Анхель де Куатьэ 3 page

В какой-то момент мне захотелось соврать, что, мол, да, я богат, очень. И уж так устал от своего богатства, что прямо сил нет. Прячусь за старыми джинсами и штопаной рубахой. Но врать отчаянно не хотелось.

— Нет, я не богат. Совсем, — сухо ответил я и сделал шаг назад, чтобы вернуться на свое место. Если бы я мог, то провалился бы сейчас сквозь землю!

— Ой, куда же вы! — воскликнула Аглая. — Я вас обидела! Господи, простите меня! Какая же я дура! Я совсем не хотела вас обидеть. Я просто боялась, что вы окажетесь толстосумом, который будет думать, что ему все позволено. Сразу начнет приставать...

— Вы серьезно? — я не верил своим ушам; никак не ожидал такого поворота.

— Ну конечно! Знаете, простые, нормальные парни — они люди. Они настоящие, понимаете? А эти субъекты, разбогатевшие ни на чем, они ужасны! Я так устала от этого... Если бы вы только знали, — и она закрыла лицо руками.

Сердце мое сжалось. Я подумал, как же ей, наверное, тяжело быть такой красивой. Как она устала, что ее воспринимают исключительно как вещь, что в ней не видят человека. Уже через секунду она плакала на моем плече, а я успокаивал ее, как мог.

Пока Агван спал, Аглая поведала мне свою историю. Рассказала о своих детских горестях — она хотела заниматься на фортепьяно, а мать отдала ее в секцию спортивной гимнастики, где за высокий рост Аглаю прозывали «дылдой». С болью она вспоминала о своей работе в модельном бизнесе — девушка пережила там множество унижений. Потом зашла речь о любви. Аглая влюбилась в человека, который относился к ней как к вещи. Еще она рассказала, что стала учиться на психолога и как многое благодаря этому поняла.

Я слушал ее, качал головой и сочувствовал. Аглая продолжала и продолжала рассказывать. Оказалось, что в Улан-Удэ она едет не просто так, а за родителями жениха. В начале девяностых он перебрался в Москву, сделал себе состояние, стал богатым и могущественным человеком. Родители не захотели к нему переезжать, но к свадьбе их нужно было привезти. Вот Аглая и вылетела в Улан-Удэ.

Потом она рассказала и о своем женихе. Уже больше года назад Аглая поняла, что не любит его. Но... Жизнь устроена, и надо принимать решение, поэтому она согласилась выйти за него замуж. Этого очень хочет ее мать, и Аглая чувствует, что ее просто продают. Женщине очень тяжело в нашем обществе — ей приходится мириться с тем положением, которое навязывают ей обстоятельства.

Через четыре часа полета командир самолета вдруг снова обратился к пассажирам. Над Улан-Удэ грозовой фронт, поэтому мы сделаем незапланированную посадку в Красноярске. Сколько продлится эта остановка — неизвестно, может быть, что и несколько дней.

— Боже мой, это же знак! — воскликнула Аглая. — Я не должна ехать! Я знала это!

— Почему? — удивился я.

— Мне не нужно выходить замуж за этого человека. Я ведь не люблю его! Он не понимает меня, а я для него — просто игрушка. Сейчас я поговорила с тобой и поняла это. Вот ты меня выслушал, ты понял мои чувства. Первый раз в моей жизни такое! Я почувствовала себя счастливой. Скажи, ты бы мог полюбить меня?

Я растерялся. Это ведь счастье — любить такую женщину, заботиться о ней, делить с ней свои успехи и тяготы жизни, радости и печали. Но ведь я ей совсем не пара... Сердце заколотилось у меня в груди как сумасшедшее.

— Мог, — ответил я неожиданно для самого себя.

— И ты любил бы меня всю жизнь? Никогда бы не предал? Никогда бы не сказал, что я глупая или вздорная?

— Да что ты, никогда!

— И никогда не бросишь меня, не оставишь?

— Никогда!

— И никогда не станешь попрекать меня? — слезы выступили на ее изумрудных глазах,

— Да в чем?! Никогда! Никогда! — повторял я.

— Данилушка... — она обвила меня руками, прижалась и поцеловала в губы. — Я об этом даже во снах мечтать не могла! Господи, какое счастье! — шептала она.

А я видел ее глаза — глубокие, ясные. Чувствовал ее нежные губы. Обнимал ее тело, такое хрупкое и такое трепетное. Вдыхал ее тонкий, цветочный запах. Чувства переполняли меня, и словно бы какой-то свет пошел у меня изнутри. Неужели же это правда? Неужели правда?!

— Внимание, дамы и господа, застегните, пожалуйста, пристяжные ремни и подтяните их по размеру. Наш самолет начинает снижение для незапланированной посадки в аэропорту Красноярска, — сообщили по селекторной связи.

Самолет приземлился, и туг я вспомнил об Агване. Обернулся и прямо-таки столкнулся с ним взглядами. Он смотрел на меня испуганно, вжавшись всем телом в кресло, не переводя дыхания.

— Чего испугался? Приземлились мы. В Улан-Удэ нелетная погода. Не судьба, брат! — сказал я, чувствуя новые и новые приливы беспечной радости влюбленного человека.

Агван ничего не ответил, и испуг его никуда не делся.

Подъезжая к аэропорту, Аглая обняла меня и спросила:

— Данила, а зачем ты едешь в Улан-Удэ?

— Да есть одно дело, — нехотя ответил я.

— Данила, давай улетим в Питер! Брось все, как я бросаю. А я ведь все брошу ради тебя! Все!

— Аглая, милая моя, да ты же совсем меня не знаешь! Может, я и не такой вовсе, каким кажусь? Да и беден я, как церковная мышь.

— Данилушка, солнце мое! Я же прямо в душу тебе смотрю. Я все вижу — ты тот, о котором я всю жизнь мечтала. Ждала тебя и уж разуверилась, что дождусь. А тут нашла, настоящего! Полюбила я тебя, Данила. Сил моих нет, как полюбила! Давай сбежим, давай улетим в Питер! Вдвоем...

— Данила едет в Улан-Удэ, — тихо и строго сказал Агван.

— Мальчик, Данила едет куда мы решим, — оборвала его Аглая — Данила, поедем! Мне нельзя в Улан-Удэ, там меня служба безопасности встречать будет. Жених с меня глаз не сводит. Нельзя мне в Улан-Удэ. Давай убежим!

— Аглая, но...

— Зачем это «но», Данила? Разве любовь — это не главное в жизни? Разве не дорога я тебе? Разве не обещал ты, что никогда меня не оставишь? Данила, защити меня!

— Данила едет в Улан-Удэ, — повторил Агван, и металлические нотки зазвучали в его детском голосе.

— Да что ты заладил! — вспылила Аглая. — Данила, неужели же ты меня обманешь — вот так, сразу? Я не верю! Я знаю, что ты меня любишь, любишь по-настоящему. Я это сердцем чувствую! Данила, давай вернемся в Питер!

Тут Агван стиснул челюсти, слезы выступили на его узких карих глазах, и он буквально закричал на весь автобус:

— Нет! У него важное дело! Он едет в Улан-Удэ!

Двери автобуса распахнулись, все двинулись к выходу.

— Агван, что ты себе позволяешь?! Почему ты кричишь на Аглаю? Это наше-с ней дело. Как мы решим, так и будет! — сказал я жестко и даже жестоко.

— Данила, ты не можешь... Данила, ты должен ехать... — забормотал Агван.

— Да куда ехать-то?! Приехали уже. Все! Здрасьте! Сколько мы тут валандаться будем? День, два, три? Грозовой фронт над Улан-Удэ! Не хотят нас там видеть! Так что если тебе надо, ты и дожидайся. А мы... — тут я на секунду задумался, посмотрел в глаза Аглаи и продолжил: — Сядем сейчас на самолет и полетим обратно.

— Милый, дорогой, Данилушка, как я рада! Господи, как я рада! — Аглая обняла меня, и наши губы снова встретились.

Через пять минут мы уже были в зале ожидания.

— Дай мне свой паспорт, — сказала Аглая, — я пойду, куплю нам с тобой билеты до Петербурга.

Я отдал ей паспорт. Она улыбнулась мне своей удивительной улыбкой и тут же растворилась в толпе.

Данила, — маленький монах смотрел мне прямо в глаза, — это Мара.

— Что?! Какой Мара? Ты что, совсем?! Того — ку-ку?! С дуба рухнул?!

— Говорил ли тебе мой Учитель, что Мара будет искушать тебя? — прошептал Агван.

— Ну и что с того? Аглая тут при чем? Какой, к черту, Мара?! Она хорошая, я полюбил ее с первого взгляда. Понимаешь ты — я полюбил! Господи, да что ты вообще можешь в этом понять?!

— Мара хочет остановить тебя. И потому все средства хороши. Я не знаю, плохой она человек или хороший. Это не имеет значения. Я не знаю, любишь ты ее или только кажется тебе, что ты любишь. Это не имеет значения. Мара указывает тебе обратный путь — вот что важно!

— Слушай, это какая-то ерунда! Я встретил девушку, она замечательная. Мы словно бы с ней сто лет знакомы. Неужели же ты думаешь, что я вот так возьму и откажусь от нее из-за бредней полоумных монахов? Ты вообще видел, какая она?!

— Данила, ничто не имеет значения. Ты должен ехать дальше, — Агван и не думал сдаваться.

— Да что ты о себе возомнил? Все, мы закончили этот разговор! — заорал я.

— Мальчики, что мы ссоримся? — послышался сзади игривый голос Аглаи. — А я билеты нам с тобой купила. На... — она протянула мне билет до Питера и паспорт.

Но едва я ухватился за них, как Агван сжал вдруг мою руку и, закрыв глаза, что-то быстро забормотал:

— Ом Ман Падме Хум...

И в одно мгновение все вокруг меня переменилось. Я словно бы летел, падал в какую-то трубу, уши заложило от ужасного свиста, в глазах рябило от мигающей, словно бы неоновой иллюминации.

— А-а-а! Где я?!

— Слушай меня, Данила, — раздался откуда-то сверху голос Агвана. — У тебя всегда есть выбор. Выбор есть всегда. Но никто не знает последствий своего выбора. В этом причина ошибок. Тысячи людей во всех частях света молятся сейчас о твоем выборе. Вот почему один раз тебе дозволено нарушить Закон и узнать последствия своего выбора. Один раз...

— Что со мной?! О чем ты говоришь?! — кричал я.

— Ты увидишь сейчас свое будущее. Это последствие твоего решения...

В этот миг мое падение приостановилось, я оказался в неизвестном мне месте. Все объекты вокруг выглядели, словно бы нарисованные в компьютерной программе. Я увидел себя и рядом Аглаю.

Мы, как мне показалось, только что поженились. На ней было белое платье, на мне — костюм.

Вдруг появилась огромная машина, из нее вышел человек. Он ругался на Аглаю, а потом затолкал ее в свой автомобиль. Она не сопротивлялась. Меня стали бить какие-то люди. Били жестоко, с удовольствием. Еще через секунду я увидел, как ругаюсь с Аглаей на пороге богатого особняка. Она мне отказывает, я настаиваю, хватаю ее за руку и увожу. Мужчина что-то ехидно кричит нам в след.

— Что это, Агван?! — я не мог понять, что происходит, не верил своим глазам.

— Ты женишься на Аглае. Но она никогда не забудет своего прежнего жениха. И он ее не забудет. Она станет уходить от тебя к нему и от него — к тебе. Ты беден, он богат, а она — человек. Думай сам...

Далее — махонькая, обшарпанная квартирка. Аглая постарела, я вижу ее в фартуке на замызганной кухне. Она стала в два раза толще, ее поседевшие волосы небрежно убраны назад. Вокруг бегают дети — мальчик и девочка. Аглая ругается на меня, тычет на детей пальцем и уходит, хлопая дверью. Ее лицо искажено судорогой, в ней все — ненависть, презрение, отчаяние, злость. Я отхлебываю из горла бутылки с прозрачной жидкостью и что-то ору ей вслед.

Вдруг вокруг меня снова все меняется — «переход на другой уровень». Я стою на улице неизвестного города, вокруг чудовищный урбанистический пейзаж. Дыхание сводит от едкого запаха прогорклой гари и гниения. Кругом грязь, странные люди, разбитые и сожженные автомобили. Начинается перестрелка. Пока один магазин грабят, в другом продолжается торговля. Видимо, это обычная ситуация для этих мест. На углу другая потасовка, женщины бьют немощного старика.

— Господи, что это?! кричу я, чувствуя, как мертвецкий холод бежит по моей спине.

— А это мир, в котором тебе предстоит жить. Правда, это не весь мир, только его половина. Это «низший» из двух миров, здесь царствует насилие: сильный выживает за счет слабого, а слабый — за счет того, кто еще слабее. У этих людей не осталось ничего святого, они влачат жалкое существование, уничтожая друг друга. Наркотики здесь доступнее хлеба, дети с малолетства держат в руках оружие, а болезни похожи на средневековые эпидемии. Эти люди знают, что живут в Аду. Вот почему они живут по законам Ада.

Есть еще и второй мир, «верхний», куда тебе не попасть. Новый Рай огорожен высокими стенами, там живет высшая каста. Она сосредоточила в своих руках все богатства мира, утопает в роскоши и тешит себя холодным цинизмом. Человек не оправдал надежд гуманизма, высшая каста покровительствует только тем, кто полезен. Она живет за счет технологий и защищается от низшей касты, которая предоставлена самой себе. Здесь побеждены болезни, но старость и немощь заставляет людей искать смерти. Смерть кажется им теперь благом.

— Это ужасно! — мне становится дурно, мне кажется, что сейчас я потеряю сознание.

— Дальше ты не можешь видеть, — останавливает меня голос Агвана. — Возможно, люди «низшего» мира погубят друг друга, и планета уподобится пепелищу. Может быть, они разрушат «верхний» мир, но тогда окончательно погибнет наша цивилизация. Это результат твоего выбора. Все зависит от твоего выбора, Данила. Выбор есть всегда.

Видение пропало. Я снова здесь — в аэропорту Красноярска. Аглая протягивает мне билет до Петербурга, а я держу его кончиками своих пальцев. Но холод все так же гуляет по моей спине, жуткая нервная дрожь сотрясает мои ставшие ватными ноги. Дыхание прервано комом, который стоит у меня поперек гортани. Голова раскалывается от боли и тяжести. Я сдерживаю подступающие, идущие изнутри рыдания.

— Спасибо, Аглая, — говорю я и беру из ее рук свой паспорт.

— Мы вылетаем через три часа, а пока можем пойти в ресторан. Мне сказали, что он на втором этаже.

— Аглая, я не могу сейчас лететь в Петербург, Возвращайся одна, я приеду через несколько дней...

— Что это значит?! — ее лицо исказила судорога. — Ты можешь вот так взять и единолично принять решение, которое касается нас обоих?!

— Аглая, мне действительно нужно сделать одно дело. Это очень важно, правда. Мы расстанемся ненадолго. Я приеду к тебе, и если ты меня действительно любишь...

— Важно не то, люблю ли я тебя, важно то, любишь ли ты меня!

— Я люблю тебя, Аглая. Я полюбил тебя с первого взгляда. Я прошу тебя только об одном одолжении — чуть-чуть подождать...

— Да пошел ты! — она швырнула в меня билетом, развернулась и зашагала прочь, печатая шаг шпильками туфель.

— Аглая! — я крикнул ей вслед, но она не остановилась.

Я сел в кресло и пару минут находился в состоянии полной прострации. Холодный пот прошиб меня, выступил на лбу. Несколько раз я порывался встать и броситься ее разыскивать. Но всякий раз останавливался, глядя на своего маленького спутника. После экскурсии, которую он мне устроил, Агван выглядел ужасно — лишившимся сил, выжатым, истощенным.

— Агван, — я тихо позвал его. — Я еду дальше. Слышишь? Не расстраивайся. Я еду дальше. Все будет хорошо. Прости меня.

Мальчик посмотрел на меня и тихо улыбнулся. Благодарность и понимание было в этой улыбке. На миг мне показалось, что он значительно старше меня — мудрее, опытнее. Не знаю, почему мне так показалось, но я чувствовал в этой детской еще душе неизвестную мне прежде, но восхищавшую меня теперь внутреннюю силу.

— Мой Учитель, — прошептал Агван, — говорил: «Не путай любовь и желание. Любовь — это солнце, желание — только вспышка». Желание ослепляет, а солнце дарит жизнь. Желающий готов на жертвы, а истинная любовь не знает жертв и не верит жертве — она одаряет. Любовь не отнимает у одного, чтобы дать другому. Любовь — это суть жизни. А свою жизнь не отдашь другому.

Данила, я еще мал, это правда, но послушай меня. Желание только кажется благом, но оно — опаляющее душу пламя, это пожар — слепой и жестокий. Если ты любишь тело — это только желание. Любовь — это отношение к человеку, а не к его телу. И тут тайна любви. Всю жизнь мы пытаемся найти самих себя. Это большой и непростой путь. Но насколько же сложнее найти внутренний свет в другом человеке!

Вот почему любовь не рождается сразу, сразу возникает только желание. Те, кто не могут отличить любовь от желания, обречены на страдание. Те, кто жертвуют, те — не любят. Тот, кто не нашел самого себя, еще не может любить.

Я слушал слова маленького монаха, и сердце мое замерло. Я понял вдруг, почему до сих пор я был так несчастен. Никто не говорил мне это раньше — бояться нужно не любви, а своего желания. Я всю жизнь боялся любить, но никогда не боялся своих желаний. Они ослепляли меня, и я падал в бездну. Почему я боялся любить? Для этого я ещё не нашел самого себя, «это большой и непростой путь».

— Данила, — у меня над головой снова прозвучал голос Аглаи.

— Что ты хочешь, Аглая? — отозвался я.

— Неужели же ты вот так возьмешь и бросишь меня? — удивление в ее голосе смешалось и с раздражением, и с недоверием.

— Аглая, оставь мне свой телефон. Если хочешь. Я позвоню сразу же, как приеду.

— Придурок! Ты форменный придурок! Кретин! Как я вас всех ненавижу! — она притопнула ножкой, разрыдалась и бросилась прочь.

Сначала я хотел встать и догнать ее. Но потом подумал — у нее ведь тоже есть выбор. Выбор есть всегда.

Мы шли по московским улицам к дому.

Данила ввел меня в маленькую однокомнатную квартиру-хрущевку,

которую снял на деньги вырученные от продажи своей питерской комнаты.

«Это странная история», — сказал он.

«Ты все делал правильно», — ответил ему я.

Данила улыбнулся и предложил мне скромный ужин.

Мы наскоро перекусили.

Он заварил чай, разлил его по кружкам и продолжил рассказывать...

В аэропорту объявили, что вылет нашего рейса откладывается на ближайшие двенадцать часов. Короче говоря, погода нелетная — отдыхайте, граждане!

— Мы должны идти, — сказал ученик Ламы.

— Ну куда мы пойдем, Агван? Погода нелетная. Поездом, что ли... — или куда-либо не хотелось категорически.

Это не имеет значения. Мы должны найти способ, — ответил Агван.

-Может, дождемся, когда начнут летать самолеты?

— Погода не наладится, пока мы не найдем способа добраться до места как-то иначе.

— Опять Мара не пущает? — я неловко пошутил.

— Это не имеет значения, — с обычной для себя серьезностью ответил Агван.

— Да что ты заладил! «Не имеет Значения», «не имеет значения»! Ерунда какая-то! — я рассердился.

— А что имеет значение?

— Твоя готовность, — ответил Агван, встал, вскинул на плечи котомку и пошел.

— А... Черт бы тебя побрал! — я встал с кресла, изображая недовольное ворчание. — Где вас таких находят еще... Непонятно.

— Не имеет значения! — маленький монах хитро улыбнулся.

Мы прошли по аэропорту и оказались рядом с VIP-зоной. Нас остановил веселый крупный мужчина средних лет. Он был просто одет, держал в руке какие-то бумаги и, казалось, заговорил с нами с одной; лишь целью — как-то скоротать время:

— Ребята, а вы куда собрались?

— Нам в Иркутск надо. До Улан-Удэ — никак, а мы опаздываем, — ответил Агван.

— И чего тут ищете — продолжил свой допрос незнакомец.

— Частникам погода не указ. Так, может, чей-то самолет полетит?

— Полетит, — ухмыльнулся мужчина. — А с кем можно переговорить?

— А со мной и переговорите, — предложил незнакомец.

— Нам очень надо в Иркутск. Важное дело, — Агван говорил с такой серьезностью, что я чуть было не рассмеялся.

— Что за дело-то?

— Я человека везу, ему надо до завтрашнего вечера в монастырь попасть.

— Да, важное дело, нечего сказать! — расхохотался наш собеседник.

— Важное, — серьезно ответил Агван. — Ну так поможете?

— А чего не помочь, помогу, — согласился вдруг мужчина.

Тут я решил вмешаться:

— А вы уполномочены решать такой вопрос? — спросил я.

— Отчего ж не уполномочен? Мой самолет. Кого хочу, того и вожу, — сказав это, незнакомец улыбнулся и подмигнул Агвану. — Вы, чувствуется, не местные.

— Нет, не местные, мы из Питера, — ответил я.

— Серьезно?! — он сделал вид, что ему это приятно слышать, мол, уважает. — А я-то думаю — чего не признаете? Или телевизора не смотрите.

— А вы кто? — удивился я.

— Я, дружок, хозяин Сибири, — ответил незнакомец. — Николаем зовут. А вас как?

Мы представились.

— Ну-ка, берите мои сумки, вон там. И давайте мигом на посадку, — скомандовал хозяин Сибири.

Я в жизни не видел такого самолета! Маленький, аккуратный, изнутри весь отделанный кожей, с широкими удобными креслами и большим столом посередине салона.

Николай сначала обсуждал какие-то вопросы со своими помощниками, потом просмотрел бумаги, отдал несколько распоряжений и обратился к нам:

— Не боитесь лететь-то? Погода не ахти... — он сел напротив нас и с удовольствием посмотрел в иллюминатор.

А любоваться было на что — мы летели над холмами, сплошь покрытыми лесом, над быстрыми реками и прозрачными озерами. Бескрайние просторы Сибири простирались, насколько хватало глаз. И весь этот российский Клондайк, как оказалось, принадлежал нашему новому знакомому.

— Нам надо спешить, — ответил Агван.

— Ну, с этим все понятно. Он буддийский монах. Будет уважаемым человеком. А ты будешь уважаемым человеком? — спросил Николай, обратившись ко мне.

— Время покажет, — я уклонился от прямого ответа.

— Будущее только следствие прошлого. Показывает то, что было, а не то, что будет, — сказал

Николай и со странной усталостью посмотрел мне в глаза. — Ты кем работаешь-то?

— Я не работаю сейчас. Как из армии пришел, так: и не работаю. Поучился, но все пустое.

— А где служил? — нехотя спросил меня хозяин Сибири.

— Да... В Чечне.

— В Чечне?! Воевал?! Правда, не брешешь? — Николай словно ожил.

— А что? — я же, напротив, напрягся; никогда не знаешь, чего от таких разговоров ждать.

— Я в Афгане был, — сказал Николай, его лицо в один миг просветлело, морщины разгладились.

— Интернационалист, значит. А я, получается, что националист, — мрачно пошутил я.

— Да ладно тебе! Пехота? Артиллерия? — Спецназом звали.

— Ну, брешешь... — он посмотрел на меня с недоверием.

— Может, и брешу, а звать — звали.

-Слушай, Данила, а давай я тебя к себе на работу возьму? — его предложение казалось искренним.

— Охранником, что ли? Нет. Не хочу, спасибо. Не могу оружие в руках держать. Руки чешет.

— Да не нужны мне охранники! Мне сообразительные люди нужны — молодые, перспективные, амбициозные. Ты посмотри, какая страна-то, сколько в ней всего, а управлять некому. Страдает земля без хозяев. Нужны ей хозяева, а взять негде. Положиться мне не на кого, понимаешь, Данила! Стержень потерял наш народ. Душа у него широкая, а силы нет. Духа ему не хватает. Поиздержался,

Я тебе серьезно говорю. Давай ко мне в компаньоны! Я тебе сначала несколько месторождений выделю — будешь осваивать. Получится, так большим начальником сделаю. У меня и заводы есть бесхозные, и прииски заброшенные. Много дел надо делать, а рук не хватает. Все стоит, ждет тебя, Данила.

Ты слушай меня! Большим человеком станешь, уважать себя будешь. А так — кто ты есть? Пустое место? Куда это годится? Зря ты, что ли, кровь проливал, зря товарищи твои погибли? Нет, брат, это нехорошо. Ты родину защищал, а теперь бери ее, осваивай. С автоматом наперевес бегать — дело нехитрое. А вот работать, жизнь налаживать — дело стоящее! Не робей, Данила. Соглашайся!

Николай прямо горел, светился весь. И столько в нем было энергии, столько силы, столько желания! Это завораживало. Да я и сам чувствовал сейчас прилив внутренних сил. Военное братство — вещь особенная, ее не разъяснишь. Кто не знает, тот никогда не поймет.

И вот вдруг передо мной могущественный человек, который чувствует так же, как и я, понимает жизнь так же, как ее понимаю я. И мне не нужно перед ним ни унижаться, ни юлить, ни создавать какое-то впечатление, ни объяснять что-то. Мы понимаем друг друга без слов, потому что у нас одно прошлое И сейчас оно делает наше будущее.

Я представил себе, как буду, разрабатывать месторождения, руководить людьми, поднимать заброшенные производства, проводить большие проекты. У меня будет возможность реализовать себя, стать таким же сильным и уверенным в себе человеком, как Николай. И кому, как не мне, он может доверить свое дело? Ведь мы с ним одной крови, пережили то, что другим и не снилось. Я буду хозяином Сибири! Пусть и не таким, как Николай, но все же! От этой фантазии у меня даже голова закружилась.

— Да ты смотри, смотри! — Николай тыкал пальцем в иллюминатор. — Тут же работы на целую жизнь — делай, не переделаешь. У меня конкурентов нет. Я тут главный, тут все мое! Но пока развитие стоит, буксуем. Люди нужны, а где их взять? А ты такой человек, как мне нужен, я по глазам вижу. Спецназ — он везде спецназ. Мы друг друга в беде не бросаем.

— Не бросаем! — подтвердил я.

— Ну так что, согласен? Ни о чем не беспокойся, все устрою, во всем помогу. Нуждаться не будешь, а сколько унесешь — все твое. Моим человеком станешь. Согласен? Давай! Приступишь к работе завтра! И учти, я таких предложений два раза не делаю. По рукам? — хозяин Сибири протянул мне свою большую квадратную ладонь.

И только я принял его рукопожатие, как Агван, сидевший все это время рядом, взял меня за плечо и снова что-то быстро забормотал:

— Ом Ман Падме Хум...

Меня сжало со всех сторон. С бешеной скоростью я превращался в уменьшенную копию самого себя. И вдруг резкий звук, толчок, нестерпимая боль, и я превратился в сгусток энергии. Волной меня понесло вдоль сцепленных рук, через рукопожатие, и я оказался внутри моего собеседника.

— Агван, что ты делаешь?! — закричал я.

— Мара искушает тебя, Данила. Он хочет купить твое решение — властью, силой, деньгами. Ему нужно только одно — остановить тебя. Ты один стоишь у него на пути, и он искушает тебя. Больше ты не можешь видеть последствия своего решения, этот шанс ты уже использовал.

Но тысячи людей во всех частях мира продолжают молиться о твоем выборе. И потому у тебя есть возможность взглянуть на этого человека изнутри. И это ты можешь сделать лишь однажды. Ты делаешь это теперь. Он сулит золотые горы, но каково сердце у владельца золотых гор?

— Агван, я все понял! Не нужно! Оставь мне этот шанс! — закричал я.

— Поздно, Данила. Теперь смотри...

И я увидел сердце владельца золотых гор. Светлое пятно, которым оно было когда-то, теперь утопало в черных, растущих на глазах язвах. Оно покрылось темнотой и зачерствело. Свет уже не бился в нем, как прежде, а лишь слабо мерцал. Забота о деньгах, больших, чем ему были нужны, съели этого человека. Все его мысли, все его чувства, прежде светлые и свободные, были теперь розданы заботам о пустоте.

Я видел, как он проводит совещание, — идет по заводским цехам, дает инструкции, куда-то едет, участвует в переговорах. Он смотрит отчеты своих подчиненных и с руганью кидает им их в лицо. Его просят о помощи, но он отказывает. Другим же он дает толстые пачки денег, и эти люди, ничего не говоря, убирают их в стол. Потом снова какие-то разговоры на повышенных тонах, угрозы и страх.

Далее рестораны, казино, ночные клубы. Девушки, мечтающие о его деньгах. Лживые друзья, надеющиеся на совместный бизнес. Дорогие машины, дорогие костюмы, дорогая жизнь. А вот его дом — огромный, похожий на музей — пуст. Жена и дети живут за границей. Он разговаривает с ними во телефону — сухо и официально. Чуть позже недовольным голосом дает распоряжение о переводе каких-то денег.

Глубокая ночь. Он сидит в большой темной комнате у не разожжённого камина. Белый порошок... Тьма.

Все это я вижу словно бы внутренним взором, я смотрю на его сердце и вижу эти картины. Пустое, съеденное изнутри сердце. Когда-то в нем был свет, когда-то оно билось, и в этом биении звучало дыхание жизни. Это сердце умело чувствовать, оно хотело любить. «Иметь или быть?» — вот вопрос который стоял перед обладателем этого сердца много лет назад. Теперь он имеет все, и его нет.

Видение пропало.

— Ах, — я сжался от боли, высвободил руку из рукопожатия и схватился за грудь; казалось, будто бы раскаленный двадцатисантиметровый гвоздь вонзился в эту секунду мне в сердце.

— Что с тобой?! Ты нездоров? — в глазах у Николая читалось недоумение. — Эй, как тебя там — Актай, Албан, Агван? Что ты с ним сделал?! Что это за молитва?

— Он не может остаться с тобой, — спокойно ответил Агван. — Он должен ехать в монастырь.

— Да, не могу, — прохрипел я, превозмогая чудовищную боль. — Мне надо ехать...

— Сумасшедшие...

Я потерял сознание. Когда очнулся, мы уже сидели в аэропорту Иркутска, в общем зале. Погода была ужасная, даже в здании слышался дождь. Он неистово хлестал по кровле, стучался в окна, тянул через двери промозглым ветром. Как только мы смогли приземлиться...

— Данила, — позвал меня маленький монах. — Тебе лучше? Давай, держись, мы уже близко. Осталось совсем чуть-чуть. Мара теряет силы. У нас все получится!

— А где Николай? — спросил я.

— Уехал, — Агван печально улыбнулся. — Думаешь, ты ему нужен? Нет, Данила. Ему никто не нужен. Он сам себе не нужен. Да его и нет. Хотел все купить и все купил. Большая была душа, многое было дано. Но все зависит от выбора, а выбор есть всегда.

— Куда мы теперь?

— На вокзал. На поезде поедем. Погода только хуже становится, — Агван надел на свои плечи котомку и сделал мне знак, что надо идти.

Совсем стемнело. На город опустилась ночь.

Маленькую кухоньку освещала одинокая лампочка, висящая под самым потолком на одних проводах.

За окном шел дождь, как в ту ночь, в Иркутске.

Стало холодно. Данила встал, зажег конфорку.

Date: 2015-08-24; view: 273; Нарушение авторских прав