Декабря 1991 г. Я в Огайо, сижу в той комнате, которая раньше служила папе спальней

Дорогой друг!

Я в Огайо, сижу в той комнате, которая раньше служила папе спальней. Внизу вся родня. Чувствую себя неважно. Не знаю, что со мной такое, но подступает какой‑то страх. Скорей бы домой, но мы всегда остаемся с ночевкой, а маму дергать не хочется – зачем ее беспокоить. Я бы поделился с Патриком и Сэм, но они вчера не позвонили. А мы утром распаковали свои подарки и сразу уехали. Может, ребята сегодня звонили, после обеда. Надеюсь, сегодня они не звонили – меня ведь дома не было. Надеюсь, это нормально, что я тебе об этом рассказываю. Просто другого выхода не вижу. В таких случаях у меня вечно начинается хандра, да еще Майкла рядом нет. И тети Хелен тоже нет. Я по ней скучаю. Пробовал книжку читать – не помогает. Не знаю. Мысли проносятся слишком быстро. Просто стремительно.

Сегодня вечером, к примеру, родственники сели смотреть «Эту замечательную жизнь»[12]– фильм просто чудесный. А я все думал: почему было не снять фильм про дядю Билли? Джордж Бейли был в городе влиятельной персоной. Благодаря ему множество народу выбралось из трущоб. Он спас целый город – после смерти своего отца оказался единственным, кому такое по силам. Ему больше всего хотелось путешествовать, но он остался в родном городе и пожертвовал своей мечтой ради других. А когда ему стало невмоготу, решил покончить с собой. Он знал, что семья получит за него страховку и не останется без средств. А потом ему явился ангел и показал, что творилось бы вокруг, если бы он не родился. Как плохо было бы в городе. Как его жена осталась бы «старой девой». В этом году даже моя сестра не фыркала, что это старомодные штучки. Раз в два года она высказывается в том смысле, что Мэри зарабатывала себе на жизнь и уже по одной этой причине не могла считаться «пустым местом», будь она замужем или нет. Но в этом году промолчала. Уж не знаю почему. Думаю, это имеет какое‑то отношение к тому парню, с которым она тайно встречается. А может, из‑за конфликта в машине по дороге к бабушке. Я почему хотел, чтобы фильм сняли про дядю Билли: он выпивоха, толстяк, а главное – остался без гроша. Мне было бы интересно, чтобы ангел показал, в чем смысл жизни дяди Билли. Тогда у меня бы, возможно, хандра развеялась.

Я еще вчера приуныл, дома. Не люблю свой день рождения. Терпеть не могу. Поехали мы с мамой и сестрой за покупками, но мама была не в духе из‑за парковок и очередей. И сестра тоже была не в духе, потому что при маме не могла купить подарок своему тайному возлюбленному. Она понимала, что за подарком ей придется потом тащиться в одиночку. А я терзался. Реально терзался, потому что бродил по магазинам и не мог решить, какой подарок хотел бы получить от меня папа. Что купить или подарить Сэм и Патрику, я решил заранее, а что купить или подарить родному отцу, не мог придумать. Мой брат любит постеры, изображающие девушек и баночное пиво. Сестра предпочитает сертификаты на посещение парикмахерского салона. Мама увлекается растениями и старыми фильмами. А папа любит только гольф, но это не зимний вид спорта, кроме как во Флориде, а мы живем совсем в другом климате. Бейсбол он забросил. Даже не любит, когда ему напоминают, хотя и рассказывает случаи из своего спортивного прошлого. Но я хотел выбрать ему подарок со смыслом, потому что папу я люблю. Хотя и плохо его знаю. Не в его правилах говорить о себе.

– Может, вам скинуться с сестрой и купить ему свитер?

– Нет, я так не хочу. Хочу купить ему что‑нибудь особенное. Какую музыку он любит?

Папа теперь музыку почти не слушает, а то, что ему нравится, у него уже есть.

– Какие книги он читает?

Папа теперь почти ничего не читает, потому что слушает аудиокниги в машине, по дороге на работу, а их он берет в библиотеке совершенно бесплатно.

А какие фильмы? Хоть что‑нибудь он любит?

Моя сестра решила купить ему свитер в одиночку. И вызверилась на меня, потому что ей нужно было успеть съездить в магазин еще раз и купить подарок своему тайному возлюбленному.

– Господи, да купи ты ему мячи для гольфа, Чарли.

– Но это же летний вид спорта.

– Мама. Заставь его хоть что‑нибудь купить.

– Чарли. Успокойся. Все хорошо.

Я совсем расклеился. Не мог собраться с мыслями. Мама старалась говорить ласково, потому что в таких случаях она одна делает все возможное, чтобы никто не распсиховался.

– Прости, мам.

– Ничего страшного. Ты ни в чем не виноват. Просто тебе хочется выбрать для папы хороший подарок. И это правильно.

– Мама!

Сестра уже на стенку лезла. Мама даже бровью не повела.

– Чарли, ты можешь купить для папы все, что пожелаешь. Будь уверен, ему понравится. Ну же, успокойся. Все хорошо.

Мама отвезла меня в четыре магазина. В каждом из них моя сестра бросалась в ближайшее кресло и стонала. В конце концов мы приехали в правильный магазин. Это был видеосалон. Там я нашел кассету с заключительной серией «Чертовой службы в госпитале МЭШ». Без рекламных пауз. И у меня гора с плеч свалилась. Потом я стал рассказывать маме, как мы всей семьей смотрели этот фильм.

– Она без тебя знает, Чарли. Мы смотрели все вместе. Поехали отсюда. Сколько можно?

Мама велела сестре не вмешиваться и дослушала мой рассказ, хотя и без меня его знала, но я умолчал о том, как отец плакал в кухне, поскольку это наш с ним маленький секрет. Мама даже похвалила, как я интересно рассказываю. Я люблю маму. И на сей раз я ей об этом сказал.

А она сказала, что тоже меня любит. И некоторое время все было хорошо.

Сидели мы за столом и ждали к ужину папу с братом из аэропорта. Их очень долго не было, и мама начала волноваться, потому что на улице валил снег. Мою сестру она никуда не отпустила, чтобы та помогла ей с готовкой. Мама хотела расстараться для нас с братом, потому что он выкроил время для приезда домой, а у меня был день рождения. А сестра думала только об одном: как бы купить подарок своему парню. Настроение у нее было хуже некуда. Она дерзила, как эти девчонки из фильмов восьмидесятых годов, и мама к каждому своему замечанию прибавляла «юная леди».

В конце концов позвонил папа и сообщил, что рейс сильно задерживается из‑за снежных заносов. Я слышал только мамины слова.

– Но у Чарли именинный ужин… Я и не требую, чтобы ты исправил… он опоздал на рейс?.. Я просто спрашиваю… Никто тебя не обвиняет… ничего подобного… Я не могу держать на огне… пересохнет… что… но это его любимое… хорошо, чем прикажешь их кормить… естественно, проголодались… больше часа прошло… но позвонить‑то можно было…

Не знаю, сколько времени длился этот разговор, – мне невмоготу было сидеть за столом и слушать. Пошел я к себе в комнату и взял книгу. Есть уже расхотелось. Хотелось просто побыть в тишине. Через некоторое время ко мне поднялась мама. Сказала, что папа звонил еще раз и через полчаса они будут дома. Спросила меня, что не так, и я понял: это она не про мою сестру и не про свою телефонную перебранку с папой – такое у нас случается. Просто она заметила, что я целый день не в себе, но не связала это с отъездом моих друзей, потому как вчера, вернувшись с горки, я нисколько не хандрил.

– Это из‑за тети Хелен?

Она так это сказала, что я сорвался с катушек.

– Пожалуйста, не изводи себя, Чарли.

– Да я уже и так весь извелся. Я каждый год в день рожденья извожусь.

– Ну, прости.

Мама пресекает такие разговоры. Знает, что я перестану слушать и начну задыхаться. Накрыла мне рот ладонью, вытерла слезы. Я успокоился ровно настолько, чтобы спуститься вниз. Ровно настолько, чтобы порадоваться приезду брата. И угощение оказалось вовсе не пересушено.

Потом мы отправились устраивать «люминарии». В этом занятии участвуют все соседи. Вдоль проезжей части расставляют наполненные песком коричневые бумажные пакеты. Затем в каждый пакет втыкают свечу, зажигают – и улица становится «взлетно‑посадочной полосой» для Санта‑Клауса. Обожаю устраивать люминарии. Во‑первых, красиво, это уже традиция, а во‑вторых, можно забыть про день рождения.

Мне подарили отличные подарки. Сестра хоть и злилась, но подарила мне пластинку Smiths. Брат привез для меня постер с автографами всей их футбольной команды. От папы я получил пластинки, которые посоветовала ему моя сестра. А от мамы – книги из числа тех, которыми она увлекалась в юности. Среди них оказалась «Над пропастью во ржи».

Я убрал книгу Билла и взялся за мамину, продолжив читать с того же места. И выкинул из головы день рождения. Думал только о том, что скоро мне сдавать на права. Это безопасная тема. Стал вспоминать, как проходили у нас занятия по вождению. Кто там был.

Наш инструктор – коротышка мистер Смит, от которого вечно как‑то странно пахло и который никому не разрешал врубать радио. Далее, в группе у нас были двое из десятого класса, парень и девушка. Сидя за рулем, я заметил, что они на заднем сиденье скрытно касались друг друга коленками. И наконец, я сам. К сожалению, про наши уроки рассказывать особо нечего. Естественно, нам крутили фильмы про аварии со смертельным исходом. На занятия приходили полицейские, которые проводили с нами беседы. А как я получал учебные права – это отдельная тема, но мама с папой сказали, что мне без крайней необходимости лучше за руль не садиться, потому как страховка стоит немалых денег. А попросить Сэм пустить меня за руль ее пикапа я не мог. Ну не мог – и все тут.

Вот такими вечерними мыслями я себя утешал в день рождения.

На другое утро было Рождество, и все началось отлично. Папа очень обрадовался видеокассете «Чертова служба в госпитале МЭШ», и я был на седьмом небе, особенно когда он поделился своими воспоминаниями о нашем семейном просмотре. Правда, умолчал о том, как у него потекли слезы, но в этом месте он мне подмигнул, и я понял, что он ничего не забыл. Даже двухчасовая поездка в Огайо первые полчаса шла как по маслу, хотя мне пришлось сидеть на бугре заднего сиденья из‑за того, что папа расспрашивал про учебу в колледже, а брат без умолку рассказывал. Он встречается с девушкой из команды болельщиц, которые зажигают во время студенческих футбольных матчей. Зовут ее Келли. Этот момент папу очень заинтересовал. Сестра фыркнула, что выступления команды болельщиц – это пошлость и дискриминация по гендерному признаку, но брат велел ей придержать язык. Келли учится на философском. Я спросил брата, есть ли в ней какая‑нибудь изюминка.

– Нет, она просто обалденно красивая.

Тут сестра завелась: мол, внешность для женщины не самое главное. Я согласился, а брат стал обзывать сестру «стерва‑лесбиянка». Тогда мама потребовала, чтобы брат не произносил таких слов в моем присутствии, и это было довольно нелепо, если учесть, что у меня, у единственного в нашей семье, есть друг нетрадиционной ориентации. Нет, может, у других тоже есть, но те скрывают. Точно сказать не могу. Короче, папа спросил, как они познакомились.

Познакомились они в ресторанчике «Старая университетская таверна» или как‑то так, прямо в Пенсильванском университете. Говорят, там подают фирменный десерт «травка‑гриль». Короче, Келли сидела с подругами по женскому студенческому клубу, они собрались уходить, и она, поравнявшись с моим братом, на ходу выронила учебник. Брат сказал, что Келли это отрицает, но он‑то не сомневается, что книжку она выронила с умыслом. Когда он догнал ее у зала игровых автоматов, дело уже было на мази. Так он сказал. Весь вечер они играли в древние компьютерные игры типа «донки‑конг» и ностальгировали; мне понравилось такое обобщение, в нем была какая‑то печаль и нежность. Я спросил, пьет ли Келли какао.

– Ты что, об долбался?

И вновь мама сделала брату замечание, чтобы он при мне так не выражался, и это опять же было нелепо, потому что у нас в семье я, наверно, единственный, кто хоть раз обдолбался. Ну, может, еще мой брат. Точно сказать не могу. А сестра – наверняка ни разу. И опять же нельзя исключать, что каждый член нашей семьи хоть раз обдолбался, просто у нас говорить о таких вещах не принято.

Следующие десять минут моя сестра критиковала систему женских и мужских университетских клубов, ведущую свое начало из Древней Греции. Рассказывала, каким жестоким издевательствам подвергаются новички, а некоторых даже доводят до самоубийства. В частности, она слышала, что в одном женском клубе новеньких раздевают до нижнего белья и при всех обводят их «жировые отложения» несмываемым красным маркером. Тут у моего брата терпение лопнуло окончательно.

– Херня!

До сих пор не могу поверить: мой брат в машине сквернословит, а родители – хоть бы что. Наверно, студенту, по их мнению, простительно. А моя сестра даже бровью не повела. Все гнула свое.

– Ничего не херня. Я своими ушами слышала.

– Придержите язычок, юная леди.

Это папа ее одернул с переднего сиденья.

– Да что ты говоришь? – не унимался брат. – И где ж ты такое слышала?

– По радио, – ответила сестра.

– Господи прости! – брат заржал.

– Да, представь себе.

У мамы с папой был такой вид, будто они через лобовое стекло смотрели теннисный матч, потому что они только головами качали. И помалкивали. Даже не оборачивались. Впрочем, нужно отметить, что папа врубил рождественскую музыку и мало‑помалу прибавлял звук, пока у меня не заложило уши.

– Ври больше. Что ты вообще понимаешь? Университета в глаза не видела. С Келли ничего такого не делали.

– Ну прямо… Так она тебе и признается!

– Да… она‑то как раз признается. У нас друг от друга секретов нет.

– Ах, какой чувствительный и тонкий юноша.

Мне уже невмоготу было слушать, как они собачатся, и я задал еще один вопрос:

– А вы обсуждаете книги, серьезные проблемы?

– Спасибо, что поинтересовался, Чарли. Да. Представь себе, обсуждаем. У Келли, между прочим, любимая книга – «Уолден» Генри Дэвида Торо.[13]И Келли, между прочим, утверждает, что трансцендентальная философия созвучна современной эпохе.

– О‑о‑о. Какие мы слова знаем.

Сестра, как никто другой, умеет закатывать глаза.

– Прошу прощения. Тебя, по‑моему, никто не спрашивал. Я рассказываю младшему брату о своей девушке. Келли надеется, что Джорджу Бушу сможет противостоять сильный кандидат от демократической партии. Келли говорит: в таком случае можно будет надеяться, что Организация за равноправие женщин наконец‑то преодолеет предвыборный барьер. Да‑да. Та самая Организация за равноправие женщин, о которой ты без конца трендишь. Даже девушки из команды поддержки задумываются о таких вещах. И это ничуть не мешает их личной жизни.

Сестра сложила руки на груди и начала что‑то насвистывать. А брат так распалился, что уже не мог остановиться. Я заметил, что у папы все сильнее багровеет шея.

– И это еще не все, чем она отличается от тебя. Видишь ли… Келли настолько твердо верит в равноправие женщин, что никогда не позволит мужчине себя ударить. Насколько я знаю, о тебе такого не скажешь.

Богом клянусь: тут мы чуть не погибли. Отец так дал по тормозам, что брат едва не перелетел через сиденье. Когда запах жженой резины выветрился, отец сделал глубокий вдох и обернулся. Сначала повернулся лицом к моему брату. Но ничего не сказал. Только пристально посмотрел. Брат ответил ему взглядом оленя, затравленного моими двоюродными. Через пару затяжных секунд брат повернулся к сестре. Думаю, он устыдился, что бросил ей те слова.

Прости. Ладно? Я серьезно. Не надо. Не плачь.

Сестра так расплакалась, что мне даже страшно стало. Потом отец обернулся к сестре. И опять ничего не сказал. Только щелкнул пальцами, чтобы привлечь ее внимание. Она подняла на него глаза. Вначале смешалась, потому что не увидела в отцовском взгляде теплоты. Затем потупилась, пожала плечами и перевела взгляд на брата.

– Извини, что я наговорила такого про Келли. Она, судя по всему, хорошая девушка.

Потом отец повернулся к маме. А мама – к нам:

– Мы с папой не желаем больше слышать никакой ругани. Особенно в доме родственников. Понятно?

Изредка мама с папой выступают единым фронтом. Это поразительно. Брат с сестрой кивнули и уставились в пол. Затем папа обернулся ко мне:

– Чарли?

– Да, сэр?

В такие моменты очень важно добавлять «сэр». А если тебя называют полным именем, то это вообще караул. Уж поверь.

– Чарли, я тебя попрошу сесть за руль и довезти нас до дома моей матери.

Все поняли, что это самая неудачная мысль, какая только приходила ему в голову. Но спорить никто не стал. На середине трассы отец вышел из машины. Пересел на заднее сиденье, между моими братом и сестрой. Я перебрался вперед, включил, хотя и не с первой попытки, зажигание, пристегнул ремень. Остаток пути я действительно проделал сам. День был холодный, но взмок я почище, чем когда спортом занимался.

Папина родня чем‑то похожа на мамину. Брат однажды сказал: те же лица, только имена другие. Но бабушка – это уникум. Бабушку я люблю. Ее все любят.

Она встречала нас, как всегда, на подъездной дорожке. Ей внутренний голос подсказывает, когда выходить навстречу гостям.

– Неужели Чарли сам вел машину?

– Ему вчера шестнадцать стукнуло.

– Ох ты.

Бабушка совсем старенькая, многое забывает, но печет так, что пальчики оближешь. Когда я был маленький, у маминой мамы всегда на столе были конфеты, а у папиной – пирожные. Мама говорит, я в детстве их так и называл: «Бабушка Конфетная» и «Бабушка Пирожная». А корочку от пиццы называл косточкой. Сам не знаю, зачем я тебе это рассказываю.

Похоже, это мои самые ранние воспоминания: думаю, с ними я впервые осознал, что живу. Моя мама с тетей Хелен однажды повели меня в зоопарк. Мне было года три. Точно не помню. Короче, там мы увидели двух коров. Точнее, взрослую корову и теленка. У них в загоне было очень тесно. Короче, теленок крутился под животом у матери, и коровья лепешка упала прямо ему на голову. Ничего смешнее этой сцены я не видел и потом битых три часа захлебывался хохотом. В детстве я вроде бы почти не разговаривал, и, когда я вел себя как нормальный ребенок, все были счастливы. Когда пошел третий час, они попытались меня утихомирить, но только рассмешили еще сильней. Вряд ли «три часа» надо понимать буквально, но тем не менее. До сих пор иногда вспоминаю этот случай. «Перспективное» начало, нечего сказать.

После объятий и рукопожатий мы вошли в бабушкин дом, где уже собралась вся родня с отцовской стороны. Двоюродный дедушка Фил со вставными челюстями, тетя Ребекка – папина сестра. Мама нас предупредила, что тетя Ребекка опять развелась, – чтобы мы не брякнули какую‑нибудь бестактность. Все мои мысли были о пирожных, но оказалось, в этом году бабушка подкачала, у нее была травма бедра.

Мы расселись, и вместо пирожных нам предложили посмотреть телевизор; мой брат разговорился с двоюродными о футболе. Дедушка Фил надрался. Потом был ужин. И мне пришлось сидеть с малышней за детским столиком, потому что у папы большая родня.

Странные все‑таки у мелких разговоры. На самом деле странные.

После ужина, как водится, смотрели «Эту замечательную жизнь», и я совсем приуныл. Пошел наверх, в бывшую папину спальню, стал разглядывать старые фотографии, а сам размышлял, что когда‑то это были отнюдь не воспоминания. Кто‑то ведь делал эти снимки, а люди в кадре только что поели – видимо, пообедали.

Бабушкин первый муж погиб в Корее. Мой папа и тетя Ребекка были совсем маленькими. Бабушка с двумя детьми переехала к своему брату, к моему двоюродному дедушке Филу.

Так прошло несколько лет, и бабушка совсем приуныла, потому что на руках у нее было двое детей, а работала она официанткой. И вот однажды в закусочную, где она работала, заглянул водитель грузовика и пригласил ее на свидание. Судя по тем старым фотографиям, бабушка была очень миловидной. Некоторое время она ходила к нему на свидания. И в конце концов они поженились. Ее муж оказался страшным человеком. Он постоянно избивал моего папу. И тетю Ребекку избивал. И даже бабушку. Постоянно. А бабушка, видимо, ничего не могла поделать – так продолжалось семь лет.

Покончить с этим удалось лишь после того, как дедушка Фил заметил у них синяки и вытянул из бабушки всю правду. Позвал он своих заводских друзей. Бабушкин второй муж сидел в баре. И они так его отметелили, что живого места не осталось. Когда бабушки поблизости нет, двоюродный дедушка Фил любит эту историю пересказывать. История раз от раза меняется, но суть остается прежней. Четыре дня спустя тот негодяй умер в больнице.

Уж не знаю, как дедушка Фил избежал тюрьмы за такое самоуправство. Однажды я задал этот вопрос папе, и он сказал, что все соседи решили полицию в это дело не впутывать. Еще он добавил: кто поднимал руку на твою мать или сестру, того ждала расплата, и ближние относились к этому с пониманием.

Жаль только, что эти зверства длились семь лет, потому как тетя Ребекка теперь выбирала себе мужей такого же типа. Но судьба ее сложилась иначе, потому что соседи не везде одинаковы. Когда дедушка Фил состарился, а папа уехал из родного города, ей пришлось получить охранные ордера.

Интересно, какими вырастут трое моих двоюродных, дети Ребекки. Одна девочка и двое мальчиков. Ничего хорошего я не жду: сдается мне, девочка, скорее всего, пойдет в тетю Ребекку, а один из мальчиков – в своего отца. Не исключено, что второй мальчик вырастет похожим на моего папу: во‑первых, он по‑настоящему спортивный, а во‑вторых, у него был другой отец, не тот, что у его брата с сестрой. Мой папа с ним подолгу беседует, учит отбивать бейсбольный мяч. В детстве я ревновал, а теперь нет. Потому что мой брат сказал, что у этого пацана, единственного в той семейке, есть шанс выбиться в люди. И без моего папы ему не обойтись. Пожалуй, теперь я это понимаю.

В бывшей папиной спальне почти ничего не изменилось, только стены выцвели. На письменном столе – глобус, который за свою жизнь немало покрутился. На стенах – старые постеры с изображениями бейсболистов. Старые газетные вырезки, посвященные моему папе, который второкурсником принес победу своей команде. Не знаю, как это выразить, но я понимаю, почему папа унес ноги из этого дома. Когда осознал, что моя бабушка полностью изверилась и никогда не найдет себе приличного мужа, даже искать не станет, потому что не знает, как это делается. Когда увидел, что его сестра приводит домой молодых двойников отчима. После такого он просто не смог здесь оставаться.

Прилег я на его старую кровать и стал смотреть в окно на это дерево, которое, наверно, в те дни еще не было таким высоким. И прочувствовал, каково ему было в тот вечер, когда он понял: если сейчас не уехать, то своей жизни у него не будет. А будет чужая. Во всяком случае, по его словам выходит так. Возможно, по этой причине папина родня каждый год крутит все тот же фильм. Это более или менее логично. Наверно, стоит упомянуть, что мой папа ни разу не прослезился на последних кадрах.

Не знаю, смогут ли бабушка и тетя Ребекка простить моего папу за то, что он их покинул. Только дедушка Фил его понял. Мне странно видеть, как меняется наш папа, оказываясь рядом со своей матерью и сестрой. Вечно ему делается нехорошо, и они вдвоем с сестрой уходят проветриться. Как‑то раз выглянул я в окно и увидел, как папа сует ей деньги.

Интересно, что говорит тетя Ребекка в машине, по пути домой. Интересно, о чем думают ее дети. Интересно, обсуждают ли они нашу семью, гадают ли, у кого есть шанс выбиться. Да, наверняка.

Счастливо.

Чарли

Date: 2015-08-24; view: 301; Нарушение авторских прав