Глава 6. Они провели в Лондоне только четыре дня, а потом Конн настоял на возвращении в Перрок‑Ройял

Они провели в Лондоне только четыре дня, а потом Конн настоял на возвращении в Перрок‑Ройял. Они посетили два маскарада, ходили посмотреть травлю медведей, но только один раз, потому что Эйден стало плохо от этого зрелища. По утрам, к своему огорчению, она чувствовала себя больной, но Конн принял это за прекрасный знак, признак здорового сына.

– Если бы, – едко сказала она в их последнее утро в Лондоне, когда только что отправила свой завтрак в таз, – если бы ты чувствовал себя так же гнусно, как я, ты бы не ликовал, рассуждая о сыновьях! – Она прополоскала рот теплой мятной водой и выплюнула ее в таз.

Подхватив ее на руки, Конн бережно уложил ее на кровать.

– Не огорчайся, милая. Ручаюсь, что через несколько недель ты будешь чувствовать себя лучше.

Эйден посмотрела на него несколько недоброжелательно и, повернувшись на бок, заснула, а Конн вышел из комнаты с широкой ухмылкой на лице. Однако он позаботился, чтобы в поездке она не испытывала неудобств, и поэтому решил выслать вперед их кареты, и личную, и багажную, а самим плыть на барке по реке. Эйден обрадовалась такому решению и, как ни странно, чувствовала себя гораздо лучше на воде, чем на земле.

Погода была идеальной для такой поездки, небо совершенно чистым, голубым и безоблачным, солнце теплым и ярким. Дул ветерок, такой слабенький, что даже не рябил поверхность воды. Лодочники Гринвуда были рады, что появилась возможность выбраться из Лондона. Поскольку лорд и леди де Мариско были изгнаны в Королевский Молверн, а молодой лорд Блисс и его жена тоже покидали Лондон, у них не было почти никаких обязанностей. Они и вправду считали, что удачно нанялись на работу, потому что никто не жил в Гринвуде постоянно. Иногда гости их хозяина и хозяйки использовали дом, и тогда им приходилось выполнять свои обязанности. Иногда молодому графу Линмуту требовались их услуги. Но в целом последние месяцы прошли тихо. Они неторопливо гребли, наслаждаясь погодой так же, как и их пассажиры.

Эйден обнаружила, что барка очень удобна. Она могла вытянуться во весь рост и дремать гораздо более спокойно, чем в карете. Они скользили по воде среди различных речных судов – груженых барок, рыбацких лодок, паромов и других лодок.

За городом все было в полном цвету, мимо проплывали деревушки, сады. Они плыли мимо стоящих на берегу реки маленьких коттеджей и больших домов, мимо детей, плескавшихся на полуденной жаре, мимо прачек, деловито выполняющих свою нелегкую работу, мимо выстиранного белья, развешанного под жарким солнцем на соседних кустах, мимо рыбаков, вытягивающих свой улов.

Спасаясь от жары, Конн снял камзол и расстегнул рубашку, Эйден последовала его примеру, сняв корсаж и расстегнув воротник своей шелковой сорочки. Хотя на корме барки стоял рулевой, крыша их каюты не позволяла ему видеть, что происходит внутри. Что касается гребцов, то они сидели спиной к своим пассажирам. Это позволяло последним чувствовать себя в уединении. Растянувшись рядом со своей женой, Конн не мог не возбудиться от ее соблазнительной позы. Для большего удобства она распустила пояс юбки, а ее сорочку он расшнуровал до пупка, пока она дремала. В течение долгого времени он смотрел на нее, очарованный, завороженный ее совершенным телом. Потом, лаская одну ее грудь, он наклонил свою темную голову и стал водить языком вокруг другого ее соска.

– У‑м‑м‑м, – сонно пробормотала она, когда на мгновение подняла тяжелые веки. Потом снова закрыла глаза, а пальцами начала ласкать его шею. Он нежно покусывал сосок, а потом начал сосать его, заставив ее кровь закипеть, потому что сейчас соски стали гораздо более чувствительными, чем прежде.

– Конн, – исступленно прошептала она, – перестань! Ты заставляешь меня желать тебя!

В ответ он потянул ее руку вниз, туда, где пульсировал его твердый член.

– Я хочу, чтобы ты захотела меня, милая, – прошептал он, а потом, не отрывая рта от ее грудей, протянул руку и задернул занавески, отгораживающие их ложе.

Ее щеки горели от его дерзости, и она все еще не могла поверить в то, что он намерен взять ее здесь, в их барке, когда от внешнего мира их отделяют только тонкие бархатные занавески. Он ласкал ее набухшие прелести и впервые заметил, что розовые соски Эйден потемнели. Его руки заставляли ее забыть про стыд, и она извивалась под его восхитительными прикосновениями.

– Повернись на бок, Эйден, – прошептал он ей на ухо, отчего холодок пробежал по ее спине. Когда она подчинилась, то почувствовала, как он поднимает ее юбки и собирает их на талии. Потом он притянул ее спиной к себе, и, к своему огромному удивлению, она почувствовала, что его член ищет и находит себе путь в ее тело, заполняя его своей теплой пульсирующей громадой.

– О‑о‑о‑о, – вырвался у нее вздох, и он тихо засмеялся.

– Я могу многому тебя научить, милая, – пробормотал он, прижимаясь к ее щеке и нежно целуя ее. – Этот способ избавляет меня от необходимости лежать всем своим весом на твоих бедрах. Я не хочу повредить ребенку.

Это было откровение, потому что еще раньше она гадала, что они будут делать, когда она растолстеет; но сейчас она чувствовала его движения внутри себя, и это было восхитительно. Она толчками прижималась к нему, и, поймав ее ритм, он смог убрать руки с ее бедер и опять заняться ее грудями. От нарастающей страсти Эйден крепко закусила нижнюю губу, чтобы удержаться от крика. Он невероятно возбудил ее. Положение, в котором они находились, заставляло ее трепетать от желания, она тяжело дышала, пока приближалось их удовлетворение. Потом, в совершенной слаженности, как раз в момент их взаимного чувственного взрыва, Конн быстро накрыл ей рот одной рукой, замычав от неожиданности, когда ее зубы вонзились в нижнюю часть его ладони. В течение нескольких мгновений они вздрагивали от своего слияния. Потом он убрал руку, которую она быстро поймала и поцеловала там, где остались отметины ее зубов. Он ласково одернул ее юбки и, раздвинув занавески с одного борта барки, впустил внутрь свежий ветерок.

"Какое прекрасное состояние», – подумала Эйден. Она чувствовала расслабленность. Ветер осушил испарину, выступившую на ее грудях.

– Какой же ты умелец, муженек, – сказала она. – Надеюсь, у тебя в запасе есть многое, чему ты научишь и чем удивишь меня. – Она перевернулась на спину и посмотрела на него.

"Черт, – подумал он, – какой же миленькой она стала. Неужели это из‑за меня, а может быть, из‑за ребенка, а может быть, из‑за того и другого вместе?» Его устроило бы и то и другое.

– О, Эйден, любовь моя, – сказал он, – я преподнесу тебе целый мир, а впереди у нас долгая и прекрасная жизнь, полная наслаждений! – Потом он поцеловал ее, чувствуя, как ее губы раздвинулись, впуская его язык. Каким сладостным было ее неостывшее нетерпение, и он обожал ее за это. Ее веки снова налились тяжестью, и он следил, как она засыпала, и подумал, в который раз за прошедшие несколько месяцев, о том, как ему повезло, что он встретил ее.

Немного севернее Оксфорда лорд и леди Блисс снова пересели в свою карету. Половина пути до дома уже была пройдена, и поэтому последние мили не казались им такими ужасными, пока карета подпрыгивала на пыльных по‑летнему дорогах.

Они приехали в Перрок‑Ройял и узнали, что на следующей неделе состоится помолвка маленькой Велвет де Мариско. Самая младшая племянница Конна должна была выйти замуж по достижении шестнадцатилетнего возраста за наследника графа Брок‑Кэрнского, юного Александра Гордона. Он и его отец Ангус через несколько дней должны были приехать из своего дома Дан‑Брока, расположенного в горной местности к западу от Абердина.

Ангус Гордон был старым приятелем Адама де Мариско. Они вдвоем мальчишками побывали во Франции, куда графа отправили изучать науки и одновременно служить некоторое время своей сводной сестре, маленькой королеве Скоттов, которая была замужем за юным болезненным королем Франции. Еще юношами они обсуждали возможность породнить их семьи с помощью брака, и сейчас мечта должна была осуществиться официальной помолвкой пятилетней дочери Адама, Велвет, и пятнадцатилетнего сына Ангуса, Алекса.

Скай не одобряла браков по договоренности. Ее первый брак был именно таким и с самого начала оказался бедствием. Она хотела, чтобы ее дочери были счастливы в браке, вышли замуж по любви. Последнего она добилась для своей старшей дочери Виллоу, которая была замужем за Джеймсом Эдвардсом, привлекательным молодым графом Альсестерским. Она хотела, чтобы такое же счастье выпало и двум другим ее дочерям, Дейдре Бурк и Велвет де Мариско. Тем не менее она не пошла против воли своего мужа и согласилась на этот брак. Однако выдвинула условие, что когда Велвет вырастет и окажется, что договоренность ее родителей не нравится ей, она не обязана будет следовать ей, а может повиноваться велению собственного сердца.

Большой дом был переполнен, но Скай настояла, чтобы Конн и Эйден на время праздника остались на ночь, особенно после того, как узнала о положении Эйден.

– Я так рада за вас, – сказала она, обнимая свою невестку. – Похоже, что в этом году будет много детей. Виллоу родит в следующем месяце, а ваш ребенок родится зимой. Оба моих старших сына родились зимой. Мы попросим мою сестру Эйбхлин приехать из Ирландии, чтобы присмотреть за вами. Конн рассказывал вам об Эйбхлин?

– О врачующей монахине? Да, я хочу встретиться с ней, ведь я никогда не слышала, чтобы женщина была врачом.

– Она совершенно поразительная, – сказала Скай. – У нашего отца было одиннадцать оставшихся в живых детей, и четверых из них наши братья и сестры считают ненормальными. Я, конечно, среди них, потому что осмелилась принять на себя ответственность за всю семью после смерти отца. Мои старшие сестры, кроме Эйбхлин, никогда не простили мне этого. Сама Эйбхлин решила стать монахиней, а потом отказалась от пребывания в монастыре. Она решила ходить по селениям, излечивая больных. Майкл, ставший священником после того, как смог бросить море и перестать пиратствовать, как наш отец, и, конечно, Конн, который решил искать счастья в Англии вместо того, чтобы бороться с англичанами! – Она засмеялась. – Вы попали в ту еще семейку, Эйден.

В Королевском Молверне начали собираться дети Скай. Из Ирландии приехал ее старший сын Эван О'Флахерти, его жена Гвиннет и их дети. Брат Эвана, Мурроу, вернулся домой из дальнего путешествия, остановившись в Девоне, взял свою жену Джоанну, приходившуюся Гвиннет сестрой, и привез ее с детьми. Виллоу, растолстевшая от своей первой беременности, но цветущая от гордости и счастья, приехала со своим мужем. От двора прибыли два сводных брата – Робин Саутвуд, граф Линмутский, и лорд Патрик Бурк. Старшая сестра Патрика, Дейдра, могла бы тоже служить при дворе, но у нее не было желания, и она предпочла оставаться с матерью. Сейчас они все собрались, чтобы присутствовать при помолвке их самой младшей сестры, и мальчишки дразнили Дейдру тем, что ее младшая сестра выйдет замуж задолго до того, как это сделает она сама.

Обычно спокойная Дейдра посмотрела на графа Брок‑Кэрнского и его сына и сказала с видом предсказательницы;

– Я не была бы счастлива, выйдя замуж за человека, подобного Александру Гордону. Он слишком энергичен для меня. Мне нужен спокойный, нежный человек.

Эйден обняла свою молодую племянницу.

– Мне кажется, что для такой молоденькой девушки ты слишком рассудительна, – сказала она, разглядывая молодого Александра Гордона.

Это был надменный долговязый мальчик с копной черных волос и янтарно‑золотистыми глазами. Он тщательно выговаривал английские слова с размеренной интонацией, но в его речи отчетливо слышался шотландский акцент. Он был образован, посещал университет в Абердине, но никогда раньше не выезжал за пределы Шотландии, хотя его отец действительно говорил что‑то о его учебе во Франции, где когда‑то учился сам.

На помолвке присутствовали ближайшие родственники, сэр Роберт Смолл и его сестра Сесили. В то время проводить мессу запрещалось, но ни один из слуг в Королевском Молверне, большинство из которых принадлежало к старой церкви, не донес бы на семейство де Мариско или на их священника, которого почитали в округе.

Маленькая будущая невеста была очаровательна в бледно‑розовом (Шелковом платье, с венком из роз на золотисто‑каштановых волосах. Она была очень горда, что, несмотря на малолетство, смогла написать свое имя на официальном документе рядом с именем своего жениха.

Эйден с некоторым изумлением наблюдала за молодой парой и думала о том, как она рада, что ее отец не устроил ей помолвку в юности. Алекса смущали и проявление к нему добрых чувств, и маленькая девочка, которая когда‑нибудь станет его женой. Глядя на нее, он не мог представить ее взрослой, хотя себя самого считал взрослым. Пытаясь выразить дружеские чувства, он предложил маленькой невесте сладости. Она взяла их, пролепетав слова благодарности, а потом, бросив на него из‑под ресниц неожиданно взрослый взгляд, поспешила обратно, в безопасность материнских коленей.

Празднование помолвки было коротким и продолжалось всего один день. Единственной дочери Ангуса Гордона предстояло выходить замуж через несколько недель, и он оставил и ее, и жену в Шотландии в это смутное время, чтобы съездить на юг, на помолвку своего наследника. Кроме того, было особенно неосмотрительно оставлять свои владения без хозяина. На следующее утро после помолвки граф Брок‑Кэрнский и его сын выехали на север, но сделали это не раньше волнующего завершения предыдущего дня, когда дочь Скай, Виллоу, быстро разрешилась от бремени своим первым ребенком, здоровым, пронзительно кричащим мальчишкой, который из‑за необычных обстоятельств своего рождения был немедленно окрещен, а новобрачная пара стала его крестными.

Пока на следующий день они полями ехали к себе домой, Эйден продолжала смеяться над той суматохой, причиной которой явилась молодая Виллоу, и над тем, как ее золовка, обычно сохраняющая контроль над собой, была явно потрясена испытаниями, выпавшими на долю ее дочери.

– Я не могу поверить в это, – сказал Конн, наверное, в сотый раз. – Никогда бы не подумал, что Скай может так волноваться. У нее было много собственных детей.

– Да, но на этот раз рожала ее дочь, – ответила Эйден. – Одно дело страдать от собственной боли, но видеть, как мучается твой ребенок, это совсем другое дело. Мне только предстоит стать матерью, но я уже понимаю такие вещи.

Он потянулся и взял ее за руку, пока их лошади мирно брели рядом.

– Я люблю тебя, – тихо сказал он. – Я так тебя люблю.

Они проехали по полю, заросшему желтым тысячелистником, и вверх по очень пологому склону холма. Остановившись на минутку на его гребне, они посмотрели на Перрок‑Ройял, мирно лежащий в лучах послеполуденного солнца. Ромашковый луг был уже аккуратно скошен и похож на кусок бледно‑зеленого бархата, расстеленного перед домом. Сады представляли буйство ярких красок, а на спокойной воде озера безмятежно плавали птицы. С одной стороны озера сохранился небольшой лес, в котором жили олени Перрок‑Ройял, и они увидели, как олениха с двумя телятами вышла из леса к озеру на водопой. Конн и его жена не обменялись ни единым словом. В этом не было необходимости. Они просто спокойно смотрели, улыбаясь друг другу, оглядывая свой непотревоженный маленький мирок. Наконец лошади беспокойно зашевелились под ними, и они начали потихоньку спускаться к дому.

Когда они подъехали, вышел конюший, чтобы принять их лошадей, а из дома навстречу спешил Бил.

– Милорд, вас ждут какие‑то джентльмены.

– Благодарю тебя, Бил, – сказал Конн и поспешил в дом вместе с Эйден.

В коридоре стояло примерно полдюжины мужчин, одетых в форму личной гвардии королевы.

Конн вышел вперед.

– Добро пожаловать в Перрок‑Ройял, джентльмены. Надеюсь, Бил предложил вам освежительное. – Он не узнавал ни одного из них, однако гвардейцы часто уходили в отставку, как сделал и он сам, а служить в личной гвардии королевы считалось большой честью, и туда поступали вновь прибывшие ко двору. – Что я могу сделать для вас?

Начальник группы сделал шаг вперед.

– Вы Конн Сен‑Мишель, урожденный О'Малли с острова Иннисфаны, сейчас известный как лорд Блисс?

– Это я, сэр.

– Тогда мой тягостный долг состоит в том, чтобы известить вас, милорд, что именем королевы вы арестованы.

– Что? – Конн был совершенно ошеломлен.

– Мы прибыли, милорд, сопроводить вас в Лондон, где вас заключат в Тауэр до решения ее величества.

– Нет! – Эйден побелела от ужаса. – Нет! – повторила она. – Здесь какая‑то ошибка! Какая‑то ошибка!

Конн обнял жену.

– Все в порядке, милая. Я не сделал ничего плохого.

Это просто ошибка.

– Они приехали забрать тебя в Тауэр! – закричала она. – Я никогда не увижу тебя! – Тут она залилась слезами. Он крепко обнял ее, тщетно пытаясь утешить.

– Моя жена, – сказал он явно чувствующему себя неловко начальнику стражи, – только недавно забеременела. – Потом он приподнял к себе ее залитое слезами лицо. – Я верю Бесс, Эйден. Теперь возьми себя в руки, любовь моя, и послушай меня. Я еду с этими джентльменами. Ты должна послать в Королевский Молверн за Адамом и сообщить ему, что произошло. Он поймет, что надо делать. Ты поняла меня, Эйден?

– Д… да, – всхлипнула она.

– Бил! – крикнул Конн. Дворецкий появился.

– Да, милорд?

– Принеси мне шпагу, быстро!

Казалось, прошла вечность, пока они стояли в большом зале, ожидая, когда Бил принесет Конну шпагу. Эйден прильнула к мужу, вне себя от страха. Конн крепко прижимал ее к себе, а его сердце нервно билось. Он не мог представить, почему оказался в таком положении. Может быть, его старшие братья снова натворили что‑то, но если дело заключалось в этом, почему королева не сказала ничего, когда они были в Лондоне? Королевские посланцы беспокойно переминались с ноги на ногу в ожидании. Они сами не знали ничего, просто получили приказ арестовать этого человека. Кто знает, что он натворил? Это могло быть все что угодно, от серьезного обвинения в измене до какой‑то глупости, вроде совращения жены какой‑нибудь важной персоны или его дочери. У него была репутация человека, способного на подобные выходки.

– Ваша шпага, милорд. – Бил вручил клинок Конну.

Конн кивнул в знак благодарности, а потом, выпустив Эйден из своих объятий, повернулся к начальнику гвардии и протянул ему оружие.

– Моя шпага, – спокойно сказал он. Капитан взял ее и сказал:

– Могу я получить ваше слово, милорд, что вы не сделаете попытки бежать?

– Я даю его вам, – ответил Конн со спокойствием, скрывавшим его волнение.

– Благодарю вас, милорд, тогда мы готовы ехать.

– Нет, – закричала Эйден, – только не сейчас, сэр! Сегодня поздно. Подождите до утра!

– Миледи, у меня есть приказ доставить вашего мужа в Лондон как можно скорее. У нас осталось еще по меньшей мере шесть часов светлого времени, и мы сможем покрыть много миль по дороге в Лондон до наступления темноты. – Он посмотрел на Конна. – Вы когда‑нибудь были в Тауэре, сэр?

– Нет, – сказал Конн.

– Тогда вам лучше захватить с собой кошелек потяжелее, милорд. Условия в камере, которую вы получите, будут зависеть от ваших возможностей. Те, кто не в состоянии платить, обычно оказываются в камерах, которые ниже уровня реки, но те, у кого есть серебро, могут получить пристойное место, еду, а в холодное время даже дрова и вино. В Тауэре за все нужно платить.

Эйден начала успокаиваться и приводить в порядок свои мысли.

– Подождите! – сурово сказала она. – Поскольку вы сами сказали, что сегодня у вас еще много светлого времени, вы можете остаться еще на полчаса, пока мой муж переоденется, а я соберу ему необходимые вещи. Он не может ехать в таком виде и без денег.

– Согласен, миледи, – сказал капитан. – У меня нет возражений, но не тратьте время, пытаясь предотвратить наш отъезд, мадам.

Эйден распрямилась в полный рост и на шаг отступила от мужа. Она, как, к величайшему своему смущению, увидел начальник, была такой же высокой, как и он сам.

– Сэр, у вас есть слово, данное моим мужем, а теперь я даю вам и свое. Мы не задержимся. – Потом она прошла в направлении большого зала. – Заходите, джентльмены, и ждите здесь. Лестница в нашу спальню начинается отсюда.

Оставшись с мужем в спальне, Эйден обратила к Конну побелевшее лицо, но голос ее был спокоен.

– Ты понимаешь, что все это значит?

– Нет, если только мои братья снова не натворили беды. Обычно Бесс возлагает ответственность за них на Скай. Она отсидела положенное ей в Тауэре и вышла оттуда невредимой.

– Скай была в Тауэре? – Эйден была потрясена.

– Да, Дейдра родилась там; Скай и королева многие годы не ладили друг с другом, душечка. Ты понимаешь, они во многом похожи. Две сильные женщины, каждая из них всегда боролась за свое счастье. Вначале, когда Скай впервые приехала в Англию и вышла замуж за Джеффри Саутвуда, она и королева были друзьями. Потом Саутвуд умер вместе с их младшим сыном. Согласно его завещанию, Скай должна была нести всю ответственность сама, но королева не приняла во внимание последнюю волю графа и возложила ответственность за Робина на лорда Дадли. Бесс знала, что Дадли похотливо добивался Скай, и, поскольку сама она не могла выйти за него замуж, она искала способ угодить ему в другом!

Она знала, что Скай не выносит Дадли, и, стало быть, понимала, что моя сестра не будет представлять угрозы ее собственным отношениям с этим человеком. Роберт Дадли изнасиловал Скай, а когда та пожаловалась королеве, Бесс призналась ей, что знала о притязаниях Дадли, но что она закроет на это глаза, чтобы не омрачать ему жизнь. С этого момента отношения между моей сестрой и королевой изменились. Английские торговые суда начали подвергаться разбойным нападениям у берегов Ирландии и в водах между Англией и Ирландией. Королева теряла большую часть доходов. Она возложила на Скай вину за разбойные нападения.

– Разве она и в самом деле имела к этому отношение? – У Эйден широко раскрылись глаза от таких открытий в отношении ее прекрасной золовки.

Конн хмыкнул.

– Королева никогда не смогла доказать этого, – ответил он, но веселое выражение лица, с которым он ответил ей, подсказало Эйден то, что ей хотелось узнать. Конн продолжал:

– Скай снова вышла замуж. На этот раз за Найла Бурка. Однако на этом их отношения с королевой не закончились. Бесс расставила ловушку для Скай, которой моя сестра умело избежала. Разъярившись, королева приказала арестовать ее и посадить в Тауэр на несколько недель. Вот так получилось, что Дейдра родилась там.

Наконец с помощью Адама и лорда Берли Скай выпустили, и они с Найлом вернулись сначала в Девон, а потом на родину Найла, в Ирландию, где родился Патрик. После смерти Найла Скай понадобилась помощь Бесс для сохранения земель Бурков за Патриком, поскольку тому не было еще и года. Королева примирилась с этим при условии, что в интересах Англии Скай согласится на брак по политическим мотивам, что Скай и сделала, но скоро она овдовела снова, а когда они с Адамом поженились во Франции, не получив на это разрешения королевы, Бесс отняла земли у Бурков и отдала их какому‑то англичанину. Мир снова был заключен между ними, а потом королева отобрала Велвет у Скай и Адама, потому что ей снова понадобилась их помощь. Конечно, когда она получила ее, она вернула мою племянницу родителям, подарила им Королевский Молверн, а Патрику – земли в Англии и запретила моей сестре появляться и при дворе и в Лондоне. Она использовала это в качестве предлога – поселившись у моря, Скай могла бы стать опасной для нее. Она заставила мою сестру передать обязанности главы семейства О'Малли нашему брату, Майклу, епископу Мид‑Коннота, что, по моему мнению, было совершенно неразумно. На самом деле, я думаю, она ревнует Скай так же безудержно, как и тайно восхищается ею. Что касается Скай, ей Бесс нравится, хотя она никогда не признается в этом вслух. – Он успокаивающе улыбнулся жене. – Ты видишь, милая, ничего страшного нет в том, что мне придется сидеть в Тауэре. Много хороших людей попадали туда, включая и королеву, и выходили оттуда невредимыми.

– И многие входили внутрь живыми только для того, чтобы выйти оттуда, лишившись головы, – ответила она.

– Эйден, я не сделал ничего дурного. В чем бы там ни было дело, все быстро прояснится. Теперь помоги мне переодеться и принеси увесистый кошелек. Мне не хочется возвращаться в летний Лондон. По крайней мере в этой чертовой тюрьме я не буду испытывать неудобств.

Эйден засмеялась. Она с облегчением видела его недовольство после той безупречной вежливости, с которой он общался с капитаном королевской гвардии.

– Я соберу чистое белье, мой дорогой, и предупрежу Клуни. Я хочу, чтобы он поехал с тобой. – Уже успокоившись, Эйден быстро занялась делами, собрав для мужа небольшой узел с чистыми чулками и другими предметами личного туалета, щетками для волос и зубов и игральными костями, которые могли бы развлечь его. Потом поспешила разыскать Клуни.

Однако Бил уже предупредил его о тревожных событиях.

Когда Эйден вернулась в большой зал, он был уже в сапогах и ждал своего хозяина. Она отозвала его в сторону.

– Ты знаешь?

– Да, и мне тоже интересно знать, в чем тут дело, миледи. Я пошлю вам весточку, как только смогу. Слугам разрешается входить и выходить из Тауэра по их усмотрению. – Он поколебался минутку, а потом сказал:

– Присмотрите за Мег, прошу вас, но Бога ради, миледи, не говорите ей, что я просил об этом. Если вы сделаете это, мне живым не быть. Эта ваша старуха так сварлива.

Эйден подавила улыбку. Она знала, что Клуни нравится Мег больше, чем она призналась бы в этом, и ей было приятно, что слуга Конна испытывал ответные чувства.

– Ты хороший человек, Клуни, – спокойно сказала она. – Присматривай за милордом и следи, чтобы у него не, было неприятностей.

– Я постараюсь, миледи.

После этого Эйден поспешила в контору поместья и из потаенного места достала кошелек для мужа. Она наполнила его серебром, однако добавила десять золотых монет. Потом, после некоторого раздумья, взяла кошелек поменьше, чтобы дать его Клуни на случай острой необходимости, и когда снова вернулась в зал, дала ему надлежащие приказания.

Конн уже ждал ее, и она отдала ему кошелек, который он положил в камзол. Он стоял в дорожном платье, в высоких, крепких башмаках, расшитом коричневом камзоле, который был застегнут на несколько пуговиц, как и его шелковая рубашка с распахнутым воротом, надетая под камзол. В руках он держал длинный плащ.

– Где твои перчатки для верховой езды? – спросила она. – Ты же не можешь ехать всю дорогу до Лондона без них, Конн.

– Они со мной, Эйден, – сказал он ласково и показал их ей.

– Надолго ли? – прошептала она.

– Не знаю, но что бы там ни было, это не серьезно. Думаю, что ненадолго.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

– Я люблю тебя, – сказал он, а потом, притянув ее к себе, страстно поцеловал. Он провел губами по ее губам, как будто запоминая их. – Береги ребенка, – приказал он, а потом, отпустив ее, крупными шагами вышел из зала.

– Конн!

Он остановился и повернулся.

– Оставайся здесь, Эйден, – приказал он. – Я не хочу, чтобы моим последним впечатлением от дома была ты, машущая мне рукой на прощание. Я скорее предпочел бы, чтобы моим первым впечатлением при возвращении домой была ты, поджидающая меня на пороге.

Она кивнула, полностью понимая его.

– Удачи тебе, милорд, – крикнула она, – и пусть Бог вернет тебя в целости домой, ко мне.

Послав ей легкий воздушный поцелуй, он повернулся и торопливо вышел из дома. Проклятие, но он готов был расплакаться и, конечно, не хотел, чтобы она увидела его слезы.

Они сели на лошадей.

– Вы поедете рядом со мной, милорд, – сказал капитан гвардии. – Меня зовут Уильям Стендиш.

Конн кивнул.

– Благодарю вас, капитан Стендиш. Они еще не доехали до конца подъездной аллеи, когда увидели двух человек, галопом скакавших через поля и криками призывая их остановиться.

– Это моя сестра и ее муж, лорд и леди де Мариско, – сказал Конн.

– Клянусь Богом, милорд, – сказал Уилл Стендиш с улыбкой, – новости распространяются в деревне быстрее, чем при дворе.

– Вероятно, один из слуг выехал к ним в ту же секунду, как только мы узнали о цели вашего приезда, – сказал Конн. – У нас дружная семья.

Скай и Адам близко подъехали к Конну и его эскорту, и Скай крикнула:

– Что это означает, Конн? Это правда, что ты арестован? Почему? Мне помнится, ты сказал, что ваша поездка в Лондон была удачной и что она снова милостива к вам.

Капитан Стендиш раскрыл рот, увидев красивую женщину. Он слышал рассказы о Скай О'Малли, но не ожидал, что она может быть так прекрасна, а это было именно так.

– Скай, беру Бога в свидетели, но я не знаю, что происходит. Я понятия не имею, почему меня арестовали, и не надо изводить этого беднягу капитана, потому что он тоже не знает.

– Не знает или не хочет сказать, – огрызнулась она. – Неужели эта женщина никогда не оставит нашу семью в покое? Я еду в Лондон с тобой!

– Нельзя, Скай. Тебе запрещено появляться в Лондоне и при дворе. Адам, урезонь ее! Ты же ее муж! Адам де Мариско громко крякнул.

– Я чрезвычайно ценю твою уверенность в моей способности справиться с твоей сестрой, Конн, но тебя ведь не проведешь! Однако в этом конкретном случае я собираюсь сделать все, что смогу. – Он пристально посмотрел на жену. – Послушай меня, девочка, твой брат прав, беспокоясь о тебе. Королева выслала тебя сюда с глаз долой. Если бы она захотела увидеть тебя по этому делу, она бы потребовала твоего приезда. Она еще может это сделать. Если она поступит так, ты сможешь ехать в Лондон, но сейчас ты останешься дома и будешь присматривать за обеими дочерьми, которым ты нужна гораздо больше, чем Конну. Я провожу Робина и Патрика до места их службы и посмотрю, что смогу узнать.

– Но…

– Никаких «но», Скай! Ты думаешь, что можешь помочь своему брату, оскорбляя королеву?

– Скай, присмотри, пожалуйста, за Эйден. Она очень испугана. Вся ее жизнь прошла так спокойно, и я боюсь и за нее, и за ребенка, – попросил Конн сестру.

– У тебя есть деньги? – требовательно спросила она. – Чтобы выжить в этом чертовом Тауэре, требуется состояние.

Он кивнул, улыбнувшись ей.

"Как они похожи», – подумал капитан Стендиш, видя, как она отвечает улыбкой на улыбку.

– Тогда да поможет тебе Бог, братец, и если эта женщина тронет хотя бы волос на твоей голове, я…

– Скай! – предостерегающе оборвал ее Адам, и она, слегка скривив рот, замолчала и, повернув свою лошадь, ускакала галопом.

– Не волнуйся, Конн. В скачке гнев ее спадет и страхи за тебя улетучатся, прежде чем она доберется до дома. Скай позаботится об Эйден, а я буду в Лондоне к концу недели, приятель. – Он протянул большую руку, и Конн пожал ее такой же большой лапой.

– Спасибо, Адам. Узнай, что разнюхает Робин.

– Обязательно. – Адам заставил лошадь слегка попятиться и обратился к капитану Стендишу:

– Вы позаботитесь о безопасности моего родственника?

– Вам нет нужды опасаться на этот счет, милорд де Мариско, – последовал ответ, – нам приказали доставить лорда Блисса в Тауэр, и этот приказ мы в точности выполним.

Адам кивнул. – Тогда я тоже желаю тебе удачи, – сказал он и, махнув рукой Конну, поехал вслед за женой через поля.

Конн и сопровождавшие его люди ехали в тот вечер до половины одиннадцатого, пока не сгустились сумерки. Стало так темно, что дальше ехать было невозможно. Они нашли приют в амбаре какой‑то богатой фермы, хозяйка которой на следующее утро предложила им отведать темного эля, свежего хлеба и вкусного твердого сыра. Непринужденные манеры Конна и его красивое лицо привлекли к нему внимание двух полногрудых фермерских дочек. Собравшись уезжать, он подарил каждой по поцелую и опустил им за корсажи по серебряному пенни.

– Мы ничем не заслужили вашей щедрости, милорд, – сказала одна из девушек.

– Но если вы не слишком спешите, – сказала другая, – мы будем рады взять вас с собой на сеновал.

– Ох, девушки, я и вправду очень сожалею, что не могу принять это доброе предложение, – сказал Конн, – но мы едем по королевскому делу, и оно не может ждать.

Они отъехали, и джентльмены, сопровождавшие Конца, вслух обменивались между собой словами восторга, в то время как Клуни хихикал по‑дурацки (о чем Конн тотчас сказал ему) и думал, что все происходит как в былые дни.

– Вы понравились моим людям, – сказал капитан Стендиш, улыбаясь.

– Они молоды, – сухо заметил Конн, – а на молодых легко произвести впечатление.

Они ехали от рассвета до заката, останавливаясь только для того, чтобы дать отдохнуть лошадям, поесть, попить и облегчиться. По приезде в город Конна проводили в Тауэр, где приняли как арестованного. Его серебро помогло ему купить комнату довольно приличных размеров с камином и небольшим окном, выходящим на реку. В комнате не было ничего, кроме охапки заплесневелой соломы и помойного ведра. За несколько монет ему принесли пару тюфяков, стол и два стула. Пришел стражник и сообщил Конну, что его требуют на допрос.

Клуни сказал:

– Я выйду, милорд, чтобы купить кое‑что из вещей, которые нам понадобятся.

Конн кивнул слуге и последовал за стражником по коридору и вниз по трем лестничным пролетам в темную комнату без окон. Понадобилось время, чтобы его глаза привыкли к мраку. Однако спустя некоторое время он понял, что на самом деле комната освещена, хоть и не очень ярко. Он также увидел Уильяма Сесила, лорда Берли, и еще одного, незнакомого ему человека, сидящих у стола. Его поставили перед ними.

– Милорд Берли?

– Лорд Блисс.

– Милорд, почему я здесь?

– Хватит, лорд Блисс, не будем жеманничать друг перед другом. Вы попались на измене. Расскажите мне все, и мы посмотрим, чем можно вам помочь.

– Измена? – Челюсть Конна отвисла. – Я ничего не знаю про измену! Несколько дней назад я был арестован без объяснения причин, и меня привезли из моего дома в Лондон. Моя жена вне себя от беспокойства. Она ожидает нашего первенца. Кто обвиняет меня в измене? Против кого? Против чего?

– Достаточно, лорд Блисс, – отеческим тоном сказал лорд Берли. – Разве вы будете отрицать, что исповедуете старую веру?

– Нет, хотя Бог знает, что для меня это не имеет значения.

– А будете ли вы отрицать, что совместно с другими людьми ваших убеждений вы составили заговор, замыслив убить королеву и возвести на трон Марию Шотландскую?

– Что? – в бешенстве закричал Конн. – Убить Бесс?

Нет! Никогда! Заменить ее на эту убогую, обманутую шотландскую шлюху? Нет! Тысячу раз нет!

Лорд Берли на секунду растерялся. Обычно ему доставляли проверенные сведения, хотя он должен был признаться, что именно это дело смутило его. Он никогда не считал Конна человеком, который позволил бы вовлечь себя в измену. Тем не менее нужно сохранять бдительность, а его обычно надежный доносчик утверждал, что Испания снова составила заговор против Елизаветы Тюдор.

Уже не в первый раз Испания и ее посол оказывались замешанными в подобного рода делах. За время правления королевы сменилось пять испанских послов. Первый из них, граф Фариа, доставшийся королеве после правления Марии Тюдор, был женат на Джейн Дормер, английской дворянке. Он покинул Англию в 1559 году, к великому облегчению Елизаветы, которой вовсе не нравился напыщенный граф.

Альварес де Куадра, епископ Аквилы, приехал ему на смену и прослужил своему королю четыре года, прежде чем умер от чумы в Лондоне. Королеве страшно нравилось водить его за нос, что она всегда делала, поскольку епископу недоставало чувства юмора. За ним последовал единственный испанский посол, который нравился королеве.

Диего Гусман де Сильва, епископ Толедский, занимал свой пост шесть лет. Элегантный от природы, утонченно образованный, он нравился всему двору. Ему, в свою очередь, нравилась Елизавета, потому что хоть он и был предан Испании, у него была ясная голова и он был не так фанатичен, как два его предшественника. Но епископ так тосковал по Испании, что попросил отставки у короля Филиппа и получил ее.

При выборе его преемника Испания круто изменила политику и послала в Англию Гуэро де Спеса, неприятного маленького человечка, чьи возмутительные манеры, необдуманные высказывания и явная склонность вносить смуту сделали его крайне непопулярным. Вовлеченный в заговор Ридольфи, он был выслан из Англии в конце декабря 1571 года.

В течение следующих шести лет Испания не присылала послов в Англию, и только в прошлом году приехал Бернадино де Мендоза. Королева была чрезвычайно недовольна им – невежественным, надменным и мстительным человеком. Уже поступали сведения, что он, как и его предшественник, участвовал в заговорах, имеющих целью свержение королевы. Всего несколько месяцев назад Антонио де Гуарас, испанский шпион в Англии с 1570 года, был арестован за его связь с пленной королевой Скоттов.

Сейчас тайными шпионами лорда Берли был раскрыт еще один заговор под условным названием «Избавление», и все указывало на активное участие в нем Конна Сен‑Мишеля, лорда Блисса. Тем не менее Конн отрицал это. Конечно, он будет отрицать, ворчал про себя Уильям Сесил. Они признавались во всем только под пыткой. Он повернулся к сидевшему рядом человеку.

– Похоже, мистер Нортон, дело обстоит так, что нам придется допросить милорда Блисса несколько более пристрастно.

– Конечно, милорд, – последовал ответ, и человек по имени Нортон улыбнулся, обнажая несколько почерневших обломков зубов.

Нортон! Это имя ударом взорвалось в голове Конна, и его затошнило. Нортон, человек, за которым шла дурная слава пыточных дел мастера. Нортон, который так владел искусством пытки, что мог довести человека до безумия, даже не ломая ему костей. Что, Бога ради, происходит? Как он оказался втянутым в дело, столь серьезное? Чувствуя, что начинает паниковать, он глубоко вздохнул и заговорил:

– Милорд, вы обвиняете меня в участии в заговоре с целью убийства королевы и возведения на престол Марии Шотландской, и тем не менее вы не представляете мне ни малейших доказательств моей виновности. Был ли я обвинен? Кем? Пусть они выскажут это мне в лицо, милорд! Неужели это английское правосудие?

Лорд Берли снова пребывал в замешательстве. Ему нравился молодой лорд Блисс. Он и представить не мог его заговорщиком или фанатиком. Все это достаточно неприятно, а когда королева узнает об этом, она будет очень расстроена, тем не менее донос поступил, а безопасность Елизаветы Тюдор превыше всего. Уже поймано трое людей, выданных одним из двойных шпионов лорда Берли, и каждый из них указал на Конна Сен‑Мишеля, лорда Блисса, как на главаря этого заговора. Он стряхнул с себя оцепенение.

– Вас обвинили трое людей, участвующих в этом заговоре, – сказал лорд Берли. – Скажите, милорд, если вы невиновны, как утверждаете, почему эти трое впутывают вас в заговор? Нет, пусть господин Нортон чуточку допросит вас, а потом мы посмотрим, что вы нам скажете.

Прежде чем Конн смог оказать сопротивление, его руки прижали к бокам и протащили через комнату, где он увидел большое колесо на стойке, которое сейчас опустили, чтобы Конна можно было подтянуть на него. Опытные руки ловко сорвали с него камзол, башмаки грубо стащили с ног, рубашку распахнули до пояса, а потом он был распластан на стойке, которую снова подтянули на высоту примерно шести футов от пола.

Испуганный и тем не менее завороженный, Конн наблюдал, как печально известный господин Нортон проверял внизу веревки и рычаги, которыми управлялось колесо. Почему он не сопротивляется своим тюремщикам, спрашивал он сам себя удивленно, но ответ он знал. Он до сих пор не мог поверить, что все происходящее на самом деле серьезно, а теперь, когда он почувствовал, что веревки, которыми был связан, начали затягиваться, больно растягивая его ноги и руки, он внезапно понял серьезность своего положения.

Подчеркнуто заботливо господин Нортон затянул один из винтовых зажимов, и Конн помимо своей воли вскрикнул, когда острая боль пронзила его плечо, и закричал снова, когда ногу, противоположную этому плечу, стало вырывать из бедренного сустава. Боль разливалась по всему его телу и была такой невыносимо мучительной, что Конн начал обливаться потом. Палач смотрел на него, улыбаясь своей отвратительной улыбкой.

– Вам есть что сказать милорду Берли, лорд Блисс? – заботливо осведомился он. Конн простонал.

– Мне ничего не известно о заговоре, – выдохнул он. – Я не принимал участия ни в каком проклятом заговоре. А‑а‑а‑а! – закричал он, когда его другую ногу вывернули под неестественным углом, и люди, стоявшие внизу под ним, начали сливаться в его глазах. Его голова упала на грудь, и он начал терять сознание.

– Воды! – рявкнул Нортон, и один из тюремщиков забрался по лестнице и плеснул в лицо Конну ведерко противной холодной речной воды.

Он, отплевываясь, вернулся обратно к действительности и к боли, когда веревки затянулись на другой его руке, и снова закричал, но на этот раз это было особенно непристойное ругательство, предназначавшееся Уильяму Сесилу.

– Он не особенно терпелив к боли, милорд, – заметил Нортон. – До сих пор я мягко обращался с ним, и я никогда не видел, чтобы человек так быстро терял сознание из‑за моих действий.

– Значит, он испытывает жестокую боль?

– Это немного удивляет меня, но кажется, это так, – ответил палач. – Он крупный парень, милорд, но я думаю, это из‑за его тонких костей.

– Можете ли вы сделать ему больно, не ломая костей, господин Нортон? – спросил Уильям Сесил.

– Да, – сказал он и повернулся к своему помощнику:

– Питер, ты занимаешься руками, но помни, что нам не нужны сломанные кости. Я тебя самого подвешу, если ты что‑нибудь сломаешь.

Питер кивнул, его глаза засветились при мысли о том, что он настоящим делом поможет своему хозяину в этом важном допросе. Сегодня вечером ему будет что рассказать своей матери, а эта маленькая служаночка из таверны, на которую он старался произвести впечатление, быть может, даже задерет наконец свои юбки перед ним, когда услышит о его новых обязанностях. Двое мужчин согласованно двигались, затягивая и крутя рычаги, присоединенные к конечностям пленника. Сначала это было незаметно, потому что Конн испытывал уже такую мучительную боль, что не почувствовал результата их усилий, но потом новая страшная боль обрушилась на него, лишив его легкие воздуха, заставляя его безуспешно хватать воздух широко раскрытым ртом, когда свирепые щупальца всепоглощающей, ничем не смягчаемой боли быстро пробегали вверх и вниз по всему его телу. Его большое напряженное тело было мокрым от пота, мускулы на шее вздулись, глаза, наполненные мукой, выпучились, и, широко открыв рот, он выл в нечеловеческой, животной муке. В ушах у него звенело, но сквозь затуманенное сознание он услышал почти молящие слова лорда Берли, с которыми тот обращался к нему:

– Милорд, милорд, избавьте себя от дальнейшей пытки! Вам только нужно назвать мне подробности вашего заговора, и боли больше не будет.

С невероятным усилием Конн сумел произнести:

– Я ничего не знаю о заговоре, Берли! Ни о каком заговоре! Вы взяли не того человека! – А потом потерял сознание.

Уильям Сесил был не тем человеком, которого можно было легко провести. Лорд Блисс испытывал страшные мучения, и тем не менее он отрицал участие в «Избавлении». Могло ли быть так, что он действительно говорил правду? А если это так, то кто использовал его имя и зачем?

– Освободите его, господин Нортон, и приведите его в чувство. По‑моему, он не лжет.

– Я позволю согласиться с вами, милорд, если вы простите мне мою дерзость, – сказал палач. – Некоторые могут вытерпеть гораздо больше того, что я сделал с этим джентльменом, прежде чем теряют сознание. Этот человек не переносит боли, и поэтому сделанное нами действительно заставило его страдать. Человек не лжет мне, когда я заставляю его мучиться. Я еще не так стар, чтобы плохо делать свое дело.

Колесо опустили, и Питер небрежно облил Конна холодной речной водой. Когда его веки дрогнули, ему в рот насильно влили вина из потрескавшейся глиняной кружки. Оно обожгло ему желудок наподобие раскаленного камня, и половиной выпитого Конна вырвало, но остальное он ухитрился удержать. Туман в его глазах рассеялся, и первым в поле его зрения оказался Уильям Сесил.

– Ублюдок! – сумел прохрипеть Конн.

– Я рад, что вы быстро приходите в себя! – сухо сказал лорд Берли. Он понимал гнев лорда Блисса, однако на первом месте у него была королева и ее безопасность. Он знал ее ребенком. Когда речь шла о личных делах, он заботился о ней так же, как о своих дочерях. Он сделал бы все, чтобы обезопасить ее от любых бед. Сейчас, однако, ему нужно было время, чтобы разгадать эту загадку. Что‑то неладно. Существовал заговор против королевы или нет?

– Проводите лорда Блисса назад в его камеру, – приказал он тюремщикам, и когда те подхватили Конна, помогая ему встать, он добавил:

– Мы поговорим еще, милорд.

– Вам лучше кое‑что объяснить мне, – прорычал Конн. – Если вы хотите знать, кто должен ответить за это, то мне‑то это тоже очень хочется знать.

Лорд Берли кивнул в знак согласия.

– В этом наши помыслы совпадают, милорд.

– Боже правый! – воскликнул Клуни, когда его хозяину помогли войти в камеру. – Что они сделали с вами, милорд? С вами все в порядке? Кладите его аккуратно, вы, придурки!

– Мы обращаемся с ним, как с младенцем, – сказал один из ухмыляющихся стражников, и они не церемонясь швырнули Конна на ближайший тюфяк.

Когда они выходили, топая ногами, Клуни погрозил им кулаком и вполголоса выругался.

– Английские подонки, – пробормотал он, но, к счастью, они не услышали его.

Конн не мог не ухмыльнуться, несмотря на боль.

– Я жив, Клуни, – сказал он, – хотя едва‑едва.

– Что, черт возьми, они сделали с вами, милорд?

– Дыба, – последовал угрюмый ответ.

– Дыба? – Лицо Клуни выразило глубокое отчаяние. – За что дыба? Что, черт возьми, вы совершили, милорд?

– Я ничего не сделал, но лорд Берли уверен, или по крайней мере думает, что уверен, будто я принимал участие в заговоре против Бесс Тюдор.

– Вы не участвуете ни в каком заговоре, – преданно сказал Клуни. – Черт побери, милорд, если бы вы приняли в нем участие, то там же был бы и я. Вы бы ничего не предприняли и не попали бы в беду без своего верного Клуни.

Конн ухитрился еще раз слабо улыбнуться.

– Нет, Клуни, я бы не попал в беду без тебя. Ты хороший товарищ, на которого можно опереться, но видишь ли, кто‑то сумел вовлечь меня в заговор, хотя я не знаю, каким образом. Давай надеяться, что Уильям Сесил сумеет разобраться в этом до того, как примет решение снова со мной побеседовать.

Лорд Берли в самом деле искал ответы на вопросы, но ничего не мог обнаружить в своих поисках. Он тщательно изучал сообщения по этому делу, сделанные на основе заявлений других арестованных. Они все охотно давали показания, и совсем не требовалось принуждать их говорить. Читая сообщения по делу, он не мог обнаружить ничего, и тем не менее теперь он был особенно убежден в невиновности лорда Блисса. Он хотел сам поговорить с другими заговорщиками и только успел отдать приказ привести их, как к нему ввели Адама де Мариско.

– Милорд Берли, – сказал он вместо приветствия, – я думаю, вам известно, почему я здесь.

Уильям Сесил кисло кивнул. А что еще следовало ему ожидать?

– Полагаю, ваша жена тоже здесь, – ответил он.

– Моя жена дома в Королевском Молверне с нашими дочерьми. Вспомните – ей запрещено появляться в Лондоне и при дворе.

– Я ни о чем не забываю, милорд, и рад слышать, что леди де Мариско наконец достигла возраста, когда проявляют осмотрительность.

Адам хлопнул рукой по бедру и усмехнулся.

– Она была готова приехать, – признался он, – но и я, и Конн взяли над ней верх. Сейчас Эйден необходима поддержка. Прошу вас, милорд, объясните, в чем дело?

– Ваш шурин был вовлечен в заговор с целью убийства королевы и возведения на трон Марии Шотландской, – объявил лорд Берли.

– Это невозможно! – сказал Адам де Мариско.

– Я начинаю приходить к такому же мнению, – признался лорд Берли.

– Начинаете приходить к такому же мнению? Черт побери! Это вовсе не похоже на Конна, и вам известно это! Этот человек совершенно открытый! Он как книга, которую может прочесть любой, и это одна из причин, почему королева всегда любила его.

– Я не могу, как вы понимаете, милорд, не проявлять особую осторожность, когда дело касается ее величества, – сказал Уильям Сесил. – С тех пор как Елизавета Тюдор заняла английский трон, и Испания, и Франция не раз предпринимали попытки свергнуть ее. Это не первый заговор, о котором стало известно и который ставил целью ее убийство. Я не верю никому, милорд де Мариско, никому.

Адам кивнул. Он отлично понимал положение лорда Берли.

– Что заставило вас поверить в то, что Конн участник заговора? – спросил он.

– Три человека, схваченных по обвинению в заговоре, назвали его вдохновителем заговора. Каждый назвал его имя, но в докладах есть что‑то, что тревожит меня, и я не могу уловить, что именно. Садитесь, милорд. Я приказал привести ко мне этих арестованных. Ваш шурин под пыткой вполне убедительно говорил о своей невиновности, даже припомнив мне при этом мое происхождение.

Адам был потрясен.

– Вы пытали его? Как?

– На дыбе, – последовал бесстрастный ответ. – Все люди заявляют о своей невиновности до тех пор, пока их не начинают убеждать другими способами. Лорд Блисс не признал своей вины, несмотря на мастерство господина Нортона. Не волнуйтесь, милорд. Ни одна кость не была сломана. Кажется, ваш шурин плохо переносит боль, а Нортон мастерски делает свое дело. Даже если он убежден в невиновности своего подопечного. Сейчас, однако, мне предстоит раскрыть тайну, существует ли в действительности заговор и почему эти люди впутали лорда Блисса.

Они сидели в комнате, расположенной выше уровня реки, где размещался начальник Тауэра.

Уильям Сесил сказал:

– Пройдемте со мной, милорд. Я должен спуститься вниз, где господин Нортон допрашивает трех остальных участников заговора. Я уверен, вы захотите присутствовать.

– Да, – мрачно сказал Адам. – Хочу. Оба спустились в недра лондонского Тауэра, в царство господина Нортона. Там в узилище палача стояли трое мужчин, прикованных кандалами к стене. Двое мужчин были молоды, одному было не больше шестнадцати, другому, вероятно, двадцать. Третий человек был постарше и, как понял Адам, рассмотрев его, являлся родственником юношей.

– Отец и его два обманутых сына, – сухо сказал Берли, а потом добавил:

– С кого начнем, господин Нортон?

– С молодого. Он боится больше всех. Видите, как он потеет, милорд? Питер, давай мальчишку!

Молчаливый Питер отомкнул кандалы, удерживающие паренька, протащил его через комнату и снова привязал к деревянному стулу с высокой спинкой. Прочный кожаный ремень обхватил его шею посредине, ножные кандалы намертво приковали его лодыжки, а руки были привязаны в кистях к деревянным подлокотникам стула. Потом Питер прикрепил к руке юноши хитроумное приспособление, в котором Адам сразу узнал тиски для больших пальцев. Он медленно начал сжимать их, и скоро юноша закричал от боли, умоляя о пощаде, взывая и к своей матери, и к святой Богородице. По сигналу господина Нортона его помощник прекратил затягивать винт, и Уильям Сесил обратился к двум мужчинам, по‑прежнему распятым на стене:

– Ну, вы так и будете бесполезно стоять и смотреть, как мальчишка мучается? Вам остается только сказать мне то, что я хочу знать, и его отпустят, но если вы откажетесь отвечать, я прослежу, чтобы оба ваших сына были без промедления повешены, господин Трент.

У человека по имени Трент был больной вид, его лицо было зеленоватым, а губы побелели.

– Милорд, – взмолился он, – мы рассказали вам все, что знали. Клянусь! Неужели вы думаете, что я хочу смерти своим сыновьям?

– Кто организовал этот…

– Мы уже рассказали вам. Коми Сен‑Мишель, лорд Блисс. Он пришел ко мне в лавку однажды, когда я уже собирался закрываться, и сказал, что знает нас как приверженцев истинной веры. Он сказал, что церковники позволили ему даровать нам вечное блаженство, если мы поможем ему убить королеву, а Марии Шотландской, истинной правительнице‑католичке, взойти на трон, принадлежащий ей по праву. Англия благословит нас, сказал он. Кто бы смог отказаться получить вечное блаженство в раю, милорд? Мы согласились помочь ему, мои сыновья и я.

– Какой‑то человек предлагает вам вечное блаженство, а вы на слово верите ему. Незнакомому? Да ладно, господин Трент! Что это за выдумка, в которую вы хотите заставить меня поверить?

– У него была бумага, милорд! Я умею читать, по крайней мере чуть‑чуть! Она была подписана самим папой со всякими там красивыми печатями и лентой. Я никогда не видел такой важной бумаги. Для меня этого было достаточно!

– Вероятно, поддельной, – сказал Уильям Сесил, – но достаточно убедительной, чтобы обмануть простака. – Он снова поглядел на Трента. – Разве вы не довольны и не сытно живете под властью королевы?

– Да, – ответил человек, – но она не может подарить нам вечное блаженство.

– Рассуждения мясника, – заметил Уильям Сесил. – Вот кто он такой, понимаете? Мясник. Разве он не подходит для этого дела? Он был по‑настоящему религиозным человеком в течение многих лет, но никогда не думал, что это может таить угрозу. Вот почему нам удалось так быстро схватить его. Он горел желанием похвастаться своим будущим счастьем, мы узнали об этом, поэтому его и арестовали.

– Спросите его об участии Конна, – сказал Адам де Мариско.

Уильям Сесил кивнул.

– Расскажите мне о лорде Блиссе, господин Трент. Как получилось, что вы познакомились с ним?

– Он пришел к нам, – последовал ответ. – Сказал, что слышал, что мы те люди, которые могут помочь ему, а если нет, то мы не должны рассказывать об этом.

– Это то же самое, что он говорил раньше, – устало сказал лорд Берли.

– Как выглядел лорд Блисс? – спросил Адам. – Опишите нам его.

– Он большой высокий мужчина, говорящий с ирландским акцентом.

– Расскажите поподробней! – слова Адама прозвучали резко.

– Не могу, милорд.

– Почему? Какого цвета у него глаза? Какой у него нос, короткий или длинный? Какого цвета волосы? Есть ли у него на лице какие‑нибудь отметины, которые вы запомнили?

– Не могу рассказать вам, милорд. Он был в маске и весь закутан в плащ.

– Встречались ли вы с Конном Сен‑Мишелем до этого? Видели ли вы его вообще?

– Нет, милорд.

– Тогда откуда вы узнали, что это был он?

– Потому что он так сказал нам, милорд, – ответил Трент Адаму тоном, который подразумевал, что Адам, вероятно, не слишком сообразителен.

– Вот‑вот, – медленно произнес лорд Берли. – Это меня и беспокоило в этих сообщениях. Нигде нет описания лорда Блисса.

– Да, – сказал Адам, – потому что это был не Конн. Кто бы это ни был, он хотел, чтобы этот глупый бедняга поверил ему, но не осмеливался показывать свое лицо. Ведь цель его визита – раскрытие мнимого заговора и арест Конна.

– Считаю, что вы правы, милорд де Мариско, но сначала я хотел бы удостовериться в одном. – Он сделал знак господину Нортону, и палач торопливо вышел из комнаты.

Они просидели в зловещей тишине в течение нескольких минут. Потом вернулся господин Нортон, а вместе с ним человек в маске, завернутый с ног до головы в плащ. Лорд Берли обратился к господину Тренту.

– Этот человек лорд Блисс? – спросил он.

– Нет, – быстро ответил мясник.

– Почему вы так уверены?

– Лорд Блисе был не таким высоким, хотя примерно такого же роста, и был более толстым, чем этот человек.

– Назовите им свое имя, – приказал лорд Берли человеку в плаще и в маске.

– Меня зовут Конн Сен‑Мишель, лорд Блисс, – последовал ответ.

– Нет, это не вы. Вы не проведете меня, милорд. У лорда Блисса был настоящий ирландский выговор. У этого человека только слабый намек на ирландское произношение. Я‑то знаю. Моя мать родом из Ирландии.

– Уведите их, – сказал лорд Берли, и стражники освободили арестованных и торопливо вытолкали их из комнаты.

– С тобой все в порядке? – беспокойно спросил Адам Конна.

– Я буду жить, – несколько кисло сказал Конн, – несмотря на нежное обращение со мной господина Нортона и оскорбление, которое только что нанес мне англичанин, сказав, что я говорю не как ирландец. Я, конечно, говорю с ирландским выговором, хотя мой акцент смягчился за годы моего пребывания здесь, в Англии. Я заметил это, когда недавно здесь побывал кузен Эйден. По сравнению с его произношением мой выговор почти незаметен.

– А может, Кевен Фитцджеральд как‑нибудь связан с этим делом? – вслух размышлял Адам.

– Что, черт возьми, он выиграет, состряпав такой заговор? – спросил Конн.

– Не знаю, – ответил Адам, – если только он не надеется на то, что ты умрешь, а он женится на твоей жене.

– Кажется, это слишком сложный план, чтобы просто избавиться от соперника, – сказал лорд Берли. – Всегда существовала вероятность, что, если Конна признают виновным в измене, его поместья могут быть конфискованы. Если этот парень охотился за леди Блисс, то его привлекало ее богатство. Он бы не позволил, чтобы оно уплыло из его рук. А это было бы гораздо проще, если бы лорд Блисс был мертв.

– Но, – размышлял Адам, – что, если парень действительно участвовал в заговоре, а Эйден и ее богатство должны были быть его вознаграждением? Поэтому и нужно было использовать Конна в качестве козла отпущения. Официально выглядевший документ, который, как утверждает господин Трент, ему показывали, говорит о чем‑то более изощренном, нежели просто о человеке, позарившемся на богатую жену.

– Кто этот Фитцджеральд? – спросил лорд Берли.

– Он появился в нашем доме в первый день мая, – ответил Конн. – Заявил, что приехал от деда Эйден, Рогана Фитцджеральда. Говорил, что он сын младшего брата старика, который был священником, и что его вырастила бабка Эйден.

– Неужели? – заметил Уильям Сесил. – И что же привело его в Англию?

– Он сказал, что всю свою жизнь его готовили для работы в качестве управляющего поместьем Фитцджеральда, а теперь, когда прежний управляющий отходит от дел, семья решила отправить Кевена Фитцджеральда в Англию посмотреть, как здесь управляют процветающими поместьями, и привезти в Ирландию новые идеи.

Трое мужчин покинули пыточную камеру Тауэра и снова вернулись в комнаты начальника тюрьмы.

Лорд Берли послал за гонцом и сел за стол, чтобы лично написать сообщение. Закончив, он обратился к Конну и Адаму:

– Я посылаю это графине Линкольн. Она лучше всего осведомлена о положении ее семьи в Ирландии. Предполагаю, что этот Роган Фитцджеральд приходится ей родственником.

– Думаю, что он дальний ее родственник, – сказал Конн.

– Допускаю, – был ответ. – Леди Клинтон сейчас находится в поездке по стране с королевой, но она ответит быстро. Эти сведения имеют для меня огромное значение. Давайте узнаем, действительно ли ваш Кевен Фитцджеральд тот, за кого он себя выдает, и приехал ли он в Англию с целями, о которых заявляет. Однако я убежден, лорд Блисс, что вы не замешаны ни в каком заговоре против ее величества.

– Тогда я могу ехать домой?

– Еще нет, милорд. Уверен, что существует некий заговор, и доказательства вашей вины были подброшены нам для того, чтобы сбить нас со следа. Если я отпущу вас сейчас, участники заговора ускользнут от меня и станут составлять новый заговор против королевы. Помогите мне выгнать их из норы, и я обещаю, что вы будете вознаграждены.

Конн покачал головой.

– Я помогу вам, милорд, но не говорите со мной о вознаграждении. То, что я делаю, я делаю ради Бесс. Она дала мне все, но если окажется, что в это втянут Кевен Фитцджеральд, позвольте мне получить право избить его до бесчувствия!

Лорд Берли улыбнулся слабой, безрадостной улыбкой. Поведение лорда Блисса напоминало манеру его старшей сестры, и он кивнул.

– Я собираюсь попросить вас остаться здесь, в Тауэре, милорд, еще ненадолго. На такой срок, чтобы я мог разобраться в этом деле. Ваше пребывание в тюрьме заставит заговорщиков поверить, что все идет так, как они задумали. Тем временем наши шпионы разнюхают, кто они на самом деле и что действительно замышляют. Мне сказали, что вы получили удобную камеру и с вами слуга.

– Да, – сказал Конн, – я справлюсь, но мне не хочется, чтобы моя жена тревожилась без необходимости, учитывая ее положение.

– Молодая леди Блисс показалась мне женщиной с сильным характером, – сказал лорд Берли. – Я понимаю вашу тревогу, но если я позволю вам связаться с ней, тогда она перестанет тревожиться, а кто знает, не следят ли за ней. Нужно, чтобы она по‑прежнему выглядела встревоженной и чтобы наши замыслы не были разоблачены. Лорд де Мариско, что думаете вы? Может ли ваша невестка пережить волнения следующих нескольких недель?

– Эйден более вынослива, чем ты полагаешь, Конн, – сказал Адам. – Жаль заставлять ее так тревожиться, но помочь ничем нельзя. С ней будет все в порядке, и с ребенком тоже.

Конн вздохнул.

– Тогда быть посему, – сказал он с отвращением в голосе. – Однако еще одна просьба, милорд Берли. Если в Лондоне вспыхнет чума, вы должны сразу переселить меня. Решено?

– Конечно, милорд. Вам даже не нужно было просить об этом, – ответил Берли.

Конн криво улыбнулся.

– Прошу прощения, если я обидел вас, сэр, но У меня небольшой опыт пребывания в Тауэре.

Уильям Сесил откровенно хмыкнул, а потом позволил себе слегка пошутить.

– Однако мой опыт, связанный с Тауэром, огромен, – парировал он. – Думаю, что пришла пора вам возвращаться в вашу камеру, милорд, чтобы не вызвать ничьих подозрений. Стражники имеют склонность болтать в тавернах, особенно будучи навеселе. – Он позвонил в колокольчик. Немедленно явились стражники. – Отведите лорда Блисса назад в его камеру, – приказал он.

– Прощай, Конн, – сказал Адам. – Я расскажу твоей сестре, что видел тебя, и о том, что стало известно здесь сегодня.

– Передай ей мою любовь, – сказал Конн, – и пригляди за женой. Адам кивнул.

– Ничего не бойся, – сказал он спокойно. – Ока будет в безопасности под нашим присмотром.

– Мы еще поговорим, – сказал лорд Берли, в его голосе звучал скрытый намек.

– Прощайте, милорды, – сказал Конн и вышел из комнаты, но до этого, улучив момент, когда стражник повернулся к нему спиной, он незаметно подмигнул обоим мужчинам.

Когда он ушел, Адам сказал Уильяму Сесилу:

– Нужна вам моя помощь, милорд? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам полностью разобраться с этой загадкой.

– Поезжайте домой, милорд де Мариско, – сказал лорд Берли. – По своему опыту я знаю, что ваша жена не очень терпелива, а если она появится здесь, нарушив запрет, это может сильно усложнить наши дела. Расскажите ей правду и передайте, что в данное время я требую, чтобы она хранила молчание. Если нам повезет, мы разгадаем эту загадку в течение нескольких недель, а сейчас ваш шурин в безопасности. Я выдам ордер на арест господина Фитцджеральда, чтобы мы могли допросить его. Судя по вашим словам, милорд де Мариско, весьма вероятно, что этот Фитцджеральд сможет пролить некоторый свет на это дело.

Адам согласился с Уильямом Сесилом, лордом Берли, в его оценке этого случая и, проведя ночь в Гринвуд‑Хаусе, направился к северо‑западу, по дороге, ведущей из Лондона в Королевский Молверн через плодородные поля Средней Англии. Поездка заняла несколько дней. Он завершил ее в необыкновенно короткий срок. Ему не терпелось уехать из города и вернуться в свой прекрасный дом, который он делил с красавицей женой. Это было спокойное место, особенно в это