Глава 16. Паршиво, что Зейн находится в полутора часах езды в Лос-Анджелесе, но мы постоянно звоним друг другу

Паршиво, что Зейн находится в полутора часах езды в Лос-Анджелесе, но мы постоянно звоним друг другу, и как только у него появляется возможность, он всегда приезжает ко мне.

Нам все еще приходится скрываться ото всех из-за моей паранойи по поводу того, что мы можем столкнуться с мамой, вот почему мы избегаем людных мест. Я разрываюсь между желанием показать Зейна людям, которых я знаю, и при этом желаю сохранить его для себя в качестве небольшого секрета. Он, кажется, не имеет ничего против.

Мы ходим в кино в разных городках, обедаем в таких эксклюзивных и дорогих ресторанах. Я уверена, что никто из моих знакомых не сможет позволить себе такого.

Ох, и что действительно выводило меня из себя, так это то, что куда бы мы ни пошли, девочки постоянно преследуют его!

Откровенно и прямо передо мной, хотя ясно, что мы с ним вместе. Зейн реагирует на это дружелюбно, должно быть, такое с ним происходит постоянно. Однако, я не переношу все так спокойно, как он. Да, оказывается, я — ревнивая стерва, которая без проблем может послать куда подальше его поклонниц.

Зейн считает это забавным, но это действительно беспокоит меня. Кто знает, сколько девушек бегает за ним в Лос-Анджелесе? Флиртует ли он с ними в ответ? Я зациклилась на этом, но не могу заставить себя расспросить его или попросить конкретней определить наши отношения. Я боюсь того, что он может сказать.

Мне нравится просто гулять с ним по пустынному пляжу по ночам. Мы говорим обо всем на свете. Я рассказываю о своих скучных днях в школе, а он, в свою очередь, о сложном проекте, над которым работает.

Вот чем мы и занимаемся сейчас. Гуляем по пляжу.

— Ладно, ты уверен, что хочешь увидеть это?

Я сижу на коленях, лицом к Зейну. Он развернулся ко мне в профиль и распластался на песке, опираясь на локти, наблюдая, как волны ударяются о берег. Ветер легонько ерошит его короткие темные волосы, а мои же безжалостно треплет.

— Умереть не встать, как хочу увидеть твою фотографию в возрасте десяти лет, — торжественно говорит Зейн. — Дай взглянуть.

— Хорошо. — Я сжимаю снимок в руке. — Ты, наверное, будешь смеяться, поэтому я прощаю тебя заранее.

Я тычу фото ему в грудь. Он берет его и смотрит на него в неярком свете. Затем его глаза расширяются.

— Черт побери, — вздыхает он. — Эта девочка съела тебя?

— Ха-ха, нет. Смешно. — Я отбираю свою фотографию. — Так что я была очень толстой. Это вина моего отца. Он никогда не обнимал меня.

— Так что, ты съела его?

Я бью его плечу.

— Ты такой грубый.

Он смеется и хватает меня за руку.

— Ладно, прости. Могу я снова взглянуть на нее? Я обещаю вести себя хорошо.

— Смотри мне, — обиженно говорю я.

Я снова отдаю ему фотографию, и он внимательно изучает ее. Я не имею ничего против его поддразнивания, черт, да я прекрасно понимаю, что была размером с кирпичный дом. Но показывать ему, как я выглядела в десть лет, похоже на исповедь. Будет ли он теперь смотреть на меня по-другому?

— Ты была милой, — наконец говорит он, отдавая мне фотографию.

— Нет, не была, — поправляю я его. — Я выглядела странно. У меня были блондинистые волосы, смуглая кожа и глаза странной формы. Я была похожа на пришельца. На толстого блондинистого пришельца.

— Не-а. Ты была экзотичной.

Я закатываю глаза.

— Ладно. А как ты выглядел, когда был ребенком?

Зейн садится, поднимая свои длинные ноги и опираясь на них руками.

— Ааа, ну, знаешь, таким, как и сейчас, разве что пониже. И, конечно же, очаровательней.

— Да? Готова поспорить, ты был проказником.

— Я? Не, я был хорошим ребенком. Когда мне было, я не знаю, около пяти лет, я любил говорить всем, что я китаец.

— Что? — Я начинаю смеяться. — Зачем?

Зейн пожимает плечами, улыбаясь, и почесывает подбородок.

— Не знаю. Наша повариха была китаянкой. Думаю, мне нравилось, как она разговаривала. Ладно, признаю, что я был странным.

— Это немного странновато, — соглашаюсь я. — Кем ты хотел стать, когда вырастешь? Ты всегда хотел быть инженером-программистом?

— Черт, нет, — усмехается он. — Э-э... я хотел быть школьным дворником. Что? Не смейся. — Он толкает меня плечом. — Мне нравились зеленые комбинезоны.

— О да, я бы могла представить тебя в нем, — говорю я, пихая его в ответ. — Ты бы выглядел весьма привлекательно.

— Я бы выглядел в нем сексуально, — говорит он. Когда я фыркаю, он бросает в меня горсть песка. — Твоя очередь, Марсер. Кем ты хотела стать?

— Динозавром, — говорю я сухо, а он смеется. — Ладно, думаю, что я хотела быть писателем.

— А теперь ты им и стала. Успешным.

Я неловко пожимаю плечами.

— Ох, не совсем, — бормочу я. — Я просто создаю то, что люди будут читать.

Зейн поднимает голову, прищуривая глаза от розоватого света.

— Как по мне, так ты и есть писатель.

— Нет, это не одно и то же,— я качаю головой. — Для меня это не совсем писательство, потому что я не пишу то, что... мне хочется писать. Я пишу то, что продается. Я следую успешной формуле, понимаешь? Все популярные книги имеют практически одну и ту же историю только с разными именами. Я даже не наслаждаюсь процессом, потому что чувствую себя, как на распродаже.

— Эй, ты ведь оплачивала мамины медицинские счета? Для меня это потрясающий поступок.

Зейн тянется, чтобы легонько подергать меня за локон.

— Если бы это было настолько просто, мы бы все занимались этим.

Я угрюмо вздыхаю и погружаю босые ноги в прохладный песок.

— Возможно.

— Иногда приходится идти на уступки, чтобы получить возможность заниматься тем, чем тебе нравится, — говорит Зейн философски. — Думаю, ты этого уже добилась, Виолетт.

— Только в процессе, — бормочу я. Я качаю головой. — Давай сменим тему разговора. Э-э... когда ты лишился девственности?

Он бросает на меня взгляд.

— Ты первая. Когда ты хочешь потерять девственность?

Я нервно смеюсь.

— Эй! Я первая спросила.

— Да, но мой вопрос важнее. Итак... думаю, лучшим твоим ответом будет показать, а не сказать.

Я наклоняюсь, чтобы стукнуть его, но он перехватывает меня и толкает назад. Мы немного боремся, и я оказываюсь лежащей спиной на песке, а он — сверху, на мне.

Зейн смотрит на меня со своей превосходящей позиции.

— Я выиграл, — говорит он самодовольно.

Он перенес большую часть своего веса на предплечья, тогда почему я не могу дышать? Ах, ну, да, он всегда вызывает у меня такую реакцию, когда наши тела соприкасаются. Я утопаю в его тепле, в его запахе. Если мы поцелуемся, его губы будут слегка солоноватыми, как морской воздух.

Его лицо находится в дюймах от моего.

— Ты жульничал, — говорю я тихо, заглядывая в его блестящие темные глаза. — Ты пытался отвлечь меня.

Он нежно смахивает несколько волосинок с моего лица.

— Но ведь сработало?

— Эй, ребята! Никакого публичного прелюбодеяния! Снимите номер!

Внезапный оклик раздражает. Мы с Зейном поднимаем взгляды и видим жутко тощего рыжеволосого парня с длиной бородой, который беззубо улыбается нам. Он подтягивает свои поношенные шорты сзади, маниакально хохоча, а потом уходит прочь.

Мы переглядываемся и смеемся. Зейн перекатывает меня на себя, так что теперь я сижу верхом на его бедрах. Он кладет руки себе под голову и лежит в расслабленной позе.

— Вид мне бы понравился намного больше, если бы на тебе было меньше одежды, — бормочет он. И снова на его лице появилась эта ленивая сексуальная улыбка.

— Конечно, почему бы мне тогда не снять свой топ? — Я оглядываюсь, замечая нескольких людей, гуляющих дальше по пляжу. — Как ты думаешь, я смогу заработать денег, показав своих девочек?

Зейн смеется.

— Милая, я отдам тебе штуку баксов, которая лежит у меня в кармане, если ты покажешь мне своих девочек.

— Ох, так вот, что у тебя в кармане? — спрашиваю я невинно. — Значит, вот какая штука баксов на ощупь.

— Нет, это чувствуется восьмидюй...

Я прикрываю ему рот, затем пихаю в живот.

— Так что, — я откашливаюсь. — Сколько тебе было лет, когда ты впервые занялся этим?

Зейн берет меня за руку и целует ладонь.

— Хорошо, только не осуждай меня. Мне было двенадцать.

Мои глаза расширяются в неверии.

— Что?! Это было... ты...?

— Она была старше меня, ей было тридцать. — Он прелестно щурится, когда делает паузу. — Я был не по годам развитым. После того, как мама покончила с собой, я слетел с катушек. Много пил, спал с каждой попавшейся девчонкой, которая была настолько глупа, что не могла отказать мне... не знаю, что я пытался этим доказать.

Я слезаю с него и ложусь рядом на песок.

— Да ладно, ты был ребенком, пытающимся справиться с ужасной ситуацией любым доступным для тебя способом.

— Да. — Зейн легонько выдыхает и смотрит вверх на пасмурное небо. — Хочешь узнать, что-то действительно ужасное? Я не грустил из-за того, что она умерла. Я был зол. Потому что она снова испортила мне жизнь своей сумасшедшей фигней. Знаешь, я даже не скучал по ней, ее смерть не сильно заботила меня. Думаешь, это делает меня сволочью?

Я старательно пытаюсь смотреть в небо.

— Нет. Ты говорил, что едва знал ее, и все твои воспоминания о ней были травматичными. Тот факт, что она твоя мама, вовсе не означает, что ты должен любить ее. Она была бедной сумасшедшей женщиной, которая родила тебя. Возможно, ты был рад, что она больше не страдает.

С мгновение он молчит, затем поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

— Где ты была, когда мне было двенадцать?

— Ну, мне было девять лет. — Я направляю свой взгляд на него. — И, должно быть, я была заперта в кузове грузовика со своими пирожными, проедая себе путь к свободе. Да, такое действительно было.

Зейн переворачивается на живот, смеясь.

— Готов поспорить, ты была классной.

— Ну, да, конечно, — говорю я скромно.

Он тянется ко мне и легонько проводит пальцем по моей щеке. Его глаза, кажется, темнеют от какой-то серьезной эмоции.

— Ты бы мне нравилась даже тогда.

Его взгляд слишком напряжен, и я не могу этого вынести. Это заставляет меня чувствовать себя беспомощной, незащищенной. Я разрываю зрительный контакт, отворачиваясь.

— Тебе нравятся толстые девахи, да? — говорю я, отбрасывая волосы назад.

Он берет меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом. Его глаза смотрят прямо на меня.

— Мне нравятся девушки с глазами цвета меда и корицы, с губами, которые я не могу перестать целовать, и с потрясающим телом, созданным для моего.

Если бы я была в состоянии говорить, я бы точно разрушила такой момент, сказав что-то тупое, типа «и кто же это» или «пенис».

Слава Богу, я потеряла дар речи.

Зейн наклоняется. Его губы накрывают мои, сметая все рациональные мысли.

Я лечу в сладком, золотом потоке света. Его прикосновения и вкус! Мягкость и твердыня, свет и тьма, удовольствие и боль... Прекрасная боль, необходимость которой я не могу объяснить. Я обнимаю Зейна за шею и притягиваю ближе. Он... все для меня.

Мы целуемся бесконечно долго. Первым отодвигается Зейн, не отрывая от меня взгляда.

Ото всех эмоций, переполняющих меня, кружится голова. Как один поцелуй может быть... более интимным, чем все те вещи, которыми мы занимались на кухонной столешнице?

— Нам лучше остановиться, — говорит он, целуя кончик моего носа. Он улыбается мне сверху вниз. — Хочешь поплавать? Я бы не отказался отвлечься.

Я нервно смеюсь.

— Я тоже.

Зейн легко встает на ноги, затем помогает мне. Мы не заботимся о том, чтобы закатать джинсы, мы просто заходим в воду и наблюдаем за плеском волн.

— Я тоже на нее сильно сердилась, — вдруг выпаливаю я. — На маму. Она знала... знала, что с ней что-то не так. Она ощущала комок в груди, но она отрицала это. Я просто продолжаю думать, что если бы она лучше заботилась о своем здоровье, они бы обнаружили его раньше и сумели предотвратить. Рак... был для меня неожиданностью, понимаешь? Я думала, что у нее грипп.

Я подавляю смешок. Зейн берет меня за руку. Его тепло придает мне сил.

— Я продолжаю думать, что болезнь вернется тогда, когда я меньше всего буду ожидать этого. В один из моих самых счастливых моментов. Так что, я всегда боюсь быть счастливой.

Зейн смотрит на горизонт.

— Знаешь, в мире столько вещей, которые могут пойти наперекосяк, что ты можешь провести всю свою жизнь, переживая из-за них, и забыть о том, что нужно ценить каждый момент с близкими тебе людьми. А потом ты будешь думать: «Боже, почему я не был благодарен тогда, когда имел это?» — Он оглядывается на меня. — Знаешь, в чем секрет счастливой жизни?

Я качаю головой, молчаливые слезы бегут по моим щекам.

Он сжимает мою руку.

— Никаких сожалений. Живи только мгновением.

Так мы и стоим по колено в воде, держась за руки. Тишина наполнена нашими словами, которые мы не произносим. Я чувствую его присутствие рядом с собой, как будто он часть меня, только выше и сильнее и намного красивее. Но я не могу смотреть на него. Прямо сейчас это делать слишком больно.