Борьба и слабость звезд

Родословная любого государства, любого княжества, пусть даже такого маленького, как тюремная камера – качание маятника: то люди, то шерсть, то ремонт, то пустота... Правда, границы камеры – неизменны. Границы государств – другое дело. Сильные, как Екатерина, Иоанн Грозный – расширяются, приобретают. Слабые – Ленин, Горбачев, Ельцин, Путин – только теряют территории, влияние, друзей – Сербию, Ирак, Иран. Одни – огромными кусками, как дважды потерянная Украина, сначала Лениным, по Брест-Литовскому договору, потом Горбачевым с Ельциным, профуканная до поры до времени, пока мы не станем сильными, и тогда к нам под крыло – опять потекут. Украина никуда не денется. Белоруссия рвется к нам, но нынешние слабаки пока умеют только разбазаривать и раскидываться налево-направо чужими приобретениями...

Источники силы – известны. Их, собственно, два. Вернее, один – дух. Вот только дух может быть разным. Это – отдельная тема, выходящая далеко за рамки хроники одной камеры. Хотя, проекции большого на очень маленькое бывают довольно показательными. Невозможно, конечно, столь резко утрировать и сводить духовное к материальному, но все же, на лице алкоголика понемногу, с годами – отпечатывается образ вырождения и падения, и наоборот, светится лицо истинного подвижника, как, скажем, у Серафима Саровского.

Мрак вселенского облака то накрывает маленькие комнатки, то резко, почти без полутонов и теней – сменяется чистым светом. Лишь иногда, как например, ночью в детстве, пройдется нечто яркой полоской по стенам, потолку – с шумом проедет редкая машина...

Брошенные, оставленные на произвол судьбы русские дети, оказавшиеся в бессмысленном, бессозидательном рабстве – ринулись на улицы. Машина государства заработала на усиление органов подавления внутренней жизни. Некому заниматься высоким государственным строительством – успеть бы под шумок награбить, наворовать, набить карманы русскими богатствами, и – на спокой, на "заслуженный отдых", на западный размеченный пансион, подальше от измученной страны, где хоть трава не расти.

Какая уж тут ревность, о приобретении каких земель? Разрушители действуют всегда одним способом, повторяя друг друга до деталей. Бела Кун топил русских офицеров в Крыму. Нынешние – тоже топят цвет русского воинства – в холодном северном море. Думают, если кругом орать про "Спид-инфо", про это, про похабщину – люди забудут про "Курск", про 6-ю роту? Не забудут.

Петр Великий, Екатерина Великая – строили флоты, осваивали новые русские земли. Ленин, Ельцин, Путин – отдали почти все. Сегодня у нас нет своего торгового флота... Русские женщины, полтора миллиона славянок, угро-финнок, татарок – увеселяют Запад с Турцией. Вернулись времена Хазарской химеры, времена рабства: мужики либо сидят (тех, кто согласился их преследовать и охранять для нужд режима таким словом назвать трудно), либо повержены под ноги машины "рабы дают кубы", иногда позволяя себе "расслабиться", женщины – для увеселения. Скрытые, лучшие качества русского человека – не востребованы. Хотя в нем живо это желание – быть причастным великому созиданию, характерному для России. Быть подчиненным великой власти разумной, доброй по своим проявлениям, иерархически простой, понятной. Это, в малом, видно, как океан в капле воды...

После Гарика был Амбалик. После Амбалика – Саныч. А от Саныча хата уже перешла ко мне. Не то что бы я хоть как-то этого добивался, желал, высматривал – так получилось естественным ходом событий. Всегда легче побыть в стороне – ведь спрос первый не с того, кто заделал какой-нибудь косяк, а с понимающих в хате. Ведь с кого еще спрашивать, с индейцев, набранных по объявлению? переобувающихся на ходу – "до Батайска ворами, после Батайска – поварами"? Нет. Проблемы с дорогой, с неопределяющимися активистами, с теми, кто не зная, что и кто на централе, обращается невесть куда и пишет невесть что... – спросят в первую очередь с того, кто закреплен за хатой. Даже если все выяснится, рассосется в будничном чаду – осадок все равно останется – а вы, что, не видели, что происходит? ваши действия?

Старые ооровцы "полосатики", конечно, не растеряются в любой ситуации, найдут на кого и стрелки перевести в случае чего, и как обосновать. Но надо отдать должное – чем больше у человека тюремного опыта – тем он спокойней, аккуратней, требовательней к себе (потом уже в силу этого – к другим), справедливей что ли. Это не результат мифического "исправления". Просто человек прошел особый отбор, далеко не естественный, и стал чистоплотней, и психология у него другая, домашняя. Тюрьма для него не временное место, где красные отравляют ему жизнь – это место и отдыха, и долгого-долгого (о котором не знают еще первоходы) обратного отсчета времени – до звонка, до "золотой"...

Тюрьма – это не мир стройных блондинок. Это особая земля, где не будучи личностью – будешь балансировать на грани, на нижней грани всего видового разнообразия, всей видовой лестницы, на уровне планктона. Хотя тут и все равны, но иерархия, признак нормального организма – возникает практически естественно. Не дай Бог ее не будет – взбесится все, наиболее кровожадные клетки маленькой вселенной, акулы-убийцы, дремлющие в каждом, сожрут самых слабых, а потом и друг дружку. Иерархия, порядок – вещь простая, но необходимая – без нее конец, западная бесформенная размазня, каша, навязываемая здесь махновщиной...

По этому поводу высказывается Ваня-Бич, смотрящий какой-то сериал про западную тюрьму, с нескрываемым смехом:

– Шерсть, пидоры – смотри! Какие красавцы. Все вместе: гребут друг дружку и деньги в кружку...

Тимурыч, покусывая ногти (он ждал сериала, несколько недель уже не видел телика), разочарован. Сказки какие-то показывают, может у них и так, но мы-то имеем свою голову на плечах, у нас, у русских, и в тюрьме все должно быть на уровне:

– Бабам свое место!.. Говорят, Сталин это придумал, с авторитетами. Это все чушь. Это народ. Не было бы "бати" – тут бы никто и не шевелился. А так, смотри, в двориках тренажеры ставят. Говорят, люди с "общего" выделили…

Это он об авторитете, недавно заехавшем на централ.

Давление на страну рождает и святых-мучеников, и разбойников. Дубровских, Сашек Волков, Санычей, окруженных романтикой и пугачевской неформальной атмосферой желания "крестьянского царя", "доброй власти", "заботливого отца", "батьки" – русских не переделаешь.

Ничтожество и убожество нынешних правителей России видно отсюда с особой силой – они, будучи неспособны по своей природе нести ответственность за происходящее, перекладывают всю тяжесть своей ненасытности, болезненной тяги к пресыщению богатством, гонки друг за другом и мерзости своих пороков – на плечи простого народа. Они создали временно действующую систему, при которой "наверх", к ним, среди них, всплывают наихудшие, а из наихудших – отборнейшие, наиболее беспринципные мерзавцы. При отсутствии четких и реальных механизмов отбора (какие есть, например, в организме православной монархии), с помощью словоблудия и манипуляций проникнув "наверх", они затягивают за собой таких же как они, раболепных ничтожеств, по пути отсеивая мало-мальски самостоятельных, способных к неожиданностям (Евдокимов, Кондратенко...). Эти, забирающиеся по чужим спинам и судьбам, клопы-сосуны способны только на короткие гешефты, и хвастовство своими (вернее, нашими) миллиардами. Власть интриганов, гаденьких и безличных, чуть что ныряющих в сторону при любом намеке на опасность, при каждом собственном косяке (а вся их жизнь – сплошной косяк и недоразумение, начиная от появления и заканчивая смертной бездной и проклятиями, летящими во след) – это власть безответственных блядивых подонков, которую собственно и властью-то называть нельзя – и смешно, и грешно. Есть место в Священном Писании, которое ныняшняя "красная" церковь (МП, моспатриархия) во главе с комитетчиками в рясах толкует для обывателей особым способом. И для своих нужд, и для нужд своих хозяев из правительственных кабинетов. Толкует слащаво, мерзко извращая суть изречения, подводя одновременно подпорку под расплодившуюся под именем "российской власти" кучу мусора и одновременно одевая в рабство этим "государственным покерам" (не мужами же их называть...) народ, передавая в их потные жадные лапки ключи от народной простой веры, от христианской России.

Я имею в виду знаменитую цитату из апостола Павла, который восклицает, говоря о сущности власти: "Несть власти аще не от Бога". В пересказах красных талмудических подлиз, лижущих за подачки, за кусочки русского пирога своим хозяевам то место, которое они укажут, теша их самолюбие, сластолюбие, червячков гордости – это означает: ты власть – делай что хочешь! Потому что раз ты власть – то ты от Бога! Раз ты взобрался "наверх", убив русского Царя, вырубив русское дворянство, утопив в крови и нищете, в безысходности и голоде народ, угробив русскую армию и флот, "Курск" и элитные войска, вывезя за рубеж сотни тонн золота, миллионы и миллиарды тонн нефти и сырья – то ты власть... Придавая законность насильникам России... Подбадривая извращенцев – раз удалось подстеречь, напасть, совершить насилие над страной – значит так и надо...

Извращенная, пидорская логика: если вас насилуют, постарайтесь расслабиться – это и есть власть (не поворачивается даже сказать – от Бога; а вот сладкопевцы нынешнего режима заливаются в этой петушиной арии, и как им только оскомина не надоест...)

И эти пигмеи в пиджачках от Borrelli или от Brioni, с серьезным видом рассуждающие о "повышении МРОТ, опережающих инфляцию, что означает все же общее повышение жизненного уровня" – самым наглым образом ссылаются на эти сладкогласые петушиные завывания, говоря – что раз мы здесь, наверху, в кремлевских и эрмитажных высотах – значит, мы от Бога. И "красные отчимы (не отцы, не батюшки, именно так)" в золотых рясах твердят в своих проповедях: да, да, смиряйтесь и послушайтесь. Раз это власть, значит, от Бога... Ибо так написано... Развязала власть в совокупности с новоявленными миллиардерами бойню в Чечне – смиряйтесь, и послушайтесь, ваше дело – растить сыновей, на каждом из которых кто-то заработает себе на коттеджик, на яхточку, на островок, кусочек рая... Открыли границы России для утекающих богатств – смиряйтесь и послушайтесь – давайте ваших дочерей для западных гаремов... Нет работы? Не на что содержать семью? Нечем платить за квартиру? – смиряйтесь, смиряйтесь, смиряйтесь... В среднем, от миллиардера до чумазых сирот, не знающих с какой стороны есть котлету (а их больше, чем после войны, сирот и бездомных) – все хорошо... Температура по больнице от реанимации до морга – в среднем 36 и 6...

И цитируют до одури это изречение апостола Павла, которое при внимательном чтении даже не нуждается в особых рассуждениях – ясно, что написано-то там совсем другое, прямо противоположное: если не от Бога – то это и не власть.

Все просто.

Если те, кто делает вид, что руководит Россией, на самом деле не имеют ни мужества, ни совести, ни всего, что присуще справедливому отеческому Божьему попечению о детях – то это не власть. Если тонет "Курск", лучшая из наших подводных лодок с лучшими (а для кого-то и наилучшими и единственными) русскими братьями-моряками, а тот, кто заявляет, что он президент всея Руси, при этом сообщении спокойно продолжает водные прогулки на скутере и летний отдых (а лодка? Она просто утонула…) – это не власть, это дрянь. Если идет заседание по освобождению захваченных в Беслане русских детей, по окончании которого хозяин кабинета серьезнее всего обеспокоен, чтоб ему дотошнее перевели с французского непонятное место из буклета о лучших и роскошнейших яхтах мира – это не власть, это самозванная гниль. У которой только одно-единственное свойство на Земле – гнить и вонять, и быть сметенной.

Нельзя назвать властью то, что не имеет присущего царскому достоинству милосердия и заботы, как о государстве, так и о самых бедных и нищих в этом государстве, как о семье, и юношах и девушках, чтоб они не гибли внутри государства и за его пределами, духовно и физически, так и о границах русского государства, которое должно лежать там, где исторически осела Русь, где она сама обозначила границы, где распространяется воля русского государя, то есть от Балтики до Тихого океана, и от Ледовитого океана до Черного моря, имевшего когда-то и другое название – Русское.

Я пишу эти строки – а весь централ, как в газовой духовке, задыхается от жары. В коридоре бьют отбойные молотки, пыль, от жары и влажности – все плавится и мокнет: конфеты, отправленные друзьям на тот конец тюрьмы, пока идут по решкам от хаты к хате – превращаются в липкую тянучую колбаску... На вентиляцию, нынешнюю, надежды нет никакой. Прошлым летом К., бывший тогда положенцем, договаривался с **: в каждую хату поставить по вентилятору. Теперь вот заехал другой человек – и идут работы по установке кондиционеров. Сами о себе не позаботимся – никому мы не нужны... Более того, в сталинские еще времена ползала по **-умишкам мыслишка: чем хуже, тем лучше. Старались рабам всячески подчеркнуть их рабство. Сейчас времена не те, даже смотришь – некоторые, и Юра Х…чик и другие – с каким-то осторожным вниманием идут на контакт, на то, чтобы подчеркнуть: мы тоже люди, не упрекайте нас, это не наша война. Хотя, на какую смену нападешь. Некоторые могут оставить дверь в хату открытой, чтоб проветрилось, когда идешь в баню, или всем составом на прогулку. А некоторые со злорадством готовы, наоборот, назло ее захлопнуть... Знайте, дескать, твари дрожащие, свое место!

Звяк! Шмон...

Я все же продолжу. На шмон в боксик захватил с собой Евангелие, которое открылось как раз на подходящем месте, что: "Когда же услышите о войнах и военных слухах, не ужасайтесь... Вас будут предавать в судилища и бить в синагогах...". Бить нас не били (в этом смысле ** на централе все более лояльней), а вот и война, и судилище – рядом. Ответный суд народа это и есть зерна будущей освободительной войны. Пусть кричат, что дескать, гражданская война закончилась. Она все еще продолжается. Более того, закончится она только тогда, когда будет сметена вся нынешняя гниль.

Русский люд тяготеет к естественной, монархической иерархии (и устраивает ее везде – в хате, на централе), основанной на совести и...

Звяк! В камеру заходит трое новеньких.

– Здоровенько!

– Здорово! Откуда этап, малыши?

Хотя, какие тут "малыши": один "Бульдозер" занял бы оба передних кресла в "девятке" – и водительское и пассажирское. И двое молодых.

Декорации меняются – жара сменяется густой духотой. Бульдозер достает к чифиру рандолики и обсыпанные какао порошком подушечки в вакуумной упаковке. Но как только достает и кладет их на общак – конфеты на глазах темнеют, порошок вбирает влагу и конденсат человеческого пота – все мокнет. Но это – ерунда. Я все же продолжу…

...основанной на совести и любви, и отеческой заботе (то есть из высочайших, идеальнейших представлений о власти, без которых и вера-то невозможна. Православный человек при крещении говорит: "Верю Христу, яко Царю и Богу"). И соответственно, в глубине своей, не терпит гнилого понтовитого уродства нынешних педерастических гедонистов, захватчиков власти, в руках которых золото России превращается в мусор на западных счетах. Все, что ни пытаются сделать эти клопы (реформы, театральные заявления о решении вопросов пенсий, ЖКХ, монетизации – приватизации) – все к худшему. Клопы способны только сосать. Но чтобы обосновать свою легитимность, свое мнимое право поступать так, как хочется, им мало помощи "красной" церкви. Им нужен закон.

Опять отвлекаюсь – заводят четвертого. Растусовали 21 хату, и тех троих, предыдущих, подняли оттуда. А четвертый ездил сегодня на суд. Вернулся – а он уже житель другой хаты. Некоторое время приходится потратить на обустройство: куда положить "мыльное-рыльное", кто кем жил раньше, куда упасть – хотя времени уходит гораздо меньше: все же уже не новички, уже поплавали на централе. Знают, что нужно сказать при входе, что куда положить. Правда есть в каждой хате свои различия: где-то живут общей стаей, особо не делясь, группируясь только по необходимости. А где-то семейками, ведя отдельное хозяйство. Вот все это, как ни будет это для вольных непривычно, несвойственно казалось бы мужскому началу, иногда должно быть сразу приведено в порядок, чтоб не было потом вопросов: кто отвечает за нитки, когда баня, утром и вечером полы, влажная уборка, раз в неделю – генеральная уборка, кто во что и как играет: шахматы, нарды, доминошки и т.д.

Продолжу.

Им нужен не просто закон. Им нужен такой закон, который отделит их от нас. Который позволит им воровать предприятия и месторождения. И наказывать за "сотовые" почти как за убийство. Чтобы согласно "закону" красная милиция, как овчарки этого режима, могла не вдаваясь в вопросы совести, пасти наиболее буйную часть захваченного русского стада (самых покорных пасут "красные пастыри" своими сладкими на устах речами). Закон – тонкая, колючая сеть, рабица, запретка, которой отделились от общества "красно-голубые", вернее красные стригут периметр концлагеря. Там, за запреткой "закон" действовать перестает. Он нужен только для того, чтоб их собственное беззаконие не было видно обитателям бараков, и не было обличено.

Сегодня, по сути тот, кто не вошел в "красно-голубое братство" находится в опасной зоне, где по написанному ими "закону", по букве его – можно осудить любого в России. Любого русского. Любого, кто считает, что живет на своей земле.

Я пытаюсь записать, как зимой заехал в эту хату, но в настоящее время пейзаж вокруг совсем другой. Противоположный тому. На улице в тени 32. Спички не загораются, мокнут. Ваньке зашел шоколад, и он лежит рядом с этой рукописью. Чья-то рука тянется к нему с чайной ложкой – топить не надо, и так все растаяло. Листы бумаги липнут к руке с ручкой. Сергей с Ваней бегают по хате с антенной, чтобы поймать хоть еще один канал, отличный от официозного второго, по которому бесконечный олимпийско-сочинский карнавал и пугалки про экстремизм, драки с кавказцами, как следствие, очередное ужесточение закона о "разжигании костров", хотя это же мало-мальски убогенькому...

О, включились какие-то межзвездные войны...

...понятно каждому мало-мальски думающему человеку, что причина всего – власть (вернее режим, не от Бога же не власть). А то, что она реагирует на общество ужесточением законов – признание собственного бессилия. Где еще, кроме как не в оккупированной стране, принимают законы власти против общества?

Итак, зима. Нашу предыдущую хату растусовали. Всех раскидали по подследственным. А я заехал в поселковую осужденку, или безумный транзит, или что одно и то же – поселковый спецлютый…

Старшим в хате был Гарик.

Гарик проплавал на централе очень долго, года полтора. Когда я в январе с рулетом под мышкой и сумкой-баулом, вошел в камеру 79 (где до сих пор и нахожусь), как раз истекли полтора Гариковых года здесь. Он попал в эту ловушку в результате юридического казуса. Сам он с Одессы, славного града царицы нашей Екатерины, Ушакова, Потемкина, угроз Турции-Порте, а затем союза с ними против Франции. В силу разных причин (некоторые он так и не высказал, самые важные и опасные – о своих врагах и их намерениях) он вынужден был срочно сменить Дерибасовскую на подмосковное Солнцево, или Хорошево – уже не помню. С кем уж там, в космополитичной Одессе, у него не заладилось – уж и не суть важно. В Москве у Гарика все более-менее утряслось: работа в автосервисе, заработок на семью. Но Одессу не бросил – иногда наезжал, навещал родителей. Во время последнего визита немного поиздержался. И вынужден был занять у знакомого 150 долларов, все "по-чесноку": под расписку, на небольшой срок (да и деньги-то по московским меркам смешные), на несколько месяцев, до следующего приезда. Оснований беспокоиться, что он их не вернет – не было никаких. Да и родители на ногах – несколько небольших магазинчиков – все же позволяли располагать нормальными возможностями. Единственная ошибка Гарика, что он поделикатничал и не стал брать у батьки с мамкой (они потом? потратили на его вызволение в десятки раз больше).

Судьба не имеет сослагательного наклонения. И нынешние российские законы, и (не наше) правосудие имеют совершенно четкую направленность – против человека.

В Москве на бензоколонке Гарик повздорил с каким-то некоренным москвичом (русский в столице России – уже меньшинство) – подрался. Его потащили в суд, где за то, что он смазал по явно не очень русской физиономии жителя столицы с пропиской – дали три месяца поселка (знай, местечковая, пусть и русская, шпана, свое место).

Все поменялось с точностью до противоположности тем основам, на которых строилась и осваивалась русскими Россия, страна руссов, которых теперь судят на своей родине неизвестно за что.

Поскольку поблизости с Москвой поселков нет – Гарика отправили в Коми. Отсидел. Но как только прозвенел, еще вдали, звонок – вдруг срочно вызвали в Сыктывкар, и повезли на централ. Звонок подошел, но Гарик не вышел. Оказалось, что пока он осваивал солнечную комариную и болотистую неведомую страну – на Украине его кредитор деловито, чисто по-хохляцки, подал эту бумажку на 150 долларов в суд. Гарика объявили в розыск. И не найдя, заочно приговорили к трем годам.

Вот такие игры с законностью и законом, по сути с линией нынешнего фронта между правительством и обществом. Даже начальство централа пребывало в шоке – а на каком основании все же держать Гарика? Задержать нельзя отпустить. Запятую лучше поставить там, где себе будет спокойней. Хотя по законам России – он свободный человек, и не осужден. Но вроде и выпустить никак не годится – там он где-то осужден... Хотя сумма спора 150 долларов, вызывала смех. Но видимо, в далеких краях, месте боевой славы некогда воинственных россов – дело-то теперь неважно, раз для них это серьезные, на три года жизни тянущие, деньги.

Юра Х…чик только вздыхал, и мял подбородок, увидев очередную бумажку из личного дела Гарика: "Вот ведь чудные украинцы, за 150 баксов готовы удавиться... Сколько это в переводе на сало?.."

Год с лишним Гарик куда-то писал, чего-то добивался, слал жалобы всюду, от омбудсменов до "Интернешнл амнести", что только больше затягивало дело, потому что все ждали – вот-вот придет окончательная бумажка и его с облегчением выпустят. И забудут, как о мучительном кошмаре.

Но машина кривосудия, очень туго и медленно вращается в сторону оправдания (хотя, где-то там, в Конституции, написано что-то, что никто не может быть признан виновным и т.д...)

Нынешнее кривосудие, исходящее от определеных кругов, уже само в себе несет признаки родовые, признаки, обличающие не столько преступников, сколько трусливых и прогнивших авторов законов. С одной стороны необычайная мягкость ко всякого рода педофилам и прочей педерастическо-лесбийской нечисти, и с другой стороны космические, немыслимые срока за разбой, превышающие и убийство, да и все остальные. Авторы – извращенцы, трясущиеся за свои деньги. Авторы законов и те, ради кого они их написали – голубая масть, готовая сажать даже "за критику высших чиновников" (экстремизм, ст. 280, недавно еще ужесточенная). Для них закон – это забор, за которым, в принципе, и желательно, чтобы оказались все мало-мальски активные и смелые люди. Шерлок Холмс, Пинкертон и прочие злые гении сыска тут совсем ни при чем. Люди, которые сегодня оказались за решеткой, в большинстве своем, попали в тюрьму не в результате детективного расследования. Они здесь – потому что настолько слаба и труслива власть, и потому что служащие им "правоохранители" получили от них карт-бланш на любые действия. Любые – очные, заочные, мочить в сортире, хватать по подозрению и просто потому, что так хочется, не ограничиваясь никакими принципами, никакой мифической для них совестью, никакой адекватностью... Стоят ли три года человека 150 баксов? Смотря чья это жизнь. Для клопов, возомнивших себя благодаря безумным гедонистическо-фрейдистским теориям вершителями судеб, жизнь Гарика, каков бы он ни был, зол или добёр, простоват или умен – раз он не из их круга – жизнь стоит именно столько. И более того, неважно где находятся эти кровососущие – в России или на Украине. Друг друга они понимают без слов. И понимают, что их единственный шанс – стоять друг за друга, и прощать своим, таким же педофильно-ориентированным, все. А остальным, извините – ничего. А посмеете взять себе хоть кое-что: пойдут срока огромные в этапы длинные…

Когда я заехал в эту хату, в январе, здесь был некоторый напряг в отношениях. Стояла несколько наэлектризованная атмосфера.

– Мне еще вчера сказали, что ты заедешь, – холодные глаза Гарика в полутьме изучающе ждали моей реакции. Но я просто пожал плечами: конечно многим приятно повышенное внимание к их персоне, я вроде к таким ранее не относился. Я у себя дома, на своей земле, что со мной может приключиться такого уж неожиданного! Зла никому не желаю, разговариваю спокойно, лишнее не спрашиваю, поскольку и о себе практически не распространяюсь – жизнь научила.

– Слушай, в хате есть балалайка (т.е. сотовый) даже две. Только давай ты вечерком отшумишься... По личняку.

– Ладно, мне не к спеху.

– Конфеты есть у тебя? У моего близкого сегодня днюха...

– Нет. Я все оставил там, на колхоз...

Действительно, пришлось основную часть продуктов оставить там, куда тусанули большинство.

– Но дня через три, – продолжил я, – загонят дачку. Ну, или через четыре, как там на воле парни смогут...

– А нельзя завтра?

Гарик хватал все и сразу. Я уже потом узнал, что в тот день, только утром, из хаты перевели Шувала, которого Гарик обозначал как "один человечек мне тут мешал". (Шувал еще заедет к нам, и мы еще полежим на соседних шконарях). Я устроился на нижнем шконаре в противоположном от Гарика углу. И стал собираться с мыслями, перечитывая "Темные аллеи" Бунина и размышляя о прошлом и будущем. Вечером Гарик пригласил меня в свое купе и предложил отзвониться, но все время нервничал и резко вскакивал и бегал по хате, все время возвращаясь и молча нетерпеливо посверкивая совсем не южной сталью во взоре.

Только со временем, за несколько дней, я заметил, что телефоном могли воспользоваться либо Гарик, часами гнавший какую-то ночную любятину: а ты? а я? а ты что? – да его приближенные, еще три человека. Остальные молчали. Мне это было непонятно, и тем более не по душе. Но резко вводить другие порядки – дело здесь неблагодарное, особенно когда еще толком не знаешь кто с кем и против кого, когда есть такое разделение. Я – с одной стороны вообще вне этой системы отношений, вне китайского иероглифа "инь-янь", нарисованного красно-черными красками без оттенков, которые то враждуют, то приходят к хрупкому равновесию и даже к некоторому взаимному проникновению и сотрудничеству, а кое-где и к симбиозу. И сразу принимать сторону какого-либо лагеря в хате: Гарика с тремя подручными или братвы, неприятно холодной по отношению к ним, не стал.

Но доступ к телефону у меня был сразу и безоговорочно – Гарик бы не выдержал молчаливого недоумения с нескольких сторон, и кроме того, с одесской осторожностью опасался вступать в конфликты, особенно с неизвестной силой.

Он мгновенно потеплел, когда дня через три звякнул кормяк, назвали мою фамилию, и – в хату потекли бесконечные пакеты, передача от братвы. Интересно иногда смотреть, как древние принципы статусного потребления разбивают некоторые умы, устраивающие в каждой камере свой режим, свою ауру, свою постанову...

В предыдущей хате мы молча, даже не сговариваясь с Юрой Безиком, завели такой порядок, при котором я даже не размышляя – просто раскладывал все на общее, на колхоз, на общее, на колхоз, даже иногда не притрагиваясь ни к чему (единственное – кофе, который шел только на колхоз, к которому не у всех был доступ). А тут Гарик, когда увидел это, сразу подскочил ко мне:

– Это, это, это и это – лучше положи на баул, по личняку будешь пользоваться, нечего, их, индейцев, баловать... Ого, это что такое?

– Мюсли.

– Что это?

– Овсянка с фруктами...

– А-а-а, положи лучше к себе...

– Да зачем?

– Положи, положи, индейцы пусть бамбук курят, какие им мюсли-шмусли...