Глава 24

Я поворачивался, собираясь уснуть, когда заметил, что цвета на курсовой системе хичи меняются. Шел пятьдесят пятый день полета, двадцать седьмой после поворотного пункта. Все пятьдесят пять дней цвета были розовые по всей панели. Теперь появились чисто белые участки, они все росли, сливались.

Я прибываю. Что бы меня там ни ждало, я прибываю. Мой маленький корабль ‑ этот вонючий скучный гроб, о стены которого я бился почти два месяца, в котором разговаривал с собой, играл с собой, уставал от себя, ‑ шел со скоростью меньше световой. Я всмотрелся в видовой экран, который теперь находился "внизу", потому что моя скорость уменьшалась, и ничего необычного не увидел. Да, звезда. Много звезд, рисунок их мне совершенно незнаком: с полдюжины голубых ‑ от яркого до болезненно яркого: красная, более интересная своим оттенком, чем светимостью. Гневный красный уголь, не ярче Марса, видимого с Земли, но цвет более глубокий и неприятный.

Я заставил себя заинтересоваться.

Это было нелегко. После двух месяцев отрицания всего окружающего ‑ оно либо наскучило, либо угрожало ‑ трудно было переключиться на другое настроение. Я включил сферический сканер, и корабль начал поворачиваться, подставляя под анализаторы разные участки неба.

И почти тут же вернулся сильный близкий сигнал.

Пятьдесят пять дней скуки и истощения мгновенно забылись. Что‑то очень значительное и очень близкое. Я забыл, что хотел спать. Скорчился у экрана, держась за него руками и ногами, и увидел: на экране показался какой‑то прямоугольный объект. Он все время увеличивался: Чистый металл хичи! Форма неправильная, с круглыми утолщениями на плоских сторонах.

Количество адреналина в крови все увеличивалось, перед глазами заплясали сахарные леденцы. Я заставил себя заняться сканером. Нет вопроса ‑ очень значительное открытие. Вопрос в том, насколько значительное. Может, исключительно! Может, целая новая планета Пегги в моем распоряжении, и доход в миллионы долларов ежегодно на всю оставшуюся жизнь! А может, только пустой корпус. Может ‑ об этом говорит прямоугольная форма ‑ самый дикий сон, по‑настоящему большой корабль хичи, в который можно войти и лететь куда угодно, везя с собой тысячу человек и миллион тонн груза! Все возможно, и даже если все не так, если все эти ожидания не оправдаются, если это всего лишь пустой корпус, достаточно одной вещи внутри него, одной безделушки, одного прибора, одной штуковины, которую никто раньше не находил, которую можно разобрать и заставить действовать на Земле...

Я споткнулся и разбил костяшки пальцев о спираль, которая светилась теперь мягким золотым светом. Пососал кровь и понял, что корабль движется.

Но он не должен двигаться! Он не запрограммирован для этого. Он должен вынырнуть на орбите и висеть там, дожидаясь, пока я осмотрюсь и приму решение.

Я в смятении осмотрелся. Прямоугольный корпус находился точно в середине экрана и оставался на месте; корабль прекратил автоматическое сферическое сканирование. Я с опозданием услышал рев двигателей шлюпки. Они меня и двигали; корабль направлялся к прямоугольнику.

А над сидением пилота горел зеленый свет.

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

|

| Корабль 3‑104, рейс 031 В18. Экипаж Н. Ахойя,

| Ц. Захарченко, Л. Маркс.

|

| Время до цели 119 дней 4 часа. Позиция не

| определена. Очевидно, вне галактического

| скопления, в пылевом облаке. Идентификация внешних

| галактик сомнительна.

|

| Резюме. Мы не нашли ни следа планеты,

| артефакта или пригодного для высадки астероида на

| доступном для сканера расстоянии. Ближайшая звезда

| на расстоянии примерно 1,7 светового года.

| Предположительно то, что тут ранее находилось,

| уничтожено. Системы жизнеобеспечения на обратном

| пути начали выходить из строя, и Ларри Маркс умер.

Но это неправильно! Зеленый свет установлен на Вратах людьми. Он не имеет никакого отношения к хичи; обычное старое радио, кто‑то меня вызывает. Кто? Кто может находиться рядом с моим совершенно новым открытием?

Я включил установку РСМ (радиопереговоры между судами) и закричал: "Алло!"

Послышался ответ. Я его не понял: похоже на какой‑то иностранный язык, может быть, китайский. Но говорил человек. "Говорите по‑английски! ‑ закричал я. ‑ Кто говорит?"

Пауза. Потом другой голос: "А вы кто?"

‑ Меня зовут Боб Броудхед, ‑ выпалил я.

‑ Броудхед? ‑ Смесь нескольких голосов. Затем снова по‑английски:

‑ В наших документах нет никакого старателя по имени Броудхед. Вы с Афродиты?

‑ А что такое Афродита?

‑ О, Боже! Кто вы? Послушайте, это контроль Врат‑2, и у нас нет времени на розыгрыши. Назовитесь!

Врата‑Два!

Я выключил радио и лег в гамак, глядя, как плита вырастает все больше, не обращая внимания на требовательный зеленый свет. Врата‑Два? Нелепо! Если бы я хотел попасть на Врата‑Два, я летел бы обычным курсом и платил бы проценты за все найденное. Летел бы как турист по стократно проверенному маршруту. Я не сделал этого. Я взял никем не испытанный курс на свой риск. И я все испытал, испытывал страх во все эти пятьдесят пять дней полета.

Это несправедливо!

Я потерял голову. Бросился к селектору курса и наобум повернул колеса.

Я не мог принять свою неудачу. Я должен был что‑нибудь найти. Я не должен находить всем давно известное, вообще без всякой премии.

Но то, что я сделал, вызвало еще большую неудачу. Панель ярко осветилась желтой вспышкой. И затем все огни погасли.

Прекратился шум моторов шлюпки.

Исчезло ощущение движения. Корабль был мертв. Ничего не двигалось. Ничего не работало, ничего, даже система охлаждения.

К тому времени, как Врата‑Два выслали мне на выручку корабль, я потерял сознание от теплового удара: температура в корабле была 75 градусов Цельсия.

На Вратах горячо и влажно. На Вратах‑Два так холодно, что мне пришлось занимать куртку, перчатки и теплое нижнее белье. У Врат‑Два вкус ржавой стали. Врата ярко освещены, в них много шума и людей. На Вратах‑Два почти не слышно звуков; кроме меня здесь семь человек. Хичи оставили Врата‑Два незаконченными. Некоторые туннели кончаются голой скалой, и их всего несколько десятков. Никто не сажал еще здесь растительность, и весь воздух получают химическим путем. Парциальное давление кислорода ниже 150 миллибар, а остальную часть атмосферы составляет азотно‑гелиевая смесь, давление не выше половины нормального земного, голоса в такой атмосфере звучат высоко, и первые несколько часов у меня перехватывало дыхание.

Человек, который помог мне выбраться из шлюпки и укутал от холода, оказался смуглым рослым марсиано‑японцем по имени Норио Итуно. Он уложил меня в свою постель, напоил и дал отдохнуть с час. Я задремал, а когда проснулся, он сидел рядом, глядя на меня с интересом и уважением. Уважение относилось не к человеку, который прикончил корабль стоимостью в пять миллионов долларов. А интерес к идиоту, который это сделал.

‑ Мне кажется, у меня неприятности, ‑ сказал я.

‑ Пожалуй, да, ‑ согласился он. ‑ Корабль мертв. Никогда раньше ничего подобного не видел.

‑ Я не знал, что корабль хичи может так умереть.

Он пожал плечами. "Вы сделали кое‑что оригинальное, Броудхед. Как вы себя чувствуете? ‑ Я сел, собираясь ему ответить, и он кивнул. ‑ Мы сейчас очень заняты. Вам придется несколько часов самому заботиться о себе, если сможете. Ладно? Потом я устрою для вас вечеринку".

‑ Вечеринка! ‑ Вот уж о чем я совсем не думал. ‑ За что?

‑ Не каждый день встречаешь такого, как вы! ‑ восхищенно сказал он и оставил меня наедине с моими мыслями.

Мысли мои мне не понравились, и немного погодя я встал, надел перчатки, застегнул куртку и начал осматриваться. Осмотр продолжался недолго; особенно смотреть было нечего. С нижних уровней доносились звуки какой‑то деятельности, но эхо в кривых коридорах распространялось странно, и я никого не встретил. На Вратах‑Два не бывает туристов, поэтому здесь нет ночного клуба и казино, нет ресторанов... я не смог найти даже туалета. Прошло какое‑то время, и вопрос о туалете становился все настоятельнее. Я рассудил, что что‑то в этом роде должно быть поблизости от комнаты Итуно, и вернулся туда, но это не помогло. Вдоль коридоров был ряд помещений, но все они не закончены. В них никто не жил и никто не позаботился о канализации.

| Дорогой Голос Врат.

|

| Являетесь ли вы разумным человеком без

| предрассудков? Докажите это, прочитав мое письмо

| до конца, прежде чем примете решение о его

| содержании. На Вратах тринадцать населенных

| уровней. На каждом из тринадцати общих помещений

| по тринадцать жильцов (пересчитайте сами). Вы

| думаете, мое письмо просто глупое суеверие? Тогда

| сами посмотрите на доказательства. Рейсы 83‑20,

| 84‑1 и 84‑10 (для чего добавляют эти цифры?) были

| все объявлены пропавшими в списке 86‑13!

| Корпорация Врат, проснись! Пусть скептики и ханжи

| насмехаются. Человеческие жизни зависят от вашей

| готовности подвергнуться насмешкам. Ничего не

| мешает исключить ОПАСНЫЕ ЧИСЛА из всех программ.

| Нужна только храбрость!

|

| М. Глойнер, 88‑331

Не лучший мой день.

Найдя наконец туалет, я минут десять гадал, как он смывается, и оставил бы его неприлично грязным, если бы не услышал чьи‑то шаги снаружи. Там стояла в ожидании полная женщина небольшого роста.

‑ Не знаю, как смыть, ‑ извинился я.

Она осмотрела меня с головы до ног. "Вы Броудхед, ‑ заявила она и добавила:

‑ Почему вы не отправляетесь на Афродиту?"

‑ А что такое Афродита... нет, погодите. Сначала как смывается эта штука? А потом об Афродите.

Она указала на кнопку на краю двери. Я считал ее включателем света. Когда я коснулся ее, дно глубокого сосуда без единого шва начало светиться, и через десять секунд на нем был лишь пепел, а потом вообще ничего.

‑ Подождите меня, ‑ приказала она, скрываясь внутри. Выйдя, она сказала:

‑ Афродита ‑ это деньги, Броудхед. А вам они понадобятся.

Я позволил ей взять меня за руку и повести. Я начинал понимать, что Афродита ‑ это планета. Новая планета, ее открыл корабль с Врат‑Два всего сорок дней назад. Большая планета. "Конечно, придется заплатить проценты, ‑ сказала она. ‑ И пока что там ничего особенного не нашли, обычные отбросы хичи. Но там нужно обследовать тысячи квадратных миль, а первая группа старателей с Врат явится только через несколько месяцев. Мы послали; сообщение только сорок дней назад. Есть опыт работы на горячих планетах?"

‑ Опыт работы на горячих планетах?

‑ Приходилось ли бывать на горячих планетах? ‑ объяснила она, опускаясь в шахту.

‑ Нет. Кстати, у меня вообще никакого опыта нет. Один полет. Пустой. Я даже не высаживался.

‑ Жаль, ‑ сказала она. ‑ Впрочем особенно тут нечему учиться. Вы знаете, на что похожа Венера? Афродита лишь немного хуже. Звезда у нее очень горячая, и под прямое освещение попадать нельзя. Но туннели хичи под поверхностью. Если найдете, забираетесь туда.

‑ А каковы шансы найти?

‑ Ну, ‑ задумчиво ответила она, отцепляясь от кабеля и ведя меня по туннелю, ‑ может, не так уж велики. В конце концов вы ведь, пока ищете, на открытой местности. На Венере используют бронированные воздушные лодки и все герметически изолируют, так что там никаких проблем. Но здесь они возможны, ‑ признала она. ‑ Но не очень много старателей погибает. Около одного процента.

‑ А какой процент погибает на Афродите?

‑ Больше одного. Да, больше. Приходится пользоваться шлюпкой вашего корабля, а она, конечно, не такая мобильная ‑ особенно на планете с поверхностью, как расплавленная сера, и с ветрами, как ураганы, ‑ когда они легкие.

‑ Очаровательно, ‑ сказал я. ‑ Почему же вы не там?

‑ Я? Я пилот‑перевозчик. Через десять дней, как только все погрузят или кто‑нибудь будет возвращаться, я лечу на Врата.

‑ Я хочу вернуться прямо сейчас.

‑ Черт возьми, Броудхед! Вы разве не понимаете, в какой вы беде? Вы нарушили правила, изменив установку курса. Вас судить будут.

Я тщательно обдумал это. Потом сказал: "Спасибо, но я рискну".

‑ Вы не поняли? На Афродите гарантированы находки хичи. Вы можете сделать сотню вылетов и ничего подобного не найти.

‑ Милая, ‑ сказал я, ‑ я не могу сделать сотню вылетов. Не знаю, хватит ли у меня духу и на один. Мне кажется, что на возвращение на Врата духу хватит. А больше я ничего не знаю.

В целом я пробыл на Вратах‑Два тринадцать дней. Эстер Бегровиц, пилот‑перевозчик, все время старалась уговорить меня лететь на Афродиту. Наверно, не хотела, чтобы я занимал место ценного груза на обратном пути на Врата. Остальным было все равно. Все считали меня сумасшедшим. Для Итуно, который был старшим на Два, я оказался проблемой. Технически я попал туда незаконно, за содержание я не заплатил ни полушки и платить мне было нечем. Он был вполне вправе выбросить меня в космос без костюма. Он решил проблему, поставив меня на погрузку не самого ценного груза на пятиместный корабль Эстер. В основном это были молитвенные веера и образцы с Афродиты для последующего анализа. Это заняло два дня, потом он назначил меня старшим мальчиком на побегушках у троих, переделывавших костюмы для исследователей Афродиты. Им приходилось использовать факелы хичи, чтобы хоть немного смягчить металл костюмов, но мне факелы не доверяли. Требуется два года, чтобы обучить человека управлять факелом хичи на близком расстоянии. Но мне позволялось подносить им костюмы и полоски металла хичи, подавать инструменты, бегать за кофе... и надевать законченные костюмы и выходить в космос, проверяя, не протекают ли они.

| Мы запах ваш чуем, попав в Орион,

| И Псы нас ведут по следу.

| И Андромеда, и Крес, Процион ‑

| Все нам сулят победу.

| С разных концов мира людей

| Все разных вер и обычаев

| Уходим мы в вечность с грузом надежд,

| Что вас, заблудших, отыщем.

| О, Хичи...

Ни один из них не протекал.

На двенадцатый день прибыли два пятиместных корабля с Врат; они привезли счастливых оживленных старателей с никому не нужным оборудованием. Известие об Афродите еще не дошло до Врат, и поэтому новички не знали, что им понадобится. Чисто случайно среди них оказалась молодая девушка с научным заданием, она училась раньше у профессора Хеграмета и должна была провести антропометрические наблюдения на Вратах‑Два. Своей властью Итуно переадресовал ее на Афродиту и объявил о совместной приветственно‑прощальной вечеринке. Десять новоприбывших и я превышали количество хозяев: но если хозяева уступали в количестве, то превзошли в объеме выпитого, и вечеринка получилась хорошая. Я чувствовал себя знаменитостью. Новички не могли пройти мимо того факта, что я прикончил корабль хичи, а сам выжил.

Мне было почти жаль улетать... не говоря уже о том, что очень страшно.

Итуно налил мне на три пальца рисового виски в стакан и произнес тост. "Жаль, что вы улетаете, Броудхед, ‑ сказал он. ‑ Не передумаете? У нас пока больше бронированных кораблей и костюмов, чем старателей, но не знаю, как долго это будет продолжаться. Если передумаете, вернувшись..."

‑ Я не передумаю.

‑ Банзай! ‑ сказал он и выпил. ‑ Слушайте, не знаете ли вы старика по имени Бакин?

‑ Шики? Конечно. Он мой сосед.

‑ Передайте ему привет, ‑ сказал он, снова наливая. ‑ Отличный парень, вы мне чем‑то напомнили его. Я был с ним, когда он потерял ноги: его зажало в шлюпке, когда нам пришлось сбрасывать груз. Чуть не умер. К тому времени, как мы его доставили на Врата, он весь распух, и несло от него, как из ада. Нам пришлось отрезать ему ноги. Я сам это сделал.

‑ Да, он отличный парень, ‑ подтвердил я, приканчивая выпивку и протягивая стакан за новой порцией. ‑ Эй. Что значит, я напоминаю вам его?

‑ Он тоже не может решиться, Броудхед. У него денег достаточно для Полной медицины, но он не может решиться потратить их. Если бы потратил, мог получить ноги и снова вылететь. Но тогда у него ничего не останется. И он остается калекой.

Я поставил стакан. Больше мне не хотелось пить. "Пока, Итуно, ‑ сказал я. ‑ Иду спать".

| ОБЪЯВЛЕНИЯ

|

| Тенистый широколистник, выращенный вручную и

| свернутый. Два доллара сигарета. 87‑307.

|

| Нынешнее местонахождение Агосто Т. Агнелли.

| Позвоните службе безопасности Врат для Интерпола.

| Награда.

|

| Публикация рассказов и стихотворений. Лучший

| способ сохранить воспоминания для ваших детей.

| Удивительно низкая цена. 87‑349.

|

| Кто‑нибудь из Питтсбурга или Падьюки? Скучаю

| по родине. 88‑226.

Большую часть обратного пути я писал письма Кларе, не зная, отправлю ли их. Больше делать было нечего. Эстер оказалась удивительно сексуальной ‑ для такой полной женщины определенного возраста. Но наступает время, когда это уже не занимает, а со всем тем грузом, которым был забит корабль, больше ни для чего места не оставалось. Дни проходили одинаково; секс, письма, сон... и беспокойство.

Беспокойство из‑за того, что Шики Бакин хотел оставаться калекой; и беспокойство, почему я сам этого хочу.