Иерархическая структура этнических общностей

Идея об иерархическом характере этнических общностей была впервые специально разработана П.И. Кушнером. Он, в частности, отмечал, что при формировании средневековых народностей, с одной стороны, в их структуре долгое время сохранялись автономные в этнокультурном плане более ранние территориально-племенные группы, а с другой — сами эти народности покры­вались еще более широким представлением о религиозной общности, и созна­ние принадлежности к определенной религиозной группе зачастую мешало развитию отчетливого этнического самосознания. Подчеркивалось также, что и в пределах народностей по религиозному принципу сообщества нередко об­разовывались этнические группы более низкого таксономического уровня (как альбигойцы, гугеноты, богумилы), с выраженным самосознанием, специфичес­кими мировоззренческими и культурно-бытовыми особенностями.

Дальнейшее развитие эта идея получает в 60-е гг., когда ее разрабатывает ряд специалистов, в частности уже упоминавшийся Н.Н. Чебоксаров. Подчерки­вая значение этнического самосознания в качестве непременного и важнейшего признака этноса, ученый обращал внимание на то, что, в зависимости от ситуа­ции, человек может причислять себя к этническим общностям разного таксоно­мического уровня, основной из которых все же является отдельный этнос. На этом же особый акцент делал Л.Н. Гумилев. Этнос и этнический процесс в истории человечества _________________________________ 141

Данная точка зрения хорошо подкрепляется многочисленными примера­ми первобытной, древней, средневековой и новой истории (ирокезы — мо­гавки, онеида, сенека и пр.; шумеры — лагашиты, урукцы, урцы и пр.; элли­ны — ионийцы, дорийцы, эолийцы, подразделявшиеся на граждан отдель­ных городов-государств со всем набором этноотличительных признаков, так что ионийцы, к примеру, состояли из милетян, эфесцев, фокейцев и пр.; немцы — баварцы, саксонцы, макленбуржцы и пр.; итальянцы — тосканцы, пьемонтцы и пр.). Поэтому идея иерархии этнических общностей быстро получила всеобщее признание и нашла применение, в тех или иных вариа­циях, в обобщающих этноисторических исследованиях. Применительно к первобытности она была детально разработана В.Ф. Генингом, а в плане решения проблем истории древних славян, в частности антско-полянской конфедерации, — М.Ю. Брайчевским.

Наиболее простую и удобную схему иерархии этнических общностей в нача­ле 70-х годов предложил Ю.В. Бромлей. По его мнению, в целом принятому науч­ным сообществом того времени, целесообразно выделять три основных уровня этнической иерархии:

1) "элементарные этнические" или "микроэтнические" единицы — "те наи­меньшие составные части основного этнического подразделения, которые пред­ставляют предел делимости последнего";

2) основные этнические подразделения — этносы, представляющие собой со­вокупности людей, "обладающих наибольшей интенсивностью этнических свойств";

1) "макроэтнические единицы" — "этнические общности, охватывающие несколько основных подразделений".

Исходя из мысли о необходимости строгого разграничения этносов в узком и широком смысле слова, этникосов и этносоциальных организмов, исследова­тель предлагает различать те и другие (точнее — их смысловые соответствия) на всех трех уровнях этнической иерархии, а затем дифференцировать этни­ческую номенклатуру в историко-стадиальном плане — в зависимости от при­надлежности общества той или иной формации. В итоге им предлагается ком­плексная типология этнических образований, в основе которой лежат три вза­имодополняющих критерия: 1) иерархия этнических общностей, как она пред­ставлена выше; 2) разграничение этнокультурных и этносоциальных образова­ний; 3) стадиально-формационное членение этноисторического процесса. Та­кой подход к типологии этносов представляется продуктивным и сегодня. Од­нако вполне естественно, что по прошествию трех десятилетий предложенная схема нуждается в существенных коррективах.

Трехуровневая иерархизация этнических общностей — удобная, однако весьма условная схема. В каждом конкретном случае иерархических планов может быть значительно больше или, что встречается гораздо реже, меньше. Так, например, применительно к условиям первобытности, В.Ф. Генинг считал целесообразным выделять пять уровней: 1) этнические единицы — низшее звено классификации, включающее членов наименьшей в данном обществе социаль­но-производственной ячейки; 2) этнические группы — объединения, включаю­щие несколько тесно связанных между собой этнических единиц, 3) этничес­кие общности (собственно этносы) — основные этнические подразделения, понимаемые как этносоциальные организмы, включающие ряд этнических групп; 4) этноязыковые общности, образующиеся группами так называемых родствен- 142 Теоретические основы понимания всемирной истории

ных народов, близких между собой по языку и культуре; 5) собственно языко­вые общности, большие языковые семьи, определяемые в результате специаль­ных научных исследований.

Создается впечатление, что устойчивой, базовой единицей этнической клас­сификации является собственно этнос — отдельный народ, тогда как в нем самом могут выделяться микроэтнические группы и их подразделения различ­ной степени дробности и аналогичным образом он сам включается в разнооб­разные макроэтнические общности различного качества, порядка и масштаба.

В условиях нормального состояния этноса его экономические, социальные, политические, культурно-мировоззренческие, языковые и пр. проявления не только не противополагаются друг другу, но, по сути, являются лишь различ­ными, условно выделяемыми в соответствии с постановкой тех или иных ис­следовательских задач сторонами, аспектами конкретного народа. Поэтому нет прямой необходимости применительно к основному уровню этнической иерар­хии, к этносу, вводить изначальную дихотомию его этносоциальной и этно­культурной сторон.'Осмысливать этнос следует как единую социокультурную систему, не забывая, что, во-первых, в случае гибели социального организма сформировавшаяся на его основе этнокультурная общность (этникос) доста­точно долгое время может существовать и самостоятельно, на своей земле или в рассеянии (диаспоре), и, во-вторых, практически всегда представители како­го-то народа (как этникоса) входят в состав и чужих социальных организмов, тогда как в их собственном социальном организме всегда присутствуют пред­ставители иноэтничных групп, так что полного совпадения, даже в пределах определенного этносоциального организма, социального организма и связан­ного с ним этникоса практически никогда не бывает.

Сложнее обстоит дело с вопросом о взаимосвязи этносоциальных и этно­культурных групп на микроэтническом и макроэтническом уровнях. Здесь мы имеем дело не с цельными, самодостаточными, жизнеспособными социумами, а с группами или общностями людей, объединенных (и в этом плане осознаю­щих свое единство) по тем или иным (территориальным, конфессиональным, общности происхождения, близости языка, культуры и пр.) признакам.

На уровне микроэтнических общностей, или, как их называет Л.Н. Гуми­лев, — консорций (групп людей, объединенных одной исторической судьбой) и конвиксий (групп людей с однохарактерным культурно-бытовым укладом и семейными связями), соотношение этносоциальных и этнокультурных групп весьма нечетко. В одних случаях, как, например, в индийских кастах, особен­ности культуры и специфика самосознания были прямо связаны с обществен­ным и экономическим положением этих замкнутых, эндогамных групп. В дру­гих традиционных обществах, где, как, например, в мусульманском или конфу-цианско-китайском, сословные барьеры не были столь жесткими, большую роль в этнической структуре играли территориальные связи, выражавшиеся в опре­деленных культурно-языковых различиях жителей отдельных областей, обла­дающих своим достаточно четким самосознанием. Последнее нередко находи­ло и свое внешнее символическое выражение, как, например, в традиционной Средней Азии, где жители определенных областей на тюбитейках имели свой специфический орнамент, легко опознавая земляков на базарах больших горо­дов. Очень часто этнотерриториальное сознание определялось не только об­щим проживанием, соответствующими связями и интересами, но и общностьюЭтнос и этнический процесс в истории человечества 143

происхождения от этнических групп предшествующей эпохи (в Германии, на­пример, баварцы от баваров, саксонцы — от саксов и пр.).

Однако при всем этом, ввиду особой роли религиозного сознания, в Сред­ние века на базе еретических, сектантских или реформаторских течений в рамках отдельных этносов (и очень часто выходя за их пределы) возникали особые микроэтнические общности людей, включавшие представителей раз­личных социальных групп, рассеянные на обширных территориях (как араб­ские исмаилиты, болгарские и другие богумилы, французские гугеноты, анг­лийские пуритане, русские старообрядцы). В этом случае идейное и основан­ное на нем культурно-культовое единство определяло их стремление к совмес­тному проживанию, политической самоорганизации и отстранению от прочих, "заблудших", что вело, к примеру, к удачным (карматы Бахрейна) или неудач­ным (гугеноты Южной Франции) попыткам создания собственных государств или отъезду на новые земли и основанию колоний, как то имело место на восточном побережье Северной Америки в XVII в.

Таким образом, весьма условно мы могли бы выделять такие формы микро­этнических общностей, как этносоциальные (в узком смысле слова, как этно-сословные или этнокастовые, со своеобразиями их культуры, языка, высокой степенью эндогамности и пр.), экстерриториальные (очень часто связанные с общим древним происхождением) и этноконфессиональные, при том что в дей­ствительности эти типы могут совмещаться (в Германии баварцы — экстерри­ториальная и в то же время этноконфессиональная группа: в отличие от боль­шинства немцев они католики; в Украине точно также галичане — группа эт-нотерриториальная и этноконфессиональная — они греко-католики, "униаты"; в России казаки, например донские, — экстерриториальная группа и вместе с тем традиционно этносословная и пр.). Такие наложения и переплетения могут быть очень сложными и разнообразными. В каждом конкретном случае за ними стоят свои исторические причины.

Не менее сложен и вопрос о выделении и качественной характеристике макроэтнических общностей. Обычно их определяют по критерию близости и родства языков на своего рода иерархической шкале: скажем, восточнославян­ские народы, славянские народы в целом, балто-славянская или балто-славяно-германская общность, индоевропейцы. Однако чем выше таксономический уровень, тем в реальности меньше собственно этнического смысла в выделе­нии таких групп. Восточные славяне и даже, в меньшей степени, славяне в целом — еще некая реальность, воспринимаемая и осознаваемая самими людь­ми. Однако уже балто-славянская общность является не более чем научным построением, а о реальной общности бенгальца и норвежца говорить вообще не приходится, хотя их языки, как, скажем, и английский, в том числе и ямай­ских негров, относится к индоевропейской семье. Это же можно сказать, на­пример, и о турках и якутах, одинаково относящихся к тюркской языковой группе, или о ближайших языковых "родственниках" — современных венграх, с одной стороны, и хантах и манси западносибирской тайги — с другой.

Из сказанного видно, что выделение макроэтнических групп по языковому критерию имеет вполне определенное, но относительное, никак не самодовлею­щее значение. Понятия "славянские, германские, романские, арабские, тюрк­ские народы" или, скажем, "народы банту" или кечуа несут некоторую, и подчас весьма существенную, смысловую нагрузку — и не только собственно языково- 144 ____________________________ Теоретические основы понимания всемирной истории

классификационную, но и этнокультурную. Однако последняя актуализируется в том случае, когда этноязыковой близости соответствует и некая другая, куль­турно-конфессиональная и (или) социально-политическая.

Романские народы, конечно, некая реальность, однако она выступает, в первую очередь, как общность романоязычных народов католической культур­ной традиции (итальянцы, французы, испанцы, португальцы), тогда как при­числение к ним таких же романоязычных румын и молдован — не более чем уступка принципу выдерживания избранного критерия. По своему духу, куль­туре, хозяйственно-бытовым традициям и пр. эти народы куда ближе своим непосредственным соседям: славянам — болгарам, украинцам, словакам, сер­бам; финно-уграм — венграм и тюркам — гагаузам.

Точно так же тюркские народы Центральной Азии (узбеки, казахи, кирги­зы, туркмены) составляют реальное единство между собой в силу не только языкового родства и происхождения, но и ввиду, во-первых, причастности к миру мусульманской культуры (в разной мере — узбеки, скажем, значительно более, чем киргизы) и, во-вторых, длительному пребыванию в составе россий­ско-советской макрополитической (с ее культурно-языковым эквивалентом) системы. По первому параметру они существенно отличны, скажем, от якутов, причастных к сибирско-таежному, "шаманскому" культурному ареалу, а по второму — от, к примеру, турок, традиционно имевших собственное макропо-литическое мусульманское образование — Османскую империю.

Таким образом, приходим к выводу, что при всем значении языкового кри­терия выделения макроэтнических общностей, он сам по себе, без учета иных, в первую очередь культурно-конфессиональных и социально-политических, реалий не может быть призван достаточным. И если в учебных пособиях по этнографии он все еще остается основополагающим, то это не означает, что он более целесообразен, чем, скажем, деление народов по хозяйственно-культур­ному или конфессиональному признаку.

Языки, как и антропологические особенности, весьма существенны для ха­рактеристики народов, однако ни в коей мере не отражают их действительной, исторически сложившейся близости. К примеру, по системе языковой класси­фикации латыши и литовцы гораздо ближе к русским и украинцам, даже армя­нам и народам северной половины Индии (бенгальцам и пр.), чем к эстонцам, которые, в свою очередь, ближе к венграм, марийцам, обским хантам, даже ненцам и саами Заполярья, чем к латышам и литовцам. В свою очередь, англо­язычные негры Ямайки или Тринидада окажутся ближе к англичанам, чем, к примеру, словаки к чехам. Такие примеры можно было бы умножить, однако и так ясно, что определение макроэтнических общностей не может базироваться на одном лишь принципе близости языков.

Проблема макроэтнических общностей, не сводящихся к выделяемым линг­вистами языковым семьям, была осознана уже в 60-е гг. Первыми о макроэт-носоциальных общностях, в рамках которых вырабатывались и общекультур­ные стереотипы, заговорили В.А. Белявский и Л.Н. Гумилев. Затем на матери­алах великих империй сословие-классовых обществ (Китайской, Ахеменид-ской, Римской) этот круг вопросов рассматривался С.И. Бруком, Н.Н. Чебок-саровым, М.В. Крюковым и др.

Становилось ясно, что макроэтнокультурные (неизбежно имеющие в своей основе некое мировоззренческое, религиозно-идейно-ценностное ядро) и мак-Этнос и этнический процесс в истории человечества 145

роэтнополитические (обычно в форме империй) общности как феномены, от­носящиеся к высшему уровню этнической иерархии цивилизованных обществ, между собою теснейшим образом взаимосвязаны, причем в тенденции первые складываются на базе вторых. Однако несовпадение между теми и другими обычно бывает весьма существенным.

Культурные импульсы, при наличии вокруг готовой к их восприятию сре­ды, могут широко распространяться и без политической экспансии (вся исто­рия приобщения к буддийскому релиозно-культурному комплексу народов Южной, Восточной и Центральной Азии после Ашоки; продолжающееся по сегодняшний день проникновение ислама вглубь Африки и пр.). Но и длитель­ное пребывание различных по мировоззрению народов в составе обширного государственного образования может не иметь следствием появление макроэт-нокультурной общности (египтяне, иудеи, вавилоняне, персы, ионийские гре­ки, индийские народности Синда и Пенджаба в составе империи Ахеменидов, в пределах которой реальную макроэтническую общность можем усматривать не шире как среди ираноязычных народов: персов, мидийцев, бактрийцев, со-гдийцев и пр., воспринявших зороастризм в той или иной его модификации).

Однако при всем том нельзя не признать, что возникновение ненасиль­ственным образом макроэтнокультурной (на макроконфессиональной основе) общности вовсе не ведет к последующей социально-политической интеграции межгосударственного масштаба в сколько-нибудь заметном виде (буддийские страны средневековья от Цейлона до Японии; православные государства того же времени: Византия, Киевская Русь, Болгария, Грузия, Сербия), хотя иногда и готовит почву для такого сплочения — западное христианство и империя Карла Великого. Устойчивая макроэтнополитическая общность все же, в тен­денции, продуцирует и культурное сближение вошедших в ее состав народов или, по крайней мере, их творческих элит (что, к примеру, ярко наблюдалось в пределах Византии, Омейядского и особенно Аббасидского халифатов, Китай­ской империи при любой династии, но особенно при Тан, Османской, Австро-Венгерской или Российской империй, Советского Союза, а, скажем, в державе Ахеменидов выражалось в довольно интенсивном идейном обмене, появлении синкретических форм в изобразительном искусстве и пр.).

Как видим, единство этноса в качестве целостного этносоциального орга­низма наблюдается, главным образом (если не исключительно), на среднем уровне этнической иерархии — в рамках отдельного народа, оформленного в виде государственного образования. В плоскости же микроэтнических и мак-роэтнических общностей соответствие между этноязыковыми, этносоциаль­ными (этнополитическими) и этнокультурными (этноконфессиональными) группами поливариантно, а нередко условно и расплывчато.

Поэтому этнос следует рассматривать как относительно устойчивое един­ство взаимосвязанных этносоциального, этнокультурного и этноязыкового ком­понентов, как целостную социокультурную систему. На более же высоком или низком уровнях этнической иерархии эта целостность все более (чем дальше мы от "базового" уровня этноса) нарушается, так что по разным критериям некий народ может оказываться в различных классификационных системах близким самым разным народам (к примеру, эстонцы советского времени: по языку — не только финнам, но и обским хантам, по культуре — североевро­пейскому, протестантскому ареалу Западнохристианского мира, в социально- 146 Теоретические основы понимания всемирной истории

политическом отношении — прочим народам СССР, не только, скажем, близ­ким им в языковом плане карелам или культурно родственным латышам, но и таджикам или армянам).

Однако не вызывает сомнения, что предложенная иерархия этнических об­щностей для того, чтобы она могла верифицироваться с реалиями прошлого или настоящего, должна быть конкретизирована исторически, через соотношение со стадиальными, исторически определенными типами этнических общностей.

Историческая типология этнических общностей

Первые попытки разработать историческую типологию этнических общнос­тей в отечественной науке относятся к довоенному времени. Тогда С.Н. Быков­ский усматривал в этническом многообразии общностей людей лишь два стади­альных типа: племя и нацию, не исключая, впрочем, возможность "открытия" в дальнейшем и других форм. Позднее И.В. Арский предложил следующую схему: племя, союз племен — первобытная эпоха, народность — ранний феодализм, национальность — развитый феодализм, нация — капитализм. К ней вплотную примыкает и выдвинутая сразу после войны схема В.В. Мавродина, по мнению которого в качестве стадиально сменяющих друг друга типов этнических общно­стей следует рассматривать племя, народ, народность и нацию.

Однако развитие такого рода концепции не получили, поскольку после вы­хода сталинской работы "Марксизм и вопросы языкознания" (1950 г.) все спо­ры по проблеме исторической типологии этносов прекратились и ставшая с тех пор традиционной триада "племя — народность — нация" прочно утверди­лась в советской науке, таким же образом, как за два десятилетия до того — пятичленная формационная конструкция. Трехчленная схема этноисторичес-кого процесса, стихийно господствующая в обществознании и до сегодняшне­го дня, была воспринята ведущими авторитетами в области этнологии 50-х гг. и с начала 60-х становится общим местом в учебной литературе и в качестве чего-то почти само собою разумеющегося используется до наших дней. В об­щих чертах традиционная для советской историографии 50—80-х гг. схема эт-ноисторического процесса выглядит следующим образом. При переходе к верх­нему палеолиту на базе древнейших стадных коллективов являются экзогам­ные (родовые) группы, в результате последующего объединения которых скла­дываются племена, консолидирующиеся на финальной стадии первобытности в союзы племен. На базе последних при переходе к классовому обществу появ­ляются народности, которые подразделяются на "рабовладельческие" (для Древ­ности) и "феодальные" (для Средневековья), хотя никем не было разъяснено, чем же они отличаются друг от друга в собственно этническом отношении. Последним типом этнических общностей были провозглашены нации, также разделенные на "буржуазные" и "социалистические", которые, как и народно­сти "двух типов", так и не получили собственно этнической характеристики.

Трехчленная периодизация этноисторического развития явно не соответ­ствовала принятой в те годы "пятичленной" формационной схеме, под кото­рую ее стремились подогнать вводя "формационные" определения для народ­ностей и наций. Из логики вытекало, что коль скоро первобытность, рабовла­дение, феодализм, капитализм и социализм суть последовательно сменяющие друг друга ступени общественного развития, то каждой из них должен быть присущ свой специфический тип этнической общности. На этом основании в Этнос и этнический процесс в истории человечества _________________________________ 147

первой половине 60-х годов видный этнограф С.А. Токарев впервые четко по­ставил вопрос о соответствии исторических типов этнических общностей фор­мациям, попытавшись качественно разграничить этносы Древности и Средне­вековья. Первые он характеризовал как "демос" и связывал со свободным на­селением отдельных городов-государств (афиняне, фиванцы и пр.), вторые со­храняли у него название "народности" в ее прежнем понимании. Такое разгра­ничение позднее было поддержано Т.Д. Златковской и несколько огрубление В.И. Козловым, предложившим разграничивать этносы с первобытно-общин­ной структурой (ЭПС), а также с рабовладельческой (ЭРС), феодальной (ЭФС), капиталистической (ЭКС) и социалистической (ЭСС) структурами, что, в сущ­ности, было лишь подменой смыслов — этнического формационным.

Однако сама идея С.А. Токарева имела продуктивное значение. Она фикси­ровала внимание на том, что этнические общности гражданских коллективов городов-государств (Афин, Фив, Милета или, скажем, Тира, Сидона и пр.) каче­ственно отличаются от территориальных общностей подданных отдельных пра­вителей (Прованс, Бавария, Галицкое княжество и пр.). Однако ошибочной была жесткая стадиальная привязка этих типов этнических общностей к эпо­хам (Древность и Средние века) и тем более наделение их формационной, в контексте пятичленной схемы, нагрузкой (рабовладение и феодализм).

Общности типа граждан вольных городов-государств мы найдем не толь­ко в Древней Греции, но и в Средние века, причем не только в Европе (в Италии, к примеру: венецианцы, генуэзцы, пизанцы, флорентийцы и пр.), но и в Азии — мекканцы или мединцы времен Магомета, в Африке — граждане городов-государств Сомалийского побережья: Мамбасы, Малиндо и Магади-шо. В свою очередь экстерриториальные общности типа саксонцев или во­лынян мы без труда обнаружим повсюду и в Древнем мире: карийцы, ликий-цы, каппадокийцы и т. д. Разница между этими типами этнических общнос­тей бесспорно имеется, однако она (в пределах докапиталистических цивили­заций) не имеет выраженной стадиальной природы.

Последовательным сторонником сочетания трехчленной этноисторической классификации с пятичленной формационной до конца жизни оставался Ю.В. Бромлей, определявший народности Древности и Средневековья в каче­стве рабовладельческих и феодальных, а нации — как капиталистические и социалистические. При этом, в отличие от многих других сторонников такого подхода, он последовательно проводил принцип иерархического деления этни­ческих общностей, разграничивая два уровня народностей, складывавшихся на "узкой" и "широкой" основах: афиняне, фиванцы, спартанцы и пр.— древние греки; баварцы, швабы, саксонцы и пр. — немцы и т.д. Однако вопрос о том, почему различные формации продуцируют, в сущности, идентичные типы эт-ноисторических общностей, оставался без ответа.

Еще более очевидной внутренняя противоречивость сочетания трехчленной этноисторической типологии с пятичленной формационной становится в рабо­тах С.А. Арутюнова и Н.Н. Чебоксарова, содержащих вместе с тем и концепту­альную основу преодоления этого противоречия. Эти исследователи, справедли­во связывая этноинтеграционные процессы со степенью плотности информаци­онных контактов, пришли к выводу, что последняя возрастает не плавно, а скач­кообразно, ступенчато, с наличием по меньшей мере двух "порогов" в темпах прироста этой плотности. Первый скачок связан с появлением письменности, 148 Теоретические основы понимания всемирной истории

что коррелируется с переходом от первобытности к цивилизации, а второй соот­носится с развитием массового начального образования и значительным повы­шением уровня обмена информацией (появление периодической печати, лите­ратуры для массового чтения и пр.) в эпоху утверждения капитализма. В любом случае, та или иная плотность информационных связей, характерная для любого данного типа этнической общности, в конечном счете зависит не от чего иного, как от способа производства, господствующего в данном обществе.

Определение двух порогов в приросте плотности информационных свя­зей стало дополнительным аргументом против пятичленной формационной схемы. Если в истории выделяется три качественных состояния плотности информационных связей, а последние отражают качественные этапы разви­тия социально-экономического базиса, соответствующие формациям, то та­ких формаций должно быть три — первобытная, докапиталистическая клас­совая и та, что утверждается начиная с победы капитализма и индустриаль­ного производства в Западной Европе.

Все это подводило этнологов к осторожно сформулированному в середине 80-х гг. М.В. Крюковым выводу, что сам по себе формационный, основанный на пятичленной схеме подход к этноисторическим исследованиям представля­ется слишком абстрактным и потому недостаточным для исчерпывающего объяс­нения специфических закономерностей этнических общностей. Он призвал создать новую схему, логически последовательную и адекватно отражающую реальную действительность.

Однако за прошедшее с тех пор время такая схема так и не была предло­жена. Не претендуя на окончательное решение данного вопроса отмечу неко­торые моменты, связанные с этнической структурой позднепервобытных (пред-цивилизационных) обществ и социумов на стадии цивилизации, не затраги­вая проблемы современных наций, которая может быть адекватно осмыслена лишь в контексте специального рассмотрения социокультурной истории Ев­ропы последних столетий.

В эпоху поздней первобытности в качестве нижнего звена этнической иерар­хии выступает гетерогенная община — микроэтническая общность, в термино­логии Ю.В. Бромлея, или этническая группа, в терминологии В.Ф. Генинга. Следующей ступенью этнической иерархии, демонстрирующей собственно базовый этнический уровень, является племя, в частности, в его наиболее раз­витом виде — чифдома-вождества.

На макроэтническом уровне в ту эпоху мы уже различаем межплеменные этнокультурноязыковые общности, которые, вслед за Ю.В. Бромлеем, можно было назвать семьями племен, и межплеменные этнополитические (этнопотес-тарные) общности — союзы племен. Первое понятие отражает межплеменную общность, основанную на близости происхождения, второе — базирующуюся на совместном пребывании в составе более-менее устойчивого объединения, нередко с выходом на уровень цивилизации, становящегося раннегосударствен-ным образованием, в пределах которого этноинтеграционные процессы имеют дальнейшее развитие.

Менее ясной, даже при учете отдельных специальных разработок и пано­рамных исторических полотен Л.Н. Гумилева, остается проблема этноистори-ческой типологии общностей докапиталистических цивилизаций. Не вызывает сомнений ни их этническая многоуровневость, ни качественное изменениеЭтнос и этнический процесс в истории человечества

содержания этнических понятий (скажем — римляне, греки, татары, Русь) на протяжении столетий. Однако без достаточного внимания оставался вопрос о взаимосвязи этнических общностей и социальных организмов докапиталисти­ческих обществ, являющийся, в контексте изложенного выше общетеорети­ческого понимания природы этноса, едва ли не ключевым.

Уже приходилось писать, что на стадии перехода от первобытности к циви­лизации мы имеем дело с двумя основными формами раннегосударственных социальных организмов: простыми и сложными. В условиях сочетания высо­кой производительности сельскохозяйственного труда со сравнительно невы­сокими затратами на жизнеобеспечение (Древний Восток, Средиземноморье, зона цивилизаций доколумбовой Америки и пр.) раннеклассовые социальные организмы возникают на базе племен-вождеств в виде городов-государств древ­невосточного, номового типа. Их территория была небольшой, а значительная часть населения концентрировалась в столице как средоточии экономической, социально-политической и религиозно-культурной жизни.

Подобного (по форме, но не по своей общественно-экономической структу­ре) плана простые социальные организмы возникали, как правило, в этих при-родно-хозяйственных условиях и в результате становления вторичных (на руи­нах предшествующих) цивилизационных структур (архаическая Греция), в бо­лее или менее близких к последнему случаях (от раннеантичной Италии — эт­русское "двенадцатиградье", Рим, до, скажем, раннесредневековых торговых городов Аравии — Мекка, Медина) или в процессе колонизации (финикийская — Карфаген, Утика, Гадес и пр.; греческая — Масалия, Сиракузы, Ольвия и пр.; индийская в Юго-Восточной Азии — Такуапа, Ламури, Сингапур и пр.; арабская на побережье Восточной Африки — Мамбаса, Малиндо, Магадишо и т.д.).

Аналогичные по форме и этнической природе структуры возродились и в средневековой Европе, причем не только Южной, где были соответствующие традиции (Дубровник, Венеция, Флоренция, Генуя, Арль, Альби и пр.), но и в Северной (Гамбург, Бремен, Любек, Киль и пр.), где после технического пере­ворота в сельском хозяйстве X—XII вв. социальные организмы в виде городов-государств также могли существовать.

В результате таких процессов на фоне достаточно крупных этнических общ­ностей предшествующих периодов преимущественно этно-культурно-культово-го плана, как собственно позднепервобытных (шумеры, майя, хауса), так и уже "переотложенных" в результате предшествующих историко-цивилизационных процессов (древние греки, этруски, раннесредневековые романцы Далмации, Италии и пр.) общностей, возникают новые этносоциальные общности, которые можно назвать территориально-городскими.

По своей социально-экономической природе территориально-городские этносоциальные общности могут быть самых различных типов: древневосточ­ного номового (шумерийцы — урцы, урукции, ниппурцы и пр.; майя — обита­тели Тикаля, Копана и пр.), античного полисного (среди эллинов на основе ионийцев — милетяне, эфесцы и пр., на основе дорийцев — спартиаты, корин­фяне и пр.) или средневекового коммунального (на основе далматинских ро-манцев — жители Дубровника или Сплита, на основе италийских романцев — венецианцы, генуэзцы, пизанцы, флорентийцы, миланцы и пр.).

Этническая специфика представителей такого рода городов-государств до-индустриальных обществ (от Шумера рубежа IV—III тыс. до н. э. до Германии150 Теоретические основы понимания всемирной истории

или Италии XVIII в. с их вольными городами типа Гамбурга или городскими республиками вроде Венеции) определялась не только общностью самосозна­ния и самоназвания, политической самостоятельностью и пр., но также куль­турно-культовым единством на основе почитания бога (святого) покровителя (Афина — у афинян, св. Марк — у венецианцев), персонифицирующего цель­ность гражданского коллектива его адептов, спецификой диалекта и другими собственно этническими признаками.

Поэтому представителей такого рода небольших этносоциальных организ­мов с полным правом можно считать собственно этносом, тогда как этнокуль-турно-языковую общность родственных территориально-городских этносов — макроэтнокулыурной (макроэтноязыковой — они, как правило, совпадают в та­ких случаях) общностью: шумеры, греки и т.д. В пределах первых обычно обна­руживаются и микроэтнические группы, обычно складывающиеся на социаль­ной (например, рабы второго поколения, для которых "родным" является уже язык их господ; представители различных каст и пр.) или конфессиональной (катары и католики в коммунах Италии или альбигойцы и католики в коммунах Южной Франции XII—XIII вв.) основе, но изредка отражающие и этническое деление более раннего времени (дорийские и ионийские филы в некоторых, особенно возникших в процессе колониации, древнегреческих полисах).

Вместе с тем в истории каждой цивилизации, особенно на стадии сословно-классовых обществ, прослеживается явственная тенденция к созданию, обыч­но сперва на определенной этнокулыурно-языковой основе, централизован­ных государств, стремящихся к перерастанию в державы имперского типа. Появление государственных социальных организмов надномового масштаба (Египет уже при первых династиях и пр.) определяет этнокультурно-языковую интеграцию в их пределах, что ведет к проявлению таких этносов, как египтя­не, ассирийцы и пр. Жители отдельных городов-номов не утрачивают своей этнокультурной специфики и особенно самосознания, однако над последними более или менее прочно (в зависимости как от долговременности самой держа­вы, так и от изначальной культурно-языковой близости) "надстраивается" или "укрепляется" этническое сознание более широкого плана: вавилоняне — над аккадоязычными семитами Месопотамии, римляне — над италиками и пр.

В некоторых случаях такая консолидация, при оттеснении на второй план об­ластного сознания, происходит в пределах подчиненных, включенных в состав обширного централизованного государства родственных и все более осознающих свою социальную и духовную близость этнических групп. Так, к началу I тыс. возникают, к примеру, арамейскоязычные "сирийцы" ближневосточных провин­ций Римской, а затем и Византийской империй, консолидируются ираноязычные этносы (как ранее входившие, так и не входившие в державу Сасанидов) Арабско­го халифата и т.д. Они обретают свою структуру и место в контексте соответству­ющих (обычно оформленных в виде "универсального государства") цивилизаций.

Однако утверждение раннецивилизационных структур через первичный этап появления городов-государств номового или полисного типов не является уни­версальным. Не менее заметным в истории доиндустриальных обществ был и второй путь образования раннегосударственных структур — на основе создания сложных раннеклассовых социальных организмов. Последнее имело место там, где даже при внедрении железных орудий объем получаемого прибавочного продукта в пределах отдельного района обитания племени или подобного емуЭтнос и этнический процесс в истории человечества 151

сообщества был не настолько велик, чтобы обеспечить развитие номовых или полисных городов-государств. В таком случае необходимым условием выхода на цивилизационный уровень было отчуждение прибавочного продукта многих общин, племен и даже межплеменных объединений, экономически вполне обо­собленных друг от друга, в пользу политически господствующего центра.

Такое развитие мы можем наблюдать и в собственно земледельческой среде, и при завоевании земледельцев кочевниками, от Восточной Европы (Хазария, Киевская Русь, Волжская Булгария) до Западного Судана (Гана, Мали, Сонгай) и Дальнего Востока (Бохай, империи чжурчженей и киданей). Государственные І

образования в виде сложных социальных организмов формируются в результа- |

те подчинения неким ведущим протогосударственным центром соседних, часто этнически родственных ему, но более слабых соседей. Отчуждаемый у них при-»

бавочный продукт обеспечивает утверждение в рамках его ядра основных атри- |

бутов цивилизации — господствующего класса, государственного аппарата, го­родского столичного центра. В результате раннегосударственное образование институционализируется в виде сложной общественно-политической структу­ры, состоящей из ядра, соответствующего крупному городу-государству, и зави­симых, даннически эксплуатируемых, но могущих длительное время сохранять свою внутреннюю автономию областей, своего рода "племенных княжений". Примерами тому могут служить Шан-Иньский Китай, первое японское государ­ство — Ямато или Киевская Русь примерно до времен Ольги.

В результате, преимущественно на основе этнически родственных групп, скла­дывается своеобразная макроэтнополитическая общность, представители кото­рой в большинстве своем пользуются взаимопонятными диалектами и, начиная с разноплеменной столичной служилой знати, все более сближаются культурно, что нередко связано с заимствованием у более развитых соседей высшей рели­гии (буддизма в Японии, восточного христианства на Руси или ислама в Мали). При этом земельные, постплеменные общности типа дреговичей или вятичей сохраняются как этнографические реалии еще длительное время и после ликви­дации их автономных социально-политических структур.

Важно отметить, что в пределах такого рода макроэтнополитических соци­умов, постепенно вырабатывающих общий слой культуры и принятый в госу­дарстве письменный язык, подспудно осуществляется трансформация терри­ториально-земельных этнических общностей. Администрация выделяет новые округа во главе с новыми городскими центрами, мало считаясь при этом с границами старых земельно-племенных территорий, а то и сознательно пере­краивая, ломая их. В таких, как и в сохранивших свое значение с прежних времен, центрах происходит смешение присланного из центра и разноплемен­ного местного населения. Со временем здесь формируются и представления об общих для жителей всей земли (княжения, волости) интересах, общем боге или святом покровителе, появляются свои особенности культуры, диалекта и пр., что, как правило, соответствует общему социально-экономическому подъе­му в пределах всего макросоциального организма.

В дальнейшем, по мере социально-экономического развития и производ­ства в рамках отдельных областей прибавочного продукта в объеме, достаточ­ном для развития классовых отношений, в границах соответствующих земель­ных структур, при стирании старых племенных границ и развитии городских центров на периферии, на базе сложного социального организма ("великого 152 ______________________________ Теоретические основы понимания всемирной истории

княжества") появляется серия обособляющихся от центра простых социальных организмов ("удельных княжеств"). Формируясь в рамках достаточно устойчи­вой этнической общности высшего порядка (которая и при постепенной де­струкции сложного социального организма сохраняется в виде макроэтнокуль-турно-языковой), такие социальные организмы новой генерации приобретают отчетливо выраженную этническую специфику, как, скажем, провансальцы, пьемонтцы, бургундцы, лотарингцы или швабы средневековой Европы.

Такой путь развития легко можно проиллюстрировать на примере исто­рии Китая эпохи Чжоу и периода "Борющихся царств" в первые три четвер­ти I тыс. до н. э., когда в пределах макроэтнической общности древних ки­тайцев — "хуася" — складываются на основе крупных владений типа кня­жеств такие территориально-земельные общности, как чусцы, ханьцы, циньцы и пр. Подобное видим и в Киевской Руси после Владимира и Ярослава, когда земельные общности типа древлян или радимичей замещаются такими, как галичане, черниговцы, смоляне, новгородцы и пр.

Важно подчеркнуть, что виток может повториться и какой-либо сильный в военном отношении центр (Цинь в Китае, Москва в Восточной Европе, Сонгай в Западном Судане и т.д.) поглотит другие и в определенной степени снивели­рует их этнокультурную специфику.

Суммируя сказанное, относительно этнической структуры цивилизаций раннего типа необходимо отметить следующее:

— во-первых, для них полностью сохраняет значение разграничение на общ­ности макроэтнического, собственно этнического и микроэтнического уровней;

— во-вторых, на каждом из этих уровней мы можем выделять общности первичные, непосредственно вырастающие из первобытного состояния, и вто­ричные, третичные и пр., складывающиеся уже на стадии развития докапита­листических классовых обществ;

— в-третьих, более-менее четкое разграничение на общности этносоциаль­ного и этнокультурного плана мы наблюдаем на макроэтническом и микроэт­ническом уровнях, но не на уровне основного, базового звена. Учитывая это, охарактеризуем соответствующие этноисторические феномены более конкретно.

Макроэтнические общности цивилизационных эпох можно определить в качестве регионально-этнических. Среди них разграничиваются первичные, вырастающие еще на первобытной основе — славяне, германцы, банту и пр., и вторичные, образовавшиеся в результате ассимиляции неким имперским этно­сом подчиненных им соседей — романские народы, арабские народы и пр. Конечно, разграничение это весьма условно и, к примеру, часть тюркских на­родов будет ближе к первому понятию (казахи, киргизы, хакасы и пр.), а часть, возникшая в результате тюркизации подчиненного местного населения (узбе­ки, азербайджанцы, турки и пр.) — ко второму. Однако реальные общности могут лишь приближаться к идеальным типам, но никак не соответствовать им, точнее — отвечать им лишь в тенденции.

По своим качественным характеристикам эти макроэтнические общности, как правило, лишь весьма условно могут подразделяться на регионально-этно-политические, регионально-этноязыковые, регионально-этнокультурные и, осо­бенно для средневековья, регионально-этноконфессиональные.

Регионально-этнополитические характеризуются наличием общего самосоз­нания, принятого языка общения, ряда черт культуры, иногда — одной рели-

Этнос и этнический процесс в истории человечества __________________________________ 153

гии у социально активных слоев некоего макрополитического целого — Тюрк­ского каганата, Франкской державы, Киевской Руси и пр. Иногда они возника­ют на основании всей в целом уже имеющейся регионально-этноязыковой (груп­пы близких по происхождению, языку и культуре этносов) общности (Тюрк­ский каганат, Арабский халифат в момент его рождения), иногда — одной группы входящих в нее этносов (Киевская Русь — на основе славян Восточной Европы), реже — при приблизительно равном участии частей двух региональ­но-этноязыковых общностей (империя Карла Великого — на частях романо-язычного и германоязычного массивов).

В пределах же регионально-этнополитических общностей часто вырабаты­ваются общности регионально-этнокультурные, типа культурных миров Китая, Индии, античного Средиземноморья, выступающие в средние века преимуще­ственно в регионально-этноконфессиональной форме (Восточнохристианский мир, Западнохристианский мир, Мусульманский мир в его суннитской и шиит­ской вариациях и пр.).

С собственно этническими общностями вопрос обстоит, в известном смыс­ле, еще сложнее. Они также могут быть подразделены на первичные, возни­кающие на первобытной основе (как, скажем, шумерские города-государства), и последующих генераций (как античные полисы или средневековые евро­пейские городские республики). При этом существует как минимум два каче­ственно различных состояния собственно этнических общностей доиндуст-риальных обществ, которые условно можно определить как локально-этни­ческие и державно-этнические.

Локально-этнические общества охватывают население относительно неболь­ших территорий (с коррекцией на среднюю плотность населения в соответству­ющем регионе) и соответствуют городам-государствам или землям-княжениям, в соответствии с чем могут быть подразделены на городские и земельные, а если учитывать и номадов, то и на кочевые (орды). Такого рода общности преоблада­ют на ранних стадиях докапиталистических эксплуататорских обществ, однако как реликты встречаются и в Новое время.

С другой стороны, к собственно этническим общностям того времени мы должны относить и население длительное время существовавших и занимав­ших компактную территорию централизованных государств — держав типа Древнего Египта, Вавилонии, Ассирии или, скажем, в средние века Японии, Такие общности можно назвать державно-этническими ("царство-этнические" явно плохо звучит, а "государственно-этнические" не подходит, поскольку и локально-этнические обычно также связаны с определенными государствен­ными образованиями).

Державно-этнические общности демонстрируют высший предел (по объе­му и степени интеграции) этноконсолидации на базовом этническом уровне, причем характерны они, как кажется, прежде всего для древнего Ближнего Востока (на стадии до появления широких культурных общностей конфессио­нального плана) и затем — Европы позднего Средневековья (где они становят­ся основой формирования новоевропейских наций — английской, француз­ской, шведской и пр.).

От ясперсовского "осевого времени" до, выражаясь словами И. Хейзинга, "Осени Средневековья" общности такого плана не были типичны. Это следу­ет связывать с преобладанием в политическом плане крупных государствен- 154 Теоретические основы понимания всемирной истории

ных систем имперского типа (держава Ахеменидов, империя Александра Ма­кедонского и государства его преемников, особенно Селевкидов, Римская и Византийская империи, Арабский халифат, империи Маурьев и Гуптов в Ин­дии, Цинь, Хань, Суй, Тан, Сун и пр. в Китае и т.д.) и "мировых культур" (типа античной, древнеиндийской, древнекитайской), в особенности на осно­ве мировых религий (отчасти зороастризм и индуизм, в полной мере буддизм, христианство, ислам), отодвигавших проблему этнической идентификации на второй план по сравнению с идентификацией подданства, религии или, на более низком уровне, города или земли.

Общности микроэтнического уровня, среди которых Л.Н. Гумилев раз­граничивает консорции и конвикции, применительно к рассматриваемой эпо­хе можно подразделить на, с одной стороны, характерные именно и только для данного этносоциального организма (как рассматриваемые в этничес­ком плане илоты Спарты, войкеи Крита, пенесты Фессалии, мариандины Гераклеи) и, с другой, такие, которые наличествуют в различных близлежа­щих этносоциальных организмах (социального плана — как члены индий­ских каст; религиозного плана — как катары и альбигойцы в средневековых североитальянских и южнофранцузских городских республиках и пр.). Они могут образовываться на территориальном, социальном и конфессиональ­ном основаниях.