Отрицание зрелости. Те же самые родительские и институциональные режимы формировали жизнь Фреда и его сверстников, когда они достигали юности

Те же самые родительские и институциональные режимы формировали жизнь Фреда и его сверстников, когда они достигали юности. Подрастая и получая возможность развивать свои интересы и предпринимать действия вне дома, они получали строгое предостережение — не совершить чего-либо, что могло бы опозорить их или их семьи. Если они пробовали что-нибудь слишком нетривиальное, то получали наказание от своих родителей вместе с насмешками друзей и одноклассников, воспитанных так же, как они.

Даже подростков многим родителям было так трудно отпустить эмоционально, что они обращались с ними как с детьми много дольше того времени, когда это было приемлемо. Вот что Джинотт, в "Между Родителем и Подростком", рассматривал как разумный способ обращения с мальчиком-подростком:

"Наша реакция должна изменяться от терпимости до разрешения, от принятия до одобрения. Мы терпим многое, но разрешаем мало....

Один отец, раздраженный длинными волосами своего сына, сказал: "Извини, сынок. Это твои волосы, но это мои нервы. Я могу выдерживать это после завтрака, но не до него. Поэтому, пожалуйста, завтракай в своей комнате".

Эта реакция была полезна. Отец демонстрировал уважение к своим собственным чувствам. Сыну была предоставлена свобода продолжать свой неприятный, но безопасный протест.

Уважает ли человек, который общается с другим так неуважительно, свои собственные чувства - это большой вопрос. Несомненно, что его манера унизительна для развивающегося взрослого человека, который ищет собственный стиль и идентичность. Что должен делать юноша? В этом возрасте он может отвергать суждения отца, как предрассудки. Вместо них он может руководствоваться собственным опытом для оценки себя и своих действий.

Одной из причин того, почему для него может быть трудным сохранять свое поведение перед лицом родительских нападок, является тот факт, что безоговорочное уважение ко всем авторитетам, которому его научили, не исчезает, когда проходит детство или отрочество. Будучи студентом колледжа, он найдет невозможным естественно и на равных говорить с профессорами. Почти все американцы сегодня так же выказывают преувеличенное уважение к высоким правительственным и деловым функционерам. Этот рост авторитета символически отражен эволюцией полиции от нелепо беспомощных Кейстонских Копов 1910-х годов до сегодняшних устрашающе мощных автомобилей, прожекторов и оружия. Что касается непочтительности, приписываемой протестующим студентам 1960-х, то множество радикальных лидеров в то время по секрету сообщали мне, что они чувствовали неудобство, противостоя администрации колледжа. Действительно, хваленая "свинья" и другие уничижительные обращения были в реальности очень редки при прямом разговоре с правительственными и университетскими должностными лицами, особенно в сравнении с перебиванием, которое считалось нормальным и "вписывающимся в систему" на политических собраниях девятнадцатого века. Странно, что ярлык "роста неуважения к санкционированным авторитетам" был приклеен к тому, что в реальности было только слабой реакцией на относительно недавнюю психологическую зависимость.

Благоговение перед теми, кто занимает официальный пост, идет от сомнения в собственных способностях. Молодые люди, которые росли под влиянием нервозной неловкости своих родителей, могут развиваться по одному из двух путей. Некоторые, неспособные отделить существенное от несущественного, полностью присоединяются к суждениям своих родителей и становятся ненадежными и небрежными, неспособными перенести даже саму мысль о том, что надо напрячься, чтобы выполнить что-либо. Другие подростки принимают предостережения и полагаются на них вместо того, чтобы оценивать ситуацию самостоятельно. Когда они больше не слышат тревожных увещеваний своих родителей, они оживляют их в собственной памяти. Их успех — вопрос постоянной бдительности: что-то всегда может пойти не так, если не будет предупреждения. Родители навсегда остаются их частью, живущей внутри. Когда родители требуют, чтобы подросток всегда звонил, если собирается прийти позже, они связывают его духовно даже после того, как он становится физически автономным. С мучительной мыслью о взволнованных родителях на заднем плане сознания, он не может и думать о том, чтобы пропасть на целый вечер, завести роман или предпринять безумную поездку в Нью-Йорк. Когда его губы встречаются с губами женщины, он борется с чувством, что должен немедленно позвонить домой. Он подходит к жизни с мрачной сосредоточенностью, не зная ни сокращенных, ни обходных путей.

Взрослый, выращенный таким образом, приобретает искаженный подход к принятию решений. Его поведение во многом состоит из ритуализированных забот или действий, направленных на предотвращение некоего пугающего исхода, который никогда не материализуется. Такое невротическое поведение служит для того, чтобы уменьшить тревогу — по крайней мере, на мгновение. И поэтому, независимо от того, что опасения человека фактически не оправдываются, он чувствует, что навязчивые реакции помогли ему. Таким образом, он сохраняет их, подкрепляя свою иррациональность. Таким же иррациональным является то, что он рассматривает только отрицательные последствия предложенного способа действий, например, смены работы или поиска нового знакомства. В идеале следовало бы принять во внимание вероятности как положительного, так и отрицательного результата, а затем спросить себя, насколько желанен положительный результат или страшит отрицательный. Это привело бы к сбалансированному решению. Но в области инициативы и риска слишком обычным является рассматривать только потенциальные опасности, независимо от того, сколь мало они вероятны или существенны. "Зачем рисковать?" — это усвоенное им кредо. Так что он проживает свою жизнь, упуская тот опыт, который легко мог получить. Однако, он часто бывает доволен, когда этот опыт оказывается ему навязан: например, в случае потери работы, вынуждающей к поиску новой и лучшей.

Возьмем, например, историю Ната, бывшего студента, которая иллюстрирует одинаковые последствия безответственных и чрезмерно ответственных реакций на родительское ворчание и негативизм. Нат полностью понимал своего отца, деспотичного и сверхорганизованного человека, который заботился о том, чтобы как можно раньше обеспечить себя работой, домом, женой и даже автомобилем, которых хватило бы до конца жизни. Когда Нат вылетел из колледжа, он ядовито прокомментировал реакцию своего отца. "Мой отец ужасно волновался о том, что со мной произойдет", — сказал он, - "потому что он не был уверен в том, что я собираюсь делать потом. Чего мой отец действительно всегда хотел для меня, так это чтобы я поторопился и побыстрей закончил школу, получил работу, женился — и умер". Когда я услышал эту историю, я был поражен правдой, содержащейся в словах Ната. Так же, как отец боролся за то, чтобы устранить всякую неопределенность из собственного существования, этот человек ценил опыт своего сына только постольку, поскольку он служил, чтобы удержать сына на месте и, таким образом, устранить любые возможные сомнения отца.

Это было трагедией пожилого человека, но на что это указывало для Ната? Дало ли ему его блестящее прозрение лучшее владение собственной жизнью? Хотя, как говорит процитированный комментарий, Нат был чрезвычайно одарен вербально, он так никогда и не определился с родом деятельности. Он всегда находил свои возможности недостаточными для своих увлечений, находя их смешными, нечистыми и бессмысленными. Поскольку все карьеры, которые он рассматривал — и люди, делающие их — были в некотором смысле неподходящими, Нат полностью отверг возможность выполнения какой-либо работы. Он сделал несколько несмелых попыток утвердиться вдали от дома, но его нежелание заниматься чем-либо, с определенными людьми или определенной работой, всегда возвращало его домой, к родителям. К тридцати годам ему было некуда отступать, кроме беспорядочной версии существования своего отца — ограниченной и полной страхов.

Date: 2015-08-06; view: 294; Нарушение авторских прав