Декабрь 1974-го года. Провинция Фуоклонг. Вьетнам

Часть 1

«Ещё не конец. Это никогда не закончится!» - кипел от ярости американский солдат, прижимая ладонь к глубокой, истекавшей горячей кровью ране. Чёртов нож чёртового вьетнамца нагло и умело полоснул его по животу; лезвие было заточено искусно и, казалось, делало острым даже воздух в миллиметре от жадной стали. Майкл Бальбоа не помнил, как тело ослушалось его впервые и позволило ножу так легко и глупо подцепить твёрдую плоть. Кишечник повреждён. Майкл не был уверен, хватит ли ему сил подняться на гору, за которой, в колючем от холодных камней овраге раскинулось в слабом укрытии местное население. Озлобленные, напуганные, отнявшие у безглазых трупов ещё дымившиеся ружья, коими не способны управлять, они причинят вред по большей части только себе. Майкл хватался свободной рукой за полуживые ветви деревьев, что впивались в покрытую потом и тонкими ссадинами кожу, словно желая испить его горькой крови, прорывавшейся сквозь крепкую хватку. Бальбоа был научен не замечать боль, заставлять нервные окончания притупляться, не барабанить мозг бесконечными сигналами о надоедливых ранениях. Майкл так часто касался смерти, что ему стало ядовито-сладко это прикосновение, слаще нежного поцелуя. Оно заставляло сердечную мышцу потихоньку замирать, а разум путаться в простейших мыслях, которыми он занимал себя, лишь бы не забыться в последний раз, не кануть в ядовитую тьму. Бальбоа чувствовал смерть как никогда ранее, её холодные глаза, сверлящие широкую, сильную спину, испещрённую белыми шрамами. Он изредка оборачивался, но туманным взглядом, будто всматриваясь в запотевшее окно, видел только окровавленную тропу и тёмно-красные росинки на листьях.

Позади никого. Тело вьетнамца осталось гнить в двух метрах от отрубленной головы. Бальбоа, превозмогая желание рухнуть на землю и уснуть, проковылял, запинаясь и едва держась на ногах, не больше мили. Но однообразие мутного вечного зелёного пейзажа, замершая, словно в предвкушении атаки, тишина и бесконечность назойливых веток вселяли в душу оттенок ощущения, что он попал в коварную ловушку и двигался по кругу, теряя кровь, терпение и зрение. Солдат не мог избавиться от чувства таинственного преследования, принимал его за зачаток предсмертного бреда и, поднимаясь всё выше, давя тяжёлым шагом мягкую траву, пробуждал зевающий от усталости рассудок, приказывал ему мыслить здраво. Приказывал не грезить о незримом спутнике, что будто двигался следом.

– Давно не виделись, смерть? – хрипел Майкл, не опуская ладони, прижатой намертво к плюющему кровью оскалу страшной раны. Частично парализованный ещё с рождения язык едва ворочался от свалившейся на мощные плечи дремоты. Точно сам адский дьявол взгромоздился ему на шею, ехидно помыкая им, как подыхающим мулом, из которого следует выжать последние соки. Бальбоа, ломая беспомощную ветвь в кулаке, со вспыхнувшей злостью в больших грустных глазах, бесконечно горько о чём-то молящих, обернулся назад. И столкнувшись всё с тем же напряжённым безмолвием, неуловимым шёпотом потревоженного перелеска, процедил сквозь зубы, всё ещё выискивая какое-то телодвижение внезапного молчащего собеседника. - Не мечтай обо мне. Не мечтай.

Майкл чуть дёрнул холодными губами. К горлу подступала противная, точно протухшее железо, масса. Солдат сплюнул сгусток крови…

***