От составителя

Эта книга – не песенник.

Хотя, составляя ее и перечитывая стихи Владимира Высоцкого, я все время слышал его голос. За каждой строкой слышал, за каждым словом.

И даже тогда, когда мне встречались абсолютно незнакомые сти– хи, все равно где-то далеко в глубине возникала и звучала мело– дия. И голос Высоцкого звучал. Голос, который продолжает жить…

Давно уже замечено, что когда умирает известный человек, то число его «посмертных друзей» сразу же начинает быстро расти, в несколько раз превышая количество друзей реальных, тех, которые были при жизни.

И объяснить это явление, в общем-то можно: ведь всегда нахо– дятся люди, жаждущие погреться в лучах чьей-нибудь славы – хотя бы и посмертной. Тем более, что обладатель этой славы уже не в силах никому возразить, не в силах что-либо опровергнуть.

Поэтому и витийствуют в табачном дыму застолий новоявленные «близкие друзья» и «закадычные приятели», Поэтому они и «вспоми– нают»: «Шли мы как-то с Владимиром Высоцким по Басманной…» Или «забегаю это я однажды к Высоцкому, а он мне и говорит…», или – еще хлеще: «А с Володькой мы были – водой не разольешь!..»

Я знаю, как много таких «воспоминаний» Объявилось теперь у Вы– соцкого. Ну да бог с ними, пусть потешатся!.. Я – не о них.

Я – о том, что у Высоцкого и у его песен и в самом деле вели– кое множество истинных, серьезных друзей! Тех самых друзей, ради которых он работал и для которых жил.

Наверное, у каждого человека, знакомого с песенным творчеством Владимира Высоцкого, есть, так сказать, «свой собственный Высоц– кий», есть песни, которые нравятся больше других. Нравятся пото– му, что они чем-то роднее, ближе, убедительнее.

«Свой Высоцкий» есть и у меня.

Был такой вроде бы неплохой фильм – «Вертикаль». Был и прошел. А песни, написанные Высоцким для этого фильма, остались. Были еще фильмы, были спектакли, которые «озвучивал» Высоцкий, и очень часто песни, созданные им, оказывались как бы на несколько разме– ров больше самого фильма или спектакля. Каждый раз у этих песен начиналась своя отдельная (и очень интересная!) Жизнь. Они сразу же шли к людям, шли, будто бы минуя экран или сцену.

И особенно ясно это понимаешь, когда вслушиваешься песни, на– писанные Владимиром Высоцким о войне…

Почему все не так? Вроде все как всегда:

То же небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.

-

Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, – не про то разговор, Вдруг заметил я: нас было двое…

Для меня словно ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя.

– Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих…

Все теперь одному, только кажется мне, Это я не вернулся из боя.

На мой взгляд, песня «Он не вернулся из боя» – одна из главных в творчестве Высоцкого. В ней, помимо интонационной и психологи– ческой достоверности, есть и ответ на вопрос: почему поэт, чело– век, (по своему возрасту явно не мог принимать участия в войне) все-таки пишет о ней, более того – не может не писать?

А все дело в судьбе. В твоей личной судьбе, которая начинается вовсе не в момент рождения человека, а гораздо раньше. В личной человеческой судьбе, которая никогда не бывает чем-то отдельным, обособленным от других людских судеб. Она, твоя судьба, – часть общей, огромной судьбы твоего народа. И существуешь ты на Земле, продолжая не только собственных родителей, но и многих других лю– дей. Тех, которые жили до тебя. Тех, которые когда-то защитили твой первый вздох, первый крик, первый шаг по земле.

Песни Высоцкого о войне – это, прежде всего, песни очень нас– тоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых.

Таким людям можно доверить и собственную жизнь, и Родину. Та– кие не подведут.

Сегодня не слышно биения сердец.

Оно для аллей и беседок.

Я падаю, грудью хватая свинец, Подумать успев напоследок:

«На этот раз мне не вернуться.

Я ухожу – придет другой.

Мы не успели, не успели, не успели оглянуться, А сыновья, а сыновья уходят в бой».

Именно так и продолжается жизнь, продолжается общая судьба и общее дело людей. Именно так и переходят от родителей к детям са– мые значительные, самые высокие понятия.

У Владимира Высоцкого есть песни, которые чем-то похожи на ро– ли. Роли из никем не поставленных и – более того – никем не написанных пьес.

Пьесы с такими ролями, конечно, могли бы быть написаны, могли бы появиться на сцене. Пусть не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но дело в том, что ждать до завтра Высоцкий не мог, не хотел. Он хотел играть эти роли сегодня, сейчас, немед– ленно! И поэтому сочинял их сам, сам был режиссером и исполните– лем.

Он торопился, примеряя на себя одежды, характеры и судьбы дру– гих людей – смешных и серьезных, практичных и бесшабашных, реаль– ных и выдуманных. Он влезал в их заботы, проблемы, профессии и жизненные принципы, демонстрировал их способ мыслить и манеру го– ворить. Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал.

Причем все это он делал так талантливо, так убедительно, что иные слушатели даже путали его с теми персонажами, которых он изображал в своих песнях. Путали и – восторгались, путали и – не– доумевали.

А Высоцкий вроде бы и не обращал на это никакого внимания. Он снова и снова выходил на сцену, продолжая сочинять и петь свои – всегда неожиданные, разноплановые, злободневные – «песни-роли». И в общем-то это уже были не роли, а, скорее, – целые пьесы со сво– ими неповторимыми характерами, непридуманными конфликтами, точно выстроенным сюжетом.

Исполняя их, Высоцкий мог быть таким грохочущим, таким штормо– вым и бушующим, что людям, сидящим в зале, приходилось, будто от сильного ветра, закрывать глаза и втягивать головы в плечи. И ка– залось: еще секунда – и рухнет потолок, и взорвутся динамики, не выдержав напряжения, а сам Высоцкий упадет, задохнется, умрет прямо на сцене… Казалось: на таком нервном накале невозможно петь, нельзя дышать!

А он пел. Он дышал.

Зато следующая его песня могла быть потрясающе тихой. И от этого она еще более западала в душу. Высоцкий, который только что казался пульсирующим сгустком нервов, вдруг становился воплощени– ем возвышенного спокойствия, становился человеком, постигшим все тайны бытия. И каждое слово звучало по-особому трепетно:

Я поля влюбленным постелю, Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу – и, значит, я люблю!

Я люблю – и, значит, я живу!

Высоцкий пробовал себя в разных интонациях, он искал для своих «пьес» все новые и новые краски, новые детали, поэтому, его песни имеют несколько авторских вариантов, изменений, сокращений. И в этом – тоже он, Высоцкий, – его натура, его неудовлетворенность собой, его способ творчества.

Можно сказать, что дверь в его «творческую лабораторию» была постоянно распахнута. Он был весь на виду. Со всеми своими удача– ми и неудачами, находками и проколами, сомнениями и убежден– ностью.

Он написал много песен. И, конечно, не все они равны.

Но это всегда – неровность дороги, ведущей к постижению исти– ны, к открытию людей и, значит, – к открытию самого себя…

Он никогда не пел свои песни свысока, никогда не стоял над зрителем, над слушателем. И эстрада (впрочем, так же как и сцена, и с"Емочная площадка) была для него не пьедесталом, а местом, от– куда его просто-напросто лучше видно и лучше слышно. А еще она была местом его работы. Работы – с полной самоотдачей. На износ. Всегда и во всем…

Много раз я слышал, как его песни исполняли другие порою очень хорошие – певцы. Не могу сказать, что эти певцы недостаточно ста– рались. Нет, они вкладывали в каждую песню все свое умение, весь свой темперамент и опыт!

А песня все равно получалась какой-то другой, разученной, взя– той напрокат. Она – будто одежда с чужого плеча – то морщила на спине, то жала в груди, а то вообще расползалась по швам.

И дело тут даже не в своеобразной исполнительской манере Вы– соцкого. Ведь в конце концов любую манеру можно скопировать.

Манеру – можно, а душу – нельзя…

Он был невероятно популярен. Достать билет на его выступление было намного труднее, чем «пробиться» Летом сочинскую или ялтинс– кую гостиницу.

Но если для нормальных людей Владимир Высоцкий был своим, был близким, необходимым и любимым актером, то для мещанствующих сно– бов он, прежде всего, был «модным».

Я ненавижу публику так называемых «престижных премьер».

Не всю, конечно, публику, а ее самодовольную (кстати, не такую уж малочисленную) – снобистскую часть. Ненавижу типов, которые появляются на премьерах вовсе не потому, что в каждом первом спектакле (или концерте) есть, как в рождении ребенка, какая-то щемящая торжественность, соединение боли и радости, достигнутого и недостижимого.

Нет, быть на премьере – для снобов не самое главное, для них главное – попасть туда! Попасть, чего бы это ни стоило, «отме– титься», Хотя бы только для того, чтобы обзвонить «не попавших»: «Как, вы не были?! Ну-у, много потеряли!.. ТаM была такая-то с таким-то. И этот был… И та…»

Именно такие мещанствующие снобы распускали о Высоцком неле– пые, почти фантастические сплетни и слухи, и в то же самое время заискивали и лебезили перед ним. О, как им хотелось, чтобы он – Высоцкий – стал бы и для них «своим в доску», «рубахой-парнем», Закадычным «дружком-приятелем»!

А он ненавидел мещан. И снобов – презирал. Любых.

Недаром есть у него горькая и злая песня, которая заканчивает– ся такими словами:

Не надо подходить к чужим столам И отзываться, если окликают.

Однако, когда Владимира Высоцкого окликали не снобы, а люди – просто люди, – он поворачивался к ним охотно, поворачивался всем корпусом и отзывался всем сердцем!

Вспомните, к примеру, его «сказочные песни». Те самые, которые он писал для «Алисы в стране чудес», Для кинофильма «ИМан да Марья» И просто так – для себя. Дети, общаясь со взрослыми, мо– ментально распознают, кто из взрослых с ними – на равных, а кто только «прикидывается ребенком».

Так вот, сочиняя свои «детские сказочные песни», Владимир Вы– соцкий ребенком никогда не прикидывался. Он просто был им.

За хриплым напряженным голосом и жесткой манерой пения до поры до времени скрывалась восторженная и добрая ребячья душа, прятал– ся человек, гораздый на выдумку и озорство, умеющий верить в чудо и создавать его…

Догонит ли в воздухе, или шалишь, Летучая кошка летучую мышь?

Собака летучая – кошку летучую?..

Эти «вечные вопросы» детства задает себе Алиса, и слезы ее те– кут конечно же – в «слезовитый океан»…

А вот как трогательно и вместе с тем категорично звучит сере– нада влюбленного Соловья-разбойника из другой – более взрослой – сказки:

Выходи, я тебе посвищу серенаду, Кто тебе серенаду еще посвистит?

Сутки кряду могу, до упаду, Если муза меня посетит.

Я пока еще только шутю и шалю, Я пока на себя не похож, Я обиду стерплю, но когда я вспылю, Я дворец подпалю, подпилю, развалю, Если ты на балкон не придешь…

Ну, кто, по-вашему, сможет устоять перед такими доводами влюбленного? Да никто на свете!..

В одной из «сказочных песен» Высоцкий задает вопрос, удиви– тельный по своей «детскости» И мудрости:

Что остается от сказки потом, После того, как ее рассказали?..

А действительно – что?

Могу сказать: когда я впервые услышал эти песни, у меня долго не проходило какое-то особое ощущение свежести, улыбки, доброты. И я еще больше поверил в истину: даже тогда, когда в начале сказ– ки все «страшно, аж жуть!» – Конце ее все страхи обязательно ис– чезнут, там непременно светит солнце и торжествует добро!

Так, что, после того как сказку рассказали, остается многое. В том числе и чисто профессиональное уважение Высоцкому. Ведь по этим стихам видно, как радостно он работал над ними, буквально «купаясь» в теме! Я даже вижу, как он улыбался, записывая лихие, частушечные, виртуозно сделанные строки:

Много тыщ имеет кто – Тратьте тыщи те.

Даже то, не знаю что, Здесь отыщете…

Так поют скоморохи на сказочной ярмарке. А вот как начинается песня царских глашатаев:

Если кровь у кого горяча – Саблей бей, пикой лихо коли.

Царь дарует вам шубу с плеча Из естественной выхухоли…

Такого раскованного и – одновременно – точного обращения со словами, непринужденного Владения разговорными интонациями в сти– хах добиться очень трудно. А Высоцкий добивался.

Но он умел быть не только добрым. И не только покладистым.

Когда некоторые «весьма специфические» зарубежные доброхоты пробовали его «на излом», То Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому.

Помню, как в октябре 1977 года группа советских поэтов приеха– ла в Париж для участия в большом вечере поэзии.

Компания подобралась достаточно солидная: К. Симонов, Е.Евтушенко, О. Сулейменов, Б. Окуджава, В. Коротич, М. Сергеев, Р.Давоян. Был в нашей группе и Владимир Высоцкий. Устроители вечера явно сэкономили на рекламе. Точнее, она отсутствовала напрочь! И конечно же нам говорили: «Стихи?! B Париже?! Абсурд!.. Вот увиди– те – никто не придет!..»

Мы увидели. Пришли две с половиной тысячи человек.

Высоцкий выступал последним. Но это его выступление нельзя бы– ло назвать точкой в конце долгого и явно удавшегося вечера. Пото– му что это была никакая не точка, а яростный и мощный восклица– тельный знак!..

Так кем же он был все-таки – Владимир Высоцкий? Кем он был больше всего? Актером? Поэтом? Певцом?

Я не знаю.

Знаю только, что он был личностью. Явлением. И факт этот в до– казательствах уже не нуждается… Высоцкий продолжает свою жизнь. Его сегодня можно услышать в городских многоэтажках и сельских клубах, на огромных стройках и на маленьких полярных станциях, в рабочих общежитиях и в геологических партиях.

Вместе с нашими кораблями песни Высоцкого уходят в плавания по морям и океанам нашей планеты. Вместе с самолетами взмываются в небо. А однажды даже из космоса донеслось:

Если друг оказался вдруг И не друг и не враг, а так.

Если сразу не разберешь, Плох он или хорош.

Парня в горы тяни – рискни.

Не бросай одного его.

Пусть он в связке одной с тобой.

Там поймешь, кто такой…

Эту песню пел звездный дуэт космонавтов в составе В. Коваленка и А. Иванченкова. И надо сказать, что здесь все было на высоте – и песня, и исполнение!..

Лучшие песни Владимира Высоцкого – для жизни. Они – друзья лю– дей. В песнях этих есть то, что может поддержатЬ тебя в трудную минуту, – есть неистощимая сила, непоказнаЯ нежность и размах ду– ши человеческой.

А еще в них есть память. Память пройденных дорог и промчавших– ся лет. Наша с вами память… Когда-то он написал: «но кажется мне, не уйдем мы с гитарой на заслуженный, но нежеланный покой», правильно написал!