Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Размышления об опыте о человеческом разумении г-на Локка





 

В суждениях г-на Локка о разумении (raison) человека и о воспитании я нахожу так много свидетельств редкой проницательности, а предмет, затронутый им, представляется мне настолько важным, что я не жалею о времени, затраченном на это в высшей степени полезное чтение; к тому же я сам много думал над вопросами, относящимися к основаниям наших знаний. Это побуждает меня занести на бумагу кое-какие соображения, возникшие у меня во время чтения "Опыта о разумении". Среди всех исследований нет более важного, чем это, ибо в нем - ключ ко всем остальным.

Первая книга касается по существу принципов, которые, как принято считать, рождаются вместе с нами.

Г-н Локк не признает их, как не признает и врожденные идеи. Несомненно, у него есть серьезные основани выступить против распространенных предрассудков на этот счет: слишком уж злоупотребляют словами "идея" и "принцип". Философы низкого пошиба объявляют принципами все, что им взбредет в голову; что же касаетс картезианцев, которые любят говорить о своем стремлении к точным выражениям, то они по-прежнему ищут прибежища в выдвигаемых ими идеях протяженности, материи и души, надеясь, что это избавит их от необходимости доказывать свои положения. Они уверены, что каждый, кто вдумается в эти идеи, найдет в них то же, что и они. Иначе говоря, все, кто усвоит их манеру рассуждать, усвоит и их предубеждения. Что же, это верно. Мое же мнение таково, что в качестве первоначального принципа не следует принимать ничего, кроме опыта и аксиомы тождества, или, что то же самое, аксиомы противоречия,

 

==546

которая является первичной, так как в противном случае не существовало бы разницы между истиной и ложью: любые рассуждения с самого начала потеряли бы смысл, если бы было все равно, что сказать - да или нет. Против этого принципа, коль скоро мы собираемся рассуждать логически, возражать невозможно.

Все остальные истины подлежат доказательству, и вот почему я высоко ценю метод Евклида, который, не останавливаясь на том, что предполагается достаточно очевидным на основании выдвинутых идей, доказывает, например, что в треугольнике одна сторона всегда меньше суммы двух других. В то же время Евклид с полным правом принял без доказательства некоторые аксиомы, но не потому, что они в самом деле первичны и недоказуемы, а потому, что он но смог бы двигаться дальше, если бы делал свои выводы лишь после тщательного обсуждени принципов. Поэтому он счел себя вправе удовлетворитьс тем, что свел все доказательства к этому небольшому числу исходных предположений, так что можно сказать, что если эти предположения правильны, то все его дальнейшие рассуждения правильны также, доказательство же самих этих принципов Евклид предоставил другим; впрочем, правильность их подтверждает опыт. Однако последнее соображение в вопросах такого рода не должно приниматьс во внимание; вот почему Аполлоний, Прокл и другие брали на себя труд доказать некоторые из аксиом Евклида.

Эту манеру следовало бы перенять и философам, дабы выработать наконец некоторые общие, хотя бы и предварительные, основания, пользуясь тем методом, о котором я только что говорил.

Что касается идеи, то некоторые разъяснения на этот счет я дал в небольшом сочинении под названием "Mcditaliones de cognitionc, veritato et ideis" 2. Было бы желательно, чтобы г н Локк ознакомился с ним. Я со своей стороны всегда готов поучиться у других, так как ничто не возбуждает так наш ум, как ответные высказывани и замечания заслуженных люден, если эти замечани делаются искренне н со вниманием. Здесь скажу лишь, что истинные, или реальные, идеи - это такие идеи, в отношении которых существует уверенность, что их можно осуществить; прочие же либо сомнительны, либо (если доказана их невозможность) несбыточны. Возможность же идеи доказывается как a priori - путем логических доводов, со ссылкой на возможность других, более простых 18*

 

==547

идей, так и a posteriori - на основании опыта, ибо то, что есть, не может не быть возможным. Однако первоначальные идеи - это идеи, возможность которых недоказуема; по существу они представляют собой не что иное. Как атрибуты Бога.

Что касается вопроса о том, существуют ли идеи и истины, рождающиеся вместе с нами, то решение его, на мой взгляд, не является абсолютно необходимым ни в качестве исходного пункта рассуждений, ни дл практического философствования: приходят ли все они к нам извне или происходят от нас самих, правильность рассуждений от этого не меняется, лишь бы было соблюдено то, о чем я говорил выше, и лишь бы рассуждали последовательно и без предубеждений.

Вопрос о происхождении наших идей и наших максим для философии не легок, и необходимо проделать большой путь, чтобы правильно его разрешить. Однако я полагаю возможным утверждать, что наши идеи, в том числе идеи о вещах, воспринимаемых чувствами, происходят из глубин нас самих, о чем можно судить на основании того, что я опубликовал касательно природы и связи субстанций, и того, что я называю союзом души и тела. Ибо я убедился, что эти вопросы не были поняты правильно. Я вовсе не за tabula rasa Аристотеля, и, по-моему, есть нечто заслуживающее внимания в том, что Платон именовал воспоминанием.

Существует даже нечто большее, ибо мы обладаем не только памятью о всех наших прошлых мыслях, но и предчувствием (pressentiment) всех наших мыслей, правда смутным и не различающим отдельных мыслей наподобие того, как слышится шум моря, когда я отчетливо улавливаю плеск волн, создающих общий шум, но не могу отличить по звуку одну волну от другой. Верно и то, что в определенном смысле, который я объяснил, не только идеи, но и чувства наши рождаются из глубины нашего существа, и душа, таким образом, более независима, чем обычно думают, хотя, конечно, в ней не происходит ничего такого, что не было бы детерминированным.

Относительно второй книги, посвященной детальному рассмотрению идей, я должен сказать, что доводы г-на Локка в пользу того, что душа может иногда вообще ни о чем не мыслить, не кажутся мне убедительными, если, конечно, он не обозначает словом "мысль" только те восприятия, которые достаточно значительны для тою, чтобы их выделить и запомнить. Я считаю, что душа, равно

 

==548

как и тело, никогда не пребывает в бездействии и что душа никогда но остается без восприятии. Даже во сне мы сохраняем некоторое неясное и темное представление о месте, где мы находимся, и о других обстоятельствах. Но если бы даже опыт не подтверждал этого, я думаю, нашелс бы способ это доказать. Точно так же невозможно проверить опытом, существует ли пустота в пространстве и возможен ли покои в материи. И все же вопросы этого рода представляются мне, точно так же как и г-ну Локку, решенными вполне убедительно.

Я согласен с различием, которое он, [Локк], с полным основанием проводит между материей и пространством.

Что же касается пустоты, то многие мыслители уверовали в се существование; г-н Локк из их числа. Я и сам едва но пришел к этому убеждению, однако давно уже отошел от нею. И несравненный г-н Гюйгенс, который тоже был сторонником пустоты и атомов, задумался над моими доводами, о чем свидетельствуют его письма. Доказательство существования пустоты, которое исходит из движения и которым пользуется г-н Локк, основано па предположении, будто тело является изначально плотным и состоит из некоторого числа неподатливых частиц. Если бы это было так, то при допущении некоторого конечного числа атомов движение оказалось бы невозможным без пустоты. Однако все части материи делимы и податливы.

Есть и другие вещи в этой второй книге, которые привлекли мое внимание: например, когда он говорит в главе XVII, что бесконечность может быть атрибутом лишь пространства, времени и чисел. Вместе с г-ном Локком я полагаю, что, собственно говоря, мы вправе утверждать, что не может быть пространства, времени или числа, которое было бы бесконечным, а верно лишь то, что, как бы ни были велики пространство, время, число, всегда найдется другое, бесконечно большее: таким образом, истинно бесконечного в целом, составленном из частей, нет.

Однако оно продолжает существовать в другом месте, а именно в абсолюте, в котором нет частей п который оказывает влияние на сложные вещи, так как они являютс следствием ограничения абсолюта. Итак, поскольку положительное бесконечное есть не что иное, как абсолют, можно сделать вывод, что в этом смысле существует положительная идея бесконечного и эта идея предваряет идею конечного. Впрочем, отвергая сложное бесконечное, мы отнюдь не отрицаем sеries infinitae 3, существование

 

==549

коих доказывают геометры, в том числе прославленный Ньютон.

Что касается главы XXXI, de ideis adaequatis 4, то можно согласиться с тем значением, которое автор вкладывает в термины, используемые здесь. Однако, не порицая словоупотребления г-на Локка, я предлагаю классификацию идей, в соответствии с которой адекватной идеей называется такая идея, которая не нуждается ни в каких пояснениях. А так как все идеи чувственных качеств, к каковым относятся идеи света, цвета, тепла, не принадлежат к этому роду, я не включаю их в число адекватных идей; поэтому сами по себе эти идеи ни a priori, ни путем опыта не обеспечивают нам познания того, что реально, либо того, что возможно.

Немало хорошего есть и в третьей книге, где обсуждается вопрос о словах, или терминах. Само собой разумеется, всё определить невозможно; у качеств, воспринимаемых чувствами, нет номинальных определений, и в этом смысле их можно назвать первичными; но это не значит, что для них невозможно подобрать реальное определение. В вышеупомянутом рассуждении я показал разницу между этими двумя видами определений. Номинальное определение объясняет смысл названия исходя из признаков вещи; реальное же определение выявляет a priori возможность определяемого. В остальном я готов рукоплескать учению г-на Локка о логической доказуемости нравственных истин.

Четвертая, последняя, книга, в которой идет речь о познании истины, наглядно показывает применение на практике того, о чем мы только что говорили. Здесь, как и в предыдущих книгах, я нашел великое множество прекрасных мыслей; сопроводить их подобающими комментариями значило бы написать книгу не менее объемистую, чем труд самого автора. Мне представляется, что аксиомы в этом разделе рассмотрены несколько менее подробно, нежели они того заслуживают. Происходит это, по-видимому, оттого, что только математические аксиомы являются серьезными и прочно установленными; других аксиом подобного рода почти но встретишь. Я попыталс восполнить этот пробел. Я не отказываюсь от теорем тождественности и нахожу, что их с успехом можно применять даже в анализе. Разумеется, наше существование мы осознаем путем непосредственной интуиции, существование же Бога познается путем доказательства;

 

==550

верно и то, что материальная масса, отдельные части которой лишены восприятия, не может создать мыслящего целого. Я не отбрасываю доказательства, изобретенного несколько веков назад Ансельмом, согласно которому совершенное существо не может не существовать, хот и считаю, что доказательство это небезупречно, так как при этом исходят из предположения, что совершенное существо возможно. Если доказать это единственное положение, то все доказательство приобретет вполне законченный вид. Что касается познания других вещей, то, как было правильно замочено, опыт сам по себе недостаточен для того, чтобы значительно продвинуться вперед в физике. Проницательному уму достаточно нескольких довольно незамысловатых опытов, чтобы сделать важные выводы, тогда как другой ум не сумеет извлечь выводов даже из самых хитроумных опытов; не говоря уже о том, что ставить опыты и, так сказать, допрашивать природу – это целое искусство. Но конечно, проникновение в детали физики возможно лишь по мере того, как будут ставиться все новые и новью опыты.

Г-н Локк разделяет мнение многих осведомленных людей, которые утверждают, будто формальные предписани логиков не имеют практического значения. Я же склонен думать иначе и не раз убеждался в том, что ошибочные умозаключения возникают именно из-за несоблюдения этих требований; это относится и к математике.

То же было отмечено и г-ном Гюйгенсом. Эту тему можно было бы развить подробнее. Есть немало превосходных вещей, коими пренебрегают потому, что не умеют как следует ими пользоваться. Мы привыкли относитьс свысока ко всему, чему нас учили в школе. Конечно, там сообщают много ненужного; однако же разумно будет последовать примеру della Crusca 5, иначе говоря, отделить важное от неважного. Г-н Локк умеет это делать не хуже всякого другого, да к тому же предлагает нам на сей счет собственные оригинальные соображения. Таким образом, он не только ставит пробу па чужом золоте, но сам, подобно химику, совершающему трансмутацию металлов, создает его. И если бы он и дальше дарил публике свое золото, мы были бы у него за это в великом долгу.

 

 

==551

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ ПО ПОВОДУ ПЕРВОЙ КНИГИ "ОПЫТА О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕНИИ"

 

Чтобы доказать, что идей, рождающихся вместе с нами, не существует, превосходный (l'excellent) автор "Опыта о человеческом разумении" ссылается на опыт, который свидетельствует о том, что нам необходимы внешние поводы для того, чтобы у нас возникла мысль об этих идеях.

С этим я согласен, но это вовсе не означает, будто поводы, заставляющие обратить внимание на эти идеи, являются их причиной. Упомянутый опыт не позволяет решить, почему мы осознаем эти идеи: под влиянием ли некоего внушения, или под впечатлением следов на [так называемой] чистой доске, или вследствие развития того, что уже присутствует в нас. Нет ничего необыкновенного в том, что в уме нашем может содержаться кое-что, о чем мы не сразу можем догадаться. Память доказывает нам, что зачастую нам трудно вспомнить то, что мы знаем, и ухватить то, что уже приобретено и усвоено нашим разумом. Если это верно в отношении приобретенных познаний, то с таким же правом можно считать это правильным и для врожденных идей. Более того, если даже о приобретенных идеях мы нередко вспоминаем лишь под давлением внешних обстоятельств, то насколько же труднее осознать врожденные идеи, пока они еще не оформлены и не детализованы (circonstanciees) опытом.

Автор стремится, в частности, доказать, что невозможность и тождество, целое и часть и тому подобные идеи не рождаются вместо с нами. Однако его доводы кажутся мне неубедительными. Я понимаю, что не так-то легко заставить люден четко уяснить себе смысл этих метафизических понятии, ибо абстрактные размышлени

 

==552

требуют усилий. Но ведь можно иметь в себе нечто и не замечать его. Дело в том, что нужно обладать еще кое-чем, кроме идей тождества, чтобы ответить на вопрос, который нам задают: всегда ли Евфорб, Пифагор и петух, в котором скрывалась некоторое время душа Пифагора. были одним и тем же существом? Из этого, однако, еще не следует, что тот, кто не может ответить, не владеет идеей тождества. Что может быть яснее идеи геометрии? А между тем и здесь некоторые вопросы остаются до сих пор нерешенными. Правда, вопрос о тождественности Пифагора, если следовать басне о переселении его души, не принадлежит к числу самых непостижимых.

Что касается идеи Бога, то ссылаются на пример некоторых народностей, у которых о Боге нет никакого понятия. Г-н Фабриций, весьма просвещенный богослов при покойном курфюрсте пфальцском Карле-Людвиге, опубликовал "Апологию человеческого рода против обвинени в атеизме" 2, где он ответил на подобные соображения.

Но я не стану вдаваться в этот спор. Если даже допустить, что есть люди и целые народы, которым незнакома мысль о Боге, то можно сказать, что это значит лишь, что не было достаточного повода к тому, чтобы пробудить в них идею высшей субстанции.

Прежде чем перейти к совокупным принципам, или первичным истинам, скажу, что я согласен с тем, что знание, или, вернее, действительное осознание идей и истин, не рождается вместе с нами, и нот нужды полагать, будто когда-то в прошлом мы отчетливо знали их, согласно учению Платона о припоминании. Но если исходить из того, что идея - это непосредственны" внутренний объект понятия, или того, что логики именуют неполным термином (un terme incompeexc), то нельзя отрицать, что идея всегда присутствует в нас, ибо эти объекты могут существовать, хотя бы их и не замечали. Вдобавок идеи и истины можно разделить на первичные и производные: для познания первичных идей не требуется, чтобы они были сформированы, нужно только уметь замечать их; производные же формируются разумом (raison) и рассудком под влиянием [внешних] обстоятельств. Вместе с тем можно решительно утверждать, что внутренние объекты этого познания, т. о. сами идеи и истины, как первичные, так и производные, все содержатся в нас, так как все производные идеи и все истины, которые из них выводятся, суть следствия взаимоотношении первичных идей, кои находятся

 

==553

в нас. Однако установился обычай называть врожденными те истины, к которым тотчас проникаются доверием, как только услышат о них, и идеи, которые благодаря своей реальности (т. е. возможности того, что выражает эта идея) принадлежат к числу этих истин и реальность которых не нуждается в доказательствах опыта и разума.

Таким образом, в этом вопросе много двусмысленною, и по сути дела достаточно признать, что существует внутренний свет, рождающийся вместе с нами, - свет, обнимающий все умопостигаемые идеи и все необходимые истины, которые представляют собой лишь продолжение этих идей и не нуждаются в доказательстве посредством опыта.

Итак, чтобы эта дискуссия была сколько-нибудь полезной, я полагаю, она должна иметь целью определить основание истин и их происхождение. Я понимаю, что случайные истины, или истины факта, приходят к нам через наблюдение и опыт, однако производные необходимые истины зависят, как я полагаю, от доказательства, т. е. от определений или идеи, связанных с первичными истинами. А первичные истины (такие, например, как принцип противоречия) происходят не из ощущений и не из опыта, а из естественного внутреннего света - именно это я имею в виду, говоря о том, что они рождаются вместе с нами. Это хорошо поняли и геометры. Они легко могли бы доказать свои, по крайней мере самые важные, положени на опыте, и я не сомневаюсь, что древние египтяне и китайцы создали именно такую экспериментальную геометрию. Но подлинные геометры, греки в первую очередь, пожелали продемонстрировать мощь разума и превосходство науки, показав, что в этой области можно предвидеть всё, не обращаясь к опыту, а опираясь лишь на внутренний свет. Таким образом, следует признать, что опыт не всегда убеждает нас в своей безусловной универсальности и еще менее убеждает в своей необходимости.

Кое-кто из древних посмеивался над Евклидом, над тем, что он старается доказать то, чего, по их словам, не может не знать даже осел, а именно что две стороны треугольника больше третьей. Но то, кто знает, что такое истинный анализ, благодарны Евклиду за его доказательство. И недаром греки, так много заботившиеся о точности в других предметах, были настолько точны в геометрии. Я приписываю это провидению и думаю, что без них мы не знали бы толком, что значит доказательство. Я считаю, что

 

==554

до сих пор мы превосходим китайцев прежде всего в этом отношении.

Однако следует еще рассмотреть вкратце то, что наш ученый и знаменитый автор говорит в главах 2 и 3, когда он утверждает, что не существует принципов, рождающихс вместе с нами. Он восстает против всеобщего согласия, в пользу этих принципов и утверждает, что немало людей не уверены даже в том знаменитом принципе, согласно которому два противоречащих друг другу положения не могут быть правильными или ложными одновременно, и что большинству рода человеческого этот принцип вовсе но известен. Я допускаю, что огромное множество людей никогда не формулировали для себя этот принцип в точном виде. Я знавал даже авторов, которые пытались его опровергнуть, несомненно толкуя его в превратном смысле.

Но кто мне покажет человека, который не пользовался бы этим принципом на практике и при этом не был бы уличен во лжи и противоречии самому себе? Заметьте, я отнюдь не полагаюсь целиком на всеобщее согласие [относительно врожденности этого принципа]; а что до предположений, которые получают одобрение, едва только они предложены, то я понимаю, что они не обязательно должны быть первичными или близкими к ним, так как это могут быть вполне обыденные факты. Что же касается формулировки того, что 1 и 1 составляют 2 (пример, приводимый автором), так ведь это не аксиома, а определение, и когда говорят, что сладкое - это не то же самое, что горькое, то сообщают не более чем факт первичного опыта или непосредственного восприятия. Точнее, этим просто хотят сказать, что восприятие того, что подразумевают под словом "сладость", отличается от восприятия того, что подразумевают под словом "горечь". Я не провожу здесь никакой разницы между практическими истинами и истинами умозрительными: это одно и то же. И поскольку можно сказать, что совершенно очевидной истиной является то, что субстанция, знания и могущество которой беспредельны, должна быть уважаема, постольку можно сказать и то, что она изначально источает свет, который рождается вместе с нами; надо только уметь обратить на него внимание.

 

==555

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ ПО ПОВОДУ ВТОРОЙ КНИГИ ["ОПЫТА..."]

 

Совершенно правильно, что наши восприятия идеи происходят либо от внешних ощущении, либо из внутреннего чувства, которое можно назвать рефлексией; однако эта рефлексия не ограничивается одними только операциями ума, как он, [Локк], говорит в гл. 1, § 4 ["Опыта..."], но касается и самою ума, и, именно постигая его, мы постигаем субстанцию Я признаю, что разделяю мнение тех, кто считает, что душа мыслит всегда, хотя ее мысли зачастую оказываютс слишком спутанными и слишком слабыми для того, чтобы она могла отчетливо помнить их. Я думаю, что располагаю определенными доказательствами непрерывной деятельности души, и даже думаю, что и тело никогда не может оставаться без движения. Возражения, выдвинутые авто ром в кн. 2, гл. I, § 10 и [далее] до § 19, можно без труда опровергнуть тем, что было сказано выше, или тем, что еще предстоит сказать. Ссылаются на опыт сна, который может быть иногда лишенным всяких сновидений; действительно, есть люди, которым вовсе не известно, что значит видеть сны. Но всегда можно с уверенностью отрицать существование того, чего [на самом деле] просто не заметили. Иначе получится то же, что бывает с людьми, которые отрицают мелкие тела и неощущаемые движения и высмеивают [учение о мельчайших] частицах на том основании, что им не могут их показать. Мне могут возразить, что в этом случае имеются доказательства, которые вынуждают признать, что [такие] частицы существуют Я отвечу: точно так же есть доказательства, заставляющие нас допустить восприятия, которые не являются настолько

 

==556

значительными, чтобы потом о них помнить. Опыт в свою очередь подтверждает это мнение; например, человек, заснувший в холодном помещении, отмечает, что во сне у него возникло какое-то смутное и слабое ощущение.

Я знаю одну особу, которая просыпается всякий раз, когда лампа, которую она оставляет на ночь гореть в своей комнате, гаснет. Но вот нечто более убедительное и показывающее, что, если бы во сне не было вовсе никаких восприятии, мы вообще не могли бы проснуться. Пусть спящего позовут одновременно несколько человек; допустим при этом, что голос каждого в отдельности недостаточно громок, чтобы его разбудить, и сделать это могут лишь все голоса вместе. Возьмем один из них: спящий непременно должен слышать этот голос в частности, ибо ведь из частей состоит целое, и если каждая часть в отдельности не может достигнуть эффекта, то и целое но сможет этого сделать. Между тем спящий по-прежнему оставался бы во сне, если бы звучал только один этот голос, при этом у спящего не осталось бы никаких воспоминании о том, что его звали. Следовательно, существуют восприятия, слишком слабые для того, чтобы их заметили, и тем не менее остающиеся в памяти; просто они тонут в неисчислимой массе других мелких восприятии, которые мы непрерывно получаем. Ибо ни движения, ни восприятия никогда не прекращаются, и те и другие продолжаются непрерывно и лишь потому оказываются неразличимыми, что соединяются со многими другими. На это рассуждение можно возразить, что фактически каждый голос доходит до тела, но требуется известное число голосов, чтобы движение тела дошло до души. Но на это я отвечаю, что самое малое впечатление доходит до всякого тела, а следовательно, и до такого, чьи движения отвечают действиям души. После этого уже невозможно отыскать какой либо ограничительный принцип в смысле необходимости какого-то определенного числа.

Не стану говорить о том, какое значение имеет это дл бессмертия души. Ведь если душа лишена [всяких] операций, это для нее все равно что быть безжизненной, и тогда получается, что она бессмертна не иначе как вследствие благодати и чуда, - точка зрения, которую с полным правом можно осудить. Однако нужно признать, что наши интересы не всегда совпадают с истиной, и я не собираюсь примешивать здесь теологические доводы к доводам философии.

 

==557

Date: 2015-08-15; view: 294; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию