Тревожный родитель

Вообразите следующий сценарий, который включает в себя многие элементы того типа воспитания, который мы анализировали. Алиса была бухгалтером в большом офисе в начале 1960-ых. Каждый день, точно в 15:30, у нее звонил телефон. Это был ее десятилетний сын, сообщавший ей, что пришел домой из школы вовремя. Она производила быстрый опрос — "Ты поговорил с преподавателем?", "начал делать домашнюю работу?", "ты купил молока?" — и давала ему некоторые инструкции — "слишком темно, чтобы отправляться гулять", "мать Билла занята, так что не беспокой ее", "не подходи близко к печи". Опекая ребенка таким образом, что отнимало у нее много времени, Алиса к тому же пробовала предвидеть каждую случайность, которая могла бы у него возникнуть, за два часа до того, как она придет домой. Если он не звонил, она откладывала свою работу и отчаянно набирала номера телефонов людей, живущих по соседству, чтобы разыскать его. Тон ее голоса по телефону был очень нервным, и часто она передавала чувство паники своему сыну, который начинал плакать от испуга в то время, как они общались. Или он мог плакать, потому что резкая критика Алисы казалась несправедливой, и он хотел делать что-нибудь другое. В таких случаях Алиса снижала голос до пронизывающего шепота, и шипела: "Не плачь. Я велела тебе не плакать. Ты слишком шумишь. Я сейчас повешу трубку, и буду дома пораньше. Тогда и поговорим".

Часто мальчик перезванивал, чтобы попросить прощения, и иногда сцена полностью повторялась. Или он мог названивать весь остальной день, потому что ему было одиноко, или потому, что он хотел более детальных советов матери по поводу решения некоторых домашних проблем. Волнуясь, что ребенок "слишком возбудим", Алиса показала его психологу. Иногда она сообщала своим сослуживцам, что они с психологом решили: "Он слишком зависим. Я пробую заставить его делать некоторые вещи самостоятельно, но это непросто". Алиса также выражала свое расстройство в связи с тем, что такой ребенок вынуждает ее сохранять рабочее место намного ниже своих возможностей, хотя она и так с трудом удерживалась на работе: ее внимание слишком часто было обращено на сына.

Воспитывая ребенка одна, Алиса находилась в трудной ситуации, которую общество не делает легче. Но ее истеричные реакции возникали из-за собственных проблем. Хотя она искренне хотела лучшего для своего ребенка, то, что она транслировала ему, было главным образом ее неуверенностью в себе и тревожностью. Не контролируя выражение своих невротических чувств, она формировала его жизнь в соответствии со своими тревогами. Ее чрезмерная опека, самопожертвование и негодование были реакциями на несостоятельность и фрустрации, которые чувствовала она, и не имели никакого отношения к тому, в чем он нуждался. Их жизнь вместе организовывалась ничем иным, как ее неврозом.

Иррациональность и саморазрушение, присущие этой закрытой системе, были очевидны каждый день в доме Алисы. Чтобы немного отдохнуть и расслабиться после трудного рабочего дня, Алиса укладывала мальчика в кровать необычно рано, что означало только то, что он раньше разбудит ее утром. Она "миллион раз" велела ему играть в своей комнате за закрытой дверью, пока она не встанет, но он, казалось, был неспособен выполнить эту простую инструкцию. Вместо этого, он небрежно оставлял дверь открытой, и как только Алиса просыпалась от звука его голоса и движений, она врывалась к нему. Все же она была мало способна контролировать себя, так что вместо прямого сообщения о том, что он был невнимателен, она душила его навязчивым надзором. Даже заявляя на словах, что не хотела бы его беспокоить, она немедленно подпадала под влияние своих материнских импульсов, как только сталкивалась с жизненными проявлениями своего сына.

Что касается мальчика, он казался неспособным понять простую цепь причин и следствий, которая показала бы ему, как он может уберечься от постоянной и неприятной критики. Иначе говоря, его мать уже сделала его настолько зависимым от своих бесполезных указаний, что он предпочитал слушать ее, а не играть в одиночестве. Собственная зависимость Алисы основывалась на ее потребности компенсировать неразвитость остальной части ее жизни. Она использовала сына для рационализации того, почему она не делала вещей, которые были вполне достижимы, и того, что она хотела делать: например, не посещала вечерних курсов живописи, или, что более существенно, не искала лучшей работы или лучшего способа жизни. В ответ она учила его зависимости — возможно, пожизненной.

Может ли ребенок, подобный сыну Алисы, вырасти кем-то другим, нежели аддиктом, зависит от того, сможет ли более поздний опыт принести ему что-то большее, чем умственное и духовное замешательство, и дать ему прочные запасы знания и силы. Но паттерн зависимости, закрепленный в ребенке, может потребовать большого количества дополнительного конструктивного опыта, прежде чем он разрушится. Дело в том, что усвоенный им способ реакции на события имеет возможность самоподкрепления. Так же, как родители создают для ребенка образ мира, соответствующий тому, как они его видят, ребенок тоже может поддерживать этот образ живым в своем представлении. Вопрос — до какой степени туда способно проникнуть другое видение. Чтобы найти хотя бы общий ответ, давайте проследим то, что случается с детьми, когда они выходят из дома, идут в школу, встречаются с друзьями и возлюбленными, и становятся взрослыми.