Глава 50. История Рэйчел

Кермит, Техас, 1965 год

Она обнаружила стебелек в марте, когда ветры в Западном Техасе еще несли песок на своих крыльях, а дни походили на желтые внутренности баклажана. Она рассматривала его, сидя в своей излюбленной позе на корточках, чем и заслужила прозвище, которым наградил ее отец. Стебелек разительно отличался от жестких колючих сорняков, которые каким‑то образом умудрялись не только выжить, но и зацвести. Светло‑зеленый и нежный, он покорил ее воображение, так что она думала о нем, не переставая, во время ужина и потом, когда мыла посуду и делала уроки. А перед тем, как лечь спать, Рэйчел вышла во двор и укрыла стебелек от мороза. На следующий день, едва примчавшись домой из школы, она поспешила окружить его оградой из камней, чтобы уберечь от неосторожных мусорщиков и смертельно опасной газонокосилки отца.

– Что это там у тебя, Зайчонок?

– Не знаю, папочка, но я буду ухаживать за ним, пока он не вырастет.

– Может... тебе лучше завести щенка или котенка? – предложил он, и она расслышала незнакомые нотки в его голосе.

– Нет, папочка, мне нравятся домашние любимцы, которые растут из земли.

Это оказалась вьющаяся лоза, которая сумела пробраться через камни и породить темно‑зеленую мускатную тыкву. Отец объяснил дочери, что лоза выросла из семечка, которое выпало из мусорного мешка на этом самом месте. К тому времени, как она должна была зацвести, Рэйчел услышала, как отец сказал матери:

– Не удивляйся, если у нас появится маленький фермер.

– Лишь бы только она не выращивала хлопок, – отозвалась мать.

Как‑то субботним утром, вскоре после того, как родился маленький братик, мать взяла ее с собой в «Вулвортс», чтобы купить «что‑нибудь необычное, но без особой причины, просто так». Рэйчел не колебалась в выборе. Она знала, чего ей хочется больше всего, и разыскала полку с семенами в отделе скобяных товаров. Когда к ней присоединилась мать, она уже держала в руках пять пакетиков, чьи блестящие обертки обещали вырастить продукты высшего качества.

Она думала, что мать будет довольна. Вся покупка обошлась ей в пятьдесят центов. Но мать лишь поджала губы и нахмурилась.

– И что ты собираешься с ними делать?

– Посажу сад, мама.

– Ты ничего не знаешь о том, как нужно разбивать сад.

–Я научусь.

Когда Рэйчел вернулась домой и показала свои покупки отцу, мать заметила:

– Ладно, Уильям, пусть Рэйчел попробует сама вырастить сад. Не надо ей помогать. Если все будет хорошо, вся слава достанется ей.

Как и неудача, прочла Рэйчел в многозначительном взгляде, который Элис бросила на мужа. Она не могла понять, чем вызвала неудовольствие матери.

Но у нее все получилось. Она внимательно прочла инструкции на пакетиках и указания в книгах по садоводству, которые взяла в библиотеке, и скрупулезно выполнила их до последней запятой. Каждый день после школы она мотыжила землю и вырывала корни бермудской травы на пятачке размером десять на десять шагов позади дома, а потом поливала его горячей водой из ведра, чтобы убить личинок жуков и круглых червей. Чтобы удобрить землю, она таскала навоз из соседского курятника и носила ведрами песок, собранный в канаве за дорогой, вдоль которой выстроились дома, а потом перемешивала их с почвой, чтобы нейтрализовать известняк и другие растворимые соли натрия. Предварительно она обшарила гараж и территорию свалки, где собрала контейнеры, которые должны были стать кадками и горшками для ее будущих растений.

– Что это такое, ради всего святого? – взорвалась мать, обнаружив, что подоконники в ее комнате сплошь заставлены жестянками и картонками из‑под молока с обрезанным верхом.

– Я проращиваю семена для своего сада, – радостно пояснила Рэйчел, надеясь своим ответом разгладить непривычные морщинки, появившиеся между тонко выщипанных бровей матери. – Солнце светит через окно, прогревает почву и семена, и они вырастают в побеги.

Хмурое выражение никуда не исчезло.

– Когда будешь поливать их, смотри, не испачкай здесь все, Рэйчел, иначе это будет конец твоего великого проекта.

Следующей весной ее разросшийся сад ожидал оглушительный успех. Именно после этого отец решил взять ее с собой во второй раз в Хоубаткер летом 1966 года, когда закончилось детство и началась юность. Рэйчел на всю жизнь запомнила разговор, который случайно подслушала. Была середина июня, и после ужина она вышла во двор, чтобы полить свои растения из шланга, присоединенного к крану под окном кухни. Поскольку кондиционер сломался, окно было открыто. Девочка ясно расслышала, как мать гневно воскликнула:

– Что ты хочешь доказать, Уильям, взяв Рэйчел с собой в Хоубаткер? Что она принадлежит клану Толиверов, выращивающих хлопок? Что ее интерес к помидорам и гибискусу объясняется наследственностью?

– Почему нет? – возразил Уильям. – Предположим, просто предположим, что Рэйчел ‑ вторая Мэри Толивер. Предположим, у нее есть задатки для того, чтобы управлять Сомерсетом после смерти тети Мэри. Это ведь означает, что плантация может остаться в семье. Ее не нужно будет продавать.

До слуха Рэйчел донесся лязг металлического половника, полетевшего в кухонную раковину.

–Уильям Толивер, ты спятил? Деньги, вырученные от продажи фермы, позволят нам купить дом получше. Они обеспечат нам достойную старость. Они позволят нам посмотреть мир и купить тебе автоприцеп «Эрстрим», о котором ты мечтаешь. Они дадут тебе возможность не стоять за прилавком.

– Элис... – Уильям вздохнул. – Если в жилах Рэйчел и впрямь течет кровь Толиверов, я не могу продать то, что принадлежит ей по праву рождения, ‑ то, что из поколения в поколение передавалось от одного Толивера к другому.

– А что будет с Джимми, хотела бы я знать? – У Элис дрогнул голос. – Как насчет того, что принадлежит ему по праву рождения?

– Тут уж решать тете Мэри, – заявил Уильям, давая понять, что разговор окончен. – Ради Бога, Элис, это всего лишь поездка в гости. Может быть, Рэйчел перерастет свой интерес. Ей всего десять. И на следующий год она будет интересоваться мальчиками, музыкой или Бог знает чем еще.

– У Рэйчел никогда не было девчоночьих интересов.

Рэйчел услышала, как решительно скрипнул отодвигаемый от стола стул.

–Я возьму ее с собой, Элис. Так будет правильно. Если у девочки есть призвание, я не стану мешать ей. Нужно дать ей шанс найти себя. И я собираюсь предоставить ей его.

– Ты просто хочешь облегчить свою совесть, вот что я тебе скажу. Отдавая Рэйчел своей тетке, ты собираешься возместить ей то, что она потеряла, когда ты сбежал от нее много лет назад.

– Тетя Мэри уже простила меня за это, – возразил Уильям, и маленькой нечаянной лазутчице под окном показалось, что он уязвлен до глубины души.

– Если ты отвезешь Рэйчел в Хоубаткер, то совершишь ошибку, о которой мы все пожалеем, Уильям Толивер. Попомни мои слова.

И в тот месяц, одетая в точности, как ее двоюродная бабушка, в слаксы цвета хаки, спортивную куртку и соломенную шляпку из универсального магазина ДюМонтов, Рэйчел не пропустила ни одного дня, сопровождая Мэри на плантацию, ставшую яблоком раздора для ее родителей. Еще никогда ее глазам не представало столь захватывающее зрелище, как бесконечные ряды зеленых растений, убегающие к горизонту. В глубине души у девочки вдруг проснулось какое‑то доселе незнакомое ей чувство.

– И все это ваше, тетя Мэри?

– Мое и тех, кто был до меня, тех, кто отвоевал эту землю у леса.

– А кем они были?

– Толиверами, нашими предками, твоими и моими.

– И моими тоже?

– Да, дитя мое. Ты тоже Толивер.

– И это объясняет, почему я люблю выращивать разные растения?

– Очевидно.

Короткий ответ тети Мэри пролил свет на причину, по которой ее отец заранее готовился к этому визиту.

– Ты ‑ настоящая Толивер, маленькая моя, Толивер до мозга костей. Не такая, как Джимми, или я, или мой отец. Мы все носим это имя, но только в твоих жилах и в жилах тети Мэри течет настоящая кровь Толиверов.

– Что это значит?

– Это значит, что ты и тетя Мэри унаследовали некое фамильное свойство характера, силу, характерную для всех Толиверов с той поры, как они основали Хоубаткер и создали Сомерсет.

– Сомерсет?

– Хлопковую плантацию. Последнюю в своем роде в Восточном Техасе... Она немножко больше твоего садика. – Отец ласково улыбнулся ей. – Твоя двоюродная бабушка управляет ею с тех пор, как была еще совсем юной.

Поездка состоялась как раз в те три недели, когда цветет хлопок, и Рэйчел была вне себя от восторга при виде неземной красоты, окружавшей ее, когда они с Мэри ехали между цветущих рядов на двуколке, запряженной двумя кобылами, которую держали как раз для инспекционных поездок по полям. Мэри объяснила, что через три дня каждый цветок осыплется, превращаясь из кремово‑белого в нежно‑розовый, а потом и в темно‑красный. Она даже научила Рэйчел смешной считалочке о короткой жизни цветка хлопка, которую сама услышала еще в далеком детстве:

...Первый день – белый, второй – красный,

А на третий от рождения я уже мертвый.

Мэри объяснила ей, как развивается хлопчатник... и как раскрываются его чудеса. Чрез пять или шесть недель после того, как куст вылезает из земли, на нем появляются первые почки, которые затем превращаются в цветы. Цветы опадают, оставляя после себя маленький стручок с семенами, который называется коробочкой. В каждой коробочке содержится примерно тридцать семян и до полумиллиона волокон хлопка. Значение имеют как раз эти волокна, белое вещество, которое вырывается из коробочки на волю, когда та созревает и раскрывается. Стоимость хлопка определяется длиной этих волокон, их цветом и текстурой, а также количеством мусора, который остается в белых головках. Чем длиннее волокна, тем дороже хлопок.

Рэйчел жадно впитывала знания, которыми щедро делилась с ней тетка Мэри, без особого труда объясняя внучатой племяннице самые сложные премудрости. Тем не менее она была явно поражена тем, что интерес Рэйчел к растениеводству не угасал, так что через две недели кожа Рэйчел, изначально смуглая, как у всех Толиверов, превратилась в живое свидетельство того, что девочка не отставала от своей двоюродной бабушки, работая вместе с ней под палящим солнцем.

– Твой отец говорил мне, что ты намерена стать фермером, когда вырастешь, – обронила тетя Мэри, когда они пили в обеденный перерыв лимонад на крыльце дома, известного под названием «особняк Ледбеттера». Двоюродная бабушка использовала его в качестве конторы, но дом был достаточно мил и опрятен, чтобы жить в нем. – Почему? – поинтересовалась она. – Земледелие ‑ самая тяжелая и зачастую самая неблагодарная работа в мире, когда приложенные тобой усилия не окупаются. Что ты нашла такого привлекательного в том, что твои руки и одежда постоянно перепачканы грязью?

Рэйчел вспомнила Билли Сетона с соседней улицы, который, как все говорили, родился с бейсбольной перчаткой на руке. Так что вряд ли стоило удивляться тому, что он стал играть за команду «Нью‑Йорк янкиз», чем страшно гордились обитатели Кермита.

«Рожден для игры», – говорили про него, и похожее чувство сама она испытывала к земледелию. Рэйчел не могла представить себе, что у нее не было бы сада. Не существовало на земле другого места, в котором она чувствовала бы себя такой счастливой. И она ничуть не возражала против того, чтобы запачкать руки и одежду. Ей нравилось ощущать плодородную влажную землю, видеть небо над головой, чувствовать, как свежий ветер перебирает ее волосы, но больше всего на свете она обожала вид зеленых ростков, пробивающихся к солнцу. С этим чувством не могло сравниться ничто. Даже магия рождественского утра.

– Знаете, тетя Мэри, полагаю, я рождена быть фермером.

На изящно очерченных губах тетки заиграла легкая улыбка.

– Вот как?

Когда приехал отец, Рэйчел заявила ему:

– Все было просто замечательно, папочка, – и с надеждой взглянула на двоюродную бабку. – До следующего лета, тетя Мэри? До августа ‑ и до сбора урожая?

Мэри рассмеялась, обменявшись взглядами с Уильямом.

– До августа, – согласилась она.

Date: 2015-09-02; view: 251; Нарушение авторских прав