Апреля 1992 г. И рад бы сказать, что дела у меня пошли на лад, но, к сожалению, не могу

Дорогой друг!

И рад бы сказать, что дела у меня пошли на лад, но, к сожалению, не могу. Скорее, наоборот, потому что каникулы закончились, а я не имею возможности посещать те места, к которым привык. К прошлому возврата нет. А обрубить концы я пока не готов.

Если честно, я от всего отстранился.

Брожу по школьным коридорам, смотрю на лица. Смотрю на учителей и размышляю, что их тут держит. Любят ли они свою работу? А нас? И насколько они были умны в пятнадцать лет? Я не злобствую. Просто интересуюсь. Точно так же смотрю на учеников и думаю, кому из них сегодня разбили сердце и как это скажется на трех контрольных и одном сочинении. Или вычисляю, кто страдает от несчастной любви. И пытаюсь угадать почему. Кстати, если бы человек учился в другой школе, там бы с ним все равно приключилось то же самое: не один разобьет тебе сердце, так другой, почему же это воспринимается как дело сугубо личное? Я, например, учась в другой школе, не познакомился бы ни с Сэм и Патриком, ни с Мэри‑Элизабет и общался бы только со своими родными.

Расскажу тебе один случай. Болтался я по торговому центру, куда в последнее время зачастил. Уже недели две бываю там ежедневно и пытаюсь установить, зачем люди туда ходят. Как бы дал себе такое индивидуальное задание.

Увидел маленького мальчика. Лет четырех, наверно. Точнее сказать не берусь. Он ревел во весь голос и звал маму. Не иначе как потерялся. Потом заметил я взрослого парня, на вид лет семнадцати. По‑моему, не из нашей школы, я его раньше не встречал. Короче, этот парень, весь из себя крутой – кожаная куртка, длинные волосы и так далее, – подошел к мелкому и спросил, как его зовут. Мелкий ответил и успокоился.

Тогда парень увел его с собой.

А буквально через минуту по трансляции сделали объявление для матери, что ребенок ожидает ее возле стойки информации. Я направился прямиком туда, чтобы посмотреть, чем дело кончится.

Мать, видимо, сбилась с ног, потому что она примчалась как угорелая, увидела своего малыша и разрыдалась. Прижала его к себе и сказала, чтобы он никогда больше не убегал. Потом поблагодарила того взрослого парня, а он ей в ответ:

– За ребенком смотри, а не глазей, нафиг, по сторонам.

Развернулся – и ушел.

Усатый дядька за стойкой аж остолбенел. Мамаша – то же самое. А мальчонка вытер нос, посмотрел на мать и говорит:

– Картошки хочу.

Мать кивнула, и они куда‑то пошли. Я за ними. Заходят они в ресторанный дворик, покупают в одном из киосков картофель фри. Ребенок такой довольный, кетчупом перемазался. А мамаша пыхает сигаретой и в промежутках между затяжками вытирает ему физиономию.

Смотрел я на эту мать и пытался представить, какой она была в юности. Есть ли у нее муж. Был ли ребенок запланированным или случайным. И на что это влияет.

Понаблюдал я и за другими людьми. Старики сидят поодиночке. У девчонок глаза размалеваны синими тенями, челюсти выпячены. Дети какие‑то усталые. Отцы в приличных пиджаках, еще более усталые. За прилавками работают подростки – у тех и вовсе такой вид, как будто им давно жить не хочется. Кассовые ящики то открываются, то закрываются. Люди отдают деньги, получают сдачу. Все это стало меня дико нервировать.

Решил я найти другое место, чтобы разобраться, зачем туда ходят люди. К сожалению, таких мест не много. Не знаю, сколько я еще протяну без дружбы. Раньше меня это ничуть не тяготило, но я просто не знал, что такое дружба. Бывают случаи, когда неведение – благо. Купила тебе мама картофель фри – вот и счастье.

Единственной, с кем я разговорился за последние две недели, была Сьюзен, та самая, что в средней школе «гуляла» с Майклом, когда еще носила брекеты. Она стояла в коридоре в окружении незнакомых мне парней. Те ржали и отпускали сальные шуточки, а Сьюзен старалась им подыгрывать. При виде меня она стала «пепельно‑серой». Как будто не желала вспоминать, какой была ровно год назад, и, уж конечно, не хотела подавать вид, что со мной знакома и даже когда‑то дружила. Вся компашка притихла и уставилась на меня, но я не обращал на них внимания. Только посмотрел на Сьюзен и спросил:

– Скучаешь без него?

Совершенно не рассчитывая ее поддеть или упрекнуть. Просто хотел убедиться, что кто‑нибудь, кроме меня, вспоминает Майкла. Если честно, я укурился вусмерть, потому и зациклился на этом вопросе.

Сьюзен растерялась. Не знала, как поступить. С прошлого года мы с ней не перемолвились ни словом. Понятное дело, не стоило ее спрашивать в присутствии этой братии, но я ни разу не сталкивался с ней с глазу на глаз, а вопрос не давал мне покоя.

Сперва я подумал, что ее бессмысленное выражение лица вызвано удивлением, но оно не исчезало, и я понял, что ошибся. Мне вдруг пришло в голову, что Сьюзен не стала бы теперь «гулять» с Майклом, останься он в живых. Нельзя сказать, что она злая, или безголовая, или подлая. Просто все в этом мире меняется. Друзья уходят. Жизнь ни для кого не стоит на месте.

– Извини за беспокойство, Сьюзен. Просто у меня сейчас время тяжелое. Больше ничего. Веселись дальше.

Сказал – и прошел мимо.

– Господи, вот урод. – Это кто‑то из парней бросил мне в спину. Не как оскорбление, а в качестве констатации факта.

Сьюзен его не одернула. Не знаю, вполне возможно, что теперь я бы и сам никого не одернул.

Счастливо.

Чарли

Date: 2015-08-24; view: 344; Нарушение авторских прав