура, чтобы лично позаботиться о бессознательном теле Медеи.

Главный коридор машины был изогнут под странным углом. Инженеры Бура все ещё пытались восстановить работу инерционных амортизаторов.

В воздухе витал едкий дым, к которому примешивались неприятные запахи горящей плоти. Эмос встретил меня в дверях зала управления и кратко обнял. Подобное проявление чувств было для него редкостью. Бур потерял свои оранжевые одеяния. Он наблюдал за нашим столь человеческим объятием с края мостика, и его нагой, зловещий, чуждый силуэт вырисовывался на фоне пожара, бушующего среди терминалов.

– Теперь все будет хорошо, старый друг, – сказал я Эмосу.

Он с виноватым видом отстранился:

– Тебе удалось, Грегор. Удивительно! Я… я не хотел проявить непочтительность…

Иногда мне хочется уметь улыбаться. Я слишком устал от безразличной маски, дарованной мне Горгоном Локом.

Подкрепляя слова мягким воздействием Воли, я произнёс:

– Я не увидел в этом непочтительности.

Эмос застенчиво улыбнулся и в смущении отвернулся.

Зашипев антигравитационными подвесками, ко мне плавно подъехал Бур и, к моему удивлению, тоже обнял меня. У него это получилось неловко и неуклюже, и его механические руки не могли передать душевной теплоты. Мне стало тогда ужасно горько за него. Его человеческое нутро было тронуто произошедшими событиями. Он увидел и скопировал невольный порыв Эмоса. Я думаю, что в то мгновение ему отчаянно захотелось снова стать человеком. Но только на мгновение. И протезы его рук передавали не больше эмоций, чем тогда, когда он впервые поприветствовал меня.

Бур отпрянул в сторону, опустив руки. Зеленые огни его глаз заходили в глазницах взад‑вперёд, присматривая за ремонтными бригадами, исправлявшими повреждения.

– Я никогда этого не говорил, – начал он. Несмотря на все старания, механический голос звучал невыразительно и холодно. – Хапшант. Он был высокого мнения о тебе, Эйзенхорн. Как‑то раз он сказал, что верит – у тебя впереди блестящая карьера и ты превзойдёшь его. И, мне кажется, он был прав.

– Благодарю, магос.

Он снова посмотрел на меня. В его глазах заплясали крошечные искорки изумрудного огня.

– Ты так и не сказал, что же тебя привело сюда.

– Недавние трудности, магос, отвлекли нас.

– Да. Но тем не менее ты так и не сказал…

– Вначале я должен рассказать об обстоятельствах, изменивших мою жизнь, магос. Я не стану ничего утаивать в надежде, что ты сможешь понять и не изменишь своего мнения обо мне. Но сначала… Сто лет назад я кое‑что оставил на твоё попечение и изучение. Мне хотелось бы снова увидеть это.

Было даже забавно – словно сработал какой‑то кармический закон. Конечно же, я не верю в такие вещи. Бур зарывался под землю и прокладывал туннели в самом сердце Синшары в течение одиннадцати недель только для того, чтобы Эмос мимоходом показал ему местоположение Плиты. А мы спустились в глубокие шахты и искали Бура только для того, чтобы узнать: то, за чем я прибыл на Синшару, все это время было благополучно заперто в глубине святилища Адептус Механикус.

Искалеченному транслитопеду потребовалось тридцать часов, чтобы пробраться к поверхности. Как только мы пробили синюю корку гипната в выработках Имперских Каменоломен, я отправил Эмоса и Медею к катеру, дав им поручение связаться с Биквин и остальными членами моей команды, все ещё дожидавшимися на борту «Иссина», вставшего на высокий якорь.

Я очень надеялся, что за время моего отсутствия они не наделали глупостей.

Бур проводил меня в святилище. Его лёгкое касание передало системе код, оживило помещение и осветило длинные коридоры по обе стороны от часовни Механикус. Когда он повёл меня по одному из них, осветительные пластины все ещё разогревались после столь длительного простоя.

Магос вставил нейрокабели, растущие из его груди, в отверстие на стене и отомкнул замок. Тяжёлая бронированная дверь скользнула в сторону. За ней последовала вторая, а потом и третья – прочная диафрагма, ушедшая в стену со звуком вкладываемых в ножны мечей.

– Вот то, что ты хотел увидеть, – произнёс Бур. – Он оказался весьма информативен.

– Я просмотрю твои записи позднее, магос, – сказал я. – А пока оставь меня с ним наедине.

Бур ретировался.

Ощущая на себе тошнотворное покалывание антиментальных полей, я перешагнул через порог диафрагмы и спустился по трём решётчатым ступенькам в камеру. Стены, потолок и пол сплошь покрывали кристаллики льда. Слышалось потрескивание синаптической энергии.

– Привет, Эйзенхорн, – произнёс замогильный голос из вокс‑динамика.

Он доносился из ларца, установленного в базальтовом блоке посреди комнаты. И устройство, и камень под ним также покрывала корка льда. По открытой крышке ларца, мерцая, носились крошечные огоньки.

Я собрался с силами и произнёс:

– Понтиус Гло. Вот мы и встретились снова.