Марта 1992 г

Дорогой друг!

Девушки, не в обиду им будь сказано, – странные существа. Просто не могу подобрать другого слова.

Сходил я на второе свидание с Мэри‑Элизабет. Во многих отношениях оно было похоже на первое, только в этот раз не пришлось наряжаться, как на танцы. Инициатива опять исходила от нее, и это, наверно, хорошо, но, думаю, мне и самому надо бы изредка кого‑нибудь приглашать: нельзя же надеяться, что за меня всегда будет решать кто‑то другой. А коль скоро приглашение будет исходить от меня, то, по крайней мере, девушку выберу я сам, если, конечно, она согласится. Тут все непросто.

Но есть и хорошие новости: мне разрешили самостоятельную поездку. Я спросил у папы, можно ли будет взять машину. Дело было за обедом.

– Смотря зачем. – Отец ревниво относится к своей тачке.

– У Чарли появилась подружка, – встряла моя сестра.

– Никакая она мне не подружка, – возразил я.

– Что за девочка? – спросил папа.

– Что за шум? – спросила из кухни мама.

– Чарли хочет взять машину, – объяснил папа.

– С какой целью?

– Именно это я и пытаюсь выяснить. – У папы в голосе зазвенел металл.

– Зачем же так раздражаться, – сказала мама.

– Прости, – сказал папа, исключительно для порядка. И опять повернулся ко мне: – Ну‑ка, расскажи, что это за девочка.

Короче, рассказал я ему, что мог, о Мэри‑Элизабет, опустив, естественно, такие детали, как татушка и пупочный пирсинг. Он с хитрецой заулыбался, пытаясь угадать, согрешил я уже или нет. И сказал, что да, машину взять можно. Мама принесла кофе, и папа пересказал ей все детали, пока я расправлялся с десертом.

Вечером, когда я уже дочитывал книгу, ко мне заявился отец и присел на краешек кровати. Закурил и стал проводить со мной беседу о сексе. Пару лет назад я уже слышал эту нотацию, но тогда в ней было больше физиологии. А теперь он напирал на такие темы:

– Понятно, я для тебя старик, но все же…

– …в наше время приходится быть крайне осмотрительным… – и:

– …обязательная контрацепция… – а также:

– …если она скажет «нет», отнесись к этому всерьез…

– …если вы, господин хороший, вздумаете ее принуждать, у вас будут крупные неприятности…

– …даже если она говорит «нет» в смысле «да», то, честно тебе скажу, она тобой играет – не трать на нее время и деньги.

– …если захочешь посоветоваться, обращайся ко мне в любое время, но если тебе почему‑либо это претит, поговори с братом, – и наконец:

– Я рад, что мы с тобой побеседовали.

Затем папа взъерошил мне волосы, улыбнулся и вышел. Должен тебе сказать, что мой отец не похож на тех, что показывают в сериалах. Такие темы, как секс, его не смущают. И высказывается он всегда по делу.

Думаю, в этот раз он был очень доволен, потому что я в детстве постоянно целовался с одним мальчиком из нашего района, и, хотя психиатр сказал, что маленьким детям свойственны подобные эксперименты, мой отец, кажется, струхнул. Наверно, это естественно, только не знаю точно почему.

Короче, поехали мы с Мэри‑Элизабет в центр, чтобы сходить в кино. Фильм был из тех, что называются «арт‑хаус». По словам Мэри‑Элизабет, он получил какую‑то награду на престижном европейском кинофестивале и это ее подкупило. Перед началом сеанса она заметила, что публика, к сожалению, тянется к тупой голливудской кинопродукции, а на этот показ пришли буквально единицы. Потом стала распространяться насчет того, как мечтает поскорее вырваться из этой обстановки и уехать в колледж, где люди ценят настоящее искусство.

Начался фильм. Как оказалось, на каком‑то иностранном языке, с субтитрами. А что, забавно, я как‑то привык фильмы смотреть, а не читать. Фильм был очень своеобразный, но не сказать, что очень хороший, потому что после его окончания у меня в душе ничего не шевельнулось.

Но у Мэри‑Элизабет было другое мнение. Она твердила, что фильм очень «красноречив». Уж до того «красноречив». Допустим. Только я не понял, о чем там говорилось, хотя, наверно, говорилось очень красиво.

Из кинотеатра мы поехали в магазин музыкального андеграунда, где Мэри‑Элизабет провела для меня целую экскурсию. Этот музыкальный магазин она обожает. Говорит, что только здесь чувствует себя органично. Она рассказала, что раньше, когда кафетерии еще не набрали популярность, таким ребятам, как она, вообще негде было потусоваться, разве что в «Биг‑бое», но там до недавнего времени был полный отстой.

Привела она меня в отдел видеокассет и рассказала о культовых французских режиссерах и так далее. Потом мы спустились в отдел импортной продукции, и она просветила меня насчет «реальной» альтернативной музыки. Дальше был отдел фолка, где я узнал про женские команды типа Slits.

Мэри‑Элизабет повинилась, что не приготовила для меня подарка на Рождество, и сказала, что хочет, мол, оправдаться. Купила для меня пластинку Билли Холидей и предложила поехать к ней домой, чтобы сразу послушать.

Короче, сидел я у нее в гостиной цокольного этажа, а она была наверху – искала нам что‑нибудь выпить. Я огляделся: кругом идеальная чистота, но запах какой‑то нежилой. На каминной полке – призы за победы в соревнованиях по гольфу. Телевизор, приличная стереосистема. Потом в гостиную спустилась Мэри‑Элизабет, принесла два стакана и бутылку бренди. Сказала, что ненавидит все, что любят ее предки, за исключением бренди.

Попросила меня налить нам выпить, а сама взялась разжигать камин. Она была в каком‑то возбужденном состоянии, что для нее совершенно нехарактерно. Говорила о любви к открытому огню, о своих планах выйти замуж и поселиться в Вермонте, и это тоже меня удивило, поскольку Мэри‑Элизабет никогда на такие темы не распространяется. Разожгла она камин, поставила пластинку и, пританцовывая, направилась ко мне. Сказала, что она вся горит, но не потому, что у нее жар.

Заиграла музыка, мы чокнулись, сказали «чин‑чин» и пригубили бренди. Бренди – отличный напиток, но он, скорее, был к месту на вечеринке «Тайного Санты». С первой порцией мы расправились очень быстро.

У меня сильно участилось сердцебиение, и я задергался. Она протянула мне второй стакан и при этом легонько коснулась моей руки. Потом перекинула ногу мне через колено, и я стал смотреть, как болтается ее ступня. Потом у себя на затылке я почувствовал ее руку. Которая плавно двигалась. И сердце у меня чуть не выскочило из груди.

– Тебе нравится пластинка? – еле слышно прошептала она.

– Очень.

Я ничуть не покривил душой. Музон был классный.

– Чарли?

– Ммм?

– Я тебе нравлюсь?

– Ммм.

– Ты понимаешь, о чем я?

– Ммм.

– Волнуешься?

– Ммм.

– Не волнуйся.

– Хорошо.

Тут я почувствовал ее вторую руку. Та легла мне на колено и поползла по бедру к животу. Потом Мэри‑Элизабет убрала ногу и уселась мне на колени, лицом к лицу. Уставилась на меня в упор. Не мигая. Лицо у нее разрумянилось и стало каким‑то незнакомым. Она наклонилась вперед и начала целовать мне шею и уши. Потом щеки. Наконец поцеловала в губы, и все вокруг растаяло. Мэри‑Элизабет взяла мою руку и засунула себе под свитер. Я не мог поверить, что это происходит со мной. Не мог поверить, что узнал, каковы на ощупь ее груди. А чуть позже – и на вид. С лифчиком пришлось повозиться.

Когда мы освоили абсолютно все, что выше пояса, я лег на пол, а Мэри‑Элизабет опустила голову мне на грудь. Мы оба глубоко дышали, слушая музыку и потрескивание огня. Когда смолкла последняя песня, я ощутил дыхание Мэри‑Элизабет у себя на груди.

– Чарли?

– Ммм?

– Как по‑твоему, я красивая?

– Ты очень красивая.

– Честно?

– Честно.

Тут Мэри‑Элизабет прижалась ко мне еще сильнее и потом примерно на полчаса умолкла. А я лежал и думал, как изменился у нее голос, когда она спрашивала, считаю ли я ее красивой, и как изменилась она сама, услышав мой ответ, и как Сэм предупреждала, что здесь такие комплименты не проходят, и до какой степени у меня затекла рука.

Слава богу, мы услышали, как щелкнул автоматический замок гаража.

Счастливо.

Чарли