Девяностые. Зайдя в кабинет отца за бумагой для рисования, я вижу приоткрытый ящик стола

Мне одиннадцать лет.

Зайдя в кабинет отца за бумагой для рисования, я вижу приоткрытый ящик стола. Любопытство берет верх над здравым смыслом и страхом – нам, детям, категорически запрещено трогать вещи в папином кабинете. Открываю и вижу на дне небольшой черный пистолет. Вынимаю осторожно, дрожа от восторга и ужаса, глажу, нюхаю. Интересно, а вот это зачем? Случайно засылаю патрон в патронник. Смотрю на себя в зеркало – ух ты, я настоящая шпионка… Строю многозначительные мины, призванные обозначить мое шпионское нутро. Целюсь в стоящую на шкафу вазу. Внезапно на пороге возникает отец. Мой палец на курке вздрагивает, раздается выстрел. Меня, худую и маленькую, отдачей отбрасывает назад. Я не удерживаюсь, падаю на пол, ударяюсь затылком о подлокотник кресла. Морщась от боли, встаю, инстинктивно прячу пистолет за спину. Зачем – все ведь и так очевидно… Отец с бледным лицом и посеревшими губами приближается ко мне, обнимает и отбирает пистолет. На полу за его спиной – осколки старинной китайской вазы, подаренной друзьями‑приятелями.

– Александра… никогда… Слышишь? Никогда больше! Не смей! Входить! Сюда! Без спроса! – отчеканивает он.

Оттолкнув меня, отец достает из кармана пиджака пузырек с таблетками и сует одну под язык – в последнее время у него плохо с сердцем, я слышала, как это сказал врач домработнице Гале.

Мне стыдно и больно. Я огорчила папу…

Любовь к оружию отец привил мне сам. Однажды позвал покататься, и я с готовностью согласилась – любила такие прогулки вдвоем. Охрана не считалась – они никогда не мозолили нам глаза, а потому можно было считать эти вояжи свободными. Мы бродили то по старой части города, то где‑нибудь в лесу, и папа, заложив руки за спину, что‑нибудь рассказывал. Но в тот день мы поехали на заброшенный песчаный карьер, долго скользили вниз, на самое дно котлована, держась за руки и посмеиваясь над собственной неуклюжестью. Я повернулась назад и ахнула:

– Пап, да как же мы обратно‑то?! Там же метров сто вверх!

– Ну, не сто, конечно, но высоковато, – согласился отец. – Не бойся, Кнопка, выберемся. Смотри, что у меня есть.

Из кармана куртки неожиданно появился небольшой пистолет.

– Настоящий?! – снова ахнула я – ей‑богу, сегодня день сюрпризов.

– А ты думала, я игрушечный тебе дам?

У меня начали дрожать руки от возбуждения – надо же, настоящий пистолет, из которого стреляют! И папа вот так запросто дает его мне подержать… Интересно, а выстрелить позволит? Я подняла глаза и умоляюще заглянула в лицо отца. Тот с одобрением хмыкнул и кивнул:

– Сейчас попробуем.

Он кивнул водителю Глебу, и тот вынул из висевшей на его плече сумки штук пять пустых бутылок, аккуратно расставил на валявшемся бревне и отошел в сторону.

– Ну‑ка, вставай вот так… – Отец легким движением носка ботинка заставил меня поставить ноги на ширину плеч, обе руки мои сложил на рукояти пистолета, а указательный палец правой положил на курок. – Держишь? – Я кивнула, чувствуя на затылке дыхание отца. – Теперь целься. Смотри, будет отдача, можешь упасть. Я подстрахую, но будь готова.

Я от волнения облизывала губы, но взяла себя в руки и прицелилась в крайнюю правую бутылку.

– Готова? – спросил папа, и я снова кивнула – говорить от избытка эмоций не могла. – Хорошо. Спускай курок.

Я что было сил утопила курок, что‑то оглушительно бабахнуло, и меня, как бревном, откинуло назад, на папу. Он рассмеялся, забрал пистолет:

– Ну ничего, для первого раза главное не испугаться. – И, отстранив меня, сам методично расстрелял бутылки. – Ничего‑ничего, Кнопка, научишься.

– Дай еще! – потребовала я, уязвленная неудачей.

Отец внимательно посмотрел на меня, но пистолет протянул и встал сзади.

– Отойди, я сама! – потребовала я, удивив его.

Папа хмыкнул, но отошел и велел Глебу поставить еще несколько бутылок.

Я сделала два выстрела, всякий раз с трудом удерживаясь на ногах при отдаче. Не попала ни разу, патроны закончились. Я закусила губу от досады и стыда – не смогла! Папа увидел, что я завелась не на шутку, забрал пистолет и вставил новую обойму:

– Упертая ты, Кнопка. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

В конечном итоге мне удалось разбить одну бутылку, и это было встречено бурными аплодисментами водителя, охранника и отца. Я чувствовала такую дрожь в теле, что, казалось, даже идти не смогу. Но показать слабость отцу – ни за что! Я карабкалась вслед за ним вверх по песчаному обрыву и отказывалась от предложенной руки. Я сама! Сама!

Уже сидя в машине, я услышала, как Глеб говорит папе:

– Жалко, что девчонка, Ефим Иосифович. Далеко пошла бы, будь мужиком.

– Она и девкой далеко пойдет, – отозвался отец, думая о чем‑то, и его лицо вдруг стало печальным. – Вот ведь как обернулось – родные сыновья… – Но, переведя взгляд на дверку машины, он увидел в окне мое заинтересованное лицо и осекся: – Лады, поехали домой, дела ждут.

С тех пор повелось – каждый выходной мы ездили на карьер, и я училась стрелять. Выходило все лучше и лучше, а вскоре я уже довольно легко выбивала пять из пяти. Папа гордился несказанно, даже захотел отдать меня в секцию пулевой стрельбы, но там предложили подождать несколько лет. Тогда папа, разозленный отказом, попросил устроить мне просмотр, и слегка испуганный папиным грозным видом тренер согласился. Я страшно волновалась, а потому стреляла хуже, но все равно выбила восемьдесят из ста. Тренер был шокирован:

– Я впервые вижу, чтобы ребенок, да еще девочка, в таком возрасте… Глазам не верю…

В общем, меня взяли – и я за четыре года успела выполнить нормативы на второй взрослый разряд и выиграть множество различных соревнований. Папа выделил в стенном шкафу целую полку под мои кубки, медали и грамоты, страшно гордился успехами и по возможности старался приезжать на стенд во время соревнований. Я была ему очень благодарна за науку, которая очень пригодилась мне впоследствии…

Второй моей странной страстью стал байк. Так сложилось, что мне по какой‑то причине абсолютно не были интересны девичьи забавы вроде кукол, платьев и украшений‑макияжа. Видимо, отсутствие постоянного женского внимания – тетя Сара не в счет – сказалось. Не то чтобы я выросла мужиковатой или без вкуса, нет. Просто мне искренне неинтересно часами крутиться у зеркала, завивая волосы – да и к чему, когда мои собственные кудрявы от природы? Я собирала их в хвост на макушке, тщательно приглаживала и закручивала в шишку, чтобы казаться немного выше. Рост был единственной моей проблемой…

Зато я умела то, что моим сверстницам и не снилось. Обнаружив в гараже старенький мотоцикл «Урал», я загорелась желанием водить его – и освоила благодаря папиному водителю. Он же научил меня метать нож в доску. Когда папа узнал, откуда у меня синяки на коленях и содранные в кровь локти, он сперва разозлился, но потом махнул рукой и отправил меня в автошколу. Я получила права на вождение мотоцикла, а на семнадцать лет – отличнейший «Харлей Дэвидсон». Взамен папа потребовал определенных уступок, и мне пришлось согласиться. Я довольно быстро примкнула к большой группировке байкеров, где совсем скоро стала «своей». Мы носились по городу и загородной трассе, устраивали гонки с милицией – словом, развлекались как могли. Меня всегда провожали домой с эскортом – я единственная жила в загородном поселке, и байкеры чувствовали ответственность за меня, даже неотступно следовавшая за нами машина моей охраны не могла их заставить отказаться от «проводин».

А потом со мной случилось нечто. Я влюбилась. Это естественно для молодой девушки, лишенной проблем и забот – чем же еще забить голову, как не любовью? Одноклассники меня не интересовали, ребята из моей байкерской тусовки относились как к сестре, да и кто бы попробовал сказать дочери Фимы Клеща традиционную байкерскую фразу «села – дала»? Это уличных лохушек можно было разводить на быстрый секс, а со мной, единственной в команде девушкой, обращались как с любимым байком – то есть холили, лелеяли и сдували пылинки. Кроме того, папины охранники сразу и весьма доходчиво объяснили ребятам: если вдруг со мной что‑то случится, они не будут разбираться, виноват ли мокрый асфальт. Лица у Башки и Гамаюна были такие, что никто из байкеров не рискнул проверять, насколько слова соответствуют действительности. Я, конечно, устроила дома скандал с битьем посуды, но папа и бровью не повел.

– Хочешь кататься с ними – ради бога. Но я должен знать, кто тебя окружает. А будешь выступать – заберу ключи от мотоцикла.

Вот так – коротко и ясно. И ведь забрал бы… Пришлось подчиниться.

…Я впервые увидела его рядом с отцом, когда мне было семнадцать. Я заканчивала школу, усиленно готовилась к экзаменам и к поступлению в институт. Отец никак не комментировал выбор профессии, только молча положил однажды на стол, за которым я делала уроки, пачку денег и сказал:

– Вот… репетиторы нужны, или как их там называют? Учись.

Я кивнула. Репетиторы были нужны…

Собственно, как раз в тот день, когда я впервые собралась на другой конец города к биологу, в нашем загородном доме, куда мы переехали всего год назад, появился ОН. Я по привычке забежала в кабинет отца, чтобы сказать, мол, уезжаю. Папа был не один. За большим столом спиной ко мне сидел широкоплечий мужчина в кожаной куртке, таких же брюках и высоких ботинках на шнуровке. Голова выбрита наголо, на самой макушке оставлен пучок волос, сплетенных в тонкую косу, достававшую до лопаток. Кроме того, голову наискосок слева направо опоясывала черная кожаная лента. Вид слегка экзотический, но я не особенно удивилась – вокруг моего папы часто толклись люди весьма странной наружности, и появление очередного не поразило.

– Что тебе? – спросил отец, оторвавшись от каких‑то бумаг, которые просматривал, сдвинув на кончик носа очки в золотой оправе.

– Я поехала в Локтево, к репетитору.

– Хорошо. Потом сразу домой.

– Локтево – не самый лучший район для одиноких вояжей, – хрипловато отреагировал папин гость и повернулся ко мне.

Я почувствовала себя мухой, попавшей всеми лапками в патоку: хочется уйти, а ни сил, ни возможности – увязла. На меня смотрел единственный глаз – но такой ясный и проницательный, что отсутствие второго не было заметно. Левого у мужчины не было, а вся щека напоминала смятый лист красной бумаги.

Date: 2015-09-02; view: 359; Нарушение авторских прав