Глава 1. I’m as nowhere as I can be,

…I’m as nowhere as I can be,

Could you add some somewhere to me?

«The Avett Brothers». Salina [1]

Мы с Келом ставим в фургон последние коробки. Я захлопываю дверь и запираю на замок восемнадцать лет воспоминаний, каждое из которых так или иначе связано с папой.

Со дня его смерти прошло уже шесть месяцев. Вполне достаточно, чтобы мой девятилетний братишка Кел уже не плакал каждый раз, когда мы вспоминаем папу, и в то же время слишком мало, чтобы смириться с финансовыми последствиями нашего превращения в «семью с одним кормильцем». Семью, которая не может позволить себе остаться в Техасе – месте, где я родилась и выросла…

– Лейк, не будь пессимисткой, – говорит мама, протягивая мне ключи от дома. – Думаю, тебе очень понравится в Мичигане!

Она никогда не называет меня моим настоящим именем. Все девять месяцев они с папой спорили, как меня назвать. Маме нравилось имя Лейла, потому что она обожала песни Эрика Клэптона, а папа настаивал на Кеннеди, потому что обожал Кеннеди. «Не важно, какого именно Кеннеди, я в восторге от всей этой семейки», – говорил он.

Через три дня после моего рождения регистратура роддома все‑таки заставила их сделать выбор. Родители решили взять первые три буквы от обоих имен и сошлись на компромиссном варианте – Лейкен, но так меня никто никогда не называет.

– Мама, не будь такой оптимисткой! – передразниваю ее я. – Думаю, мне очень не понравится в Мичигане!

У мамы есть поразительная способность прочитать целую лекцию с помощью одного‑единственного взгляда. И сейчас этот взгляд предназначается мне.

Поднявшись на крыльцо, я открываю дверь и обхожу весь дом, прежде чем в последний раз повернуть ключ в замке. В комнатах царит зловещая пустота. Даже не верится, что я иду по тому самому дому, где прожила всю жизнь, с самого рождения. В последние полгода на нас обрушился целый шквал переживаний, причем совершенно нерадостных. Да, я прекрасно понимала, что нам все равно пришлось бы переехать, но все‑таки надеялась, что успею окончить школу.

Я стою в теперь уже не нашей кухне и вдруг на полу под навесным шкафчиком, там, где раньше был холодильник, замечаю фиолетовую пластмассовую заколку. Я поднимаю ее, стираю пыль и долго верчу в руках. «Они отрастут», – утешал меня папа.

Мне было тогда лет пять. Мама случайно оставила парикмахерские ножницы на столике в ванной, и я, разумеется, сделала то, что сделал бы любой ребенок в этом возрасте, – обрезала себе волосы.

– Мама рассердится! – разрыдалась я.

Я‑то думала, что волосы отрастут почти сразу и никто ничего не заметит! Умудрившись отрезать довольно большую прядь от челки, я уселась перед зеркалом и примерно час провела в ожидании, что волосы чудесным образом отрастут. Потом подняла с пола прямые каштановые прядки и, зажав их в кулаке, принялась думать, как же приделать их обратно, а потом разревелась.

Папа вошел в ванную, увидел, что я натворила, рассмеялся, взял меня на руки и посадил на столик.

– Мамочка ничего не заметит, Лейк, – заверил он меня, доставая что‑то из шкафчика. – У меня есть одно волшебное средство! – Он разжал кулак и показал фиолетовую заколку. – Пока ты носишь эту заколку, мамочка ничего не заметит! Видишь? – Он закрепил заколкой остатки моей несчастной челки и развернул меня лицом к зеркалу. – Совсем как новенькая!

Глядя на нас в зеркало, я считала себя самой счастливой девочкой на свете. Ну у кого еще есть такой папа с волшебными заколками?!

На протяжении двух месяцев я не снимала заколку, и мама ни разу ничего мне не сказала. Сейчас я понимаю, что папа наверняка рассказал ей о моей проделке, но в пять лет я свято верила, что мой папа – настоящий волшебник.

Внешне я больше похожа на маму, чем на отца. Мы с ней одного роста. Конечно, родив двоих детей, она уже не влезает в мои джинсы, но остальной одеждой мы вполне можем меняться. У нас обеих каштановые волосы – прямые или вьющиеся в зависимости от погоды. Ее глаза более глубокого изумрудного оттенка, чем мои, а может быть, у нее просто более светлая кожа, поэтому глаза и кажутся ярче.

Но вот в остальном я копия моего папы: у нас обоих жестковатое чувство юмора, одинаковый характер, мы оба обожаем музыку, даже смеемся одинаково. Кел совсем другой. Он похож на папу внешне: те же светлые волосы пепельного оттенка и мягкие черты лица. Для своих девяти лет Кел маловат ростом, но в остальном развит не по годам.

Подойдя к раковине, я открываю кран, подставляю заколку под струю воды и оттираю въевшуюся за тринадцать лет грязь. Я уже вытираю руки о джинсы, когда в кухню, пятясь, входит Кел. Он странноватый ребенок, но я его просто обожаю. Любимая игра брата называется «наоборотошный день»: он почти все время ходит спиной вперед, говорит задом наперед и даже просит, чтобы ему сначала подавали десерт, а потом горячее. Других братьев и сестер у него нет, разница в возрасте у нас большая, поэтому ему, видимо, пришлось научиться как‑то развлекать себя самостоятельно.

– Скорее давай, говорит мама, Лейкен! – выпаливает он задом наперед.

Я убираю заколку в карман, выхожу на крыльцо и в последний раз запираю за собой дверь родного дома.

* * *

Следующие несколько дней мы с мамой по очереди ведем мой джип и фургон, всего два раза останавливаясь переночевать в гостинице. Кел едет в фургоне то со мной, то с мамой. В последний день он сидит рядом со мной. Ночью мы совершаем последний девятичасовой рывок всего с одной короткой остановкой. По мере приближения к нашему новому месту жительства, городу Ипсиланти, я разглядываю окрестности, пытаясь смириться с тем, что в начале сентября здесь уже приходится включать печку. Похоже, мне понадобится обновить гардероб…

Последний поворот направо – и навигатор сообщает, что мы «прибыли в ваш пункт назначения».

– Мой пункт назначения! – смеюсь я.

Навигатор даже не подозревает, насколько он далек от истины!

Улочка совсем небольшая, примерно по восемь одноэтажных кирпичных домиков с каждой стороны. Между домами виднеется баскетбольная площадка, – надеюсь, Келу будет с кем покидать мячик. Похоже, район вполне приличный: аккуратно постриженные лужайки, безупречно чистый тротуар… Но слишком много бетона. Просто до неприличия много! Я уже хочу обратно домой…

Наш новый хозяин скидывал нам по почте фотографии дома, поэтому я сразу понимаю, какой из них наш. Маленький. Очень маленький! В Техасе у нас было ранчо и несколько акров земли, а здесь крошечная, залитая бетоном площадка, на которой стоит пара садовых гномов… Входная дверь открыта, на крыльцо выходит пожилой мужчина и машет нам рукой – судя по всему, хозяин дома.

Я проезжаю метров пятьдесят мимо дома и задом заезжаю во двор, чтобы прицеп оказался поближе к входу. Перед тем как сдать назад, я поворачиваюсь к спящему Келу и трясу его за плечо. Он дрыхнет с самой Индианы.

– Кел, просыпайся! – шепчу я. – Мы прибыли в пункт нашего назначения!

Он потягивается, зевает, а потом прижимается лбом к стеклу, разглядывая наш новый дом.

– Смотри, а там во дворе какой‑то мальчик! Как ты думаешь, мы в одном доме живем?

– Надеюсь, что нет, – отзываюсь я. – Наверное, наш сосед. Беги знакомиться, а я пока машину поставлю.

Загнав фургон во двор, я переключаюсь в режим парковки, закрываю окна и глушу двигатель. Мама заезжает во двор на моем джипе, паркуется рядом, выходит из машины и здоровается с хозяином. Я немного съеживаюсь и съезжаю вниз по сиденью, упираясь ногами в пол. Кел и его новый друг дерутся на воображаемых мечах… Как же я ему завидую! Он относится к нашему переезду с такой легкостью, а я… Я веду себя, как сердитый, обиженный ребенок.

Когда мама решила, что мы переезжаем, Кел расстроился. В основном из‑за того, что был самый разгар чемпионата малой лиги. Конечно, у него остались друзья, по которым он будет скучать, но когда тебе девять лет, твой лучший друг обычно воображаемый и живет где‑нибудь за океаном. Мама ловко управилась с ним, пообещав, что обязательно запишет его на хоккей, как только мы переедем в Мичиган. В Техасе, да и вообще на Юге, хоккей не очень‑то жалуют. Стоило маме пообещать ему это, как он сразу повеселел и чуть ли не с нетерпением ждал переезда.

Я понимаю, почему нам приходится уехать из Техаса. Папа неплохо зарабатывал – он был управляющим в магазине красок. При необходимости мама подрабатывала медсестрой, но боґльшую часть времени проводила с нами дома. Спустя месяц после его смерти ей удалось найти постоянную работу. Я прекрасно видела, в каком шоке она пребывает после смерти папы, а тут на нее свалились еще и обязанности главы семейства.

Однажды за ужином она объяснила, что ее заработка не хватит, чтобы оплачивать все счета и погашать ипотеку, и что ей предложили более высокооплачиваемую работу, но нам придется переехать. Ее старая школьная подруга Бренда нашла хороший вариант. Мама и Бренда родились и выросли в городке под названием Ипсиланти, недалеко от Детройта. Там зарплаты были куда выше, чем в Техасе, так что особенного выбора у нас не было. Я не виню ее за то, что нам пришлось переехать. Бабушка с дедушкой умерли, помочь ей некому. Я понимаю, почему мы были вынуждены так поступить, но иногда оттого, что ты понимаешь, легче не становится.

– Лейкен, ты убита! – кричит Кел через открытое окно, вонзая воображаемый меч мне в горло и ожидая, что сейчас ему влетит, но я лишь закатываю глаза. – Я заколол тебя! Ты должна умереть!

– Поверь мне, я и так уже практически труп! – бурчу я себе под нос, выходя из машины.

Кел ссутуливается и грустно смотрит себе под ноги, воображаемый меч волочится по бетону. Его новый друг выглядит не лучше, и я тут же жалею, что сорвала на детях свое плохое настроение.

– Я уже умерла, – глухо рычу я, изображая жуткое чудовище, – потому что я зомби!

Подняв руки перед собой и склонив голову на сторону, я направляюсь в их сторону. Мальчики визжат от ужаса и восторга и прячутся от меня за прицепом.

– Мозг! – хриплю я и, прихрамывая, бреду за ними. – Я съем ваш мозг!

Медленно обойдя кабину фургона, я вдруг обнаруживаю, что кто‑то держит моего брата и его нового друга за воротники рубашек.

– Поймал! – кричит незнакомец, не выпуская орущих мальчишек из рук.

Он намного выше меня ростом и выглядит на пару лет старше. Большинство девчонок назвали бы его красавчиком, но я не большинство. Мальчики извиваются в его руках, но он держит их крепко, и я вижу, как напрягаются под рубашкой его мышцы.

В отличие от нас с Келом в этих двоих сразу видно сходство, и ясно, что они братья. За исключением очевидной разницы в возрасте, они похожи как две капли воды: мягкая, слегка смуглая кожа, черные как смоль волосы… Да у них даже стрижки одинаковые! Кел вырывается из его рук и начинает рубить его «мечом», а он громко смеется, смотрит на меня и, беззвучно шевеля губами, зовет на помощь. И тут я понимаю, что до сих пор стою в позе зомби!

Сначала мне хочется быстренько залезть обратно в кабину фургона и спрятаться под сиденьем на всю оставшуюся жизнь. Но нет. Вместо этого я громко кричу: «Мозг!» – и бросаюсь к ним, притворяясь, что вот‑вот укушу его младшего брата за макушку. Я хватаю Кела и его нового друга и начинаю щекотать их, пока они от смеха не валятся на землю, точнее, на бетонное покрытие въезда во двор.

Выпрямившись, я обнаруживаю, что старший брат протягивает мне руку.

– Привет! Меня зовут Уилл. Мы живем в доме напротив, – сообщает он, показывая рукой через дорогу.

– Я Лейкен. Кажется, я живу здесь, – неуверенно произношу я, пожимая ему руку и бросая через плечо взгляд на наш новый дом.

Он улыбается. Рукопожатие длится бесконечно долго, мы оба неловко молчим. Ненавижу такие моменты!

– Ну что ж, добро пожаловать в Ипсиланти! – Уилл убирает руку в карман куртки. – А откуда вы приехали?

– Из Техаса? – говорю я, не понимая, почему вместо ответа у меня получается вопрос.

А еще я не понимаю, зачем пытаюсь думать о том, почему у меня вместо ответа получается вопрос. Не понимаю, зачем я пытаюсь думать о том, почему я пытаюсь думать, – я просто в шоке! Наверное, это все от недосыпа за последние трое суток.

– Техас, значит? – переспрашивает он, качаясь с пятки на носок.

Я чувствую себя совсем неловко из‑за того, что не знаю, как ответить. Уилл смотрит на лежащего на земле младшего брата, наклоняется и поднимает его за щиколотки.

– А кое‑кому, кстати, пора в школу, – заявляет он, закидывая мальчика себе на плечи. – К вечеру обещают холодный фронт, поэтому постарайтесь разгрузить бульшую часть сегодня. Холода простоят несколько дней, так что если вам, ребята, потребуется помощь сегодня вечером – позовите. Мы вернемся часам к четырем.

– Конечно, спасибо! – благодарю я.

Братья переходят через улицу, я смотрю им вслед, и тут Кел вонзает «меч» прямо мне в поясницу. Я падаю на колени, хватаюсь за живот и валюсь навзничь. Кел тут же забирается на меня, намереваясь добить жертву. Украдкой бросив еще один взгляд на дом напротив, я замечаю, что Уилл смотрит на нас. Он сажает брата в машину, закрывает дверь, садится за руль и машет нам на прощание.

* * *

У нас столько коробок и мебели, что бульшая часть дня уходит на разгрузку. Хозяин дома помогает занести внутрь крупные предметы, которые нам с мамой самим не поднять. Вконец устав, мы решаем отложить разгрузку коробок из джипа до завтра. Я немного разочарована, что мы успели разобраться с прицепом, – теперь у меня нет повода попросить Уилла о помощи. Как только мы собрали мою кровать, я начинаю переносить коробки с пометкой «Лейкен» из коридора в свою новую комнату. Разобрав бульшую часть вещей и застелив кровать, я замечаю, что мебель отбрасывает длинные тени на стены, выглядываю в окно и вижу, что солнце стоит низко над горизонтом: то ли дни здесь намного короче, то ли я совсем потеряла счет времени.

Я выхожу на кухню. Мама и Кел расставляют посуду по шкафчикам. Я залезаю на один из шести стульев у барной стойки, которая одновременно служит и столовой, потому что столовой как таковой у нас теперь нет. Дом как дом, ничего особенного: войдя, сразу попадаешь в крошечный холл, а потом в гостиную. Слева гостиная отделяется от кухни небольшим коридором, а справа – окном. На полу лежит бежевый ковер, а в остальных комнатах – просто паркет.

– Здесь так чисто, – замечает мама, продолжая расставлять посуду. – Я ни единого жучка не видела!

В Техасе насекомых больше, чем травы: обычно если вы не отмахиваетесь от мух, то пытаетесь избавиться от ос.

– На этом достоинства Мичигана, похоже, заканчиваются, – мрачно отвечаю я, открывая коробку с пиццей и разглядывая содержимое.

– Заканчиваются? Неужели? – подмигивает мама, перегибается через стойку, берет кусочек с пеперони и кладет его в рот. – А я‑то думала, что ты уже нашла как минимум еще одно…

Я делаю вид, что не понимаю, куда она клонит.

– А как же тот парень, с которым ты говорила утром? – с улыбкой спрашивает она.

– Мама, перестань! – отмахиваюсь я с совершенно равнодушным видом. – Думаю, ты не станешь со мной спорить: особи мужского пола и правда обитают не только в Техасе! – пытаюсь отшутиться я, доставая из холодильника лимонад.

– Что такое «убитают»? – спрашивает Кел.

– Обитают, – поправляю его я. – «Обитать» значит «присутствовать, занимать территорию, иметь ареал, быть распространенным, населять» – в общем, «жить», – тарабаню я, думая о том, что, судя по всему, подготовительные курсы все‑таки окупились.

– А, понятно! Значит, мы убитаем в Ипсиланти?

– Обитаем, – терпеливо поправляю его я, доедаю свой кусочек пиццы и допиваю лимонад. – Все, ребята, я совсем никакая, пойду спать.

– Значит, ты пойдешь обитать к себе в комнату? – не унимается Кел.

– А ты схватываешь на лету, кузнечик. – Я целую его в макушку и удаляюсь к себе.

Как приятно наконец‑то забраться под одеяло! В свою родную кровать! А что еще у меня осталось? Закрыв глаза, я пытаюсь представить, что нахожусь в старой спальне. В моей старой спальне, где так тепло и уютно… Простыни и подушка просто ледяные, поэтому я накрываюсь одеялом с головой, чтобы надышать, и напоминаю себе: с утра первым делом надо отрегулировать термостат.

* * *

Именно этим я и собираюсь заняться, едва встав с постели и коснувшись ногами ледяного пола. Быстро нашарив в шкафу первый подвернувшийся под руку свитер, я натягиваю его прямо на пижаму и срочно ищу носки, но без особого успеха. Тихонько семеня на цыпочках по коридору, я стараюсь никого не разбудить, но при этом свести к минимуму площадь соприкосновения ног с холодным твердым паркетом. У входа в комнату Кела стоят его тапочки с Дартом Вейдером[2]. Я быстро влезаю в них и вздыхаю с облегчением.

Ищу на кухне кофейник, но он как сквозь землю провалился! И тут я вспоминаю, что он в одной из коробок в джипе. Плохая новость, поскольку джип припаркован на улице, а там до неприличия холодно.

Куртку найти тоже не удается – в Техасе в сентябре в куртках не ходят. Схватив ключи, я решаю совершить безумную вылазку к джипу, открываю дверь и обнаруживаю, что весь двор засыпан каким‑то подозрительным белым веществом – до меня даже не сразу доходит, что это такое! Снег?! В сентябре?! Я наклоняюсь, пробую вещество на ощупь и прихожу к выводу, что у нас в Техасе снег мало того что идет редко, так он еще и совсем другой! В Техасе снег больше напоминает крошечные крупинки твердого льда и похож на град, а в Мичигане снег настоящий! Именно так я себе его и представляла: мягкие холодные хлопья! Я быстро отряхиваю руки, вытираю их о свитер и бегу к джипу.

Однако далеко убежать мне не удается: стоит тапочкам Дарта Вейдера ступить за порог, на припорошенный снегом бетон, как джип исчезает из моего поля зрения. Я падаю на спину и созерцаю ясное голубое небо. Правое плечо сразу же пронзает острая боль, я понимаю, что ударилась обо что‑то твердое, и извлекаю из‑под себя гипсового садового гнома. Половина красного колпачка отвалилась и разбилась вдребезги. Он глупо улыбается, насмехаясь над моими страданиями. Со стоном я поднимаю гнома здоровой рукой и уже собираюсь расколотить его окончательно, но тут раздается чей‑то голос:

– Плохая идея!

Это Уилл – я сразу узнала! Мягкий и успокаивающий, но в то же время строгий голос – совсем как у моего папы. Я приподнимаюсь и вижу, как он идет ко мне по дорожке.

– Ты в порядке? – едва сдерживая смех, спрашивает он.

– Буду в порядке, когда расколочу эту хрень! – отвечаю я, пытаясь встать, но без особого успеха.

– Лучше не стоит, гномы приносят удачу! – Он помогает мне встать, забирает у меня гнома и аккуратно ставит его на заснеженную траву.

– Ага, – отзываюсь я, дотрагиваясь до больного плеча – на рукаве толстовки расплывается яркое красное пятно. – Удачу, как же!

– О господи, прости пожалуйста! – Уилл перестает смеяться и с ужасом смотрит на мое плечо. – Прости, я бы не стал шутить, если бы заметил, что ты сильно ударилась. Надо наложить повязку. – Он наклоняется, берет меня за здоровую руку и поднимает на ноги.

– Ну сейчас мне вряд ли удастся откопать дома пластырь, – отвечаю я, вспоминая о груде коробок, которые мы так и не успели разобрать.

– Пойдем, у нас на кухне точно есть!

Он снимает куртку и накидывает ее мне на плечи, ласково придерживая меня под локоть, пока мы переходим улицу. Мне немного смешно, что он так со мной обращается: я вполне могу идти сама, однако не протестую, и на данный момент все феминистки и иже с ними кажутся мне крайне странными барышнями. До чего я докатилась! Девица попала в беду и ждет, пока прекрасный принц спасет ее!

Я снимаю и кладу на спинку дивана куртку, а потом иду следом за Уиллом на кухню. Еще не рассвело, поэтому в доме, наверное, еще все спят. Их дом гораздо просторнее нашего: коридор и холл примерно такого же размера, но гостиная на несколько метров больше. А еще есть большой застекленный эркер с видом на задний двор. У окна стоит диванчик с большими уютными подушками.

На стене рядом с кухней висят несколько семейных фотографий. В основном Уилла и его младшего брата, но на некоторых есть и родители. Я подхожу поближе, чтобы рассмотреть их, пока Уилл ищет бинт. Видимо, оба сына пошли в папу. На самой свежей фотографии, которой тоже уже несколько лет, отец обнимает сыновей за плечи, – похоже, фотограф застал их врасплох. В черных как смоль волосах мужчины пробивается седина, он широко улыбается из‑под густых черных усов и очень похож на Уилла: та же белозубая улыбка, в глазах пляшут радостные искорки.

Судя по фотографиям, мама Уилла – просто красавица: высокая блондинка с длинными волосами. Мальчики, кажется, не очень на нее похожи. Хотя, возможно, Уилл унаследовал ее характер. Фотографии на стене в очередной раз доказывают мне, что, в отличие от нашего, это настоящий дом.

Я прохожу на кухню и усаживаюсь за барную стойку.

– Рану сначала надо обработать, а потом уже наклеить пластырь, – говорит Уилл, закатывая рукава и открывая кран.

На нем бледно‑желтая рубашка с воротничком, в ярком освещении ткань слегка просвечивает и под ней виднеется майка. У него широкие плечи, рукава туго обтягивают бицепсы. Макушкой Уилл то и дело задевает висящий над ним шкафчик. Быстро прикинув, что кухни у нас почти идентичные, я делаю вывод, что он сантиметров на двенадцать выше меня. Пока я изучаю узор на черном галстуке, который Уилл перекинул через плечо, чтобы не намочить, он выключает воду и подходит к стойке. Смущенная своим излишним вниманием к его телу, я чувствую, как лицо заливает предательский румянец, и поспешно выхватываю из его рук мокрую салфетку.

– Все в порядке, – говорю я, спуская рукав с плеча, – я сама.

Он открывает пластырь, пока я вытираю кровь, и спрашивает:

– И что же ты делала на улице в семь утра в одной пижаме? Вы еще не все разобрали?

– Кофе искала, – качаю головой я и кидаю салфетку в корзину для мусора.

– Ясно. В общем, ты, похоже, не жаворонок. – И это не вопрос – слова его звучат, скорее, утвердительно.

Он подходит ближе, чтобы заклеить ссадину пластырем, я чувствую его дыхание на своей шее и потираю руки, чтобы он не заметил мгновенно покрывшие кожу мурашки. Прилепив пластырь, он аккуратно разглаживает его и довольно заявляет:

– Ну вот! Совсем как новенькая!

– Спасибо! Я, кстати, жаворонок. Но только после того, как попью кофе. – Я встаю, глядя куда‑то через плечо, делая вид, что проверяю, хорошо ли держится пластырь, а сама в панике думаю, что же делать дальше.

«Спасибо» я уже сказала. Можно просто развернуться и уйти, но это как‑то невежливо, после того как он потратил на меня столько времени. А если буду просто стоять и ждать, пока он что‑нибудь произнесет, то рискую выглядеть дурой, которая не понимает, что пора уходить. И почему, когда он рядом, я начинаю задумываться, прежде чем сделать какие‑то элементарные вещи? Он же просто еще один «обитатель», вот и все.

Обернувшись, я обнаруживаю, что Уилл стоит у стойки и наливает кофе. Он подходит и ставит передо мной чашку:

– Сахар, сливки?

– Нет, спасибо, – смущенно отвечаю я.

Пока я пью кофе, он облокачивается о стойку и разглядывает меня темно‑зелеными глазами – совсем как у его мамы на фотографии. Значит, в чем‑то он все‑таки на нее похож. Уилл улыбается, отводит взгляд и смотрит на часы.

– Мне пора на работу, брат ждет в машине. Пойдем, провожу тебя домой. Чашку можешь взять с собой.

Прежде чем сделать очередной глоток, я замечаю, что на чашке большими буквами c завитушками написано: «Лучшему папе на свете». Мой папа пил кофе из точно такой же чашки!

– Спасибо, я сама дойду, – отказываюсь я, направляясь к выходу, – я вроде как освоила прямохождение.

Уилл выходит вместе со мной на крыльцо, захлопывает за собой дверь и уговаривает меня взять его куртку. Я накидываю ее на плечи, еще раз благодарю его и иду через дорогу. Уже у самой двери я вдруг слышу за спиной его голос:

– Лейкен! Да пребудет с тобой великая сила!

Я оборачиваюсь и вижу, что он все еще стоит на дороге.

– Да пребудет с тобой великая сила! – повторяет он и со смехом запрыгивает в машину.

А я продолжаю молча стоять, уставившись на свои тапочки с Дартом Вейдером… Классика жанра!

* * *

Кофе сделал свое дело: я нашла термостат, и к обеду дом наконец стал прогреваться. Мама с Келом ушли в обслуживающую компанию, чтобы оформить все на мамино имя, а я осталась разбирать последние коробки (если не считать тех, что мы еще не принесли из джипа). Я распаковываю часть вещей, а потом решаю, что пора принять душ, а то я уже дня три экономлю воду, как фанатичная сторонница партии зеленых.

Выйдя из душа и завернувшись в полотенце, я наклоняю голову вперед, расчесываю и сушу волосы. Потом направляю фен на запотевшее зеркало и высушиваю небольшой кружок, чтобы накраситься. Загар постепенно начинает сходить. Похоже, здесь нам придется загорать нечасто, так что можно привыкать к более бледной коже.

Зачесав волосы назад, я собираю их в хвост, чуть трогаю губы блеском и накладываю немного туши на ресницы. Румяна отодвигаю в сторону. Здесь они мне вряд ли понадобятся: румянец и без того не сходит со щек – то от холодного ветра, то от смущения, когда разговариваю с Уиллом…

Пока я была в душе, мама и Кел уже вернулись и снова ушли. Она оставила мне записку, что они с Келом и ее подругой Брендой поедут в город возвращать фургон. На стойке лежат три купюры по двадцать долларов, ключи от машины и список продуктов. Я кладу все в карман и иду к джипу. На этот раз мне удается добраться без приключений.

Включая заднюю передачу, я вдруг осознаю, что понятия не имею, куда ехать. Об этом городе я не знаю ровным счетом ничего. Не знаю даже, куда свернуть в конце нашей улицы, налево или направо. Младший брат Уилла играет во дворе перед домом, поэтому я подъезжаю к забору, опускаю пассажирское окно и подзываю его:

– Эй, можно тебя на секундочку?

Он неуверенно смотрит на меня, но не двигается с места: наверное, боится, что я снова превращусь в зомби. Потом все‑таки подходит к машине, но останавливается метрах в трех.

– Как доехать до ближайшего продуктового магазина? – спрашиваю я.

– Ты серьезно?! Мне же девять лет! – закатывает он глаза.

«Ясно, – думаю я, – значит, они с братом похожи только внешне», – но вслух говорю:

– Ну все равно спасибо. Тебя как зовут‑то?

– Дарт Вейдер! – с ехидной улыбочкой выпаливает он, смеется и убегает.

Дарт Вейдер?! До меня постепенно доходит, что он намекает на тапочки, в которых я красовалась сегодня утром. Но это совершенно не важно. Важно, что Уилл наверняка говорил с ним обо мне. Я невольно начинаю представлять себе, о чем они говорили, что думает обо мне Уилл… Если он вообще что‑то думает. Не знаю почему, но я‑то думаю о нем куда больше, чем хотелось бы: гадаю, сколько ему лет, на какой программе он учится, есть ли у него, не дай бог, девушка…

К счастью, у меня в Техасе никаких бойфрендов не осталось. Последний год я ни с кем не встречалась. Учеба, работа, Кел, которого надо было возить на тренировки, – тут не до парней. Теперь, вероятно, придется превратиться из человека, у которого нет ни минуты свободного времени, в человека, которому совершенно нечем заняться.

Я лезу в бардачок в поисках навигатора и тут слышу голос Уилла:

– Плохая идея!

Он подходит к машине, я изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку, которая все равно расплывается на лице, и подключаю навигатор:

– Почему плохая?

– Сейчас много где ведутся дорожные работы, – объясняет Уилл, скрестив руки на груди и заглядывая в окно. – С этой штукой наверняка заблудишься.

Пока я лихорадочно соображаю, что ответить, к дому подъезжают Бренда и мама. Бренда опускает водительское окно, и мама, потянувшись к нему со своего места, кричит:

– Не забудь купить стиральный порошок! Не помню, включила ли я его в список! И сироп от кашля. Я, кажется, заболеваю!

Кел выпрыгивает из машины, подбегает к брату Уилла и зовет его к нам, посмотреть, как мы живем.

– Можно мне пойти? – спрашивает тот у Уилла.

– Конечно иди, Колдер, – разрешает Уилл, открывая дверь с пассажирской стороны. – Я съезжу с Лейкен в магазин и скоро вернусь.

«Съезжу с Лейкен в магазин?!» А спросить слабо?! Я возмущенно смотрю на него, но он уже пристегивается.

– Я плохо умею объяснять. Ты не против, если я просто съезжу с тобой?

– Да нет, не против, – смеюсь в ответ я.

Я оглядываюсь на Бренду и маму, но они уже заехали во двор. Я трогаюсь с места и, следуя указаниям Уилла, выезжаю на шоссе.

– Значит, твоего братишку зовут Колдер? – говорю я, пытаясь хоть как‑то поддержать разговор.

– Единственный и неповторимый. Родители много лет пытались завести второго ребенка, и наконец появился Колдер. К тому времени имена типа Уилл давно вышли из моды.

– А мне нравится твое имя! – вылетает у меня изо рта, и я тут же жалею о сказанном: еще подумает, что я с ним кокетничаю!

Он смеется. Мне нравится его смех. Нравится! И это меня бесит!

Я вздрагиваю от неожиданности, когда он убирает волосы с моего плеча и дотрагивается до шеи. Его пальцы забираются под воротник и ощупывают мое плечо.

– Надо будет поменять пластырь, – замечает он, поправляя на мне рубашку и поглаживая плечо.

– Напомни купить его в магазине, – говорю я, чувствуя, как по шее прокатывается горячая волна, но изо всех сил пытаясь сохранять самообладание.

– Итак, Лейкен… – начинает он и на секунду замолкает, глядя через плечо на коробки, громоздящиеся на заднем сиденье. – Расскажи о себе.

– О нет. Все так банально!

– Ладно, – улыбается он. – Придется самому выяснять, что ты за человек!

Он наклоняется и нажимает на магнитоле кнопку «Извлечь диск». Движения такие плавные, как будто он тренировался годами. Завидую. Сама я никогда не отличалась особой грациозностью.

– Знаешь, о человеке многое можно сказать по тому, что за музыку он слушает, – продолжает он, доставая диск, и удивленно смеется. – «Всякая фигня Лейкен»?! В смысле? Твоя фигня или фигня в твоем стиле?

– Просто я не люблю, когда Кел без спроса берет мою фигню. Понятно? – Я забираю у него диск и вставляю обратно в магнитолу.

Из колонок на полной громкости доносятся звуки банджо, и мне сразу становится неловко. Я, конечно, из Техаса, но не хочу, чтобы Уилл решил, что я люблю кантри! Вот уж по чему я точно не буду скучать, уехав из Техаса, так это по музыке в стиле кантри! Я убавляю громкость, но он хватает меня за руку.

– Не надо! Я знаю эту песню! – протестует он.

Я поворачиваю ручку громкости обратно. Да быть такого не может! Врет наверняка! Фу, какой дурацкий способ заигрывать с девушкой!

– Да что ты?! – не сдаюсь я. – И что же это за группа?

– Это «Братья Эйвитт»[3], – отвечает он, – песня у меня проходит под названием «Габриэла», но она вроде из альбома «Песенки милашки». Тут еще такая классная кода, когда электрогитары вступают!

– Тебе нравятся «Братья Эйвитт»? – недоверчиво переспрашиваю я, убедившись в том, что он и правда знает, о ком речь.

– Нравятся? Да я их обожаю! В прошлом году они выступали в Детройте. Лучший концерт из всех, на которых мне довелось побывать!

Адреналин ударяет мне в голову, рука нерешительно застывает на регуляторе громкости, и я не могу отвести взгляд от его ладони, по‑прежнему сжимающей мои пальцы. Мне приятно. Приятно! И это меня бесит! Мне, конечно, не впервой влюбляться в парня, но такой реакции на самые банальные вещи еще никогда не бывало!

Он видит, что я смотрю на наши руки, убирает ладонь и машинально потирает ее о штанину немного нервным жестом. Неужели тоже стесняется?

Музыку, которую я слушаю, мейнстримом не назовешь. Редко встречаются люди, которые хотя бы слышали названия моих любимых групп. Однако «Братья Эйвитт» – мои самые‑самые любимые!

Мы с папой часто засиживались допоздна и вместе пели, а он пытался подобрать аккорды на гитаре. Однажды он сказал об этой группе так: «Знаешь, Лейк, группу можно назвать талантливой, если ее музыка совершенна в своем несовершенстве».

Что конкретно папа имел в виду, я поняла, только когда начала слушать их песни по‑настоящему: сбивчивые переборы банджо, страстные, но дисгармоничные ноты, вокал, переходящий из мягкого тона в рычание, а потом срывающийся на крик, – и все это в пределах одного куплета! Вот что составляет суть и характер их музыки, делая ее настоящей.

После смерти отца мама раньше времени вручила мне подарок, который он приготовил на мое восемнадцатилетие: два билета на концерт «Братьев Эйвитт». Мысль о том, как он, наверное, мечтал о моменте, когда сможет отдать их мне, заставила меня расплакаться. Я понимала, что должна пойти на концерт, что папе это понравилось бы, но не смогла. Выступление группы должно было состояться всего через несколько недель после его смерти, и я все равно не смогла бы получить удовольствие… По крайней мере, не такое, как если бы мы пошли туда вместе.

– Я тоже их обожаю, – неуверенно произношу я.

– А на концерте была? – спрашивает Уилл.

Сама не знаю зачем, но постепенно я рассказываю ему о папе. Уилл внимательно слушает и перебивает, только чтобы подсказать мне, когда и куда поворачивать. Я рассказываю ему о нашей с папой страсти к музыке. Рассказываю о том, что папа умер от сердечного приступа – совершенно неожиданно. Рассказываю о подарке, который предназначался мне на день рождения, о концерте, на который мы так и не сходили. Не знаю, что со мной, но я просто не могу сдержаться. Обычно я не делюсь сокровенным со всеми подряд, тем более с малознакомыми людьми. Тем более с малознакомыми парнями. Я продолжаю рассказывать и вдруг обнаруживаю, что мы уже приехали и даже припарковались перед продуктовым магазином.

– Ничего себе, – удивляюсь я, взглянув на часы. – А поближе магазина тут нет? Мы же целых двадцать минут ехали.

– Ну, просто мы ехали не самым коротким путем, – подмигивает Уилл и выходит из машины.

Он явно со мной заигрывает! А мне это явно нравится!

Снежные хлопья постепенно превращаются в дождь. Уилл берет меня за руку, и мы со всех ног бежим через парковку.

– Бежим! – подгоняет меня он, а потом ловит за руку и тащит к входной двери.

Задыхаясь и смеясь, мы влетаем в магазин, стряхивая капли дождя с одежды. Я снимаю куртку и трясу ее и вдруг чувствую, как рука Уилла легко скользит по моей щеке, убирая прилипшую мокрую прядь волос. Рука холодная. Но как только его пальцы касаются моей кожи, щеки начинают гореть – какой уж тут холод! Он перестает улыбаться, и мы долго смотрим друг другу в глаза. Я все еще никак не могу привыкнуть к тому, что со мной происходит в его присутствии: едва ощутимое касание и простейшие жесты сводят меня с ума.

Я откашливаюсь, отвожу взгляд, хватаю первую попавшуюся тележку и вручаю Уиллу список.

– А у вас тут всегда в сентябре снег идет? – спрашиваю я, пытаясь сделать вид, что его прикосновение меня совершенно не взволновало.

– Да нет, это всего на несколько дней, ну, может, на недельку. Обычно снег выпадает не раньше конца октября. Это вам так повезло.

– Повезло?!

– Да. Пришел холодный фронт. Такое случается редко. Так что вы как раз вовремя приехали.

– Хм… здешние, наверное, снег терпеть не могут? Еще бы, если он идет боґльшую часть года…

– «Здешние»? – со смехом переспрашивает Уилл.

– А что?!

– Ничего‑ничего, – улыбается он. – Просто я впервые слышу, чтобы кто‑то называл местных «здешние». Зато так мило! Настоящий южный диалект!

– Ах, простите! Отныне буду говорить, как все янки, и тратить свое драгоценное время и дыхание на то, чтобы сказать: «Все живущие здесь люди»!

– О нет, пожалуйста, не надо! Мне нравятся твои словечки – они просто великолепны! – смеется он, толкая меня плечом.

Уму непостижимо! Неужели я превращаюсь в девчонку, которая готова пищать от восторга при виде любого парня?! Фу, какая гадость! Я пристально разглядываю его, пытаясь найти хоть какой‑то изъян, и не нахожу: он само совершенство!

Мы покупаем все по списку и подходим к кассе. Уилл не разрешает мне ставить продукты на ленту, поэтому я просто стою рядом и смотрю, как он разгружает тележку. Под конец он кладет на ленту упаковку пластыря. Надо же, а я даже не заметила, когда он успел его взять!

Мы отъезжаем от магазина, и Уилл велит мне повернуть в сторону, противоположную той, откуда мы приехали. Мы проезжаем два квартала, поворачиваем налево – и вдруг оказываемся на нашей улице! Дорога туда заняла у нас двадцать минут, а обратная – максимум минуту!

– Как мило, – ехидно замечаю я, паркуясь перед домом.

Я прекрасно понимаю, что он сделал это специально и флиртует со мной совершенно в открытую.

Уилл уже стоит у багажника, поэтому я нажимаю кнопку, и дверца медленно поднимается. Я выхожу из машины, ожидая увидеть его с кучей пакетов в руках, но он просто стоит у открытого багажника и смотрит на меня. Пытаясь изобразить из себя знойную южную красотку, я кладу руку на грудь и произношу:

– О боже правый! Без вас я в жизни не нашла бы этот магазин! Сударь, благодарю за вашу радушную помощь!

Вообще‑то, я ожидала, что он засмеется, а он молчит и не сводит с меня глаз.

– Что такое? – нервно спрашиваю я.

Уилл делает шаг вперед и ласково берет меня за подбородок. Я в полном шоке от собственной реакции, от того, что я ему позволяю. Он внимательно смотрит на меня, и мне кажется, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. По‑моему, он меня сейчас поцелует!

Я стараюсь дышать ровно и не отвожу взгляда. Он подходит ко мне вплотную, убирает руку с подбородка, осторожно кладет ее мне на затылок, чуть наклоняет мою голову к себе и нежно целует в лоб. Поцелуй длится несколько секунд, потом он отпускает меня и делает шаг назад.

– Ты такая милая, – произносит он, потом одним ловким движением вытаскивает из багажника все четыре пакета, подходит к крыльцу и ставит пакеты перед дверью.

В оцепенении я пытаюсь переварить то, что случилось за последние пятнадцать секунд моей жизни. Как так вышло?! Почему я позволяю ему так себя вести? Несмотря на все мое возмущение, я вдруг с ужасом понимаю, что он первый, кто поцеловал меня с такой страстью! Причем в лоб. С ума сойти!

* * *

Уилл достает из багажника оставшиеся пакеты, и тут из дома выбегают Кел и Колдер, а следом выходит моя мама. Мальчики пулей проносятся мимо нас на другую сторону улицы – Колдеру нужно срочно показать Келу свою комнату. Уилл вежливо здоровается с моей мамой и жмет ей руку:

– Вы, наверное, мама Кела и Лейкен? Меня зовут Уилл Купер, мы живем через дорогу от вас.

– Джулия Коэн, – представляется мама. – А ты старший брат Колдера?

– Да, мэм. У нас разница двенадцать лет.

– Значит, тебе… двадцать один, да? – спрашивает мама, украдкой подмигивая мне.

Я стою у Уилла за спиной, поэтому безнаказанно отвечаю ей весьма красноречивым взглядом.

Она улыбается и снова обращается к Уиллу:

– Что ж, я рада, что у Кела и Лейк так быстро появились новые друзья.

– Я тоже, – отвечает он.

Мама поворачивается и идет к дому, но, проходя мимо, слегка задевает меня плечом. Она не говорит ни слова, но я прекрасно понимаю намек: кандидат прошел первую проверку.

– Лейк? Прикольно, – замечает Уилл, доставая из машины последние два пакета, и захлопывает багажник. – Итак… Лейк. Мы с Колдером в пятницу уезжаем в Детройт, – сообщает он, прислонившись к машине и скрестив руки на груди. – Дела семейные, вернемся в воскресенье вечером. Я вот тут подумал… Ты не занята завтра вечером? До моего отъезда?

Первый раз в жизни кто‑то, кроме мамы и папы, назвал меня Лейк! И мне это нравится! Я прислоняюсь плечом к машине и смотрю Уиллу в глаза, стараясь казаться невозмутимой, хотя на самом деле готова прыгать от радости.

– Значит, ты все‑таки хочешь заставить меня признаться в том, что я совершенно свободна и делать мне здесь нечего? – спрашиваю я.

– Отлично! В таком случае приглашаю тебя на свидание! Зайду за тобой в половине восьмого.

Уилл быстро разворачивается и идет к своему дому, а я стою и думаю о том, что, вообще‑то, он даже не поинтересовался, согласна ли я, а я не дала своего согласия.

Date: 2015-08-24; view: 269; Нарушение авторских прав