Глава 31. Немного погодя ‑ не знаю, сколько времени прошло, ‑ я поднимаю голову и говорю: Прости

Немного погодя ‑ не знаю, сколько времени прошло, ‑ я поднимаю голову и говорю: "Прости, Зигфрид".

‑ За что, Боб?

‑ За плач. ‑ Я физически истощен. Как будто меня десять миль прогоняли сквозь строй, а сумасшедшие чокто (одно из племен североамериканских индейцев. ‑ Прим, перев.) колотили меня своими дубинками.

‑ Вы себя лучше чувствуете, Боб?

‑ Лучше? ‑ Я удивляюсь этому глупому вопросу, потом начинаю думать, и, странно, мне действительно лучше. ‑ Да. Кажется. Не то, что называется хорошо. Но лучше.

‑ Отдохните немного, Боб.

Мне это замечание кажется глупым, и я ему говорю об этом. У меня осталось столько энергии, как у сдохшей неделю назад медузы, и мне ничего не остается, как отдыхать.

Но я чувствую себя лучше. "Я чувствую, ‑ говорю я, ‑ будто наконец позволил себе ощутить свою вину".

‑ И пережили это.

Я обдумываю его слова. "Кажется, да", ‑ говорю я.

‑ Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вина?

‑ Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот.

‑ Вас кто‑нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого?

‑ Обвинял? ‑ Я снова прочищаю нос, думая. ‑ Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем‑то вроде героя. ‑ Я думаю о Шики, таком по‑матерински добром, о Френси Эрейра, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. ‑ Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться.

‑ Вы прочистили баки?

‑ О, дьявол, Зигфрид, ‑ говорю я, ‑ не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке.

‑ Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок?

‑ А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, ‑ говорю я, ‑ ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку!

‑ И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться?

‑ Их. Мой, ‑ поправляюсь я. ‑ Не знаю.

Зигфрид серьезно говорит: "В сущности, вы поступили очень разумно. Вы знали, что все выжить не могут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые.

‑ Вздор! Я убийца!

Пауза, цепи Зигфрида обрабатывают мои слова. "Боб, ‑ осторожно говорит он, ‑ мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?"

‑ Да, они живы! Время для них остановилось!

‑ Тогда как же вы можете быть убийцей?

‑ Что?

Он повторяет: "Как вы можете быть убийцей, если никто не умер?"

... ‑ не знаю, ‑ говорю я, ‑ но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня.

‑ Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами!

| СПРАВКА О СЧЕТЕ

| Робинетту Броудхеду.

|

| 1. Признано, что установление вами нового

| курса на Врата‑Два привело к экономии около ста

| дней на каждый полет к этой цели.

| 2. Решением комиссии вам присуждается один

| процент доходов от всех открытий, сделанных

| экипажами, воспользовавшимися вашим курсом.

| Авансом вам начисляется 10000 долларов.

| 3. Решением комиссии половина этих доходов у

| вас вычитается в качестве штрафа за поврежденный

| корабль.

| 4. На вашем счету имеется: проценты от

| открытий (решение комиссии А‑135‑7) с учетом

| вычетов (решение комиссии А‑135‑8) 5000 долларов

| На вашем счету всего 6192 доллара

И странно, нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи ‑ все это мною гордится, и мне приятно в это верить.

‑ Вы можете уйти в любое время, ‑ говорит он, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. ‑ Но я хотел бы показать вам кое‑что.

Мои защитные механизмы сносились до предела. Я только спрашиваю: "Что именно, Зигфрид?"

‑ Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, ‑ говорит он, ‑ но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.

‑ Другого пациента?

Он мягко говорит: "Посмотрите в угол, Боб".

Я смотрю...

... там стоит она.

‑ Клара! ‑ И как только я ее вижу, я тут же понимаю, откуда ее взял Зигфрид: у машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, она оживленно говорит: широкие черные брови нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается, потом расслабляется.

‑ Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.

‑ А я хочу?

‑ Необязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.

Я долго смотрю, потом говорю: "Убери ее, Зигфрид".

В восстановительной комнате я чуть не засыпаю на мгновение. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.

Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара.

Клара.

Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня.

Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: "Что‑нибудь случилось?"

Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида.

| СПРАВКА О СЧЕТЕ

| Робинетту Броудхеду:

|

| На ваш счет переведены следующие суммы:

|

| ‑ гарантированная премия за полет 88‑90А (вся

| сумма делится на выживших) $10000000

| ‑ научная премия, присужденная комиссией ‑ $ 8500000

| Всего ‑ $18500000

| Всего на счету ‑ $18506036

Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: "Зигфрид! Где ты?"

Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац ‑ реальный; шкаф с выпивкой ‑ реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.

"Зигфрид!"

Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. "Зигфрид!" ‑ кричу я, и тут возникает что‑то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.

‑ Да, Боб?

‑ Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!

‑ Я вижу, вы расстроены, Боб, ‑ говорит он. ‑ Не скажете ли, что вас беспокоит?

‑ Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в "реальности"! Может, не "целенаправленно". Но в их глазах я их убил. В моих тоже.

‑ Но, Боб, ‑ рассудительно говорит он, ‑ мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось...

‑ Я знаю, ‑ вою я. ‑ Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом‑то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее!

Терпеливо: "Вы думаете, это правда, Боб?"

‑ Она так думает! Теперь и бесконечно ‑ пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.

Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.

‑ Пусть боль выйдет, ‑ мягко говорит Зигфрид. ‑ Пусть она вся выйдет.

‑ А что я делаю, по‑твоему? ‑ я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. ‑ Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.

‑ Продолжайте, Боб, ‑ подбадривает он.

‑ Я продолжаю. Каждая секунда ‑ это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда.

‑ Продолжайте, Боб. Выскажитесь.

‑ Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!

Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит:

‑ Вы живете.

‑ Что? ‑ Мысли мои улетели на тысячу световых лет.

‑ Вы живете с этим, Боб.

‑ И это ты называешь жизнью? ‑ насмехаюсь я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок.

‑ Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, ‑ замечает Зигфрид, ‑ и иногда мне кажется, что ваш ответ ‑ это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете.

‑... ну, вероятно, ты прав. ‑ Это правда. Просто жизнь не очень приятна.

Еще одна долгая пауза, потом Зигфрид говорит:

‑ Боб. Вы знаете, что я машина. Вы знаете также, что мои функции ‑ справляться с человеческими чувствами. Я не могу чувствовать чувства. Но я могу представить себе их в виде моделей, анализировать их, я могу их оценивать. Я могу это сделать для вас. Я могу это сделать даже для себя. Я могу построить парадигму, внутри которой у меня будет доступ к эмоциям. Вина? Это болезненная вещь; но поскольку она болезненна, она совершенствует поведение. Я могу так сделать, что вы будете избегать действий, вызывающих чувство вины, и это было бы полезно и для вас, и для общества. Но вы не сможете воспользоваться этим, если не почувствуете вину.

‑ Я чувствую ее, Зигфрид! Боже, Зигфрид, ты ведь знаешь, что я чувствую!

‑ Знаю, ‑ говорит он, ‑ что теперь вы позволили себе ощутить ее. Теперь она открыта, и вы можете позволить ей действовать, приносить вам пользу, а не таиться внутри вас и вызывать только боль. Для этого я и существую, Боб. Вызвать наружу ваши чувства, чтобы вы могли ими воспользоваться.

‑ Даже плохие чувства? Вина, страх, боль, зависть?

‑ Вина. Страх. Боль. Зависть. Мотиваторы. Усовершенствователи. Те качества, Боб, которыми я сам не обладаю, разве что в гипотетическом смысле, когда создаю парадигму и углубляюсь в нее.

Еще одна пауза. У меня странное ощущение. Паузы Зигфрида должны либо позволить его аргументам глубже проникнуть в мое сознание, либо дать ему возможность рассчитать новый, более сложный аргумент. Но на этот раз, мне кажется, не то и не другое. Он думает, но не обо мне. Наконец он говорит:

"Теперь я могу ответить на вопрос, который вы мне задали, Боб".

‑ Вопрос? Какой?

‑ Вы меня спросили: "И это можно назвать жизнью?" И я отвечаю, да. Именно это называется жизнью. И в своем гипотетическом плане я очень завидую вам.