Глава 36. Местонахождение тринадцати детей оставалось неизвестным

Местонахождение тринадцати детей оставалось неизвестным. Родители, все еще питавшие надежды на благополучное возвращение своих мальчиков, были в шоке от столкновения с жестокой реальностью – они узнали о том, что произошло с Эрлом Джексоном и Джеффом. Большинство из них настаивали, чтобы власти приложили все усилия и узнали, что случилось с телами.

Уилбур отказывался работать со следствием, он в буквальном смысле над нами издевался. Но мы знали, что он проделывал с мальчиками, – все было записано на пленку. Он использовал каждого похищенного ребенка в качестве «актера» в жутких фильмах с пытками и настоящей смертью. Во время обыска на студии «Ангел-филмс» удалось обнаружить прекрасно замаскированный сейф, в котором отдельно от других лежало несколько роликов с пленкой. Я до конца жизни буду спрашивать себя, почему Уилбур не рассказал об их существовании Шейле. Возможно, он сохранял безумную надежду использовать эти пленки.

Уилбуру Дюрану удалось избавиться от тел своих жертв, но по каким-то необъяснимым причинам он сохранил их кроссовки. А потом – кто бы мог подумать! – несколько продюсеров пришли к нам и рассказали, что Уилбур, не особо афишируя, показывал куски из своих фильмов вместе со сценариями в надежде подписать договор на создание полнометражного фильма.

«Это была детская порнография с изнасилованиями, – сказал нам один из них, – без малейших попыток ее смягчить. Совершенно не мой рынок. Но специальные эффекты были великолепны, все выглядело абсолютно реальным. Никогда не видел ничего подобного», – признался он.

Не было ничего удивительного в реальности этих пленок. К счастью, их не начали распространять.

«Это было уже слишком, – сказал один из кинопрокатчиков. – Но вы можете не сомневаться, копии еще всплывут. На такие вещи существует устойчивый спрос на черном рынке».

Он оказался прав. Фильм без названия стал хитом на порнографических сайтах, где специализировались на кровавых фильмах с педофилией. Все это было частью чудовищного плана Уилбура.

Никто из нас не сумел понять, почему кроссовки так много для него значили. Возможно, это было единственное, что объединяло его жертвы и что он мог держать на виду у всех. Вероятно, ему приносил огромное удовольствие тот факт, что люди регулярно видели его коллекцию, но даже представить себе не могли, что это такое. Эркиннен не ошибся, когда утверждал, что убийцы склонны сохранять какие-то вещи, которые напоминали бы им о жертве; Джеффри Дамер набил холодильник головами жертв, а в морозильной камере держал части их тел на случай, если ему «захочется перекусить». Эд Гейн[76], прототип Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят», заходил так далеко, что срезал загорелые участки кожи своих жертв. Он даже начал шить себе купальник в виде майки и трусов из этих драгоценных кусочков, когда его поймали. В той книге, которую мне одолжил Эркиннен – представляете, она все еще лежит на тумбочке возле моей постели, – я прочитала о рыцаре из пятнадцатого века, аристократе Жиле де Ре, который хранил головы почти трехсот жертв, чтобы иметь возможность размышлять о том, какая из них самая красивая.

О Господи!

Кроссовки хранились прямо в студии, так что их мог увидеть кто угодно. Абсолютно ненужный риск, но Уилбур рассчитывал, что это сойдет ему с рук. Довольно долго так и было. В конечном счете именно желание находиться поближе к уликам собственных преступлений и выдало Дюрана.

Меня преследует ощущение, что Уилбур понимал, как рискует.

«Наверное, он хотел, чтобы его поймали, – сказал мне Док во время одного из наших разговоров, после того как кошмар закончился. – Скорее всего, в этом для него было что-то привлекательное».

Не исключено, что некая часть Уилбура Дюрана ужасалась собственным деяниям, возможно, в нем еще оставалась какая-то толика разума, пытавшаяся противиться безудержному натиску безумия.

Так или иначе, но, когда детективы начали оказывать на него серьезное давление, пытаясь выяснить, где находятся тела остальных похищенных детей, они потерпели неудачу.

– Какие похищенные дети? – постоянно спрашивал Дюран.

И Шейла добавляла:

– Мы не признаем других похищений.

Это был открытый вызов, который выводил из себя Спенса и Эскобара, официально назначенных детективами, отвечающими за расследование. В беседах с Шейлой Кармайкл осторожно подняли вопрос о смягчении наказания в обмен на сообщение о местах, где спрятаны тела остальных жертв. Шейла внимательно все выслушивала, а потом вновь и вновь заявляла, что ее клиент не имеет никакого отношения к исчезновению остальных детей. Однако она тут же подала заявление о приостановке судебного разбирательства – поскольку как адвокат Дюрана чувствовала себя обязанной донести до сведения своего клиента все предложения, сделанные полицией и прокурором, и намерена поговорить с ним на данную тему – впрочем, она уверена, что это ни к чему не приведет, поскольку ему неизвестно об исчезнувших мальчиках.

– Вы ведь знаете, что он безумен, – добавила она, – так что от него можно ждать чего угодно. Я не могу предсказать заранее, как он отреагирует.

Джим Йоханнсен встретился с семьями жертв, чтобы объяснить им, какие переговоры идут между сторонами. Он хотел получить «разрешение» от семей на их дальнейшее ведение. Среди прочего, он осторожно спросил, нельзя ли обещать Дюрану, что прокурор не станет настаивать на смертном приговоре, если он расскажет о местонахождении тел.

Я сочувствовала всем этим людям. Они оказались перед ужасным выбором: если прокурор будет настаивать на вынесении смертного приговора, они могут никогда не узнать, что произошло с их сыновьями.

Я не знаю, может ли удовлетворение от мести стать достаточной компенсацией за неизвестность. Тайна гибели детей умрет вместе с Дюраном. И для тринадцати семей это дело никогда не будет завершено. Каждый день они будут ложиться спать с надеждой на чудо – а вдруг их ребенок все еще жив, все еще пытается вернуться домой, как потерявшаяся собака. Ничего более страшного с ними не могло случиться. Некоторые семьи стыдились встречаться со мной, поскольку они согласились на проявление снисходительности к подсудимому в обмен на уверенность. Я понимала, чего они хотят: чтобы жить дальше, им необходимо поставить точку. То, что я знала о Джеффе, было одним из самых причудливых даров жизни. Однако для них все обстояло иначе.

Я выполнила обещание, которое дала своей подруге-журналистке, и не разговаривала об этом деле с другими репортерами. Было совсем непросто, поскольку они меня преследовали. Однако ни одну из семей не связывали подобные обещания – они могли говорить свободно. Некоторые так и поступали. Я была возмущена, когда узнала, что одна из семей продала свою историю бульварной газетенке за непристойную сумму. Продажа ужасов за наличные – как же это отвратительно! Непростительно!

Сколько же раз во время споров с Йоханнсеном мне хотелось сказать родителям погибших детей: «Вы не понимаете, на что готовы согласиться! Неужели теперь, после всего, что вам известно об этом монстре, вы сможете пойти на сделку с ним? Он хочет привлечь к себе всеобщее внимание; он уже получает любовные письма и предложения руки и сердца от всех женщин страны с извращенными представлениями о реальности. К его камере протаптывают дорожки представители самых грязных бульварных газетенок, умоляя поделиться откровениями. А вы подливаете масла в огонь».

Но я не могла. Законы профессии не позволяли мне поделиться подробностями этого дела; если тайна следствия будет нарушена, исход процесса может быть поставлен под угрозу. Эти люди уже начали продавать свои собственные истории, и я не могла рисковать тайнами следствия.

Решение Йоханнсена о том, что он будет требовать смертного приговора, было озвучено во время тщательно подготовленной пресс-конференции; Шейла Кармайкл выступала мало, однако сумела извлечь пользу для своего клиента из слов прокурора.

– Мы намерены защищать Уилбура Дюрана против любого и всех обвинений, насколько позволяет закон, – заявила она, после того как официальная часть подошла к концу.

Она сделала все, что было в ее силах, чтобы среди присяжных оказались самые удобные для них люди. Шейла постаралась исключить из состава бабушек, учителей, родителей, всех, кто имел хоть какое-то отношение к детям. Но идеального состава присяжных для Уилбура Дюрана – бездетные мужчины с сомнительным представлением о своем поле, с врожденным чувством права на собственное мнение и гибкими моральными устоями – не смог бы добиться даже самый изощренный и пристрастный консультант.

Двенадцать основных присяжных и шесть дублеров не производили впечатления людей, «склонных к вынесению оправдательного приговора», как, по слухам, заявила Шейла. Впрочем, ей удалось добиться включения двух людей, принципиально возражавших против смертной казни.

– Я не сомневалась, что этого будет достаточно, – заявила она в одном из интервью после окончания процесса. – Однако все пошло довольно странным путем. Отработанная стратегическая линия далеко не всегда развивается так, как вы предполагали.

Когда в начале процесса судья обратился к присяжным, он подчеркнул, что жюри должно вынести приговор (он ничего не сказал о возможной невиновности подсудимого), основываясь исключительно на фактах дела, и что в процессе выбора решения им не следует думать о максимальном наказании. Он также заметил, что в фазе вынесения приговора будут рассмотрены дополнительные свидетельства и улики, если подсудимого объявят виновным, кроме того, смертный приговор далеко не всегда приводится в исполнение. Судья также добавил, что присяжные не должны учитывать свои религиозные и политические убеждения при принятии окончательного решения – предупреждение, которое всегда дается, но редко принимается в расчет.

Я плакала как ребенок, когда Уилбура Дюрана признали виновным и приговорили к смерти.