Вкладыш иллюстраций 5 page

Единственным человеком в группе, который отказался переселиться, был Ник Менза.

Я не верю, что Ник был обижен моими попытками поддерживать режим трезвости или тем, что он вносил в группу меньший вклад. На самом деле пока в то время Ник скорее боролся со своими собственными демонами, все, что касалось Мегадэт, стало несколько скучным. Чем больше мы становились, тем больше боролись. Мы боролись в основном по поводу творческих и финансовых вопросов: в каком духе писать песни, кто будет писать песни, и сколько денег будет от этого получать каждый участник группы. Чтобы разобраться в этих вопросах, а такжде для решения различных личностных конфликтов, мы проводили сеансы групповой терапии практически еженедельно. Это было мучительно больно; как правило, моя роль заключалась в том, чтобы сидеть в центре комнаты и слушать, как все остальные говорят мне, каким высокомерным, эгоистичным, бесчувственным мудаком я был.

“И да, кстати, Дейв, мне нужно больше денег, пожалуйста”.

Доходы от сочинения песен стали бесконечным источником конфликтов. В самом начале Мегадэт все было так просто: если ты написал песню, она была твоей. Конец истории. А тут началось нытье: “Вах, вах, вах! Я не получаю достаточно денег. Это несправедливо”. Проблема заключалась в следующем: звукозаписывающая компания хотела, чтобы я писал песни. Предпочтительно все из них. И от тех, что я не писал, от меня ожидалось, что я изменю и улучшу их путем бесконечной модификации и попыток исправить. Было бы легче для меня и полезнее для остальных участников группы, если бы наши композиторские способности были равны. Но это был далеко не тот случай, и все прекрасно знали об этом.

Поэтому мы приняли новую и постоянно меняющуюся деловую схему, разделявшую пирог авторских на мелкие кусочки. Вот как было в ранние дни. Если ты писал музыку, ты получал 50%. Если ты писал текст песни, ты получал 50%. Если ты занимался и тем и другим, ты получал 100% авторских за эту песню. Если написал текст, сотрудничая с другим участником группы по музыкальной составляющей, тогда ты получал 75% авторских за эту песню; человек, с которым ты сотрудничал в музыкальной части, получал 25%. Если ты не написал ничего – если ты всего лишь был музыкантом, игравшим в студии и ездившим на гастроли – ну, тогда ты не получал ничего по части авторских. Ты получал очень высокую зарплату и довольствовался живыми выступлениями. Для любого в Мегадэт на пике своей карьеры это не было мелочью, особенно когда индоссамент и доходы от мерчандайзинга были внесены в общую совокупность факторов. Для всех нас это была лучшая жизнь, чем мы могли когда-либо представить.

Это было примерно так же сложно, как я всегда себе представлял эту формулу. К сожалению, всякий раз ноль добавлялся к концу формулировки авторских, соответственно увеличивались зависть и ревность, вызывая дальнейшее вмешательство и изменение учета. Если один человек написал текст песни, у всех остальных будет возможность добавить или изменить пару строчек, фактически разделяя текст песни на три или четыре части. То же самое можно было сказать и о музыке. Это было просто невыносимо.

“Разве ни один из вас не может написать долбаную песни в одиночку?” – говорил я иногда.

Был один важный случай во время гастролей в поддержку 'Youthanasia', когда мы обсуждали эту тему во всей ее бессмысленной красе. Это произошло в рамен-магазинчике в Токио. Все четверо из нас были там: я, Ник, Марти, Дэвид. Как это обычно бывало в те дни, центральной темой разговора стала не музыка или сценические выступления, или что-то духовное, а деньги.

“Знаешь что?” – сказал Ник. “Думаю, что у нас должен быть налог на сотрудничество”.

“Что?” Я понятия не имел, о чем он говорил, при этом мне не понравилось, как это прозвучало.

“Ну, знаешь, система, чтобы быть уверенным, что каждому платят деньги, если мы все пишем музку”. Лицо Ника осветилось. Он собирался сказать что-то важное, нечто, чтобы довести до меня свою точку зрения. “Это как Кенни Джи. Он говорит, что не может писать песни, пока все группа не будет с ним сотрудничать”.

Произошла долгая, тягостная пауза. Потом меня прорвало.

“Думаешь, я собираюсь платить тебе за то, что ты будешь моей музой или типа того? Это просто смешно[40]!”

Обед прошел в тишине после всего этого, и мы все вернулиь в наш номер в отеле. Где-то по дороге я мысленно отметил, что Мегадэт изменились навсегда. Теперь мы были в первую очередь коммерческой организацией.

Несмотря на распри и ссоры, механизм Мегадэт отлично работал. Я был менее заинтересован в том, чтобы улучшить эти отношения, чем в том, чтобы попытаться выяснить, какого черта меня так тянуло к самобичеванию того или иного рода. Называйте это духовными поисками, психологической прогулкой, которая помогла мне вступить в контакт с различными мистиками, шаманами и жрецами, практически у всех из которых было что-то интересное, если не сказать сумасшедшее, чтобы предложить по вопросу моего внутреннего смятения.

Я пошел к женщине, которая была духовной целительницей и чей дар был во многом схож с тем, что есть у тех, кто говорит, что у них есть дар: он может быть от Бога, или от Сатаны или она могла быть просто пиздаболкой и ничего могло вообще не произойти. Как бы то ни было, когда я впервые пришел к ней, она знала немало обо мне и провела надо мной работу, благодаря которой мне стало лучше. Я прошел через все процедуры, которые она мне советовала пройти. Я доверял ей. Пока она не позвала гуру поработать над ней. Этот парень провел на ней сеанс акупунктуры и вставил иглу в ее область вагины, которая вызвала у нее неконтролируемые множественные оргазмы. Она бросила своего мужа ради этого индийского раджи, который проводил надо мной “очищение”, используя иглы и банки. Сама процедура была настолько тяжелой, что паренек упал в обморок, но не раньше, чем сообщил, что видел спектральное изображение человека в серебряной чалме, который провозгласил радже: “Теперь я отпущу его”. Это, якобы, было началом моего освобождения от сатанинского влияния, оказывавшего на меня влияние еще в детском возрасте. Затем был филипинский священник, чья процедура по очищению включала в себя видение головы демонического быка, выходящего из моего живота.

Хорошо…я готов первым признать, что все это могло быть херней, но я желал экспериментировать. Я находился в поиске. Чего? Честно говоря, я и сам не знал. Возможно, ответов. Мира. Сил, чтобы изменить свою жизнь. Я изучил «Введение В Чудеса» Мэри Энн Уильямсон. Я присоединился к группе мужчин и попытался охватить все эти глупости вроде Железного Джона. Я делал все за исключением обращения к Богу, потому что, честно говоря, это было последним место, куда я захотел бы заглянуть.

Поэтому, ради обретения комфорта я обратился к теплому соседству алкоголя и наркотиков. Был один наркодилер, проживавший в нашем районе, и мы сдружились, начали тусоваться вместе, время от времени торчали. Довольно скоро это стало больше чем время от времени, и прежде чем осознать это, я находился в реабилитационном центре. Я бы не назвал это полноценным рецидивом (да, существуют различные степени зависимости, как бы трудно для понимания это ни звучало). Был период, когда я снова то вел трезвый образ жизни, то бросал его; я был новичком на собраниях Анонимных Алкоголиков и неоднократно участвовал в групповой поддержке, хотя едва ли я был неофитом. Я просто продолжал возвращаться к тому, с чего начинал.

Фотография сделана Дэниэлом Гонзалесом Торисо

Самое смешное (или грустное) заключалось в том, что я начал вырезать нишу в перенаселенной, ханжеской двенадцатиступенчатой вселенной. Я посещал собрания, запоминал банальные вещи, спонсировал других пьяниц и наркоманов, и все время вел себя так, словно мне было что привнести в их жизнь. Я заходил в комнату, вставал и рассказывал свою историю, пытаясь рассказывать наиболее глубоко или смешно, или и то и другое вместе: “Привет, я Дейв, и я излечился от алкогольной и наркотической зависимости; я хочу сказать...я больше похож на ищущую героин ракету, и для тех из вас, кто провел работу над собой, я скажу, что у меня есть внутренний враг”. Все начинали охать и ахать и осыпать меня аплодисментами. Некторое время это по сути бросалось мне в голову. Я развил чувство духовного превосходства (опять же, это не редкость среди выздоравливающих наркоманов и алкоголиков), которое было абсолютно произвольно и незаслуженно. Но все это ушло, когда я начал тусоваться со своим соседом – тяжело стать прозелитом, когда ты только что купил восемь шариков кокса и грамм героина.

Каким-то чудом была записана пластинка. Мы начали ее записывать в местечке под названием Фейс Фо Студиос в Фениксе, но из-за технических проблем нам потребовалось переехать в другое место на ранней стадии процесса записи. Логическое и финансовое благоразумие диктовало возвращение в Лос-Анджелес, где студийного времени было хоть отбавляй, однако в тот момент я бы ни за что не уехал из Аризоны. Мне нравилась пустыня, и я отдыхал, будучи на некотором расстоянии от сумасшествия Лос-Анджелеса.

Во всяком случае, по совету Макса Нормана, мы построили собственную студию в арендованном складе в Фениксе и приступили к работе.

В Милтон Кинс у грузовиков за сценой.

Фотография сделана Россом Халфином

31 октября 1994-го в Хэллоуин, вполне в тему, была выпущена 'Youthanasia'. В то же время в Интернете заработал первый вебсайт Мегадэт, предоставив поклонникам группы возможность взаимодействовать с участниками группы посредством онлайн-чата и электронной почты, и вместе с тем быть в курсе различных рекламных мероприятий и новостей о группе[41]. При помощи Макса и меня в качестве сопродюсера, 'Youthanasia' была, во многом, наиболее отшлифованной и доступной пластинкой Мегадэт на тот момент. Несколько более мелодичной и радиоформатной. Тем не менее, мы остались верны своим трэш-металлическим корням – рычащему вокалу и бензопильным риффам, но при этом отчетливо двигались в сторону стилистических перемен, которые вскоре станут неожиданно желанными (в мейнстримовом масштабе). Это произвело хорошее впечатление на одних критиков, и не так хорошо на других. Казалось, у фанатов нет никаких проблем. 'Youthanasia' достигла четвертого места в хит-параде альбомов – в целом продаваясь на уровне платины, она стала наиболее продаваемой пластинкой в истории группы.

Темп жизни естественным образом ускорился. На протяжении большей части года мы работали практически без остановок, разъезжая с гастролями по Соединенным Штатам, Европе, Азии и Южной Америке (дважды). Мы записывали песни для саундтреков, выпустили сборник ранее неиздававшихся треков и документальный фильм под названием Evolver: Создание 'Youthanasia'; мы также сняли несколько обязательных музыкальных клипов. Это оказалось большей проблемой, чем она того стоила, так как видео, сопровождавшее сингл 'A Tout Le Monde' было запрещено к ротации на MTV из-за полемики вокруг текста песни, который якобы выступал в поддержку суицида. Это не так. Я написал эту песню, и мне лучше знать, о чем она. Вот что произошло на самом деле. Мы исполнили эту песню живьем на MTV в 1994-ом, в день релиза 'Youthanasia', на торжестве под названием «Ночь Живых Мегадэт». В какой-то момент я напутал с сет-листом и произнес короткий монолог перед композицией 'Skin Of My Teeth'.

“Следующая композиция будет о том, сколько раз я пытался покончить с собой!”

Только это была не та композиция. Следующей песней была 'A Tout Le Monde', которая вовсе не об этом (хотя она о смерти и умирании). В тот момент у меня было два варианта: сыграть новое вступление и признать свою ошибку или просто сыграть 'A Tout Le Monde’. Менять сет-лист и играть 'Skin Of My Teeth' было не вариантом. Мы выступали в прямом эфире, и все уже были готовы погрузиться в 'A Tout Le Monde', поэтому все так и случилось. Как и ожидалось, дерьмо попало в вентилятор, и 'A Tout Le Monde’ была назвала “суицидальной композицией”, а Мегадэт группой, выступающей в поддержку суицида. Само собой, не помогло даже то, что альбом назывался 'Youthanasia’, хотя любой идиот мог понять, что название было просто игрой слов, использованных в качестве хитрой ссылки на обезболивающий эффект общественного мнения на молодежь Америки. До подростков дошло. Они вкурили тему. А взрослые вышли из себя. Довольно типичная ситуация.

К тому времени, как мы добрались на фестиваль Монстры Рока в Бразилии в сентябре 1995-го, мы все были измождены и находились в постоянном состоянии тревоги. Это выступление должно было стать кульминацией турне в поддержку 'Youthanasia' - выступление с Оззи и Элисом Купером среди прочих, но я просто хотел попасть домой и разобраться в своих мыслях. Сохранение энергии доброй воли, требовавшихся для поддержания турне такого масштаба является сложной задачей даже при самом лучшем раскладе; для Мегадэт это было практически невозможно. Конечно, мы веселились, отыграли в паре мест, где никогда раньше не выступали, Но все это дошло той степени, когда мы делали это на автомате, а это выматывающее душу времяпровождение. Я не сидел на наркотах и не вел трезвый образ жизни – скорее что-то среднее. Я знал точно, что устал от политики группы, вплоть до того, что начал искать некоторые другие выходы творчеству. Я терпеть не мог даже видеть своих коллег по группе, потому что мне казалось, что все они думают лишь о деньгах. Конечно, теперь у меня несколько иные ощущения в отношении почти всех из них – время и трезвый образ жизни сделали свое дело. Как бы то ни было, в тот момент у меня было трудное время для признания того факта, что я платил за все и нес бремя ответственности за успехи и неудачи Мегадэт, и эти парни постоянно жаловались о деньгах.

Мне требовалось нечто иное – глоток свежего воздуха. Я просто хотел быть счастливым, создавать музыку, так чтобы это было просто и приятно. И в то время я не получал этого в рамках Мегадэт.

Одним из первых людей, с кем я обсуждал возможный сайд-проект, был Джимми ДеГрассо, который играл на ударных в этом турне в группе Элиса Купера. Джимми был открыт для этой идеи, и мы согласились поговорить об этом подольше после завершения гастролей, когда мы вернулись в Штаты. В то время все это имело некий туманный вид, это было, нечто, что я держал в голове как способ необходимого отвлечения от рутины Мегадэт. Я подумал о том, чтобы взять Фли из Red Hot Chili Peppers в качестве басиста, но он был недоступен, тогда я обратился к Роберту Трухильо, который в тот момент играл в Suicidal Tendencies. Роберт был потрясающим, но он был более фанковым музыкантом, и в любом случае он был чересчур занят, тогда он свел меня со своим учеником по имени Келли ЛеМье, которому едва было восемнадцать лет, но он был многообещающим бас-гитаристом. Я встретился с Келли, услышав, как он играет, и пригласил его присоединиться к моему проекту. Он принял мое приглашение.

Оставалось лишь найти вокалиста, так как я хотел сосредоточиться на написании, продюсировании и игре на гитаре. Мой первый выбор пал на Джелло Биафра из продуктивной панк-группы Dead Kennedys. Джелло имел репутацию капризного и антагонистического парня, и на нашей встрече он не разочаровал мои ожидания.

“Какой лейбл?” - спросил он.

“EMI”.

Он нахмурился и презрительно покачал головой. “Ах, да нахуй этих парней! Они производят ядерные боеголовки”.

“Что? Ты о чем?”

В течение следующих пяти минут Джелло пустился во впечатляющее, едва понятное, рассуждение о политике Thorn EMI и ее связь с военно-промышленным комплексом, и о том, как General Motorts предлагает финансовую поддержку компаниям, производящим автоматическое оружие, которое в конечном итоге попадает в руки сторонников превосходства белой расы, и что Кока-Кола ведет себя так же и Anheuser-Busch…и так далее пока у меня голова не пошла кругом.

Наконец я прервал его. “Эй, подожди минуту, брат. Я просто хочу записать несколько песен. Я пришел сюда не для того, что меня избили до смерти какой-то пропагандой”.

Мы так никогда и не пришли к соглашению, но я покинул эту встречу со здоровой дозой уважения к Джелло, который более чем жил согласно своей легенде. Он был на костылях той ночью, и я спросил его, что произошло, и он объяснил, что как-то вечером пошел в панк-рок клуб и ввязался в небольшую стычку с какими-то шишками. Когда он рассказал эту историю, я громко рассмеялся.

Красиво, чувак. Чертов дедушка панк-рока был избит парочкой панков! Как это, наверное, ужасно было?

Когда Джелло оказался вне рассмотрения, у меня оставалось несколько вариантов. Я представлял себе группу, которая будет сочетать в себе элементы панк-рока, металла и классической музыки, и мне требовался панк-вокалист, который бы понял, чего я хочу добиться. Единственным человеком, о котором я знал, что он соответствует этому профилю, был Ли Винг, душевный и талантливый вокалист лос-анджелесской группы под названием Fear. Ли почти сразу подписал контракт, и я начал писать песни, которые в будущем на пластинку. Все это произошло довольно быстро. Группа получила название MD.45, чье название основано на наших инициалах: MD (Мастейн, Дейв) и VL (Винг, Ли) и римском числительном 45. Во всяком случае, так я задумывал; не совсем технически верно, как это оказалось, но какая нахрен разница? Это по-прежнему клевое название для группы.

Примерно в то же самое время у меня значительно обострились проблемы с наркотиками. У меня были проблемы с группой, проблемы с моим менеджером и агентом, проблемы с моей женой. У меня были большие долбаные проблемы, и я боролся с ними так, как это часто делал: торчал от наркотиков. Когда мы были в турне в поддержку 'Youthanasia', Макс Норман демонтировал студию и отвез все обратно в Калифорнию. Я хотел, чтобы Макс поработал со мной над окончательным вариантом микса пластинки MD.45, поэтому я начал проводить время в Ван Найс, где Макс собрал студию заново. Будучи там я воскресил свою дружбу со старыми приятелями – героином и кокаином. Очень быстро моя жизнь начала выходить из—под контроля.

Пэм знала о происходящем, но была бессильна это остановить. Бог знает, что она пыталась. Как-то она позвонила моему другу и наставнику по боевым искусстам, Сенсею Бенни “Джету” Уркидезу, и спросила, не мог ли он заехать и нанести мне визит в студию. Возможно, думала она, само присутствие Бенни вызовет у меня стыд и заставит подчиниться. В этом ключе это не сработало. Все верно, мне было стыдно, но моей реакцией был скорее уход от драки, чем собственно драка. Я уходил в разные комнаты, стараясь избегать контакта с Сенсеем. Он терпеливо следовал за мной, пытался заговорить со мной, а я просто игнорировал его. Отыгрывая назад этот момент сейчас, в своем воображении, я не могу поверить в то, что так себя вел. Рядом со мной находился легендарный человек, по меньшей мере настолько же важный для боевых искусств, как я для хэви-метал, обращаювшийся ко мне, пытаясь спасти мою жизнь, а я вел себя с ним как непочтительный глупец: ускользал через черный ход, пытаясь спрятаться от него. Даже разговор об этом, спустя все эти годы, все еще вызывает у меня чувство глубокого смущения.

Покинув в тот день студию, я пошел прямо к своему знакомому наркоману и скрывался там некоторое время. Какой-то парень подошел к двери и вручил ему сверток. Они пожали друг другу руки, а затем мой друг открыл сверток и высыпал его содержимое на стол. То, что я увидел, было замечательно: огромные куски кокаина и героина, которые он немедленно начал крошить на мелкие, более податливые части. Сирены должны были прозвенеть у меня в голове, но в моем смятенном душевном состоянии, все, что я мог подумать это – “Твою мать. Да этот парень рулит!”

Было легко дружить с моим наркодилером, потому что у нас не было никаких ожиданий или обязательств друг к другу. Мы оба были приятелями-наркоманами, нас связывала лишь общая тяга к кайфу, только и всего. В то время у меня был выбор. Я мог уехать обратно в Аризону и встретиться с группой и менеджментом, и столкнуться в лоб со всеми проблемами, которые у нас были. Но я не хотел этого делать, и не хотел рассказывать им, как себя на самом деле чувствую, не опасаясь последствий. Я не мог справиться с возможностью того, что они могут уйти, и я останусь в полном одиночестве, и тогда это станет напоминать времена, когда я был ребенком, собирающим свои вещи в середине ночи и убегающим от своего отца, оставляя позади друзей и начиная все с нуля. Если вы думаете, что такой опыт не оставляет отпечаток на ребенке, то вы ошибаетесь. Это напрочь отвергло меня от построения каких-либо значимых отношений. Я предполагал, что дружба не предназначалась на долгий срок; ей была уготована рано или поздно кончиться.

Хотя некоторые люди удивляют. Когда ты пытаешься оттолкнуть их, они не двигаются с места. И когда тебе требуется помощь, они будут рядом с тобой, даже если ты не хочешь, чтобы они были рядом.

Я познакомился с Хадаром Рахавом так, как это иногда делают люди, чей возраст приближается к среднему: через детей. Джастис учился в той же школе, что и дети Хадара, и между нами возникла дружба, основанная на простой, вневременной общности. Хадар мне сразу же понравился. Я был несколько в восторге от него, практически по тем же самым причинам я был в восторге от Сенсея. Хадар был серьезным человеком, крепким парнем, не только внешне, но и в действительности. Его отец, Натан Рахав, был национальным героем в Израиле, и это обстоятельство, очевидно, наложило свой отпечаток на Хадара, который стал бойцом диверсионно-десантного отряда в израильской армии, после чего он в конце концов переехал в Соединенные Штаты, чтобы работать в сфере безопасности частных лиц. Когда мы говорили с Хадаром, и он делился некоторыми кровавыми историями о войне и борьбе с терроризмом, я иногда чувствовал себя как маленький ребенок, который привык читать комиксы и мечтать о том, чтобы стать супергероем. Это был парень, который на самом деле сделал множество вещей, сделать которые большинство мужчин лишь мечтают.

Неудивительно, что когда Пэм узнала, что я не был в студии, работя с Максом Норманом, а скрывался, она обратилась к Хадару за советом и помощью. На самом деле, это было не первое, что она сделала. Перед тем, как позвонить Хадару, она позвонила нашему коммерческому директору и попросила его заблокировать мне доступ ко всем моим банковским счетам. В сущности, это был не самый целесообразный способ борьбы с моими потерянными выходными, но ей нужно было что-то делать.

Я намеревался совершить недолгий визит в наркоманский дом, просто чтобы набрать в тайник достаточно наркоты, чтобы протянуть несколько дней и вернуться к работе. Вместо этого я завис там на какое-то время. А потом еще на некоторое время, пока в конце концов вообще не потерял счет времени. Я предпочитал курить и и нюхать наркотики, что по-прежнему казалось менее тошнотворным и менее жутким способом получения кайфа. Но в этот раз я был просто не в себе: накуренный, в депрессии, с суицидальными мыслями. Каких бы запретов у меня не было, они растаяли в этой квартире, пока довольно скоро я не наполнял шприц жидким героином и не вводил его себе в вену.

Как долго это длилось? Думаю несколько дней. Меньше недели. Мы сидели в постоянном состоянии наркотического опьянения, слушая музыку, поглощая еду, игнорируя внешний мир. В какой-то момент раздался телефонный звонок. Мой дилер подошел к телефону. Зная, что Пэм в конечном итоге выяснит, где я прячусь, я сказал ему, что не хочу ни с кем говорить. Он постоял там мгновение, держа телефонную трубку в руке, слушая. Затем он сказал мне, прикрывая телефонную трубку рукой.

"Это кто-то из студии. У них на твое утверждение есть какие-то миксы?"

Я кивнул, показав жестом, чтобы он передал мне телефон. “Да, это Дейв”.

“Ты мудак!”

Вот дерьмо, это была Пэм. "Эй, детка" – проворковал я, пытаясь включить свое обаяние.

“Да пошел ты! Я снаружи стою с Хадаром, и мы идем за тобой”.

“Не, не, не. Все хорошо, я спущусь сам”.

Тогда я вышел из дому, где меня ждали Пэм и Хадар, вместе с отрядом бронетранспортеров, заполненных бойцами диверсионно-десантного отряда, приятелями Хадара, готовыми, как казалось, к перестрелке грандиозного масштаба.

“Господи, чувак. Расслабься” – сказал я. “Это не Нью-Джек Сити”.

Пэм не засмеялась. “Залезай в машину” – сказала она. “Мы уезжаем. Немедленно”.

“Да, ладно, только дайте мне зайти внутрь и забрать свои вещи”.

Хадар стоял рядом с ней. Он покачал головой. "Ты никуда не пойдешь. Ты идешь с нами".

Они полагали, и должен добавить - весьма верно, что если я вернусь внутрь, я введу себе еще дозу. На дорожку. Учитывая тот факт, что я уже был совершенно обдолбан, с огромным уровнем героина и кокаина, курсирующими по моему телу, я не был уверен, что выйду снова из этой квартиры. Я мог умереть. Откровенно говоря, так или иначе, меня это не особо заботило.

Они посадили меня в машину, и мы поехали в реабилитационный центр, расположенный в Санта-Монике, под названием Степс. По дороге я спросил, можем ли мы остановиться, чтобы я мог купить немного сладкого. Мы съехали с шоссе, и когда Пэм и Хадар вышли из машины, я приступил к наркоте, используя небольшое количество героина, завернутое в фольгу - по сути это была дорожка героина. Это простой способ получения кайфа: ты зажигаешь кончик фольги, героин начинает гореть, а ты вдыхаешь его дым. Проще некуда: ты мгновенно получаешь кайф. К тому времени, как Пэм и Хадар вернулись к машине, она была полна дыма.

“Я не мог взять его с собой” - сказал я. “Не пропадать же добру”.

Они даже не пытались остановить меня в тот момент. Они просто опустили окна и выехали из парковки. Ветер быстро заполнил машину, угрожая потушить дым, тогда я закрыл окна. И понеслось. Они опускали окна, я поднимал. Вверх, вниз...Вверх, вниз.

Наконец Хадар начал смеяться. “Эй, Пэм” - сказал он с сильным израэльским акцентом. “Думаю, что я накурился от него”.

Пэм даже не улыбнулась, просто уставилась на дорогу. Она уже раньше бывала в такой поездке, и эта ситуация давно потеряла всякий юмор.

Сказать, что я знал об упражнениях реабилитации, значит не сказать ничего; к тому времени я мог работать на посту медсестры. Я зарегистрировался, пошел в свою палату, что-то перекусил и затем приступил к процессу детоксикации. Первая неделя или около того всегда неизменны: избавление организма от токсинов и облегчение состояния после остановки приема наркотиков. Затем начинается самое неприятное: терапия.

Я немного успокоился, узнав, что Стив Си (как его называют в АА), один из администраторов, с которыми я познакомился и которым доверял в Мидоус, теперь работал в Степс руководителем программы. В то же время, было немного странно и деморализующе видеть Стива в этом образе, зная, что это сигнализировало об аболютном и полном провале с моей стороны. Это одна из многих проблем наркомании и реабилитации: ты покидаешь центр, каждый хлопает тебя по плечу и желает всего хорошего, но ты постоянно чувствуешь, что когда ты уходишь из поля зрения, кто-то говорит: “Он вернется”. В моем случае, они были обычно правы. Более того, мои отношения со Стивом перекочевали из Мидоус. Какое—то время мы были друзьями. Мы даже вместе ездили в средиземноморский круиз с нашими женами. К сожалению Пэм и жена Стива – Шантель, не особенно хорошо ладили (я связываю это с ревностью со стороны Шантель), и поездка оказалась чем-то вроде катастрофы. Я надеялся, что сохраняющаяся недоброжелательность не перекинется на мое присутствие в Степс, так как я по-прежнему питал значительное уважение к работе Стива, но оно перекинулось.

Во время одной из наших первых встреч Стив начал нести херню. Хотя, сам по себе это не повод для беспокойства. На самом деле это довольно распространено в реабилитации. Есть определенное отношение и поведение, которыми руководствуются консультанты, когда хотят использовать лечение, основанное на отрицательное мотивации.

“Эй, надеюсь, что твоя ипотека оплачена, мудак, потому что скоро ты будешь мертвым, и для твоих жены и детей будет позором не иметь места, где жить”.

Вещи такого рода.

Вообще говоря, чем более опытен наркоман, тем больше вероятность, что такой подход не будет никакого эффекта. Чертовски верно, что на мне это не работало. Так или иначе, Стив на мне это тоже испытывал, но было довольно ясно, что его антагонизм, включавший в себя некоторые недобрые упоминания Пэм, коренился в истинном гневе. Он не казался мне особенно обеспокоенным моим лечением или реабилитацией. Он был просто зол.

В конце концов, мы прошли и это. Я провел свое время и прошел программу в меру своих возможностей (которых было не слишком много). Реабилитация для меня всегда была прежде всего местом, где можно было подлечить скорее свое тело, чем душу. Она была, без преувеличиения, спасителем жизни. Но она никогда не делала много для моего духа. Степс должен был быть одним из лучших высококачественных медицинских центров – это место, известное обслуживанием знаменитых клиентов. Хотя, по правде говоря, оно казалось совершенно обычным.

В реабилитационном центре довольно страшная динамика – люди тянутся к единоышленникам, не успев пройти регистрацию. Этим вещам не препятствуют и фактически даже способствуют руководители программы. Каждый в реабилитационном центре ищет фиктивную супругу, мать, отца, брата…кого угодно. Каждый сломлен в некоторой степени, и потому рефлекторно ищет других, кто имеет трещины в тех же местах, поэтому можно обменяться мнениями и попытаться залечить раны друг друга. Опыт научил меня задаться вопросом, является ли это самым здоровым подходом (особенно между секс-наркоманами, которые в конечном итоге трахают друг друга в ванных комнатах), но что есть, то есть. Я находился в Степс около полутора недель, когда к нам пришел парень. Он был высоким и жилистым, со светлой кожей и волосами и страстью рисовать граффити на стенах. Оказалось, что он музыкант, мы немного поговорили, узнали друг друга, обменялись своими историями – все это обычное дерьмо. Он был достаточно приятным парнем, и я сочувствовал его проблемам, но все же…понимание того, что мы внезапно стали лучшими друганами, просто потому что оба были музыкантами-наркоманами, не имело большого смысла. И эта динамика, настолько распространенная в реабилитационном центре, была одной из причин, по которой этот процесс так никогда и не прижился во мне.

Date: 2015-08-22; view: 299; Нарушение авторских прав