Глава 17. Стояло прекрасное лето, как мы все и надеялись, и нас ждал великолепный урожай яблок и вишен

Стояло прекрасное лето, как мы все и надеялись, и нас ждал великолепный урожай яблок и вишен. Брат Демьен расхаживал по своим владениям гордый, как петух, и в то же время квохтал около каждого усыпанного плодами дерева, точно заботливая наседка. К сожалению, мы мало виделись в это беспокойное время; он был занят в своем саду, или так я себе говорила. Но в конце концов я поняла, что даже он старался все чаще и чаще меня избегать, потому что не хотел, чтобы мое мрачное расположение духа, становившееся с каждым днем все заметнее, портило ему чудесное настроение. Он оставался моим добрым и верным другом, но я не могла не заметить, что между нами начала расти стена.

К концу июля мы уже точно знали, что получим хороший урожай, если, конечно, на нас не рассердится Господь и не накажет плохой погодой. Пришла пора наблюдать и ждать – включая и дело Жиля де Ре. Я ненавижу ждать, и это известно всем, кто меня хорошо знает. Его преосвященство проявил мудрость, оставив меня в одиночестве в период между отъездом милорда из Жосселина и своим первым официальным выступлением против него. Хотя мы по-прежнему проводили много времени вместе, по большей части получая от общества друг друга удовольствие, наши разговоры милорда не касались.

Чтобы чем-то себя занять, я собрала молодых сестер и принялась рьяно наводить повсюду порядок, словно надеялась повторить достижения сестры Клэр в Бурнёфе. Как-то раз, уже ближе к вечеру, епископ нашел меня во дворе в одно из редких мгновений, когда я отдыхала. Передо мной стояла деревянная рамка с натянутым на ней куском тонкого полотна. Я нарисовала на ткани ветку с цветами и теперь вышивала ее яркими шелковыми нитками. Слегка приглушенный свет заходящего солнца казался мне идеальным и часто дарил утешение в трудные времена. Видимо, удовольствие, которое я получала от своего занятия, было написано у меня на лице, потому что епископ заговорил извиняющимся тоном.

– Я хотел пригласить вас поужинать со мной, – улыбнувшись, сказал он, – но вы так увлечены вашей работой… Будет каплун. Ваш любимый.

– И зачем только вы меня соблазняете. – Я улыбнулась, закрепила иголку на ткани и поднялась.

Он был в сутане священника, но вел себя как галантный дипломат, коим ему нередко приходилось бывать, и даже предложил мне руку. Я покраснела и тут же смутилась, но ничего не могла с собой поделать. Я взяла его под руку, и мы вместе, не говоря ни слова, прошли через двор к дворцу и в его личную столовую.

Каплун, карп и распаренный лук – моя тарелка была наполнена до краев. Впрочем, я понимала, что епископ устроил это все не просто так.

– Я получил приказ предъявить обвинение, – сказал наконец епископ. – Сначала в связи с нападением на Жана ле Феррона. А дальше мы соберем новые сведения и расскажем об убийствах. – Он поколебался, словно пытался смягчить следующие слова. – Дело будет передано инквизиции.

Я откинулась на спинку стула и задумалась над тем, что произошло. Усилием воли я постаралась прогнать темные образы, заполонившие мое сознание, словно армия захватчиков. Я не осмеливалась никому в этом признаться, но именно жуткие видения, заявлявшиеся ко мне все чаще и поражавшие своей яркостью, превратили меня в мрачную старую каргу, которую старался избегать мой молодой брат во Христе Демьен. Если бы я им все рассказала, они решили бы, что я лишилась рассудка, и заперли подальше от нормальных людей.

Мне всегда виделось одно и то же: темное чудовище без лица, в полном боевом облачении, с окровавленным мечом в руках. Чудовище сидит верхом на диковинном звере, высоко подняв над головой меч. Потом бросается ко мне и выхватывает у меня из рук младенца, держа его за шею, точно хищная птица. В следующее мгновение оно подкидывает его в воздух, сильным движением отрубает голову, и она падает на землю.

Я знаю, чье лицо прячется за железной маской, но не могу понять, как этот человек мог с такой жестокостью убить ребенка, которым является сам.

– А этого нельзя избежать? – едва слышно прошептала я.

Рука Жана де Малеструа коснулась моей и сжала пальцы.

– Даже Христос не смог избежать чаши, которую Его отец предложил Ему.

– Что же теперь будет?

Откуда-то из-под стола епископ достал папку с бумагами и протянул мне.

– Это черновики того, что будет переписано и опубликовано.

Я узнала его собственный почерк. В конце концов, он ведь был адвокатом, до того как стал священником. Передо мной лежал тщательно разработанный план атаки на Жиля де Ре, целью которой было поставить его на колени. Я получила возможность познакомиться с ним, прежде чем он станет всеобщим достоянием.

Честь, приправленная горечью.

Того, кто прочитает эти записи, мы, Жан, по воле Божией и с благословения Священного Папского престола епископ Нанта, благословляем именем Господа нашего и просим обратить внимание на следующее.

Да будет известно, что, при посещении прихода Сен-Мари в Нанте, где Жиль де Ре, о котором пойдет речь ниже, часто останавливается в доме, известном под именем ла Суз, и является прихожанином названной церкви, а также при посещении других приходов, также названных ниже, начали возникать слухи, а затем мы стали получать жалобы и заявления честных и достойных жителей вышеозначенных приходов.

Дальше шел длинный список, который мне было больно читать, потому что я встречалась с некоторыми из этих людей, когда мы начали разбираться в том, что же у нас все-таки происходит. Агата, жена Дени де Лемиона; вдова Рено Донета; Жанна, вдова Гибеле Дели; Жан Юбер и его жена; Марта, вдова Ивона Кергэна; Жанна, жена Жана Дареля; Тифэн, Эонетта ле Карпентье. Все они были прихожанами церквей, расположенных на территории или около владений или бывших владений Жиля де Ре. Рядом с именами свидетелей стояли названия церквей.

Мы, посещая эти церкви по долгу службы, тщательно опросили свидетелей и, изучив их показания, выяснили, что среди прочих преступлений, в достоверности которых мы уверены, дворянин милорд Жиль де Ре, рыцарь, землевладелец и барон вышеозначенного места, наш прихожанин, находящийся в нашей юрисдикции, вместе со своими сообщниками действительно убил множество маленьких невинных мальчиков, что он действительно занимался с этими детьми противоестественным совокуплением и совершал грех содомии. Он действительно приносил жертвы и заключал сделки с темными силами и совершил другие чудовищные преступления в пределах нашей юрисдикции. Нам удалось узнать из сведений, полученных нашими доверенными лицами и уполномоченными, что Жиль де Ре совершил вышеназванные преступления и прочие возмутительные акты в нашей епархии, а также в нескольких других районах.

В связи с указанными преступлениями Жиль де Ре опорочил себя в глазах серьезных и честных людей. Чтобы развеять сомнения в данном вопросе, мы составили данные письма и ставим на них свою печать.

Написано в Нанте, 29 июля, по поручению епископа Нантского.

– Когда оно будет доставлено милорду?

– Завтра.

– А когда будет объявлено всем остальным?

Он посмотрел в свою пустую тарелку.

– Еще есть время.

Моя собственная тарелка исчезла, а передо мной, словно по волшебству, появился великолепный десерт. На самом деле его принесла молодая послушница, такая тихая и незаметная, что я даже не слышала, как она вошла в комнату. Мне показалось, что я не видела ее в монастыре, хотя скромный апостольник и облачение указывали на то, что она послушница. Я несколько мгновений с восхищением разглядывала десерт, но поняла, что аппетит у меня пропал. Неожиданно я почувствовала на себе взгляд Жана де Малеструа и подняла голову. Он, казалось, прожигал меня глазами, и я поняла, что мне не удалось скрыть от епископа своих переживаний.

Два следующих дня шел дождь, и мы были вынуждены оставаться за закрытыми дверями, однако брат Демьен продолжал следить за созревающими фруктами. Из окна верхнего этажа я видела, как он время от времени стряхивает воду с набухших ветвей, чтобы они не гнулись до земли. В наших садах было множество деревьев – немыслимая задача стряхнуть воду со всех, если только тебя не поддерживает божественное вдохновение.

Когда стало темнеть, я увидела, что он направляется в аббатство, видимо, в последний раз перед заходом солнца. Его самого было бы неплохо хорошенько встряхнуть, потому что он промок до нитки. На дороге между садом и епископальными службами он встретился с всадником, которого, судя по всему, знал, потому что он остановился и они перекинулись несколькими словами. Когда они расстались и разошлись в противоположные стороны, мне показалось, что брат Демьен ускорил шаг.

Он ворвался ко мне, с трудом переводя дух и не позаботившись переодеться.

– Есть новости, – сказал он, пытаясь отдышаться и не обращая внимания на лужу, которая начала собираться около его ног. – Де Силлэ и де Брикевилль исчезли. Они покинули службу милорда Жиля и сбежали.

И кто бы мог их в этом винить? Мерзавцы, видимо, поняли, что их кузен и господин больше не сможет их защищать. Но какая же бессовестная неблагодарность – они прихватили с собой часть его собственности. Они занимались покупкой строительных материалов для его часовни, а также одежды и подарков для его жертв, обеспечением всем необходимым для огромной свиты во время путешествий. То, что эти гнусные типы добавляли один или два су к стоимости каждого предмета, указанного в счетах, которые они представляли милорду, было так же очевидно, как дождь за окном.

Оставалось надеяться, что милорд не настолько глуп, чтобы ожидать от них чего-нибудь иного; иначе получалось, что он не так умен, как я думала. Эти мысли вызывали у меня беспокойство, впрочем, меня мучили и другие – гораздо более неприятные, – особенно одна, которая не желала уходить, но, с другой стороны, как я ни старалась, не хотела всплывать на поверхность. Но я знала, что со временем она станет четкой и ясной.

Несмотря на все старания брата Демьена, нижние ветки деревьев в нашем фруктовом саду опустились до самой земли. Охваченный ужасом, наш брат во Христе объявил всеобщую мобилизацию, призвав к себе на помощь всех, не только послушниц, но и меня. Мы дружно вышли в сырой сад и принялись подвязывать непослушные ветви веревками и шнурками, какие нам удалось быстро отыскать в аббатстве – в одном случае нам даже пришлось использовать потрепанный пояс монашеской рясы. Мы собирали фрукты, которые начали портиться, а затем подпирали почувствовавшие облегчение ветви рогатинами, найденными в ближнем лесу. Мы не очень понимали, зачем все это нужно, но поскольку любили брата Демьена, то благодушно сносили его причуды.

Когда утро уже подходило к концу, я, работая среди моих дочерей во Христе, краем глаза заметила вдалеке какое-то движение. Выйдя из-под прикрытия деревьев, я принялась вглядываться в сторону запада и вскоре увидела развевающееся на ветру знакомое мне знамя герцога Иоанна. Позади кавалькады стелилась пыль, что не удивительно на наших дорогах, а в следующее мгновение отряд скрылся в воротах аббатства. Я извинилась, хотя в этом не было необходимости, поскольку среди тех, кто работал в саду, занимала самое высокое положение, и поспешила к замку, опуская по дороге рукава своего облачения. В главном дворе я успела развязать передник и бросить его в кухне, что вызвало удивление у посудомойки. Впрочем, она оказалась достаточно ловкой и успела его подхватить. Поднимаясь по лестнице, я, как могла, привела себя в порядок.

Однако оказалось, что я зря старалась: увидев меня, Жан де Малеструа сказал:

– У вас не слишком опрятный вид, Жильметта. Можно подумать, что вы примчались сюда откуда-то… с земляных работ.

– Из сада, – объяснила я. – Брат Демьен…

Епископ устало вздохнул.

– И когда только он находит время для служения Богу?

– Вот именно таким образом он и служит Богу, ваше преосвященство, – пытаясь отдышаться, проговорила я. – Но давайте не будем о нем. Я видела отряд герцога Иоанна.

– Да, – не стал спорить он. – Они только что доставили послание от него. Примерно минуту назад. – Его преосвященство положил руку на стопку бумаг, лежащих на столе. – Я как раз начал читать.

Не дожидаясь приглашения, я села.

– Он хочет прикончить милорда одним верным ударом, – сказал мне епископ, не дочитав послание до конца. – Отобрать все владения, здесь и во Франции, иными словами, лишить всего.

– Но он не может взять под контроль его владения во Франции…

– Законным путем не может.

Страницы с тихим шелестом упали на стол. Мне не терпелось прочитать их, но я старалась держать себя в руках.

– Герцог Иоанн может делать все, что пожелает, – задумчиво проговорил епископ, – но такой захват владений будет иметь последствия, и среди них – потеря расположения короля Карла. Король никоим образом не чувствует себя должником милорда Жиля и не испытывает к нему особой симпатии – скорее всего, он с не меньшим удовольствием, чем герцог, готов от него избавиться. Однако между королем и герцогом сложились довольно натянутые отношения – после той провалившейся попытки восстания, которую поддерживал герцог, разумеется не послушав моего совета.

«Разумеется», – подумала я.

– Разве разногласия между ними не решены?

– Боюсь, у короля хорошая память.

– Но только не в том, что касается людей, которые помогли ему получить корону. Милорд Жиль, кстати, если вы забыли, был среди них.

Думаю, исключительно ради меня он напустил на себя смущенный вид.

– Мы все это помним, Жильметта. Но события последнего времени заставляют нас забыть о храбрости милорда. Сейчас он ведет себя как презренный трус.

– Даже трус имеет права, когда речь идет о его землях.

– Труса, совершившего чудовищные преступления, можно заставить отказаться от своих прав. А теперь, если позволите…

Он вернулся к страницам послания, я же молча наблюдала за тем, как он читает, напряженно и сосредоточенно переворачивая листы. Закончив, он откинулся на спинку стула, сложил на коленях руки и замер. Вполне возможно, решил вознести Всевышнему молитву. Когда он снова открыл глаза, мне показалось, что он принял решение.

– Я посоветую герцогу Иоанну соблюдать в данном вопросе максимальную осторожность. Каким бы ни был суд и какие бы обвинения на нем ни прозвучали, они должны быть доказаны.

– Для этого потребуются совместные усилия короля и герцога, – заметила я, – а их интересы не совпадают.

Он помолчал немного, не сводя с меня глаз.

– Ради всех святых, Жильметта, став аббатисой, вы похоронили огромный талант. Вам следовало стать дипломатом. И почему только я раньше не замечал в вас этих качеств?

Потому что они только сейчас начали проявляться.

Мне представлялось, лучшее, на что может рассчитывать Жиль де Ре, – это честное рассмотрение дела, поскольку надеяться на оправдание ему не приходилось. Для Жана де Малеструа это был способ не запятнать свою репутацию и сохранить достоинство всех участников правового сражения, а также принять честное решение. Мы некоторое время обсуждали стратегии, которые в конце приведут к справедливому приговору; я знала, что его преосвященство еще множество раз будет вести подобные разговоры с теми, кто займет вместе с ним место за судейским столом. Мне вдруг пришло в голову, что, беседуя со мной, он проговаривает свою будущую речь.

– – Я начинаю думать, что будет лучше, – подвел итог одной из своих мыслей епископ, – если король Карл передаст контроль над владениями милорда во Франции герцогу Иоанну. Но он ни за что не согласится публично сделать такой дар своему сопернику.

– В таком случае может оказаться полезным некое связующее звено, которое прикроет обе стороны. Может быть, брат герцога Артюр, – предположила я. – Он коннетабль Франции и, таким образом, доверенное лицо короля.

– Между герцогом и Артюром по-прежнему существует детское соперничество. Остается надеяться, что их братские противоречия закончатся не так печально, как в случае Каина и Авеля.

У меня имелись на этот счет сомнения. На мгновение я спросила себя, существовало бы такое же соперничество между моими сыновьями, если бы Мишель остался с нами. Впрочем, им не из-за чего было ссориться: ни земельных владений, ни денег, ни наследства. Единственное, что их связывало, – это отношения с Жилем де Ре: Мишеля в детстве, Жана в юношеском возрасте. Я множество раз задавала себе вопрос, почему Жиль изо всех сил старался помочь Жану и позаботился о том, чтобы тот получил очень хорошее место в Авиньоне. Возможно, причина заключалась в том, что он нуждался в настоящих братских чувствах; его соперничество с родным братом Рене началось, когда Жан де Краон завещал свой меч Рене, а не, как все ожидали, Жилю. После этого в их отношениях преобладал принцип «око за око».

– Братские отношения иногда бывают очень непростыми, хотя мы часто надеемся на лучшее, – заметила я. – Не сомневаюсь, что в данных обстоятельствах герцог и Артюр сумеют преодолеть свои разногласия. Разумеется, если им помочь.

– Будем надеяться. Это принесет пользу всем заинтересованным лицам.

Позже в тот же день его преосвященство встретился со своими советниками, которые согласились, что он избрал блестящий путь для решения вставшей перед ним задачи. Герцогу Иоанну было составлено письмо, в котором ему предлагалось встретиться с его могущественным братом Артюром, чтобы обсудить намерения относительно милорда.

Если вы намерены конфисковать Тиффож и Пузож в качестве штрафа, назначенного милорду Жилю, вам следует сначала попросить вашего брата, чтобы он уговорил короля дать разрешение. Это будет самым разумным.

Разумеется, все эти блестящие идеи ничего бы не дали, если бы вдруг у Карла заговорила совесть и он вспомнил о своем долге перед Жилем за то, что тот поддержал Жанну д'Арк – ведь без ее победы он никогда не получил бы корону. Но со времени казни Жанны прошло почти десять лет. Хорошая память у него или не очень, Карл не станет платить свой долг, если его об этом не попросят. Мне представляется, что простые крестьяне всегда знают, когда следует отдавать долги, а вот короли рассчитывают на то, что им напомнят кредиторы.

Мы сидели на своих лошадях и смотрели на крепость Ванн. Сколько же подобных чудовищных сооружений довелось мне повидать за свою жизнь на этой земле? Слишком много. Мне часто кажется, что простые люди даже представить себе не могут, что происходит по другую сторону рвов с мутной, грязной водой. Будучи представительницей среднего класса, я видела достаточно, чтобы знать, что далеко не все там чисто и прекрасно.

За стенами, над которыми развевался флаг герцога Иоанна, состоялась встреча братьев, на которой под руководством его преосвященства Жана де Малеструа, волей Божией епископа Нанта, было достигнуто соглашение. Артюр де Ришмон, коннетабль Франции, друг и союзник короля Карла, займет владения Жиля де Ре во Франции, включая Тиффож и Пузож. Герцог Иоанн будет освобожден от неприятной обязанности сделать это своими силами. Король Карл не будет выглядеть слишком покладистым, а также на него не падет позор предательства и неблагодарности. Де Ришмон получит Бретонские владения милорда, когда их можно будет конфисковать законным путем.

Мы отправились из Ванна в Тиффож, где с нами встретился де Ришмон. Конфискация Тиффожа прошла быстро и без кровопролития. Священник Жан ле Феррон, который был по-прежнему заключен там после всех унижений, выпавших на его долю от рук Жиля де Ре во время нападения на Сент-Этьен, наконец получил свободу и был поручен нашим заботам. На теле несчастного все еще оставались шрамы и рубцы от пыток, но он проехал по подъемному мосту с гордо поднятой головой. Он не произнес ни слова, когда мы проводили его в Нант и передали в руки брата, Жоффруа.

Теперь больше не оставалось сомнений, что Жиль де Ре рухнет со своего пьедестала и уже больше никогда не поднимется.

Прохладный ветер с запада щипал мои лодыжки, когда я, стоя на деревянной платформе, потянулась к самой высокой ветке, где увидела яблоко. Жан де Малеструа был так занят приготовлениями к процессу над милордом, что почти во мне не нуждался, положение, которое мне иногда нравилось, а порой – нет, в зависимости от настроения. Простая работа по сбору урожая наполнила меня миром и покоем: я носила ящики, помогая более пожилым сестрам, чье желание помочь превосходило возможности. В результате я чувствовала себя молодой. Еще я держала лестницы, когда молодые люди поднимались к небесам, чтобы собрать дары Бога, потом утешала послушницу, которая нечаянно съела половину червяка. Я уверила ее, что в этих скользких существах содержатся полезные вещества, которые нередко используются в сложных микстурах, – так мне рассказала одна повитуха. Занимаясь мелкими делами, я получила возможность сосредоточиться на радостях настоящего момента и не думать об ужасах, ждущих меня впереди.

Но удовлетворение всегда будет оставаться одним из капризов Бога, так случилось и в этот день. Стоя на своей платформе, я первая увидела молодого монаха, который вышел из дворца епископа и направился в сад. Я с любопытством наблюдала, как юный священник подошел к брату Демьену, они о чем-то коротко поговорили, а потом посмотрели в мою сторону.

Я спустилась вниз, выбрала из своей корзинки самое красивое яблоко и быстро вытерла его о рукав. Когда брат Демьен подошел ко мне, я почтительно протянула ему плод.

– Думаю, Господь благословил нас хорошим урожаем, – сказал он, взяв яблоко из моих рук.

– Да, – согласилась я с ним. – Я получаю настоящее удовольствие от мирного сбора урожая.

– Боюсь, мне придется лишить вас удовольствия. Его преосвященство хочет поговорить с вами.

– О Жильметта, – вскричал Жан де Малеструа, когда я вошла. – Почему вы хмуритесь?

– Вам не кажется ненормальным, что вы сидите в каменных стенах в такой чудесный день?

– Наверное, чрезмерная любовь брата Демьена к садоводству заразила и вас тоже. – Он несколько мгновений поколебался, словно что-то обдумывал, а потом продолжил: – Простите за то, что оторвал вас от вашего мирного занятия. Но полагаю, вы бы хотели это увидеть раньше остальных.

Он протянул мне свернутый пергамент, подписанный незнакомым почерком. Опустившись на стул, я пробежала глазами приветствия и прочие формальности, потому что они одинаковы на всех юридических документах: «Именем такого-то, по воле такого-то, под покровительством такого-то…»

Эти слова только мешают добраться до той части послания, которая имеет значение.

Мы, не желая, чтобы подобные преступления и еретические болезни, которые растут, точно опухоль, если их не вырвать немедленно и если молча их игнорировать или скрывать правду о них, с целью применить это лекарство как можно эффективнее, именем присутствующих, просим и требуем, чтобы вы, не обвиняя в преступлениях и грехах других, не пытаясь оправдаться за счет других, повелением этого эдикта предстали перед нами или нашим представителем в Нанте, в понедельник, следующий за праздником Воздвижения Животворящего Креста, то есть в девятнадцатый день сентября. Вас, Жиль де Ре, рыцарь, наш подданный, находящийся в нашей юрисдикции, мы призываем в соответствии с условиями данного письма предстать перед Нами, а также перед обвинителем Нашего суда в Нанте, которому поручено это дело с целью привести его к завершению во имя нашей веры, а также закона, и для достижения этого Наша воля состоит в том, чтобы настоящие письма были вовремя отправлены адресату вами или кем-нибудь из ваших подчиненных.

Написано 13 сентября в год 1440 от Рождества Христова.

Сегодняшнее число. Но было еще довольно рано, и письмо, наверное, не добралось до своего адресата. Оно было составлено по приказу епископа Жана Гийоля, с которым мы были не слишком хорошо знакомы. Я положила письмо на колени.

– Вы не подписали его.

– Другие наделены достаточными полномочиями. Завтра увидит свет еще одно официальное заявление: «Я, Робин Гийоме, священнослужитель, государственный нотариус епархии Нанта, в соответствии со всеми правилами и формой, собственноручно, 14 сентября 1440 года, составил эти документы, в которых вышеназванный Жиль, рыцарь, барон Ре, объявлен главным обвиняемым».

– И снова вы не поставили свою подпись, епископ.

– Здесь не требуется моей подписи, – ответил он. Он решил держаться в стороне – по возможности.

Жан де Малеструа не сопровождал получивший приказ арестовать Жиля де Ре отряд, который прибыл в Машекуль двумя днями позже, пятнадцатого сентября, – он отправил вместо себя другого законника.

Отряд из представителей закона и солдат, вооруженный до зубов, верхом на великолепных лошадях, остановился у ворот замка милорда.

Среди них были люди, занимавшие равное ему положение, и те, с кем он поддерживал близкие отношения, мужчины, сражавшиеся с ним против англичан в Орлеанской битве. Я попыталась представить себе, каким же могучим духом нужно обладать, чтобы арестовать собственного соратника. Должна признаться, что я так и не пришла ни к какому выводу, когда услышала, как капитан Жан Лаббе, который воевал в армии Жиля, зачитал ордер на арест и потребовал, чтобы Жиль де Ре немедленно сдался.

Мы, Жан Лаббе, капитан, действующий от имени милорда Иоанна V, герцога Бретани, Робина Гийоме, правоведа, а также Жана де Малеструа, епископа Нанта, обязываем Жиля, графа де Бриенн, владеющего Лавалем, Пузожем, Тиффожем и другой собственностью, маршала Франции и генерал-лейтенанта Бретани, немедленно впустить нас в свой замок и сдаться нам, чтобы в дальнейшем ответить на обвинения в колдовстве, убийстве и содомии.

Как всегда, мы покинули часовню после вечерней молитвы и вернулись в аббатство. Жан де Малеструа в основном молчал, да и мне разговаривать особенно не хотелось. Мы обменялись всего парой слов, когда проходили под арками, отмечавшими границу церковных владений.

Но некоторые слова не подчиняются никакой воле; Жан Де Малеструа взял меня за руку, и я остановилась.

– Я получил сообщение от капитана Лаббе, – тихо проговорил он. – Они прибудут до наступления утра. Он постарается организовать все так, чтобы они появились здесь глухой ночью.

– Мудро, – сказала я и едва услышала свой собственный голос.

– Арест прошел спокойно, – сообщил епископ. – И путешествие в Машекуль – без всяких осложнений. Лаббе говорит, что милорд отдался в их руки без малейшего сопротивления. Прелати, Пуату и Анри тоже.

Чтобы увидеть, как они прибудут в аббатство, я задолго до наступления рассвета поднялась по винтовой лестнице в северную башню. Над головой у меня мерцал факел, который я держала в высоко поднятой руке, – должна сказать, что в последние дни я собрала слишком много яблок, и руки у меня болели. Но без света я не могла обойтись; за многие века каменные ступени истерлись, а узкие оконца, пропускавшие внутрь лунный свет, встречались на моем пути редко. Я медленно продвигалась наверх, и прошло довольно много времени, прежде чем я наконец добралась до парапета, с которого собиралась наблюдать за позорным возвращением Жиля де Ре в Нант.

Я вышла на небольшую площадку и не смогла сдержать восторженного вздоха – лунный свет озарял ночное небо, окутав его призрачной дымкой, пробивавшейся сквозь редкие облака. Над головой у меня сияли бесчисленные звезды, и на короткое мгновение я забыла обо всех тревогах.

Я пристроила свой факел в трещину на спине каменного зверя, украшавшего парапет, и в мерцающем свете злобное выражение его морды стало еще более угрожающим. Внизу я видела городскую площадь, через которую пройдет отряд Лаббе по пути в епископский дворец. До площади было далеко – около пятидесяти метров, и, когда я заглянула вниз, у меня закружилась голова. Мне пришлось откинуться назад и прислониться к стене, чтобы немного прийти в себя.

Где мне удастся найти сон, который заменит тот, которым я пожертвую, наблюдая за этой жуткой процессией? Мне вдруг ужасно захотелось горячего ароматного чая, каким меня так щедро угощала сестра Клэр в Бурнёфе, или какого-нибудь другого бодрящего напитка. Проходили минуты, полчаса, час; луна начала медленно сползать по небу, и ее сияние стало уже не таким ярким. А внизу вдруг появилось гораздо больше света, чем я ожидала, – на площади медленно возникали факелы: один, другой, третий, много.

Казалось, они появляются из ниоткуда, прямо из теней. Свет падал на головы тех, кто держал их высоко в руках, и я вдруг сумела разглядеть, что люди, которые собираются на площади, одеты как простые горожане и крестьяне, а не солдаты и благородные милорды. Они все прибывали, и это поразительное зрелище так меня захватило, что я не услышала шаги у себя за спиной. Только когда кто-то позвал меня по имени, я поняла, что мое одиночество нарушено.

Сначала я не узнала голос, который исказило эхо, гулявшее в переходах. Но в следующее мгновение в круг света выступил Жан де Малеструа, без шляпы и в простой сутане.

– Вы неподходящим образом одеты для встречи с высокородным милордом, – заметила я.

– Я не собираюсь с ним встречаться, – с улыбкой сообщил он. – Капитан Лаббе сразу проведет его во дворец. Комнаты для него уже приготовлены.

– Понятно, – сказала я. – Комнаты. Иными словами, подземелье.

– Он пока еще остается представителем аристократии, Жильметта, и, можете не сомневаться, не будет испытывать недостатка в удобствах.

Я снова посмотрела на площадь, где продолжала собираться толпа.

– Похоже, сохранить его арест в тайне не удастся.

– Новости подобного рода утаить никогда не удается.

Жан де Малеструа несколько минут молча стоял у меня за спиной, а потом я почувствовала его руку у себя на плече.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

– Я знаю, Жан, – ответила я.

Мы так и простояли до самого конца, не говоря друг другу ни слова. Задолго до того, как мы увидели телегу, которая везла Жиля де Ре и его сообщников, мы услышали далекий скрип колес. Толпа внизу – уже человек сто – зашевелилась. Сверху мы наблюдали, как люди принялись возбужденно размахивать факелами, все быстрее и быстрее по мере того, как скрип становился громче. Когда на площади появились лошади, факелы метнулись к ним, образовав волну света, затем послышался шорох оружия, покидающего ножны, – солдаты Лаббе начали теснить толпу острыми кончиками своих мечей.

Каким-то непостижимым образом им удалось восстановить порядок, но тут на площади показалась телега, и толпа метнулась к ней. Громкие крики превратились в гневный хор голосов; факелы исполняли под нами дикую пляску, заставив солдат сломать строй, чтобы оттеснить толпу назад. В ярком сиянии, заливавшем телегу, я увидела Жиля де Ре, который спрятался за спины своих сообщников, так что молодые люди, арестованные вместе с ним, превратились в живой щит, укрывший его от протянутых к нему рук. Мы наблюдали за тем, как разворачивается внизу, на площади, эта диковинная сцена, словно великая трагедия, конец которой разобьет мне сердце.

Анри позже рассказал о том, как они прибыли в Нант:

– Мне очень трудно объяснить, в каком я находился состоянии, когда нас забрали. Мне бы следовало сбежать, но, казалось, бежать некуда – как же я жалею, что мне не хватило здравого смысла де Силлэ и де Брикевилля. Милорд Жиль не реагировал на мои мольбы – он не слышал никого из нас, так глубоко ушел в себя. Я уже видел его таким раньше, но, как правило, когда он погружался в молчание, то на самом деле грезил о чем-то или радовался чему-то, что пряталось в самых глубинах его существа. Он не отвечал на наши взволнованные вопросы о том, что может нас ждать, лишь смотрел сквозь решетки телеги, трясущейся на неровной дороге, да бормотал молитвы, умоляя о прощении, клялся Богу в верности, обещал понести вечное наказание и отправиться в Святую землю. Я сомневался, что Бог его слышал, иначе Он подал бы какой-нибудь знак и попытался нас утешить. Лицо милорда было напряжено и залито слезами, и он не мог скрыть своего страха. Если Бог не услышал высокородного милорда в час нужды, разве мог я, его паж, виновный в тех же преступлениях, рассчитывать, что Он взглянет на меня? Все мои надежды на спасение были связаны с милордом, потому что мы с ним являлись соучастниками.

Если бы у меня был тогда нож, я бы покончил с собой. Но у нас забрали оружие, так что мне пришлось оставаться в живых, чтобы встретить свою судьбу, которая – я не сомневался – будет ужасной.

Date: 2015-09-03; view: 307; Нарушение авторских прав