АПОТРОПИЧЕСКИЙ[5]КОНГРЕСС

– Зерновой джоиликер с колотым льдом и ломтиком лимона!

Мы сидели в моей святая святых. Эндор принял предложенный напиток и усмехнулся:

– Ты ещё помнишь.

– В старые добрые времена я смешивал твою излюбленную выпивку бесчисленное множество раз, Титус.

– Ха! Припоминаю. Ты говоришь о том заведении на улице Зансипля? Там ещё хозяин пропивал всю выручку?

– «Жаждущий Орёл», – ответил я.

Он все помнил. Но, казалось, Титус испытывает меня.

– Точно, «Жаждущий Орёл»! Как ты и сказал, мы провели там немало ночей. – Он поднял свой бокал с прозрачной охлаждённой выпивкой.

– Вскинь, опрокинь, и нальём ещё по одной!

Я повторил старый тост и чокнулся своим хрустальным бокалом, наполненным дорогим амасеком.

На мгновение мне показалось, что мы и вправду вернулись в те прекрасные старые времена. Тогда нам обоим было по девятнадцать лет, в наши головы то и дело ударяли моча и прометиум, нас недавно подняли до ранга дознавателей, и мы, студенты старого инквизитора Хапшанта, готовы были выйти на бой со всей чёртовой Галактикой. Только пять лет спустя, почти одновременно, нас повысили до полного инквизиторского чина и наши карьеры начались всерьёз.

В девятнадцать лет, пьяно покачиваясь, мы кутили в дрянном баре на улице Зансипля, посмеиваясь над своим прославленным наставником и сливаясь с жизнью. Сливаясь с ней настолько безудержно, как, наверное, возможно только в юности.

Другая жизнь. Далёкая и безвозвратно ушедшая. Теперь я уже не тот Грегор Эйзенхорн. А этот мужчина с длинными, подвязанными шнурком седыми волосами и покрытым шрамами лицом, одетый в термоблокирующий костюм, больше не был прежним Титусом Эндором.

– Ты мог бы и предупредить, – начал я.

– Что я и сделал.

– А ещё тебе стоило присоединиться к нам за ужином, – пожал я плечами. – Джарат снова превзошла себя.

– Я понимаю. Но тогда… – Он сделал паузу и задумчиво погонял по кругу кубики льда в бокале. – Но тогда стало бы известно, что инквизитор Эндор нанёс визит инквизитору Эйзенхорну.

– Всем и так прекрасно известно, что они старые друзья. В чем проблема‑то?

Эндор поставил бокал на стол, расстегнул застёжки на поясе и стянул через голову верхнюю часть своего маскировочного костюма.

– Слишком жарко, – заметил он.

Его нижняя рубашка потемнела от пота, а на шее на чёрном шнурке все так же висел кривой зуб заураптора. Да, этот зуб. Много лет тому назад я извлёк его из ноги Титуса, после того как ему удалось прогнать зверя. Это случилось на Бронтотафе дюжину десятилетий тому назад, а то и больше. Тогда мы вдвоём помогали Хапшанту в операции, проводимой в туманных топях этой планеты.

– Я прибыл сюда ради Новены, – сказал он. – Меня вызвали, чтобы присоединиться к свите Орсини. Смею предположить, то же самое можно сказать и о тебе. Мне хотелось поговорить с тобой и сделать это как можно дальше от любопытных ушей.

– Поэтому ты и вломился в мой дом?

Он глубоко вздохнул, прикончил свою выпивку и пошёл к бару в углу комнаты, чтобы налить ещё.

– У тебя неприятности, – произнёс он.

– В самом деле? С чего бы это?

Как ни в чём не бывало, Эндор продолжал срезать цедру с лимона.

– Не знаю точно. Но ходят слухи.

– Всегда ходят какие‑нибудь слухи.

Он резко повернулся ко мне:

– Отнесись к этому серьёзно. – Его глаза неожиданно приобрели очень жёсткое выражение.

– Договорились, я слушаю.

– Ты знаешь, как крутится мельница слухов. У кого‑то всегда имеется причина их распускать. Стали ходить кое‑какие россказни. И поначалу я не обращал на них внимания.

– Россказни?

Он вздохнул и уселся в кресло с новой порцией выпивки.

– Поговаривают, что ты… нечестив.

– И что именно говорят?

– Будь ты проклят, Грегор! Я же не один из твоих подозреваемых, которых надо допрашивать! Я пришёл как друг.

– Друг, который взломал мне дверь и одет в маскировочный костюм…

– Ты не мог бы заткнуться хотя бы на минутку?

– С удовольствием. Если ты перейдёшь наконец к делу, – помедлив, ответил я.

– В первый раз я просто услышал, как кто‑то наговаривает на тебя.

– Кто?

– Не имеет значения. Я вмешался и высказал им всё, что думаю. Но потом я снова услышал эту историю. Эйзенхорн – нечестивец, сбился с праведного пути.

– В самом деле?

– Потом я услышал другое. Теперь говорили уже не «Эйзенхорн – нечестивец», а «Есть серьёзные люди, имеющие повод полагать, что Эйзенхорн стал нечестив». Так, словно эти подозрения приобрели официальный статус.

– До меня ничего подобного не доходило, – произнёс я, усаживаясь поудобнее.

– Конечно нет. Кто же мог сказать тебе такое в лицо, кроме друга… или судебного собрания Внутренних Расследований?

Я приподнял брови:

– Ты, похоже, и в самом деле обеспокоен, верно?

– Чертовски верно. Кто‑то держит тебя на прицеле. Кто‑то, имеющий влияние в высших эшелонах. Каждый твой поступок да и вся карьера находятся под наблюдением.

– Ты делаешь выводы на основе слухов? Да ладно тебе, Титус. Я знаю многих инквизиторов, у которых найдутся причины поставить на мне крест. Монодоминанты из кабинета Орсини и идеалисты пуритане, сплотившиеся вокруг него в могущественный блок. Кроме того, радикалы со своими взглядами. Тебе это известно. Мы, амалатиане, среди них пользуемся дурной славой.

Я уже упоминал прежде, насколько мне ненавистна политика вообще. И нет ничего столь же бесплодного и утомительного, как попытки разобраться во внутренней политике самой Инквизиции. Мои собратья разбились на фракции, разделённые верой и интеллектуальным сектантством. Мы с Эндором относим себя к амалатианам, то есть придерживаемся оптимистичных взглядов и трудимся на благо поддержания целостности Империума, верим, что он функционирует в соответствии с планом божественного Императора. Мы сохраняем статус‑кво. Выслеживаем преступников: еретиков, ксеносов, псайкеров – основных недругов человечества. И это, конечно же, является нашей основной целью. Но мы возьмёмся за кого угодно, если почувствуем, что он может нарушить стабильность в Империуме, и готовы идти до конца, вплоть до вмешательства в межпартийные войны августейших институтов нашего общества. Мне всегда казалось несколько забавным, что мы стали частью фракции, борющейся против фракционности.

Мы утверждаем, что относимся к пуританам. Конечно, так оно и есть, если сравнивать нас с ультрарадикальными фракциями Инквизиции наподобие иствааниан и реконгрегаторов.

Но нам столь же чуждо и крайне правое крыло пуританских фракций – монодоминанты и торианцы, часть которых почитает за ересь даже использование обученных псайкеров.

Если у меня и возникли неприятности, то это был не первый случай, когда инквизитор, придерживающийся умеренных взглядов, схлестнулся с экстремистами внутри собственной организации.

– Это вышло за пределы простых интрижек между фракциями, – спокойно сказал Титус. – Проблема не в нападках консерваторов. Тут причина только в тебе. У них что‑то есть на тебя.

– Что?

– Какая‑то конкретная информация.

– С чего ты это взял?

– С того, что двадцать дней назад на Мессине я был задержан и допрошен инквизитором Осмой из Ордо Маллеус.

После этих слов я даже вскочил с кресла:

– Что он сделал?

Титус отмахнулся:

– Я как раз покончил с некоторыми пустыми формальностями и уже готовился упаковывать вещи, чтобы отправляться на Трациан, когда на связь со мной вышел Осма. Он был вежлив, доброжелателен и спрашивал, не могу ли я встретиться с ним. Я отправился на встречу. Все прошло очень цивилизованно. Он не собирался арестовывать меня, но не думаю, что мне удалось бы покинуть его прежде, чем он закончил. Его окружали охранники, и было очевидно, что, попытайся я уйти, его люди остановили бы меня.

– Возмутительно!

– Нет, просто это Осма. Полагаю, ты знаком с ним? Один из свиты Орсини. Правая рука Безье. По сути своей он торианец. Всегда старается разузнать как можно больше о том, на чей хвост садится.

– И что ему удалось разузнать?

– От меня? – рассмеялся Эндор. – Ничего, кроме яркого описания твоего характера! Через час он позволил мне отбыть с миром. Этот ублюдок даже предложил мне иногда встречаться и обедать вместе, общаться во время Новены.

– Осма опытный манипулятор. Скользкий человек. Но мы ушли от основного вопроса. Чего он хотел?

– Он хотел узнать кое‑что о тебе. Интересовался нашей дружбой и тем, что нас связывает. Расспрашивал меня так, словно хотел, чтобы я выболтал что‑нибудь интимное или выдал какую‑нибудь чёртову оплошность. Сам Осма говорил мало, но было ясно, что он накопал какую‑то грязь. Им было получено некое сообщение, прямо или косвенно компрометирующее тебя. К концу нашего разговора я понял, что те слухи, которые мне довелось слышать, были только рябью на поверхности. А глубже – секретное расследование. Тогда мне стало ясно, что тебя необходимо предупредить… так, чтобы никто не знал о нашем разговоре.

– Все это ложь, – произнёс я.

– Что именно?

– Не знаю. Что бы они ни думали. Чего бы они ни боялись. Я не совершал ничего, что заслуживало бы внимания Ордо Маллеус.

– Я верю тебе, Грегор. – Эндор произнёс это таким тоном, что я понял: он не верит мне.

Мы налили себе ещё и вышли на морскую террасу. Он уставился на калейдоскоп светящихся вихрей планктона и произнёс:

– Все это только начало.

Я кивнул и опустил взгляд, баюкая в ладонях бокал с амасеком.

– На Лете на меня напал Танталид. Тогда мне показалось, что он пытается свести старые счёты, но после всего, что ты мне сегодня рассказал, я начал в этом сомневаться.

– Будь осторожен, – пробормотал Титус. – Слушай, Грегор, мне пора уходить. Хотелось бы мне, чтобы встреча старых друзей произошла при лучших обстоятельствах.

– Благодарю тебя за тот шанс, который ты мне подарил. И за те усилия, которые тебе пришлось для этого приложить.

– Ты сделал бы то же самое.

– Сделал бы. Один последний вопрос: как ты вошёл?

– Что? – резко обернулся Титус.

– Как ты вошёл сюда? Сегодня ночью.

– Применил декодер на двери.

– Ты отключил сигнализацию.

– Я не новичок, Грегор. Мой декодер запрограммирован на обнуление системы.

– Хорошая штука. Могу я посмотреть?

Вытащив из заднего кармана маленькое чёрное устройство, он протянул его мне.

– Модель серии «Амплокс», – отметил я. – Высокотехнологичное устройство.

– Я пользуюсь только лучшим.

– Как и я. Мне уже доводилось применять подобные штуки. Кажется, хотя, конечно, это только мой личный опыт, они дают наилучший результат после нескольких испытаний.

– Как это?

– Я имею в виду один или два пробных забега. Чтобы оценить систему, которую собираешься взламывать. Несколько проб, чтобы определить уровень безопасности и позволить декодеру свыкнуться и изучить то, против чего он будет применён.

– Да, я так бы и поступил, имей такую роскошь, как время. Эти прилипалы учатся быстро. Но, когда время на исходе, все приходится делать с первого раза.

– Как, например, этой ночью? – Я вернул ему устройство.

– Да. А на что ты намекаешь?

– Ты сумел проникнуть с первого захода? Без всяких пробных забегов?

– Конечно. Этот визит был спонтанным. И пока эта твоя симпатичная сучка не заехала мне ногой по морде, я считал себя крайне везучим, раз сумел зайти так далеко.

– Так, значит, раньше ты здесь не бывал? Внутрь не проникал?

– Нет, – резко ответил он.

Или я оскорбил его, или…

– Что ж, если тебе надо, можешь уходить, – сказал я.

– Доброй ночи, Грегор.

– Доброй ночи, Титус. Я предложил бы проводить тебя, но думаю, что ты и сам прекрасно знаешь, где выход.

Он усмехнулся, поднял бокал и прикончил его содержимое одним большим глотком.

– Вскинь, опрокинь, и нальём ещё по одной!

– Очень на это надеюсь, – ответил я.

Дворец Инквизиции на Трациане Примарис размещается на высоте облачного покрова в Улье Сорок Четыре. Он занимает площадь, на которой мог бы разместиться небольшой город, и представляет собой главный штаб Инквизиции в Геликанском субсекторе. Его обслуживает постоянный штат из шестидесяти тысяч сотрудников. Мне не по душе его чёрная стаэтитовая облицовка, его затемнённые окна и защитные валы, усеянные железными шипами. Те, кто подвергают Инквизицию критике, могут описать эту архитектуру как почти гротескную, обращённую непосредственно к самым сильным человеческим страхам, связанным с Инквизицией и исходящей от неё неотвратимой чёрной угрозой. Должен признаться, что так и есть. Страх перед учреждением настолько безжалостным, что без колебаний карает любого, заставляет людей быть законопослушными.

В начале следующего дневного цикла я отправился во дворец в сопровождении Эмоса, фон Бейга и Тулы Сурсковой. Как ни странно, но я чувствовал себя почти беззащитным, когда со мной было только три компаньона. За несколько прошедших десятилетий я слишком привык к большой свите. Мне пришлось напомнить себе, что было время, когда вся моя свита состояла из трех человек.

Дворец Инквизиции не место для случайных или неформальных встреч. Он представляет собой мрачный лабиринт из тёмных залов, пустотных завес и поглощающих свет полей. Энергетические поля маскируют перемещения всех сотрудников и посетителей. Их деятельность секретна. Когда мы вошли в гулкий главный зал, нас снабдили кибернетическим андроидом в виде черепа, парившим над нашими головами и создававшим изолирующий конус тишины. Кроме того, чтобы обеспечить конфиденциальность, нам предложили услуги астропата, но я отказался. Все, что мне было необходимо, это Сурскова с её способностями неприкасаемой.

Удерживая вертикально двуручные энергетические мечи, стражи Инквизиции повели нас по коридорам, облицованным чёрным мрамором. Их лица были скрыты забралами в виде масок, а бургундскую броню украшали золотые листья и инсигнии нашей организации. Вокруг нас вспыхнуло коричневатое мерцание светопоглощающих полей, образующих гудящий энергетический коридор, отделяющий нас от всего остального.

Пока мы шли, Алан фон Бейг растерянно теребил свой высокий воротник. Дознаватель нервничал. Мрачная атмосфера дворца действовала даже на его служащих.

Лорд Роркен дожидался нас в своих личных апартаментах. Энергетическая завеса спала, чтобы пропустить нас в круглый дверной проем, и снова замерцала, как только мы оказались в холле. Стражи не сопровождали нас. Я приказал своим спутникам подождать меня в скромно обставленном холле, где имелись лишь две чугунные скамьи, выложенные белыми атласными подушками, и вошёл в личные покои Верховного Инквизитора.

Для этого визита я облачился в чёрный костюм, накинув поверх него плащ из темно‑коричневой кожи, а инквизиторскую инсигнию закрепил под горлом. Все мои помощники тоже были одеты официально. В чем попало к Магистру Ордо Ксенос не приходят.

Стены ярко освещённого приёмного зала украшали зеркала в позолоченных рамах, пол был выложен кремового цвета мрамором. Повсюду – на стенах, в канделябрах и даже прямо на полу – горели свечи. Зеркала отражали и рассеивали их яркое сияние. Я словно оказался внутри призмы, попавшей в золото солнечного света.

Мне даже пришлось заслонить ладонью глаза. Вокруг меня сотня мужчин проделала то же самое. Мои отражения. Размноженный Грегор Эйзенхорн в окружении мерцающих свечей. Я выглядел напряжённым.

И это мне не нравилось.

– Никому не избегнуть всепроникающего света Инквизиции, – произнёс голос.

– Ведь тогда ему пришлось бы самому излучать тьму вовне, – закончил я.

– Ты знаком с Катулдинасом, – сказал Роркен, подходя ко мне.

– Мне нравятся его апофегмы[6]. Но я никогда особо не любил его поздние аллегории.

– Слишком сухие?

– Слишком пафосные. Чрезмерно вычурные. Мне более по душе Сатаскин. Он менее… претенциозен.

Роркен улыбнулся и пожал мою руку.

– Значит, ты оцениваешь красоту поэзии по её содержанию?

– Красота заключается в правде, а правда в красоте.

Он приподнял бровь:

– Откуда это?

– Доимперский фрагмент, который я когда‑то читал. Анонимный. А что касается вашего первого вопроса, ради удовольствия я предпочту Катулдинасу Сатаскина, но буду настаивать, чтобы мои неофиты многократно перечитывали Катулдинаса, пока не смогут цитировать его так же, как я.

Роркен кивнул. Он был не слишком крупным мужчиной с гладко выбритой головой и короткой раздвоенной бородкой. Магистр носил темно‑красную мантию поверх чёрной униформы и перчатки. Сложно было определить его возраст, хотя ему должно быть, по крайней мере, триста лет, поскольку он сохранял свой высокий пост в течение полутора столетий. Благодаря аугметике и курсам омоложения он выглядел человеком, приближающимся к пятому десятку.

– Могу я предложить прохладительные напитки? – спросил он.

– Спасибо, сэр, но вынужден отказаться. Нунции составили для меня столь плотный график на всю Новену, что мне хотелось бы сразу перейти к делу.

– Нунции Министорума для всех нас установили плотные графики. Лорд главнокомандующий приказал им сделать так, чтобы празднование прошло с максимально возможной помпой. А Грегор Эйзенхорн, которого я знаю, при любой возможности сделает все, чтобы не придерживаться их предписаний.

Это замечание моего ответа не требовало.

Я насторожился. У нас с Роркеном сложились хорошие рабочие отношения, и я чувствовал, что он полностью доверяет мне со времён дела о Некротеке, закрытого девяносто восемь лет назад. С тех пор он с удовольствием помогал мне, направлял меня и лично присматривал за моими делами. Но у Магистра Ордо Ксенос Геликана не может быть друзей.

– Присаживайся. Думаю, ты можешь уделить мне немного времени.

Мы сели на стулья с высокими спинками но разные стороны низкого столика, и он протянул мне прохладную воду, импортированную с железистых источников Гидмоса.

– Укрепляет и тонизирует. Как я понимаю, Колдунья устроила тебе серьёзное испытание на Лете Одиннадцать.

Я извлёк информационный планшет из кармана своего плаща.

– Предварительные выдержки из моего полного рапорта, – сказал я, вручая его Роркену.

Магистр принял планшет и, не читая, положил его на стол.

– Ты знаешь, почему я хотел поговорить с тобой?

Я подумал и пошёл на рассчитанный риск.

– Из‑за того, что поговаривают, будто я стал нечестивцем.

Он заинтересованно приподнял брови:

– Ты уже слышал?

– Да, эту информацию довели до моего сведения. Недавно.

– И какова твоя реакция?

– Честно сказать? Замешательство. Я не знаю источника этих слухов. Похоже, у кого‑то есть причины испытывать ко мне неприязнь.

– К тебе?

– Ко мне лично.

Он сделал небольшой глоток воды.

– Прежде чем мы продолжим, я должен спросить тебя… Есть ли какая‑либо причина, чтобы поползли эти слухи?

– Как я уже сказал, неприязнь…

– Нет, – спокойно произнёс он. – Ты знаешь, о чём я спрашиваю.

– Я ничего не сделал, – сказал я.

– Поверю тебе на слово. Но если потом я обнаружу, что ты лжёшь или хотя бы скрываешь от меня что‑то, я буду… недоволен.

– Я ничего не сделал, – повторил я.

Он сложил ладони домиком и окинул взглядом море свечей.

– Вот что произошло. Инквизитор – кто, не имеет значения, – по секрету доложил мне о тревожном происшествии. Демонхост сделал милость и пощадил жизнь человека только потому, что принял его за тебя.

Это одновременно заинтриговало и напугало меня.

– Не могу подтвердить эту информацию, но демонхоста идентифицировали как Черубаэля.

В моих жилах застыла кровь. Черубаэль.

– После 56‑Изар у тебя не было контактов с этим существом?

Я покачал головой:

– Нет, сэр. К тому же это было почти столетие назад.

– Но с того времени ты занимался его поисками?

– И не делал из этого тайны, сэр. Черубаэль – агент незримого врага, того, в чьи махинации оказался вовлечён даже член нашей организации.

– Молитор.

– Да, Конрад Молитор. Я потратил много времени и сил, пытаясь разузнать правду о Черубаэле и его хозяине‑невидимке, но все бесполезно. Сто лет, а в итоге лишь неясные намёки.

– Вопрос о причастности Черубаэля к делу о Некротеке, как тебе известно, передали в ведение Ордо Маллеус. Но и им тоже не удалось взять его след.

– Где произошла эта встреча?

– Вогель Пассионата, – после некоторой паузы произнёс Роркен.

– И он думал, что пощадил меня?

– Есть предположение, что у демонхоста на тебя имелись какие‑то планы. Высказывалось серьёзное предложение… о тесной взаимосвязи между вами.

– Чушь!

– Надеюсь, что так…

– Это и в самом деле бред, сэр!

– Надеюсь, что так, Эйзенхорн. У Великого Магистра Орсини нет времени возиться с радикалами Инквизиции. И даже если бы он не был настолько бескомпромиссен, такого не потерпел бы я. В Ордо Ксенос Геликана нет места для тех, кто якшается с Хаосом.

– Я понимаю.

– Уж будь столь любезен. – Роркен помрачнел, лицо его сделалось строгим. – Ты все ещё пытаешься разыскать это существо?

– Даже сейчас несколько моих агентов охотятся за ним.

– Есть хоть какие‑нибудь намёки на успех?

Я вспомнил о сообщении на глоссии, полученном прошлой ночью.

– Нет. – Впервые и единственный раз за этот разговор мне пришлось соврать.

– Уже упомянутый инквизитор уговаривал меня передать расследование в руки Ордо Маллеус. Но я не отдам одного из своих лучших сотрудников на милость собак Безье. Я считаю это внутренним делом нашего ордена.

– Тогда откуда взялись слухи?

– Это меня и тревожит. Утечка информации. Мне показалось, будет разумно предупредить, что за тебя может взяться Ордо Маллеус.

Второе предупреждение за двенадцать часов.

– Мне бы хотелось предложить тебе покинуть Трациан и продолжать работу в другом месте, пока все не уляжется, – сказал Роркен. – Но есть необходимость в твоём присутствии на Апотропическом конгрессе.

Теперь все становилось на свои места. Сказочный размах триумфальных празднований Новены вполне соответствовал событию, но количество призванных старших инквизиторов, мягко говоря, вызывало недоумение. Герои‑военачальники и светила Экклезиархии вполне могли быть привлечены для раздувания помпезности подобных торжеств, но инквизиторы – это совсем другая каста, более отстранённая, более… независимая. Мы не собираемся столь многочисленной компанией, и тем более по столь жёсткому приказу. Я думал, что Орсини просто демонстрирует своё влияние, чтобы произвести впечатление на главнокомандующего Геликана.

Но причина была не в этом. Должен был состояться Апотропический конгресс. Именно по этой причине нас и вызвали.

Апотропические штудии проводятся Инквизицией регулярно, и обычно в них участвует один, много три инквизитора. Более крупные мероприятия называют советами, которые требуют кворума по крайней мере из одиннадцати инквизиторов. Ещё более многочисленные собрания именуются конгрессами. Такие события чрезвычайно редки. Я знал, что мой старый наставник Хапшант присутствовал на последнем таком конгрессе, состоявшемся в субсекторе. Случилось это двести семьдесят девять лет тому назад.

Цель штудий, даже в их наименьшем составе, состоит в тщательной экспертизе и оценке способностей необычайно значимых пленников. Оказавшись в руках Инквизиции, преступный псайкер, лидер еретиков, военачальник ксеносов… ну и так далее… подвергается иногда весьма продолжительной формальной экспертизе, подчас даже не касающейся совершенных им преступлений. Зачастую отступники уже осуждены и ожидают исполнения наказания. На этом этапе Инквизиция решает расширить свой кругозор, получше разобраться в природе врагов человечества. Предметы исследования разбирают на части, как правило, интеллектуально, иногда ментально, а бывает, что и буквально, чтобы выявить их силы, недостатки, верования и мотивы. Таким образом, Апотропические конгрессы обретают жизненно важную истину – истину, которая защитит служителей Империума в последующих столкновениях с противниками. Чтобы проиллюстрировать это, стоит упомянуть, что славная победа Имперской Гвардии над метарасой Эззеля оказалась возможной лишь благодаря методам обнаружения их присутствия, разработанным при анализе скаутформы Эззеля Апотропическим советом на Адиемусе Ультима в 883.М40.

Численный состав собрания зависит от количества или значимости исследуемых.

– Во время заключительного, самого крупного сражения Офидианского Усмирения Магистру Войны удалось захватить на Дольсене тридцать три псайкера‑еретика уровня альфа и выше, – сказал Роркен, показывая мне информационный планшет. Гриф секретности на планшете был настолько высоким, что даже на меня это произвело впечатление. – Они были обучены каким‑то образом управлять и повелевать призванными ими грязными порождениями варпа и составляли основу обороны высшего командования врага.

– Как их удалось захватить? Живьём, я имею в виду?

Это было удивительно. Нетренированные псайкеры сами по себе уже достаточно страшная сила. Их сознание всегда несёт ужасающий потенциал, способный открыть ворота в Имматериум и позволить демонам хлынуть в нашу вселенную. Но эти… эти одержимые так или иначе научились (или были обучены) фокусировать свои дарованные варпом таланты, удерживать в себе демонов и использовать их омерзительную силу. У меня закружилась голова при мысли, какую опасность они представляли, причём представляли до сих пор, даже пребывая в качестве наших пленников.

Роркен показал на планшет в моих руках:

– Ты найдёшь там краткое описание инцидента, оно присоединено к главному списку. Короче говоря, это было везение, везение и удивительная отвага Адептус Астартес, действовавших в союзе с инквизиторами Хелданом, Лико и Воком.

– Вок… Коммодус Вок?

– Я совсем забыл, вы же старые друзья, верно? Он был привлечён к делу Гло на Гудрун, прямо перед Расколом.

– «Старые друзья» не совсем верное выражение. Мы работали вместе. Добились взаимного уважения. Я нечасто его видел с тех пор. Поражаюсь, что этот старый пёс все ещё жив.

– Жив, несмотря на прогнозы нескольких поколений медицинских экспертов. И все ещё полон сил. Совершить такое в столь преклонные годы…

Я кивнул. Даже беглый просмотр отчёта об инциденте позволял предположить акт практически мифической доблести. Вок по‑прежнему служил Императору, как и раньше прикладывая усилия вне всякого разумного ожидания.

– С Хелданом мы тоже знакомы. Он был учеником Вока. Так что, он наконец тоже добился инквизиторского чина?

– Уже шестьдесят лет как… Эйзенхорн, ты, похоже, ведёшь уединённую жизнь?

– Если подразумевается, что я не слежу за появлением, избранием и делами других инквизиторов, сэр, то да. Я сосредоточен на своей работе и нуждах своих сотрудников.

Он улыбнулся так, словно отпускал мне грехи. По правде говоря, моё поведение не было таким уж необычным. Как я уже говорил, все в Инквизиции держатся особняком. Мы независимы и мало интересуемся делами наших коллег. Я заметил ещё одно различие между мной и Роркеном. Как бы ни был высок мой ранг, я все ещё оставался «полевым агентом», рабочим, преуспевающим учеником, который мог отправиться к далёким пределам Мутных Звёзд на многие месяцы или даже годы в любой момент. А Роркена чин Магистра привязывал к дворцу, запутывал в интригах правящих кругов Империума в целом и Инквизиции в частности.

Коммодус Вок запомнился мне как старая ядовитая гадина, но стойкий союзник. Во времена дела о Некротеке, полагая, что находится на смертном одре, он просил меня оказать поддержку его ученику Хелдану. Я пообещал ему это, но, поскольку Вок остался в живых, мне не пришлось исполнять обещание. Коммодус был рядом, когда Хелдан получил свою инсигнию.

Хелдан… Он мне никогда не нравился.

Лико, третьего члена великолепного трио, я никогда не встречал, но знал о его репутации инквизитора, чья звезда восходит довольно быстро. Их потрясающее достижение на Дольсене должно было значительно повлиять на их карьеру.

Я пролистал список инквизиторов, вызванных, чтобы сформировать кворум, список, который включал и моё имя. Всего шестьдесят человек. Среди них Титус Эндор. Также в нём значились Осма и Безье. Некоторые из имён, вроде Шонгарда, Хенда и Рейкера, принадлежали людям, с которыми у меня не возникало желания даже просто находиться в одном помещении. Других же, например Эндора, а также Шило, Дефайя и Кувье, мне было бы приятно увидеть снова.

Некоторые имена мне были лишь смутно знакомы или неизвестны вовсе; другие принадлежали именитым или обесчестившим себя инквизиторам, о которых я знал только понаслышке. На этот конгресс собирались сотрудники со всего сектора.

– Но моё включение в этот список… – начал я.

– Ничего удивительного. Ты заслуженный и уважаемый член нашей организации.

– Благодарю, сэр. Но мне интересно, Вок сам запросил меня?

– Он собирался это сделать, – сказал мне Роркен, – но тебя уже вписали.

– Кто?

– Инквизитор Осма, – ответил он.