Секс как ценность среди других ценностей человеческого существования

Автор, затронувший тему половых отношений, всегда может быть обвинен теми, кто находит ее недостойной внимания, в своего рода мании писать об этом предмете. Некоторые считают, что ему не следует навлекать на себя брань лицемеров, скрывающих свои похотливые чувства, если, конечно, его интерес к предмету не разросся до таких масштабов, что поглотил сам предмет. Эта точка зрения характерна лишь для тех, кто выступает за изменения в традиционной этике. Однако те, кто призывает преследовать проституток, и те, кто, наоборот, хочет проституцию узаконить, выступают вместе против торговли «белыми рабынями», но резко возражают против того, чтобы во внебрачных связях не видели ничего ужасного и неприличного. Тех же, кто угрожает женщинам, носящим короткие юбки и красящим губы, и тех, кто шпионит на пляжах в надежде найти женщину в неприличном пляжном костюме, почему‑то не принято считать помешанными на сексе. Но именно они, а не авторы, выступающие в защиту свободы половых отношений, помешаны на этом предмете. Вообще говоря, строгая мораль в вопросах, связанных с сексом, является своего рода реакцией против похотливых желаний. Если эти желания овладели человеком, у него появляются неприличные мысли, которые стали неприличными отнюдь не потому, что они содержат в себе что‑то сексуальное, но потому, что ярая приверженность к строгой морали сделала эти мысли нечистыми и нездоровыми во всем, что связано с сексом. Я совершенно согласен с отцами церкви: маниакальное пристрастие ко всему, что так или иначе напоминает о сексе, есть большое зло. Я только не согласен с теми методами, которые они считали наилучшими для избежания этого зла. Например, общеизвестно, что св. Антоний¹ был одержим сексом в гораздо большей степени, чем кто‑либо из живших на земле и предававшихся своим сладострастным мечтаниям. Я мог бы привести похожие примеры из не столь далекого прошлого, но не хочу этого делать, боясь привлечения к суду за оскорбление личности.

Сексуальная потребность так же естественна, как потребность есть и пить. Нам неприятно видеть обжору или алкоголика, потому что они сделали из естественной потребности маниакальную страсть, которой подчинены и мысли и эмоции. Зато нам приятно видеть, как человек с большим удовольствием и аппетитом съедает разумное количество пищи, чтобы утолить свой голод. Правда, существуют аскеты, которые снизили потребность в пище до такого минимума, который лишь не позволяет умереть от голода. Но у них мало последователей. Пуритане с их твердой решимостью покончить с радостями половой жизни, кажется, перегнули палку даже по сравнению с аскетами, ограничившими свои потребности в пище. Как писал один критик пуритан, живший в XVII веке:

Ты любишь плотный ужин, а после ночь любви?

Так сядь за стол с святыми и с грешниками спи.

И все‑таки пуританам не удалось полностью победить телесную природу человека. Подавление сексуальных импульсов обернулось у них пристрастием к обжорству. Между прочим, католическая церковь рассматривала обжорство как один из семи смертных грехов. Например, Данте поместил обжору в самой глубине ада. Однако к обжорству трудно применить строгие критерии греха – невозможно сказать, где кончается желание хорошо поесть и начинается обжорство. Впрочем, каждый из нас знает какого‑нибудь обжору. Хотя мы относимся к нему пренебрежительно, но мы его не осуждаем. Кроме того, маниакальная страсть поглощать пищу почти не наблюдается среди тех, кому никогда не пришлось испытать муки голода. Все нормальные люди садятся за стол для того, чтобы, выйдя из‑за стола, затем забыть о еде и заниматься делом до тех пор, пока опять не захочется есть.

Что же касается последователей аскетизма, то поневоле подумаешь, не снятся ли им иногда роскошные столы, полные яств и ваз с фруктами? Я уж не говорю о затерянных в Антарктике исследователях, сидящих на скудной диете из китовой ворвани и мечтающих о том, как они будут ужинать в «Карлтоне», когда вернутся домой.

Если принять во внимание факты и согласиться с тем, что секс не имеет ничего общего с манией, то моралист должен смотреть на секс как на еще одну потребность, в чем‑то похожую на потребность в пище, а не так, как смотрит на пищу отшельник из Фиваиды. Конечно, эта потребность другого рода, чем потребность в еде и питье – ведь можно прожить и без секса, а без пищи и воды – нельзя. Но у нее есть та особенность, что она многократно усиливается в результате полового воздержания и лишь на время не дает о себе знать после ее удовлетворения. Когда же она начинает назойливо напоминать о себе, умственный горизонт сводится к точке, и человека больше уже ничего не интересует. Он может совершить такие действия, которые под стать психически больному человеку. Желание удовлетворить половую потребность – равно как и желание есть или пить – только стимулируется запретами.

Мне кажется, пристрастие к алкоголю среди богатых американцев сейчас приобрело более массовый характер, чем это было двадцать лет назад. То же самое сделали христианство и отцы церкви по отношению к сексу. Поэтому новое поколение» в сознании которого уже нет прежних доктрин, дало такую волю своим сексуальным импульсам, какую не могли бы себе позволить те, чьи взгляды на половые отношения не зависят ни от доктрин, ни от предрассудков. С сексом как манией можно покончить тогда, когда начнется разумное половое воспитание подрастающего поколения и когда свобода половых отношений станет обычным явлением.

Я хочу еще раз со всей силой подчеркнуть, что чрезмерное и ничем не оправданное внимание к половым отношениям достойно лишь проклятия. Это внимание особенно заметно в Соединенных Штатах и среди присяжных моралистов, готовых поверить любой клевете, которую им сообщили об их оппонентах. Обжора, сладострастник и аскет – все они эгоистичные, самовлюбленные люди, чьи интересы ограничены либо тем, чтобы удовлетворить свои желания, либо тем, чтобы их подавить. Если человек духовно и телесно здоров, его интересы не могут сосредоточиться лишь на нем самом. Кругозор такого человека включает весь мир, в котором он находит объекты, достойные его внимания и интереса. Однако поглощенность самим собой еще не означает – как некоторые думают – естественный признак погрязшего в эгоизме человека. Почти как правило, это результат болезни, начавшейся благодаря тому, что были подавлены здоровые инстинкты. Так, сладострастник, привыкший с помощью воображения удовлетворять свои половые желания, стал таким благодаря невозможности их нормально удовлетворить; точно так же человек, жадно поглощающий пищу, быть может, стал жертвой голода или лишений. Здоровым, открытым всему миру людям незачем подавлять свои естественные желания, потому что все их желания и чувства сбалансированы и равно важны для них, поскольку без этого счастливая жизнь просто невозможна.

Я не хотел бы быть понятым таким образом, будто я против какого‑либо самоограничения в отношении секса. Например, в отношении нашей потребности в пище существуют три ограничения: закон, хорошие манеры и наше здоровье. Это означает, что нельзя воровать продукты питания, нельзя, точнее, невежливо за общим столом накладывать себе больше, чем все, и, наконец, нельзя есть слишком много во вред своему здоровью. Ограничения подобного рода существенно важны и в отношении секса, но здесь дело обстоит гораздо сложнее и требует гораздо большего самоконтроля. Поскольку человеческое существо не может быть чьей‑либо собственностью, то украденным продуктам питания будет аналогична не супружеская измена, а изнасилование, которое, конечно, является уголовным преступлением. Что касается здоровья, то, конечно, вызывают озабоченность венерические заболевания, о которых мы уже говорили, когда рассматривали проституцию. Совершенно очевидно, что сокращение числа проституток вместе с применением новых методов лечения – наилучший путь для достижения здорового секса.

Разумную этику половых отношений нельзя рассматривать только с точки зрения удовлетворения естественной потребности или же с точки зрения грозящей опасности. И та и другая точки зрения, безусловно, важны, но при этом надо помнить о еще более важном аспекте половых отношений, связанном с величайшими благами, которые выпали на долю человека. Эти три блага суть романтическая любовь, счастливый брак и искусство. О романтической любви и браке мы уже говорили. Обычно считают, что искусство никак не связано с сексом. Но сейчас у этой точки зрения осталось мало сторонников. Ясно, что побудительным импульсом для создания произведений искусства является заложенный в подсознании инстинкт ухаживания, который не обязательно проявляет себя очевидным образом, но скорее действует неявно и глубоко. Разумеется, одного этого импульса далеко недостаточно, потому что для создания произведений искусства необходимо выполнение нескольких условий. Прежде всего требуется художественная одаренность, но она в одних условиях бывает сразу замечена, тогда как в других, незамеченная, гаснет; поэтому следует сделать вывод, что для появления истинного творца искусства, кроме одаренности, требуются еще и подходящие внешние условия. Дело не в том, чтобы художника поощряли наградами и премиями, а скорее в том, чтобы он был свободен от всякого рода принуждения и каких‑либо указаний, которые в конце концов выработали бы у него привычку к пошлости и вульгарности. Когда папа Юлий II заключил Микеланджело в тюрьму, он никоим образом не ограничил истинную свободу художника; он просто хотел тем самым избавить великого художника даже от малейших обид со стороны какого‑нибудь вельможи². Однако если художник вынужден пресмыкаться перед меценатами и чиновниками, приспосабливаясь к их эстетическим канонам, с его творческой свободой покончено. Если же он вынужден под давлением обстоятельств вступить в брак, который стал ему невыносим, его покидает творческая энергия, так необходимая для создания произведений искусства. Заметим, что общество, считающее себя добродетельным, не создало великого искусства. Если в таком обществе и были бы художники, то их наверняка бы стерилизовали, как в штате Айдахо. В настоящее время Америка импортирует художественные таланты из Европы, где пока существует творческая свобода; в связи с начинающейся американизацией Европы американцам придется обратиться к услугам негров. По‑видимому, последним прибежищем искусства будет Верхнее Конго или высокогорья Тибета. Впрочем, недалеко то время, когда искусство окончательно исчезнет; щедрые подачки, которые американцы раздают приехавшим в Соединенные Штаты мастерам, должны, вне всякого сомнения, ускорить их творческую смерть.

В прошлом искусство своими корнями было связано с народной культурой, которая непременно отражает радость жизни. Но радость жизни – это непосредственное чувство, так или иначе связанное с сексом. Если сексуальное чувство подавлено и жизнь сводится к одной работе, то, как бы вы ни верили в ценность вашей работы, вы не создадите ничего выдающегося. Представьте, каким‑то образом были собраны статистические данные, говорящие о том, какое количество половых актов совершается в Соединенных Штатах per diem – может быть, лучше сказать per noctem³? – и эти данные свидетельствуют, что число половых актов, приходящееся на душу населения, такое же или почти такое же, как и в любой другой стране. В действительности мы не знаем, так это или не так, но меня лично эти данные не интересуют. Дело в том, что самое опасное заблуждение записных моралистов состоит в приравнивании половых отношений к половому акту – по‑видимому, им так легче громить тех, кто выступает в защиту секса. Ни один цивилизованный человек, ни один дикарь не в состоянии удовлетворить свое сексуальное желание в одном лишь половом акте. Никто не будет спорить с тем, что желание завершается половым актом, но между тем и другим существует еще период ухаживания, дружбы и, конечно, любви. Без них можно только удовлетворить половой голод, но в душе и сознании останется глубокое чувство неудовлетворенности. Для художника очень важно быть свободным в проявлении своего любовного чувства, но это не означает, что он волен удовлетворить свою сексуальную потребность с кем угодно и когда угодно. Если искусство когда‑нибудь возродится после того, как мир будет американизирован, то для этого необходимо, чтобы изменилась сама Америка, чтобы ее моралисты перестали быть фанатиками и чтобы ее имморалисты почувствовали опасность имморализма, т. е. чтобы и те, и другие, и все общество в целом осознали огромную ценность, заключенную в половом чувстве, и радовались бы не только увеличению банковского счета. Кстати, для приехавшего в Америку человека нет ничего печальнее, чем отсутствие настоящей радости жизни. Все удовольствия носят здесь характер минутного забвения или полубезумной вакханалии, а не возвышающего душу самовыражения. Те люди, которые два поколения тому назад плясали под музыку примитивных духовых инструментов где‑нибудь в Польше или на Балканах, теперь целый день сидят прикованные к своим письменным столам с пишущими машинками и телефонами, мрачно‑серьезные и молчаливые. Когда наконец наступает вечер, они идут в шумный бар или ресторан, чтобы выпить, и думают, что сейчас они счастливы. На самом деле они в этом шуме пытаются забыть о том, что они почти все время заняты самым пошлым делом – как с помощью денег делать деньги, продав для достижения этой цели свою душу и став рабами этого дела.

Мне хочется еще раз напомнить, что я не собираюсь убедить всех и каждого, будто все лучшее на свете связано с сексом. Мне никогда бы не пришло в голову, что наука или общественная и политическая деятельность каким‑то образом связаны с сексом. На мой взгляд, импульсивные побуждения, порождающие основные мотивы деятельности взрослого человека, сводятся к трем простым вещам: власть, секс, родительское чувство. Они лежат в основе всего, что делают люди, исключая, конечно, заботу о сохранении здоровья. Из этих трех власть заявляет о себе первой и умирает последней. Доминантой поведения ребенка, у которого, конечно, нет никакой власти, является желание иметь ее побольше. Субдоминантой – тщеславие, желание, чтобы его хвалили, и страх, что его будут наказывать или бросят. Только благодаря тщеславию ребенок начинает ощущать себя членом общества и начинает понимать, что необходимо обладать определенными качествами и достоинствами для жизни в обществе. Чувство тщеславия тесно переплетается с половым чувством, хотя в теории такая связь отрицается.

Насколько я могу судить, власть почти никак не связана с сексом. Именно желание добиться власти заставляет ребенка проводить часы над уроками и тренировать свои мускулы. Научное любопытство и страсть к исследованиям, на мой взгляд, – побочные явления того же желания добиться власти. Если знание – власть ⁴, то это означает, что желание что‑то знать есть желание обладать, владеть чем‑то. Если это так, то, значит, наука весьма далека от секса. Конечно, эту гипотезу никто пока что не опроверг и не подтвердил. Если бы был жив Фридрих II⁵, он, вероятно, приказал бы кастрировать одного знаменитого математика и одного знаменитого композитора, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Думаю, что первый эксперимент не подтвердил бы гипотезу, тогда как второй был бы в ее пользу. Страсть к научным исследованиям – одно из самых ценных качеств человека и наиболее важная область его деятельности. По‑видимому, эта страсть никак не связана с половой страстью.

Стремление к власти является побудительным мотивом любой политической деятельности в широком смысле этого слова. Мне не хотелось бы думать, что крупному политическому деятелю безразличны общественные интересы; напротив, я убежден, что он будет действовать в интересах общества так, как если бы он был любящим и заботливым отцом. И все‑таки если стремление к власти будет в нем недостаточно сильным, он никогда не сможет добиться успеха в проведении в жизнь своих политических планов. Я был знаком со многими политиками, людьми высоких моральных принципов, и знаю, что при отсутствии у них желания добиться власти и успеха им явно не хватало энергии для достижения своих благородных целей. Президенту Соединенных Штатов Аврааму Линкольну однажды потребовалось убедить двух упорно стоящих на своем сенаторов, и он начал и закончил свое обращение к ним словами: «Я президент Соединенных Штатов, облеченный громадной властью». Я убежден, что он не испытывал при этом удовольствия от того, что у него есть такая власть. Но, кроме этого стремления к власти, в политике действует еще и экономический фактор. И тот и другой факторы могут оказывать как положительное, так и отрицательное влияние. Но считать, как это делают последователи Фрейда, политику одной из областей психоанализа, на мой взгляд, – большая ошибка.

Если все, сказанное мною, верно, то почти все великие люди, за исключением художников, не имеют никаких побудительных мотивов своей деятельности, так или иначе связанных с сексом. Более того, для успешной и даже самой обычной работы во всех областях деятельности секс не должен вмешиваться в эмоциональную и интеллектуальную часть сознания человека. Стремление понять, как устроен мир, и стремление сделать его лучше являются двумя главными движущими силами прогресса, без которых общество впадает в состояние застоя, а затем деградирует.

Однако состояние полного счастья не может способствовать стремлению к знанию или к осуществлению реформ в обществе. Когда Кобден⁶ хотел вовлечь Джона Брайта в кампанию в защиту свободы торговли, он рассчитывал на то, что Брайт присоединится к нему, потому что он все еще переживал тяжелое горе потери своей жены. Если бы Брайт был совершенно счастлив, он вряд бы почувствовал сострадание к горестям других людей. Точно так же многие люди занимаются весьма отвлеченными предметами, чтобы забыть о неприятной действительности. Так, горести и потери становятся для энергичного человека стимулом к действию. Мне даже кажется, если бы мы все вдруг стали жить счастливо, то нам незачем стало бы жить. Но мне противна мысль, что надо создавать такие ситуации, когда у людей прибавляется горя и трудностей, только в надежде на то, что из этой ситуации, быть может, получится что‑нибудь полезное. В девяносто девяти случаях из ста горести и беды могут только сокрушить человека, и лишь в одном случае из ста они есть следствие того, что наша плоть обречена на горе и страдания. До тех пор пока существует смерть, существует и страдание, но нельзя допустить, чтобы человеческие существа увеличивали количество страданий, хотя среди людей есть очень немногие, которые умеют преодолевать их.

Заключение

В ходе обсуждения нашей темы мы пришли к некоторым выводам, часть из которых основана на исторической точке зрения, часть – на этической. Согласно исторической точке зрения, нормы отношений между полами в том виде, в каком они существуют в цивилизованном обществе, обязаны своим происхождением двум разным источникам: во‑первых, желанию мужчины быть совершенно уверенным в своем отцовстве и, во‑вторых, распространению аскетизма, согласно которому половые отношения есть зло, но они необходимы для продолжения человеческого рода. Нормы морали в дохристианскую эпоху и на Востоке в настоящее время основаны на первом источнике, за исключением Древней Индии и Древнего Ирана, откуда начал распространяться аскетизм. Разумеется, чувство отцовства еще не существует у примитивных народов, которые не знают какую роль играет мужчина в зачатии ребенка. Хотя у этих народов ревнивое чувство мужчин и создало для женщин некоторые ограничения, они все‑таки вели себя гораздо свободнее, чем в раннем патриархальном обществе. В этом обществе свобода женщины была ограничена самым серьезным образом, так что, по сути дела, только она была обязана подчиняться нормам морали. От мужчины лишь требовалось не жить половой жизнью с замужней женщиной, а во всем остальном он был совершенно свободен.

С появлением христианства в отношениях между полами возникает проблема греха прелюбодеяния, так что теоретически нормы морали становятся одинаковыми для мужчин и для женщин. Но на практике оказалось трудно заставить мужчин подчиняться этим нормам, и поэтому к нарушениям ими норм морали стали относиться гораздо снисходительнее, чем к нарушениям женщинами. Примитивные нормы морали имели биологическую основу, которая заключалась в том, что забота о детях ложится на плечи как матери, так и отца. В христианском учении эта проблема не рассматривалась, хотя для самих христиан здесь все было и так ясно.

В наше время появились признаки, что как христианские, так и дохристианские нормы морали отношений между полами претерпевают значительные изменения. Изменение христианских норм морали вызвано как упадком религиозных ортодоксальных учений, так и заметным охлаждением религиозного рвения верующих. Хотя в подсознании современных мужчин и женщин еще живы старые религиозные взгляды, никто из них уже не верит, что прелюбодеяние – смертный грех. На изменение дохристианских норм морали оказывают влияние два фактора. Прежде всего это использование противозачаточных средств, благодаря которым уменьшился риск забеременеть после полового акта. Это позволило незамужним женщинам спокойно «грешить», а замужним – иметь детей только от законных мужей и в то же время не слишком заботиться о сохранении верности. Кое‑кто, может быть, скажет, что теперь женщины начнут обманывать мужчин, но на это можно ответить, что они этим занимались искони – искушение изменить мужу не в том, что женщина хочет иметь ребенка не от своего мужа, а в том, что она хочет иметь половые отношения с человеком, которого она страстно любит. Вероятно, мужчины привыкнут к этой ситуации и будут считать изменой лишь факт рождения у жены ребенка от другого мужчины. Хорошо известно, что на Востоке мужья всегда терпимо относились к евнухам, тогда как мужья на Западе никогда бы евнухов не потерпели. Но ведь восточные мужья не думали об измене жен потому, что от евнухов детей не бывает. Почему бы и западным мужьям не гневаться на измены жен, поскольку есть презервативы?

Вторым фактором, оказывающим влияние на изменение норм морали отношений между полами, является все возрастающее участие государства в воспитании и образовании детей. Оно не так заметно в Америке, как в Европе, и сказывается лишь в тех слоях населения, которые работают по найму. Но эти слои составляют большую часть общества, и весьма вероятно, что стремление государства взять на себя роль отца семейства станет фактом. Роль отца в семье сводилась к тому, чтобы защищать мать и детей от нападения и поддерживать благополучное существование семьи, т. е., но сути дела, отец выполнял те же функции, что и самец в животном мире. Но в цивилизованном обществе защита от насилия обеспечивается силами полиции, а заботу о благополучии семьи может взять на себя государство, по крайней мере, в том, что касается семей из беднейших слоев населения. Таким образом, беря на себя функции отца, государство тем самым устраняет его.

Что же касается роли матери в семье, то здесь имеются две тенденции. После рождения ребенка она может продолжать работать, отдав его в ясли, пока он не подрастет. В другом случае должен быть принят закон, согласно которому государство выплачивает матери пособие по уходу за ребенком. Но в любом случае ребенка отдают на воспитание в ясли или детский сад, и мать уже не оказывает на его воспитание большого влияния. Таким образом, и в отношении матери традиционные нормы морали сильно нарушены, что делает возможность появления новой морали отношений между полами вполне вероятной.

Однако, как мне кажется, разрушение веками сложившейся семьи не принесет никому большой радости, потому что никакие школы и воспитатели не смогут заменить детям родителей. Кроме того, будет ужасно, если благодаря такому воспитанию дети станут похожими друг на друга. Есть также опасность, что их будут воспитывать в ультрапатриотическом и милитаристском духе.

Мы видим, как трудны и сложны социологические аспекты изменения норм морали в отношениях между полами. Но кроме них существует еще и личный аспект, и он, по моему мнению, достаточно прост. Принцип, согласно которому в половых отношениях есть нечто нечистое и греховное, будучи усвоенным в детстве и закрепленным в зрелые годы, наносит неслыханный вред психике личности. Благодаря этому принципу традиционной морали удалось загнать половую любовь в подсознание, запереть ее там, как в тюрьме, и заодно отравить чувство дружбы и сделать людей менее добрыми, щедрыми, менее уверенными в себе и более жестокими. Какие бы нормы морали не пришли на место старых, они должны быть свободны от предрассудков и должны подчеркивать необходимость половой любви. Однако половая любовь не может обойтись без этики в широком смысле этого слова точно так же, как не могут обойтись без этики ни бизнес, ни спорт, ни научные исследования и никакая другая область деятельности людей. Нельзя только соединять этику с древними предрассудками и запретами. К сожалению, в отношениях между мужчинами и женщинами, в экономике и политике этическому подходу к решению проблем все еще мешают страхи и опасения, пришедшие к нам вместе с современными открытиями, которые не принесли нам счастья, главным образом потому, что психологически и нравственно мы не были готовы к ним.

Хорошо известно, что переход от старого к новому всегда труден, и те, кто выступает за изменение этических норм, рискуют оказаться в положении Сократа, который был обвинен в распространении взглядов, развращающих молодежь. Не всегда это обвинение выглядит необоснованным даже в том случае, если новая этика, будучи принятой, изменит жизнь к лучшему. Всякий, кто знаком с обычаями мусульман, знает о принципе, которому каждый из них должен следовать: мусульманин обязан молиться пять раз в день, чтобы сохранить почитание моральных принципов, которые они считают наиважнейшими. Человек, выступающий за изменение норм морали отношений между полами, легко может оказаться неправильно понятым, и я полностью осознаю, что все, сказанное мною, некоторыми из моих читателей может быть понято превратно.

Глубокое различие между традиционными нормами морали пуританизма и новой моралью заключается в наиболее общем принципе: инстинкт должен быть облагорожен с помощью системы воспитания, а не подавлен или отвергнут. Этот принцип, вероятно, найдет широкое признание у современных мужчин и женщин, но его влияние сильно зависит от того, насколько глубоко будет понят заключенный в нем смысл и как рано он начнет использоваться в процессе воспитания. Если инстинкт будет подавлен, а не воспитан уже в раннем детстве, то это состояние подавленности в той или иной степени останется на всю жизнь. Но мораль, которую я защищаю, не сводится к предложению, обращенному и к взрослым, и к подросткам: «Следуйте своим импульсивным желаниям и делайте все, как вам нравится». Кроме желаний, в жизни должно быть также место порядочности; должны прилагаться усилия для достижения целей, не обязательно сулящих выгоду и успех, должны всегда учитываться интересы других людей – всегда должны выполняться принципы честности, порядочности и самодисциплины. Но я не рассматриваю самодисциплину как самоцель – мне бы хотелось, чтобы обычаи и моральные нормы были такими, чтобы усилия людей сохранять над собой контроль были минимальны. С самоконтролем дело обстоит также, как и с применением тормозов во время движения поезда. Самоконтроль приносит пользу лишь тогда, когда вы, заметив, что движетесь по неправильному пути, повернули на правильный, а не тогда, когда вы, двигаясь по правильному пути, затем заставили себя повернуть на неправильный. Точно так же, как никто, ведя поезд, не станет то и дело тормозить, никому не придет в голову подавлять с помощью самоконтроля энергию, направленную на полезное дело. Благодаря такому неправильному применению самоконтроля психическая энергия, необходимая для внешней активности, тратится впустую на внутренний процесс торможения. Впрочем, иногда это приходится делать, хотя это всегда достойно сожаления.

Решение вопроса, в какой степени в жизни необходим самоконтроль, зависит от того, насколько рано началась работа по воспитанию инстинкта. Инстинкты, заложенные в психике детей, могут привести как к полезным, так и к вредным действиям, подобно энергии взрывчатых веществ, которая может служить разрушению и уничтожению, а может делать полезное дело. Назначение воспитания состоит в том, чтобы развивать инстинкт в таком направлении, где с его помощью получаются полезные результаты, и предотвратить его действие, когда он может принести вред. Если эта задача была выполнена в раннем детстве, то и мужчины и женщины, как правило, способны прожить жизнь с пользой, не прибегая к строгому самоконтролю, за исключением, быть может, кризисных ситуаций. Если же воспитание в раннем детстве сводилось к подавлению инстинктов, то в дальнейшем пробудившийся инстинкт мог бы привести к опасным действиям, если бы он не подчинялся самоконтролю.

Все эти рассуждения особенно хорошо применимы в отношении импульсивных сексуальных желаний, которые отличаются большой интенсивностью и которые традиционная мораль взяла под самую строгую опеку. Моралисты, по‑видимому, убеждены, что если бы импульсивные сексуальные желания не сдерживались строгим самоконтролем, то они носили бы пошлый, безудержный и низменный характер. Мне кажется, эта точка зрения родилась из наблюдений над поведением тех мужчин и женщин, которые подвергались в детстве обычной методике подавления инстинктов, а затем пожелали дать себе полную волю. Но несмотря на то что все они попытались нарушить запреты, в их психике эти запреты по‑прежнему сохранились. Ведь то, что мы называем совестью, т. е. беспрекословное согласие с принципами поведения, усвоенными и более или менее осознанными в ранней юности, заставляет человека почувствовать, что какие‑либо запреты, пусть и подтвержденные традицией, являются результатом заблуждений, и это чувство останется, как бы интеллект не пытался убедить вас в обратном. Так в психике личности появляется раскол на инстинкт и интеллект, которые уже не идут, обнявшись друг с другом, но существуют порознь, – в результате инстинкт толкает человека к низости, а интеллект теряет всю свою силу.

В современном мире мы можем наблюдать более или менее интенсивные вспышки несогласия с традиционной моралью. Наиболее часто встречается случай, когда человек, сознавая необходимость и истинность этических норм, которым его учили наставники, тем не менее признает, что он, не имея ничего героического в своем характере, не может жить по этим нормам, хотя он до некоторой степени сожалеет об этом. Такому человеку ничем нельзя помочь, разве что посоветовать согласовать свое поведение с убеждениями таким образом, чтобы между ними наступило полное согласие. Имеются и такие случаи, когда человек сознательно отвергает всю прописную мораль, которой его пичкали в детстве, но она тем не менее нетронутой сохраняется в его подсознании. Если его психика испытывает какую‑то сильную эмоцию, например, страх, он может внезапно изменить линию поведения. Серьезное заболевание, катастрофа, участником которой он был, могут вызвать горячую убежденность в правильности прописей, раскаяние и осуждение своих заблуждений, в которые его вверг интеллект. Но даже в самое обычное время его поведение лишено непосредственности, поскольку вопреки его воле запреты дают о себе знать. Запреты не мешают ему совершать поступки, осуждаемые традиционной моралью, но он не в состоянии дать себе при этом полную волю, и его поступки всегда оставляют у него чувство пустоты и бесцельности.

Замена старого кодекса морали новым произойдет тогда, когда принципы новой морали будут осознаны людьми не чисто формально, но тогда, когда они станут частью эмоциональной и духовной жизни личности. Для большинства людей это трудный процесс, поскольку они с детства усвоили принципы старой морали. Вот почему новую мораль надо прививать как можно раньше.

Нормы морали отношений между полами должны быть следствием основных принципов, относительно которых, вероятно, можно достичь согласия среди большинства людей. Но разногласия – и тоже среди большинства людей – сразу появляются, как только речь заходит о том, каковы будут последствия принятия этих принципов. Первый принцип, с которым почти все согласятся, состоит в том, что между женщиной и мужчиной возможна глубокая, искренняя любовь, благодаря которой происходит единство двух личностей, делающее и женщину и мужчину духовно богаче и лучше. Второй принцип заключается в том, что детям, рожденным в браке, должен быть обеспечен достаточно хороший уход, необходимый для их физического и психического здоровья. Ни один из этих двух принципов не вызывает ни у кого никаких возражений; однако возражения начинаются, как только мы перейдем к следствиям из этих принципов, которые я считаю необходимыми сделать, чтобы изменить нормы традиционной морали.

В действительности все обстоит таким образом, что большинство мужчин и женщин не способны – из‑за разного рода табу, которые им вбивали в головы в детстве, – к всепоглощающему и благородному чувству любви. Здесь также сказывается как то, что у них нет необходимого опыта половых отношений, так и то, что они приобрели этот опыт втайне и в спешке или каким‑либо неблаговидным путем. Кроме того, благодаря моралистам, оправдывающим чувство ревности, они следят друг за другом, словно тюремщик за заключенным. Разумеется, не исключено, что любовь супругов настолько полная и совершенная, что об измене не может быть и речи. Однако если факт супружеской измены налицо, то не стоит из‑за нее устраивать сцены из мелодрамы. Кроме того, мало хорошего, если один из супругов враждебно относится к друзьям или подругам жены или мужа. Счастливая супружеская жизнь несовместима с чувством страха, запретами и взаимными подозрениями. Прекрасно, когда супруги верны друг другу, но если за верность заплачена слишком дорогая цена и в отношениях между супругами нет прежней искренности, то было бы лучше, если бы они были терпимее друг к другу. Несомненно, что подозрительность, не имеющая под собой оснований, делает брак несчастливым. Доверие друг к другу укрепляет брак и делает любовь супругов глубокой и долговечной.

Среди тех, кого считают образцами добродетели, мы видим довольно‑таки пренебрежительное отношение к обязанностям родителей. Когда у супругов появляются дети, они должны сделать все возможное, – если потребуется, строго контролировать свое поведение, – чтобы их отношения стали гармоничными. Самоконтроль необходим не для того, чтобы предотвратить – как думают моралисты – неверность, но для того, чтобы отношения между супругами не омрачались ни ревностью, ни раздражительностью, ни желанием заставить все делать по– своему. Нет никакого сомнения, что вызывающие тяжелое чувство ссоры между родителями являются частыми причинами неврозов у детей. И если муж или жена не в состоянии настолько владеть собой, чтобы свидетелями их ссор не стали дети, то было бы лучше, если бы их брак распался. Не следует думать, что распад брака нежелателен с точки зрения будущего детей. Ведь лучше развод, чем неприятное зрелище – часто его свидетели – дети – громких криков, взаимных обвинений и иногда рукоприкладства.

Ни один разумный защитник новой морали не согласился бы с тем, чтобы бóльшая свобода отношений между полами сразу стала обычным явлением. Ведь тогда и взрослые, и подростки были бы отданы во власть импульсивных желаний, для подавления которых так много сделали защитники строгой морали. Необходим промежуточный этап, поскольку иначе родители воспитают своих детей на свой традиционный лад. В течение этого промежуточного этапа подрастающее поколение должно усвоить разумное понимание свободы. В противном случае она будет понята как тривиальная свобода делать что угодно по своей прихоти или просто от скуки. Такая свобода вела бы к половым излишествам, тогда как духовное рабство сохранялось бы по‑прежнему. Инстинкт, над которым воспитатели проделали необходимую работу, дал бы лучшие результаты, чем вдалбливание в умы воспитанников кальвинистской доктрины о первородном грехе. Благодаря такому воспитанию исчезает возможность стать свободным в зрелые годы.

Одним из наиболее значительных открытий психоанализа стало открытие влияния на психическое здоровье личности запретов и угроз в раннем детстве. Чтобы избавиться от них требуются значительные усилия психоаналитиков. Это касается не только психически больных людей, ненормальное поведение которых очевидно для каждого, но это верно также относительно, на первый взгляд, вполне нормальных людей. Я убежден, что девять человек из десяти, прошедших в детстве через обычное воспитание, приобрели в результате такой образ мыслей и чувств, который лишает их возможности жить счастливо в браке и иметь нормальные половые отношения. К сожалению, изменить этот образ мыслей и чувств едва ли возможно, и лучшее, что можно им посоветовать, это не калечить своих детей с помощью воспитания, которое прошли они сами.

Еще раз хочу повторить, что у меня не было желания убедить людей в правильности доктрины вседозволенности. Напротив, я хотел убедить людей в необходимости не менее строгого самоконтроля, чем тот, который требуется обычными нормами морали. Только этот самоконтроль не должен быть направлен на стремление ограничить свободу другой личности и должен стараться держать в рамках собственную свободу. Я выражаю надежду, что правильные методы воспитания заложат уже в раннем детстве принцип уважения личности и принцип свободы других людей. Однако для тех, кто с детства был воспитан таким образом, что считал себя вправе накладывать veto на поступки других людей во имя добродетели, будет, без сомнения, трудно избавиться от желания доставить себе удовольствие преследовать тех, кто думает или поступает иначе, чем они. Вероятно, это даже невозможно. В то же время, очевидно, от такого желания будет легко избавиться тем, кто не воспитывался в духе строгой морали запретов. Сущность хорошего брака состоит в уважении личности супруга или супруги, дополненном глубоко интимными отношениями, которые затрагивают и физическое, и психическое бытие личности. Благодаря этим отношениям любовь между мужчиной и женщиной становится самым плодотворным среди всех достижений человеческой жизни. Такая любовь, подобно всему великому и бесценному, имеет свою собственную мораль и часто требует от любящего пожертвовать чем‑то незначительным ради большого; если же эта жертва не была принесена добровольно, она разрушает самую основу любви, ради которой она и была сделана.

Date: 2015-09-03; view: 314; Нарушение авторских прав