Глава семьдесят седьмая. Фарман держал Диксона за шею сзади, прижав дуло своего пистолета к виску шерифа

Фарман держал Диксона за шею сзади, прижав дуло своего пистолета к виску шерифа.

Это произошло так быстро, почти молниеносно. Никто не ожидал – хотя должны были, сетовал Винс.

Фрэнка Фармана прикрывала его работа, его форма. Проработав больше десятка лет в полиции и имея безупречное досье, он мог выбрать любую область. Стать детективом. Заниматься наркотиками. Такой прямолинейный человек был создан для работы в Бюро или разведке. Но Фрэнк Фарман остался в своей форме, потому что был одним целым с ней.

Винс знавал не одного Фрэнка Фармана за эти годы, с тех самых лет, когда был еще пехотинцем. Непреклонный. Все делает по уставу. Не имеет чувства юмора. Таким людям обычно нетрудно бросить вызов кому угодно. Они неизбежно слишком сильно сосредотачивались на работе, подмечали любые мелочи, даже особенности речи своих сослуживцев и начальства.

Если работа была всем, то вся их жизнь была связана только с работой. Если что‑то угрожало работе, значит, угрожало и самому человеку, и люди вроде Фрэнка Фармана в конце концов оказывались в сторожевых башнях со снайперской винтовкой в руках или же приставив пистолет к чьему‑нибудь виску.

За несколько дней кирпичик за кирпичиком сложенный мир Фрэнка Фармана начал разваливаться, и ответственность за это разрушение – по мысли Фармана – лежала на его друге Кэле Диксоне.

Они, должно быть, приехали один за другим, вошли в боковую дверь из коридора – сначала Диксон, потом Фарман. Диксон, вернувшийся из больницы после многочасовой нелегкой встречи с Джейн Томас и матерью Карли Викерс, не обратил на него никакого внимания. Он устал и был поглощен своими мыслями. Входя в здание, он даже не обернулся, но Фарман уже был в нескольких шагах от него.

Когда Диксон открыл дверь в конференц‑зал, Фрэнк напал на него, сжав рукой горло и приставив дуло к виску, втолкнул его внутрь и оказался в безвыходном положении.

Так они и стояли. Винс разговаривал с Энн, когда это случилось. Не спуская глаз с Фармана, он закончил разговор, положил трубку и набрал «девять‑один‑один», на тот случай, если никто в коридоре не видел, что случилось.

Ответил оператор:

– Девять‑один‑один. Что у вас случилось?

– Фрэнк, – громко сказал Винс. – Это конференц‑зал. Нельзя же приходить в офис шерифа и приносить сюда оружие. Почему бы тебе не положить пистолет? Мы все обсудим.

Фарман смотрел сквозь него.

– Все к стене! – приказал он, указывая на стену с единственной дверью. Через стекло он хотел видеть коридор.

Винс остался стоять на своем месте – напротив двери. Гамильтон и Хикс последовали его примеру и тоже остались, где стояли, распределяя внимание Фармана по всей комнате, совсем не как он хотел.

– К стене, или я вышибу его чертовы мозги!

– Да, похоже на план, Фрэнк, – сказал Винс. – Хочешь вырубить шерифа?

Он намеренно не стал называть имени Кэла Диксона. Не стал говорить слово «друг». Несмотря на то, что Фарман с Диксоном были друзьями долгие годы. По мнению Фармана, шериф предал его. Никакие призывы к разуму не могли обуздать это безумие.

– У всех у нас есть оружие, Фрэнк, – сказал Винс. – Ты же не можешь перестрелять всех нас одновременно. Ты пришьешь шерифа – и всё, мы тут же сцапаем тебя. Ты за этим сюда явился? Застрелиться? Как трус?

– Я не трус! – рявкнул Фарман.

– Убьешь шерифа – станешь хуже, чем трус. Ты трус и убийца. А ведь сколько лет ты носишь форму, Фрэнк. Создавал репутацию все эти годы. Хочешь пустить все коту под хвост из‑за своих нервов?

Казалось, Фарман не знал, что сказать. Все шло не так, как он планировал, когда ехал сюда, мечтая о блеске славы.

Его глаза были какими‑то безжизненными и слегка мутными. Скорее всего он пил, может быть, много, как и в предыдущий вечер, когда пропала его жена.

Для человека, который должен постоянно контролировать себя, потеря контроля была самой страшной вещью на свете и требовала огромного количества алкоголя, чтобы подавить страх и боль.

– Поговори же с нами, Фрэнк, – сказал Винс, слегка продвигаясь влево. На полшага, не больше. – Тебе есть что сказать, иначе бы ты не пришел сюда.

Лицо Диксона было пунцовым, то ли от недостатка кислорода, то ли от угрожающего удушья. Было бы не так уж плохо, если бы он потерял сознание, подумал Винс. Диксон мог думать так же, но его размышления могли осложняться тем, что у них с Фарманом есть прошлое. Он не хотел, чтобы Фармана застрелили. Он хотел, чтобы его просто разоружили.

– Ну давай, Фрэнк, – сказал Хикс. – Положи пистолет. Ты хлебнул лишнего. Никто не станет держать на тебя зла.

Хикс чуть подвинулся влево.

Фарман осторожно переставил ноги, переместившись левее. Он по‑прежнему прекрасно видел коридор, слегка повернув голову.

Мендес должен быть в комнате отдыха и смотреть всю драму по монитору, подумал Винс. Он ушел в туалет не больше чем за минуту до того, как все это началось.

– Что ты хочешь сказать нам, Фрэнк? – спросил Винс.

Фарман молчал, но Винс видел, что слова мешаются в его голове. Он должен был заставить его выплюнуть их. Нельзя одновременно стрелять и говорить.

– Ты меня не знаешь, – наконец произнес он напряженным голосом, в котором словно бы вибрировала мембрана. – У меня была безупречная характеристика.

– Я знаю, Фрэнк, – сказал Винс, перемещая вес с одной ноги на другую и переставляя их еще на пару дюймов влево. – Я ее читал. Я изучал твое дело. Оно безупречно. Ты всегда был серьезным честным человеком. Так зачем ты это делаешь?

– Это не считается, – продолжил он. – Шестнадцать лет. И все развалилось из‑за того, что я выписал штраф какой‑то шлюхе, и человек, с которым мы стояли спина к спине все эти годы, ополчился на меня в одну секунду.

– Я понимаю, что, с твоей точки зрения, все это кажется несправедливым, Фрэнк, – сказал Винс. – Но ты этим себе не поможешь. Опусти пистолет.

– Уже поздно.

– Нет, не поздно. Ты находился под влиянием стресса, Фрэнк, – продолжил Винс. – Стресс на работе, стресс дома. Все это понимают. Опусти пистолет. Мы все утрясем. Ты возьмешь отпуск, снимешь напряжение. Шестнадцать лет безупречной службы. Вчерашний вечер – такая мелочь в сравнении с этим…

Фарман покачал головой.

– Ты ничего не знаешь… Уже слишком поздно…

– Твой сын сейчас в другом конце коридора, Фрэнк. Ему одиннадцать лет. Он попал в беду. Ты нужен ему, Фрэнк. Ему нужен его отец. Ты можешь опустить пистолет. Мы можем все исправить, и ты будешь с ним.

– Я пытался воспитывать его как надо, – сказал Фарман. – Так же, как мой старик воспитывал меня. Я не знаю, что с ним не так.

– У него есть проблемы, Фрэнк, – произнес Винс, двигаясь ближе к нему еще на один шаг. – Такое случается. Кто знает почему? Но ты все равно можешь помочь ему. Мальчику нужен отец.

Краска бросилась в лицо Фарману. Он крепче схватил Диксона за горло, сильнее сжал пистолет.

– Да? Эта сука заявила на меня в комиссию по охране детства, – сказал он. – Они теперь тоже насядут на меня.

Недоброе предчувствие охватило Винса, когда он вспомнил слова Энн: «…по дороге домой произошло кое‑что ужасное с участием Фрэнка Фармана».

– Это неважно, Фрэнк, – сказал он. – Это всего лишь недоразумение. Ты делал все как надо. Ты был хорошим примером для своего сына, Фрэнк. Все здесь это знают. Положи пистолет, мы сядем и разберемся во всем. У тебя рука уже, наверное, устала.

– Нет, – сказал Фарман, хотя и потел, как лошадь, а его рука, державшая пистолет, дрожала.

Винс надеялся, что Диксону повезет, и курок окажется тугим.