Глава семьдесят пятая. Как обычно, в красивый осенний субботний вечер площадь и прилегающие улицы были заполнены людьми – обедающими

Как обычно, в красивый осенний субботний вечер площадь и прилегающие улицы были заполнены людьми – обедающими, общающимися, слушающими музыку. Энн отпустила свои мысли на волю, возвращаясь к машине. Она позволила себе роскошь помечтать о мужчине, который ей нравился. Где он сейчас? Что делает? О чем думает?

Она упрекнула себя, что ведет себя глупо. Мужчина, который ей нравился, ловит серийного убийцу, а не сидит, мечтая о ней.

Может, он и помечтает, но потом.

Энн вспомнила тот вечер, когда у них выпало несколько свободных минут.

– Как тебе прошлая ночь? – спросил он.

Она почувствовала, как краска заливает щеки.

– Уже поздно стесняться, – сказал он, ухмыляясь. – Жалеешь?

– Нет, – без колебаний ответила она. – Я еще не разобралась в своих чувствах, но нет.

– Хорошо.

Она еще не разобралась в чувствах. Но, может, и не в чем разбираться. Может, она просто взрослая женщина, наслаждающаяся вниманием мужчины. Может, и не надо никакой причины и никаких намерений. Если и следовало подумать о том, куда все это приведет, то… Но она не станет.

Энн выехала с парковки и направилась по улице Сикамор.

Он сказал, что скорее всего задержится на работе допоздна, но если закончит не слишком поздно, не будет ли она против, если он заедет?

Нет. Особенно после того, какой день она провела сегодня. Она очень устала. Устала в душе от того, чего ей пришлось насмотреться на прошлой неделе. Никто никогда не посмел бы назвать ее Поллианной, но в начале недели она воспринимала этот мир куда более радужно, чем пять дней спустя. Она чувствовала себя так, словно ее оптимизм был раздавлен на гравийной дороге грузовиком.

Как было бы хорошо скользнуть в объятия Винса, который скажет ей, что все будет в порядке, и позаботится о ней. Совершенно неполиткорректно со стороны молодой одинокой карьеристки так думать, но она думала именно так. Она так долго была сильной. Хотя бы иногда надо позволять другим быть сильнее.

Энн свернула на виа Колинас и заметила, что машина, ехавшая за ней, тоже свернула. Она свернула на Рохас. Машина тоже.

Ее сердце забилось сильнее. Она выехала из центра. Начался тихий жилой квартал. Люди сидели по домам и смотрели телевизор – точно так же, как и в ее квартале, когда она приедет туда и пойдет к дому в одиночестве.

Можно было отправиться в офис шерифа, подумала она и забеспокоилась.

И только эта мысль пришла ей в голову, как позади показались красно‑синие проблесковые маячки.

Застонав, она остановилась. Должно быть, она забыла включить поворотники. Вот что бывает, когда слишком замечтаешься, – второй штраф за неделю.

Она опустила стекло и потянулась за сумкой.

– Права, регистрация, страховка.

Голос, исходивший из‑за яркого, бьющего в глаза света, немедленно вогнал ее в ступор.

Это был Фрэнк Фарман.

Томми был невероятно доволен собой, когда они с отцом шли к парковке за отцовским офисом, направляясь к машине. Он чувствовал себя совсем взрослым после делового обеда, какие обычно бывали у его матери.

– Здорово было, а, приятель? – спросил отец.

– Ага.

– А ты все понял, что сказала мисс Наварре про те вопросы? В них нет ничего плохого.

Томми кивнул, но не стал ничего говорить. Он понял, что мисс Наварре не имела в виду ничего плохого, но по‑прежнему сердился на детектива Мендеса и человека из ФБР за то, что они сказали его матери. Они говорили так, будто были уверены в каждом своем слове, а говорили они, что считали его отца убийцей. Быть подозрительными – это часть их работы, но Томми все равно сердился. Наверное, это была одна из тех вещей, которые он поймет сразу, как вырастет, или по крайней мере ему объяснят взрослые.

– Было очень мило с твоей стороны подарить мисс Наварре подарок, – сказал отец. – А что там было?

– Цепочка.

Его отец взглянул на него в свете рекламных фонарей.

– А где ты ее взял? Ты не выходил из дома сегодня.

Томми скривился, собираясь сделать признание.

– Мама ее выбросила. У нее с утра было такое настроение, и она ее выбросила. Но украшение было такое красивое, и я подумал, что она как бы виновата перед мисс Наварре за то, что вчера накричала на нее при всех, поэтому я решил подарить цепочку мисс Наварре. И подарил.

Его отец смотрел на дорогу.

– Твоя мать выбросила цепочку?

– Она все время что‑нибудь выбрасывает. Ей не нужны красивые вещи, если она не хочет обращаться с ними как следует, – сказал Томми.

Теперь он чувствовал себя виноватым. Он знал, что не должен злиться на свою мать, когда она делала что‑то в плохом настроении. Она не могла держать себя в руках в такие моменты. Он должен был переживать за нее, а не выдавать ее.

– Я сделал что‑то не так? – спросил он.

– Нет, сынок. Ты не хотел ничего плохого, – сказал отец.

– Важен не подарок, а внимание, – произнес Томми. Вот еще одна вещь, которую постоянно говорили взрослые, и которую он совершенно не понимал. Но звучало хорошо.

Энн вручила документы и права Фрэнку Фарману через окно.

– Что я сделала, офицер?

– Здесь я задаю вопросы, – отрезал он. – С вами сплошные проблемы, а, мисс Наварре? Не знаете, когда надо держать рот на замке.

– Я уверена, что это не противозаконно.

– Выйти из машины! – приказал Фарман.

– Нет. – Ее ответ был машинальным.

Фарман рванул дверь «фольксвагена».

– Выйти из машины. Ваше бездумное вождение и агрессивный настрой говорят о том, что вы можете находиться в состоянии опьянения. Или вы выйдите из машины, или я вас выведу из нее и арестую.

Тогда он посадит ее на заднее сиденье своего джипа и… Что потом? Больше никто ее не увидит? Эта сцена возникла у нее перед глазами: как Дэннис говорит: «Он убил ее», – и Энн повернулась, чтобы посмотреть на Фрэнка Фармана через окно.

Дрожа, но стараясь этого не показывать, она вышла из машины. Фарман сверкнул ей в лицо своим фонариком.

– Вы звонили в службу охраны детства, – сказал он. – Написали заявление.

– Теперь это не имеет никакого значения, – проговорила Энн, – особенно после того, что произошло сегодня.

– Это останется в моем деле, – ответил он. – Вы меня скомпрометировали, из‑за вас в моем деле появилось то, что не поспособствует моему продвижению по службе.

У Энн не было слов. Спрашивать: «Вы в своем уме?» – было не совсем резонно. Его жена пропала. Его сын пытался совершить убийство. А он волнуется за запись в своем личном деле, которая повлияет на продвижение по службе…

– Вы глумились надо мной, – продолжил он. – Теперь я унижу вас. Руки по швам. Как вам понравится обвинение в управлении автомобилем в состоянии опьянения, которое направится к вам в школу, мисс Наварре?

– Я не пьяна.

– Коснитесь кончика носа пальцем левой руки.

Когда она выполнила его приказ, он протянул руку и толкнул ее так сильно, что она едва не упала.

– Это нехорошо, – сказал Фарман. – Ставьте одну ногу перед другой и идите по прямой от меня.

– Вы достаточно повеселились, офицер, – проговорила Энн, стараясь перехватить контроль над ситуацией. – Положительных результатов на алкотестере вам не получить. Если вы хотели меня запугать, вам это удалось.

Он продолжал светить ей в глаза, и она не могла видеть, но со слухом у нее все было в порядке. Она услышала, как щелкнул затвор пистолета.

– Не волнуйтесь об алкотестере, – сказал он. – Я выпил столько, что хватит нам обоим. У вас будет положительный результат. Пошла. В мою машину.

Теперь она дрожала так, что не могла этого скрывать. Ей стало действительно страшно. На улице не было ни души. Они стояли в середине квартала – там, куда не доставал даже свет фонарей.

Он держал ее на мушке.

– Пошла!

Энн поставила одну ногу перед другой. Фарман сделал ей сзади подножку, и она упала на тротуар, выставив руки вперед, чтобы смягчить падение.

С виа Колинас повернула машина, и ее осветило светом фар. Энн взглянула вверх, и на ее лице отразилась вся глубина страха.

«Пожалуйста, остановитесь!»

– Это мисс Наварре! – вскрикнул Томми.

Питер Крейн припарковался у обочины перед ее «фольксвагеном».

– Томми, оставайся в машине.

– Но папа!

– Оставайся в машине!

Энн с трудом встала с тротуара.

Фарман отвернулся.

– Сэр, оставайтесь в машине.

– Что здесь происходит?

Питер Крейн. Облегчение обдало Энн, словно вода.

– Вы мешаете задержанию, – сказал Фарман. – Эта женщина пьяна.

– Нет, она не пьяна. Мыс моим сыном только что обедали с ней. Я могу поручиться за нее. Она пила содовую. – Он заглянул Фарману через плечо. – С вами все в порядке, мисс Наварре?

– Нет, – проговорила Энн. – Не все.

– У меня телефон в машине. Я вызову полицию.

Если Фарман и был зол прежде, то теперь ярость волной накрыла его с головой. Энн чувствовала, что она витает даже в воздухе вокруг него. Она подумала, что Фарман лопнет от гнева, но он быстро пошел к своему джипу, сел в него и уехал.

– Боже мой, – сказала Энн, прислоняясь спиной к машине в поисках опоры, потому что ее колени ослабели.

– Какого черта тут происходит? – спросил Крейн. – Он что, с ума сошел?

– Думаю, есть такая вероятность, – пробормотала Энн, затаив дыхание. Ее сердце бешено колотилось.

– Я могу вам помочь?

– Вы только что это сделали.

«По‑моему, вы только что спасли мне жизнь».

Они проводили мисс Наварре до дома, и это Томми показалось очень интересным и очень важным. Он не совсем понял, что произошло. В машине было почти не слышно разговоров. А отец не стал ему ничего объяснять, но Томми мог сказать, что он расстроился, а значит, мистер Фарман сделал что‑то не то. Но мисс Наварре была очень благодарна – она поблагодарила их уже раз десять.

– Ребята, вы просто мои герои, – повторила она в который раз прежде, чем войти в дом.

Томми был на седьмом небе.

Он болтал всю дорогу домой, говоря, что они с отцом настоящая команда. Какой сегодня замечательный вечер – у него было почти свидание, а потом он выступил как герой. Надо подождать и рассказать Вэнди. Теперь не только ей есть что рассказать. Он был героем.

Машина матери стояла на подъездной дорожке, когда они приехали, но даже это не могло испортить настроения Томми. Конечно, ей он не сможет рассказать о том, что произошло. Они с отцом ездили поесть пиццы, вот и все. А остальное – их секрет.

Какой замечательный вечер.