Мозг» революции и «царь» экономики

Редактор журнала «Ньюсуик» Элеонора Клифт смогла заставить ведущего американского политического шоу Джона Маклафлина раскрыть рот от изумления. В эфире национального телевидения Клифт заявила: «Лучше быть бедным ребенком на Кубе, чем бедным ребенком в Соединенных Штатах». Маклафлин даже попросил повторить эту фразу, чтобы убедиться, правильно ли он расслышал.

Немного есть мифов в мире, которые были бы более распространены, чем миф о кубинском экономическом прогрессе и эгалитаризме.

В конце 1959 года Фидель Кастро назначил Че Гевару министром экономики. Как истинное дитя Французской революции, Че стремился переделать саму человеческую природу. Бедным кубинцам пришлось выступить в роли его подопытных кроликов. Он стремился создать «нового человека», прилежного, работящего и свободного от всех материальных потребностей – одним словом, сделать лоботомию. А те, кто пытался увиливать от новых правил, очень быстро оказывались за колючей проволокой лагеря на полуострове Гуанахакабибес в западной части Кубы.

«Это многоликое существо не является суммой элементов одной и той же категории, как это обычно утверждается (более того, сведенных к одной и той же категории системой, им навязанной), – пишет Че Гевара в своей сколь увесистой, столь и захватывающей книге «Социализм и человек на Кубе». – Прошлое дает о себе знать не только в индивидуальном сознании – в котором остаток воспитания, ориентированного на изоляцию, все еще имеет огромную значимость, – но также сквозь саму сущность этого переходного периода, в котором все еще имеют большое значение потребительские отношения, несмотря на то что это субъективное стремление, до сих пор не возведенное в систему.

Необходимо углублять чувство сознательного индивидуального и коллективного участия во всех процессах… а также связать это с идеей технического и идеологического образования, чтобы можно было видеть, как глубоко взаимосвязаны эти процессы и их развитие. Только в таком случае он достигнет полной социальной сознательности, что равноценно его полной реализации как человека, как только цепи отчуждения будут сброшены».

Джон Ли Андерсон называет это собрание напыщенной, бессвязной марксистской болтовни «опусом» Че, или «апогеем доктрины Че». На этот раз Андерсон, по‑видимому, прав.

«Человек – это незаконченный продукт, который несет в себе ошибки прошлого», – писал Че.

В течение нескольких месяцев после назначения Че Гевары министром экономики кубинский песо – валюта, исторически равная американскому доллару и полностью покрываемая золотыми запасами страны, – практически обесценился. В 1958 у Кубы было 518 миллионов песо в обороте. Годом позже оборот уже составлял 1051 миллиард песо. Еще через несколько месяцев 1187 миллиардов, находящиеся в обороте, были объявлены ничего не стоящими, а взамен было напечатано и распространено 477 миллионов.

Такой талант непременно требует повышения по службе. Кастро сразу же назначил Че Гевару на должность министра промышленности Кубы. Че быстро развалил когда‑то сильную сахарную, табачную и никелевую промышленность, а также скотоводство. Через год страна, в которой доход на душу населения когда‑то был выше, чем в Австрии, Японии и Испании, огромное количество иммигрантов и самый высокий уровень потребления белка в Западном полушарии, стала продавать еду по карточкам, закрывать фабрики и терять самое трудоспособное население.

Традиционное объяснение этой ситуации звучит как «ошибка коммунистического руководства». И оно в корне неверно. Служа способом достижения абсолютной власти, Куба управлялась весьма грамотно – в лучших традициях Ленина, Мао, Хо Ши Мина, Ульбрихта, Тито и Ким Чен Ира.

Человек с не такой манией величия смог бы увидеть в кубинской экономике курицу, несущую золотые яйца. Кастро же руками Че Гевары свернул ей шею. Он методично уничтожал первую экономику в Латинской Америке, чтобы помешать развиваться другим возможным центрам власти. Несмотря на шквал туристов и поток инвестиций из Канады, Латинской Америки и Европы на протяжении десятилетия, в начале XXI века Куба все такая же коммунистическая в самой своей сути, как и в 1965 году. Братья Кастро очень бдительны в этом отношении.

Кастро хотел управлять Кубой, как своей гасиендой, а ее гражданами, как скотом. Его министр промышленности, по всей видимости, действительно верил в социалистические фантазии‑идеалы. Когда в мае 1961 года Че заявил, что под его началом кубинская экономика достигнет ежегодного темпа роста в 10 процентов, он действительно в это верил.

Здесь идеологи свободного трудового рынка ошибались. Они настаивали на том, что с отменой эмбарго капитализм в конечном счете проникнет в страну и нанесет Кастро «удар под дых». Однако все доказательства свидетельствовали об обратном. Капитализм не уничтожил Кастро, и даже не привлек его на свою сторону. Это Кастро отмел его прочь. Он не был ни Дэном Сяопином, ни Горбачевым. В 1959 году Кастро мог бы легко оставить большую часть экономики Кубы нетронутой, сделать ее послушной своим прихотям, как Перон, Франко или Муссолини. Он мог бы взять половину и быть, как Тито. Он мог потребовать действия от всех участников и быть, как Маркос, Трухильо, Мобуту или Сухарто. Но этого было для него недостаточно.

Кастро жаждал власти не меньше, чем Сталин и Мао. Он нанял садистски и претенциозно верующего в идеалы революции Эрнесто Рафаэля Гевару Линча де ла Серна, чтобы тот помог ему получить ее, сначала как палача своих врагов (реальных, воображаемых и потенциальных), а потом как разрушителя экономики. Задача была выполнена, и Эрнесто Гевара сам был ликвидирован – так же ловко, как Кастро обычно ликвидировал многих других сообщников, соперников, и даже несколько настоящих врагов.

Однажды Че решил, что кубинцы должны научиться играть в футбол, как жители его родной Аргентины. Для этого у американских владельцев была отобрана сахарная плантация Центральная Макарена, неподалеку от Сьенфуэгоса (кстати, на самом деле плантаций на Кубе, принадлежащих американцам, была от силы четверть, а не большинство, как уверяют «левые» идеологи). На плантации также был огромный сад с деревьями манго, авокадо и маммеи, которые только начали давать плоды.

Че приказал подчистую вырубить эти деревья, а на их месте построить футбольное поле.

Год спустя поле поросло сорняками и покрылось рытвинами, поскольку совсем не использовалось. Стволы деревьев продолжали гнить в грудах за пределами поля, а жителям пришлось охотиться за свежими фруктами на черном рынке. Оказалось, что футбол просто не заинтересовал никого на Кубе. Даже под страхом отправки в лагерь Гуанахакабибес.

Че Гевара также верил, что Кубу можно индустриализировать в приказном порядке, как это сделал Сталин в СССР. На самом деле благодаря указам Че Куба перестала быть развитой индустриальной страной. В одном из своих декретов он приказал построить завод холодильников в Сьенфуэгос, фабрику горнодобывающих инструментов в Санта‑Кларе, а в Гаване – фабрику по производству карандашей и обувную фабрику.

Поставки? Спрос? Затраты? Такие «буржуазные детали» не интересовали Че. Ни одна из фабрик в конечном счете не выпустила ни единого продукта.

Че Гевара бранил химиков нового завода «Кока‑кола», так как напиток, который они производили, был ужасным на вкус. Некоторые из них заявляли, что в этом виноват сам Че, который национализировал завод и отобрал его у бывших управляющих, которые, в свою очередь, увезли фирменный рецепт кока‑колы с собой в Америку. На эту дерзость Че ответил угрозой тюремного лагеря. Во время своего пребывания на посту он также купил целый парк снегоуборочной техники в Чехословакии. Он был убежден, что техника может быть легко преобразована в машины для уборки сахарного тростника и, таким образом, будет способствовать механизации сбора урожая и увеличению производства сахара на Кубе. На самом же деле снегоуборочные машины давили сахарный тростник, срезали его на неправильную длину, и в итоге уничтожили все посадки. Это было одной из причин спада производства сахара на Кубе (в 1963 году сахара было произведено более чем вполовину меньше, чем при Батисте). Воистину это начинание Гевары может с успехом служить аллегорией всего коммунизма.

Продукции знаменитой обувной фабрики Че хватало ровно на два шага перед тем, как она разваливалась. Министр не понимал, почему обувь, произведенная на этой фабрике, просто стоит на полках. В 1961 году большинство кубинцев все еще носили дореволюционную обувь, постоянно ремонтируя и полируя ее, но не покупали обувь новой фабрики.

Это привело Гевару в ярость, и он отравился на фабрику с инспекцией.

Зная о его «гуманистической» репутации, все рабочие старались вести себя безупречно. «В чем здесь проблема? – рявкнул Че на начальника фабрики. – Почему вы выпускаете обувь, которая никуда не годится?!»

Начальник фабрики посмотрел министру промышленности прямо в лицо. «Все дело в клее, – ответил он. – Этот клей, который вы покупаете у русских – полное дерьмо. А мы когда‑то покупали клей в США». Это действительно задело Гевару, и он разразился своей обычной гневной тирадой, заставив всех рабочих содрогнуться в ожидании самого худшего. Многие из них уже потеряли родственников в Ла‑Кабанье, у других родные находились за колючей проволокой в лагерях вроде Гуанахакабибеса.

«Ладно же, – сказал мастер и передал Геваре ботинок прямо с конвейера. – Смотрите сами».

Че схватился за подошву, потянул – и та тут же отлетела, как банановая кожура. «Почему вы не сообщаете об этом некачественном клее в Министерство промышленности?» – лязгнул зубами Че. «Мы сообщали, – пожал плечами начальник. – И неоднократно, но ничего не изменилось». Че приказал своим вездесущим головорезам схватить дерзкого начальника. «А теперь вы подумаете и решите, как сделать эти туфли лучше, – окинул он рабочих свирепым взглядом. – Иначе всех вас постигнет та же участь». Он развернулся и вышел вон, а начальника фабрики больше никогда не видели. Тем не менее Джон Ли Андерсон уверяет нас, что «это не Че виноват, это сама система заставляла его так поступать», и что действовал он, исходя из нужд прогресса, а не жажды власти.

Конечно же, тем, кто вышвырнул за дверь предыдущего руководителя фабрики и запретил поставки клея из Соединенных Штатов, был не кто иной, как сам Че Гевара.

Русские говорят «нет!»

К концу 1964 года министр промышленности настолько «развалил» инфраструктуру и экономику Кубы и довел до нищеты рабочий класс, что вскоре русские и сами начали хвататься за голову. Они финансировали бардак, и это удовольствие становилось все более дорогостоящим. Никакие геополитические соображения не могли оправдать таких затрат. «И это – слаборазвитая страна?!» – вопрошал Анастас Микоян во время своего визита на Кубу в 1960 году. Советский Союз откровенно искал повод разграбить еще одну достаточно развитую страну, как уже случилось с государствами Восточной Европы после Второй мировой войны.

Только в этом случае попытка мародерства не сошла Советам с рук. Как раз наоборот. Кастро не был ровней «простакам» Ульбрихту и Гомулке. Французский социоэкономист Рене Дюмон оказывал Кастро всяческую поддержку в то время, когда экономическая ситуация на Кубе начала выходить из‑под контроля. «Кубинская революция добилась больших результатов за свои первые три года, чем китайская – за десять», – утверждал Дюмон. Однако у Гевары была аллергия на критику любого рода, даже если она высказывалась из лучших побуждений.

В 1964 году правительство Советского Союза намекнуло Кастро, что Че пора «уходить». А Кастро отлично знал, кто был той «рукой, которая его кормила». Он никогда особо и не любил Гевару. В данной ситуации Кастро больше не нуждался в своем Робеспьере.

Отсюда и начинают расти ноги у мифа, созданного сочинителями «жития» Гевары, о его постепенном «идеологическом расхождении с СССР». Пылающее чистым революционным огнем сердце Че, гласит миф, никак не могло смириться с коррумпированной системой советской номенклатуры. На самом же деле конфликт был исключительно практический.

Советский Союз просто‑напросто отказался финансировать очередные безумные фантазии Гевары. Когда Че наконец осознал сложившуюся ситуацию, он понял, что его дни в качестве фаворита Кастро были сочтены.

Тогда Че Гевара решил отомстить. Так, в декабре 1964 года, сразу после визита в ООН, Че посетил своего товарища Ахмеда Бен Бела в Алжире. Там он произнес получившую широкий резонанс речь о том, что СССР «является соучастником в империалистической эксплуатации».

Многим в тот день показалось, что Че прочил себя на роль Троцкого своего поколения. А для самого Че это была лишь еще одна роль, которую нужно было сыграть. Когда Гевара вернулся в Гавану, кубинские газеты и словом не обмолвились ни о его речи, ни вообще о его поездке. Более того, он был приглашен на встречу с Фиделем и Раулем Кастро. Рауль как раз вернулся из Союза, где речь Че, произнесенная в Алжире, наделала много шума. При появлении Гевары Фидель и Рауль Кастро во всеуслышание назвали его недисциплинированным, неблагодарным глупцом.

«Фидель! – растерянно отозвался Че. – Пожалуйста, относись ко мне с уважением! Я не Камило!» Супруга Че Гевары, Алейда, была вынуждена вмешаться в спор с восклицанием: «Не могу поверить, что все это действительно происходит между давними, проверенными временем компаньерос!»

Обескураженный Че вернулся домой, где нашел перерезанными провода своего телефона. Это стало началом его домашнего ареста. Именно во время домашнего ареста Че сочинил свое известное «прощальное письмо Фиделю», в котором он унижался самым неприкрытым образом.

«Я глубоко уважаю твои наставления и личный пример… единственная моя вина заключается в том, что я не смог еще в Сьерре разглядеть в тебе качества лидера и революционера. Я выйду на новые поля сражений с верой, которую ты в меня вселил…» – и прочее в том же раболепном духе.

С момента возвращения из Алжира и до отъезда в Конго на публике Че появлялся всегда в компании приставленных к нему охранников из службы государственной безопасности. Его кубинские приключения подошли к концу.

Date: 2015-07-27; view: 316; Нарушение авторских прав