О реальности нашего познания

§ 2. Ф и л а л е т. Человек, не понимающий, как важно иметь правильные идеи и понять их согласие и несогласие, может подумать, что, рассуждая об этом с такой тщательностью, мы строили воздушные замки и что вся наша система носит чисто идеальный и фантастический характер.

У фантазера с разгоряченным воображением будут более яркие и многочисленные идеи, и, следовательно, он будет обладать также большими знаниями. В видениях какого-нибудь энтузиаста будет столько же достоверности, сколько в рассуждениях здравомыслящего человека, лишь бы этот энтузиаст высказывался последовательно, и можно с таким же правом сказать, что гарпия не есть кентавр, как и то, что квадрат не есть круг. § 2. На это я отвечу, что наши идеи соответствуют вещам. § 3. Но могут потребовать критерия этого соответствия. § 4. На это я опять-таки отвечу, во-первых, что это соответствие очевидно по отношению к простым идеям нашего духа; так как мы не можем создать их себе сами, то они должны быть произведены вещами, действующими на наш дух. § 5. Во-вторых, что так как все наши сложные идеи (за исключением идей субстанций) являются первообразами, которые дух создал сам, которых он не принимает за копии чего бы то ни было и не относит ни к какой существующей вещи, как к их образцу, то они не могут не иметь всего того соответствия вещам, которое необходимо для реального познания.

==399

Т е о ф и л. Наша достоверность была бы ничтожной или, вернее, ее не было бы совсем, если бы для простых идей не существовало другой основы, кроме той, которую дают чувства. Разве Вы забыли, как я доказал, что он находятся изначально в нашем духе и что даже наши мысли приходят к нам из нашего собственного существа без какого бы то ни было непосредственного влияния других вещей на душу. Кроме того, по отношению к всеобщим и вечным истинам основа нашей достоверности заключена в самих идеях независимо от чувств; и точно так же чистые идеи разума, как, например, идеи бытия, единства, тождества и т. д., не зависят вовсе от чувств. Но идеи чувственных качеств, как, например, идеи цвета, вкуса и т. д. (которые суть в действительности лишь призраки), получаются нами от чувств, т. е. от наших неотчетливых восприятии. А основа истинности случайных и единичных вещей заключается в том, что чувственные явлени оказываются связанными между собой в точности так как этого требуют истины разума. Вот то различие, которое следует здесь проводить, в то время как проводимое Вами различие между простыми и сложными идеями, а также между сложными идеями, принадлежащими субстанциям и акциденциям, лишено, по-моему, всякого основания, так как все идеи разума имеют свои первообразы в верной возможности вещей.

§ 6. Ф и л а л е т. Справедливо, что наши сложные плен нуждаются в находящихся вне духа первообразах лишь тогда, когда речь идет о существующей субстанции, долженствующей реально объединить вне нас сложные идеи, а также и простые идеи, из которых состоят идеи сложные 369. Познание математических истин реально, хот оно относится только к нашим идеям и нельзя нигде найти точных кругов. Однако мы уверены, что реальные вещи соответствуют нашим первообразам, поскольку то, что в последних предполагается, существует в действительности.

§ 7. Этим подтверждается также реальность нравственных вещей. § 8. Цицероновские "officia" [обязанности] нисколько не теряют своей истинности от того, что на свете нет ни одного человека, который в своей жизни в точности руководствовался бы образцом добродетельного человека, нарисованного Цицероном. § 9. Но, скажут, если нравственные идеи созданы нами, то какими странными будут наши понятия справедливости и умеренности! § 10.

На это я отвечу, что недостоверность познания зависит

==400

здесь только от неправильного пользования словами, так как не всегда понимают то, что говорят, или не всегда это понимают одинаковым образом.

Т е о ф и л. Вы могли бы ответить также - и гораздо лучше, по-моему, - что идеи справедливости и умеренности не созданы нами, точно так как не созданы нами идеи круга и квадрата. Я, кажется, доказал это достаточно убедительно.

§ 11. Что касается идей существующих вне нас субстанций, то наше познание реально в той мере, в какой оно соответствует этим первообразам; и в этом отношении дух не должен произвольно сочетать идеи, тем более что лишь относительно очень немногих простых идей мы можем знать об их совместимости или несовместимости в природе более того, что нам открывают чувственные наблюдения.

Т е о ф и л. Это, как я уже не раз говорил, объясняетс тем, что идеи эти, когда разум не может судить об их совместимости или несовместимости, неотчетливы; таковы идеи отдельных чувственных качеств.

§ 13. Ф и л а л е т. По отношению к существующим субстанциям полезно не ограничиваться названиями или видами, которые, как предполагают, установлены названиями.

Это заставляет меня вернуться к тому, о чем мы уже говорили довольно часто в связи с определением человека.

В самом деле, нельзя ли было бы, говоря об идиоте, который прожил сорок лет, не обнаруживая ни малейшего признака разума, сказать, что он нечто среднее между человеком и скотом? Это может показаться очень смелым парадоксом или очень опасным заблуждением. Однако мне когда-то казалось - да это и теперь еще кажется некоторым моим друзьям, которых я не смог еще разубедить, - что это имеет источником предрассудок, основывающийся на том ложном предположении, будто оба этих слова - человек и скот означают различные виды, столь резко установленные реальными сущностями в природе, что между ними не может находиться никакой промежуточный вид, как если бы все вещи были отлиты в формы сообразно точному числу этих сущностей. § 14. Если спросить у этих друзей, к какому виду живых существ относятся эти идиоты - раз это ни люди, ни скоты, - то они ответят, что это идиоты, вот и все. Если, далее, спросить, чем они станут в загробной жизни, то они ответят, что их нисколько не интересует знание и исследование этого. "Падают ли они или стоят знание

==401

это дело их господина" (Послание [ап. Павла] к римлянам XIV, 4), который благ и не распоряжается созданными им существами сообразно с нашими ограниченными мыслями или нашими частными мнениями и не различает их по названиям и видам, произвольно придуманным нами; с нас достаточно, что те, которые способны услышать наставления, будут призваны к отчету за свое поведение и получат свое вознаграждение "сообразно с тем, что они совершали в телах своих" (II послание к коринфянам V, 10). § 15. Приведу еще заключительную часть их рассуждений. Вопрос о том, говорят они, следует ли лишить идиотов загробной жизни, покоится на двух ложных предположениях: во-первых, что всякое существо, обладающее внешним, видом и образом человека, предназначено к бессмертию после земной жизни и, во-вторых, что этой привилегией должно пользоваться все, рожденное человеком. Отбросьте эти выдумки, и Вы увидите, что такого рода вопросы смешны и беспочвенны. Действительно, я думаю, что следует отказаться от первого предположения и что никто не может быть настолько мысленно погружен в материю, чтобы думать, будто вечная жизнь связана с определенной формой материальной массы, так как эта масса будет вечно обладать ощущением только потому, что она была отлита в такую-то форму. § 16. Но тут приходит на помощь второе предположение. Могут сказать, что этот идиот происходит от разумных родителей и что, следовательно, он должен обладать разумной душой. Я не знаю, на основании какого правила логики можно прийти к такому выводу и каким образом можно после этого осмеливаться уничтожать уродливые и безобразные плоды. О, скажут, но ведь это уроды! Пусть так. Но что представляет собой этот неизлечимый идиот? Неужели телесный недостаток делает уродом, а духовный нет? Утверждать это - значит возвращаться к первому, уже опровергнутому предположению, а именно что мерой человека является внешность.

Правильно сложенный идиот есть, как полагают, человек; у него разумная душа, хотя она и не проявляется. Но сделайте его уши несколько длиннее и острее, а нос более плоским, чем обычный, и Вы начнете колебаться. Сделайте затем лицо еще уже, площе и длиннее, и Вы составите себе твердое мнение. А если голова совершенно похожа на голову какого-нибудь животного, то это несомненно урод, и это служит для Вас доказательством, что у него нет разумной души и что его следует уничтожить. Теперь я Вас

==402

спрашиваю, где найти точную меру и последние пределы, за которыми прекращается разумная душа? Один человеческий плод - наполовину скот, наполовину человек, другой - на три четверти скот и на четверть человек. Как определить в точности телесные очертания, соответствующие разуму? Не будет ли этот урод каким-то промежуточным между человеком и скотом видом? Но таков именно идиот, о котором идет речь.

Т е о ф и л. Я удивляюсь, что Вы возвращаетесь к вопросу, который мы уже достаточно и неоднократно разбирали, и что Вы получше не просветили своих друзей.

Если мы отличаем человека от скота по способности рассуждать, то ничего среднего между ними нет живое существо должно либо обладать этой способностью, либо нет; но так как эта способность никогда не обнаруживается, то о ней судят по некоторым признакам, которые, правда, не абсолютно доказательны, пока этот разум не проявится; действительно, мы знаем на основании опыта лиц, потерявших разум или впоследствии обретших его, что деятельность его может быть прервана. Рождение и внешний вид являются презумпциями того, что скрыто. Но презумпция рождения устраняется (eliditur) обликом, резко отличающимся от человеческого, какой была, например, по описанию Левина Лемния 370 (кн. I, гл. VIII), внешность родившегося от одной зеландской женщины животного; оно имело крючковатый клюв, длинную и круглую шею, сверкающие глаза, остроконечный хвост, и оно сразу начало быстро бегать по комнате. Но, скажут, существуют же уроды, или так называемые ломбардские братья (как их некогда называли врачи на том основании, будто женщины Ломбардии имели часто такого рода потомство), которые более близки к человеческому облику Допустим. Как же, спрашиваете Вы, можно определить точные границы внешности, которую следует считать человеческой? На это я отвечу, что в вопросе, допускающем только догадки, нет ничего точного, и этим все дело исчерпывается Возражают, что идиот не обнаруживает разума, между тем он считается человеком, а если бы он обладал уродливой внешностью, то он не признавался бы человеком, стало быть, мы обращаем больше внимания на внешний вид, чем на разум. Но обнаруживает ли этот урод разум? Разумеется, нет. Вы видите, таким образом, что у него больше недостатков, чем у идиота. Недостаток деятельности разума носит часто временный характер, но

==403

этот недостаток не исчезает у тех, у кого к тому же собачья голова. Впрочем, если это животное с человеческой внешностью не человек, то небольшая беда - сохранить его, пока мы не уверены в его участи. Независимо от того, обладает ли он душой разумной или неразумной, Бог не создал его напрасно, и о душах людей, остающихся всегда в состоянии, похожем на состояние младенчества, следует сказать, что участь их, может быть, будет такой же, как участь душ детей, умерших в колыбели.