Глава 3. Три Филиппа

Единственное окно приземистого трактира «Адамово яблоко» выходило на отлогую буковую рощу, опускавшуюся вплоть до траншей. Между стволов пролегала достаточно широкая для экипажей дорога, выводившая на дощатый мост, перекинутый через широкие и глубокие рвы. Они окружали замок со всех сторон, кроме обращенной к лё Ашазу.

После того, как были возведены водоудерживающие перемычки, мелиорированное дно траншей, освободясь от избытка влаги, стало два раза в год приносить обильный урожай кормовой травы, которую хозяева использовали на скотном дворе и в конюшне.

Сейчас как раз скосили второй урожай. Через окно кабачка, где засели восемь бандитов, хорошо было видно, как крестьяне сгребали вилами сено и собирали его под мостом в снопы. Стены траншей поднимались отвесно, и лишь в одном месте был прорезан покатый подъем, чтобы могла проехать повозка с сеном. Этот подъем выводил на дорогу, проходившую перед окном трактира.

Фронтальная несущая стена замка на уровне первого этажа имела в кладке множество отверстий – бойниц. Они были слишком малы, чтобы сквозь них мог пробраться человек. Но как раз под постоянным деревянным мостом, (с некоторых пор заменившим блочно – подъемный), нижним краем возвышаясь всего на несколько дюймов над землей, находилось двустворчатое окно. Снаружи оно наглухо закрывалось мощными дубовыми ставнями, а изнутри при желании можно было вдобавок опускать металлическую решетку. Это окно впускало дневной свет в просторное банно – прачечное помещение. Говорят, что в средние века на юге Франции состоятельные граждане знали толк в разного рода банях и саунах.

На башне пробило три часа. Таинственного наводящего ужас рыцаря, которого молва нарекла Лагардером Красавцем, поблизости не было и не должно было быть, – ждали не его. Как что упавшие, было духом мастера шпаги мало‑помалу начали приободряться и вновь обретать временно приструненные спесь и бахвальство.

– Вот что, приятель Кокардас, – прогудел Сальдань. – Я готов лишиться десяти пистолей, лишь бы поглядеть на твоего хваленого шевалье де Лагардера.

– С обнаженной шпагой? – ухмыльнулся гасконец, отхлебнув большой глоток и пощелкав с иронией языком. – Сегодня, мой любезный, – прибавил он серьезно, – у тебя будет возможность блеснуть мастерством и отвагой, не забудь только как следует помолиться.

Сальдань разухабистым жестом покрепче натянул на уши шляпу. Удивительно, что среди посетителей кабачка до настоящего момента еще не произошло ни одной стычки. Но теперь, похоже, назревала драка. Вдруг глядевший в окно Штаупиц прокричал:

– Спокойно, малыши! К нам пожаловал господин Пейроль, факториум принца Гонзаго.

Между буковых стволов неторопливым шагом двигалась верховая лошадь под всадником.

– Мы много говорим, – торопливо произнес Паспуаль. – И ни о чем пока не договорились. Послушайте. Невер своим таинственным ударом способен любого уложить на месте, но, если повезет нам, то он же нас давать озолотит. Надеюсь, все здесь это понимают. Итак, спрашиваю напрямую. Вы готовы сегодня попытать счастья?

Нет нужды приводить дружный ответ приятелей.

– А если так, то позвольте в разговоре с Пейролем действовать мэтру Кокардасу и мне. Все, что мы ему скажем, вы должны поддержать.

– Лады!

– Идет!

– Заметано! – прозвучало со всех сторон.

– По крайней мере, те из нас, чью шкуру не проткнет шпага Невера, достаточно разбогатеют, чтобы заказать заупокойную мессу по тем, кому не повезло.

Вошел Пейроль.

Паспуаль почтительно снял свою шерстяную шляпу. Остальные последовали его примеру. В руках у Пейроля находился внушительный мешок с деньгами. Он со звоном швырнул его на стол и сказал:

– Держите, прожоры, свою кормушку. Все вам. Разделите сами. – И, окинув всех взглядом, прибавил: – Вижу, все уже в сборе. Добро пожаловать! Сейчас я скажу вам два слова о том, что вам предстоит проделать.

– Слушаем вас, господин Пейроль, – ответил, облокачиваясь на стол, Кокардас. – Итак?

Остальные отозвались дружным припевом:

– Слушаем!

Пейроль стал в позу оратора:

– Сегодня вечером, – начал он, – около восьми часов по дороге, что вы видите из окна, проследует мужчина. Он будет верхом. После того, как он переберется по мосту через ров, он привяжет коня к деревянной балке на той стороне моста. Посмотрите внимательно, видите прямо под мостом в стенке замка низкое окно, закрытое дубовыми ставнями?

– Прекрасно видим, господин хороший Пейроль, – отозвался Кокардас. – Крапленый туз! Мы здесь не слепые.

– Мужчина подойдет к окну…

– И в этот момент мы с ним заговорим?

– Только все должно быть тихо и аккуратно, – уточнил Пейроль с многозначительной улыбкой. – И можете считать, что вы отработали свои деньги.

– Пресвятая сила! – воскликнул Кокардас. – Господин Пейроль любит пошутить!

– Итак, вам все ясно?

– Абсолютно. Но вы что, уже собрались уходить?

– Да, я очень тороплюсь, – сказал Пейроль, отступая к дверям.

– Как же так, сразу, и даже не назвав имени человека, с которым мы должны заговорить?

– Зачем вам его имя?

Кокардас с немного наигранным разочарованием прищурил глаза; в банде наемников прогудел ропот. Особенно уязвлено выглядел Паспуаль.

– И не поведав нам о том благородном синьоре, – продолжал Кокардас, – по воле которого мы будем стараться?

Пейроль, скрывая тревогу, пристально посмотрел на учителя фехтования.

– Какая вам разница? – бросил он, пытаясь держаться непринужденно.

– Очень существенная, господин Пейроль.

– Я вам хорошо плачу.

– А может быть недостаточно хорошо, господин хороший Пейроль?

– Что вы хотите этим сказать, друг мой?

Кокардас встал, и все последовали его примеру.

– Вот что, приятель, – сказал мэтр Кокардас, внезапно сменив тон. – Поговорим начистоту. Мы, здесь присутствующие, все мастера шпаги, и к тому же дворяне. Я, к примеру, гасконец, закаленный солнцем и воздухом Прованса. Мое оружие, – он похлопал себя по ножнам шпаги, с которой никогда не расставался, – никогда не обращается против людей, которых я не знаю. Ву компрене?

– Прошу вас! – произнес брат Паспуаль, учтиво придвигая к доверенному лицу принца Гонзаго табуретку.

Пейроль находился в нерешительности.

– Что ж, храбрецы, раз вам так не терпится знать, могли бы сами догадаться и сообразить.

– Мы уже сообразили… на восьмерых, – заметил мэтр Кокардас.

– Но все – таки пока не догадались, – уточнил брат Паспуаль.

– В таком случае пошевелите мозгами. Кому принадлежит замок?

– Почтенному маркизу Келюсу, синьору, чьи жены не доживают до старости Келюсу – Засову. Бес ему в пах! И что дальше?

– А что вам еще нужно? – наставительно произнес Пейроль. – Разве не ясно, что вы работайте на маркиза де Келюса?

– Эй, приятели, кто‑нибудь этому верит? – недовольным тоном обратился к компании Кокардас.

– Нет, – ответил брат Паспуаль.

– Не верим, – поддержали остальные.

На впалых щеках Пейроля появился густой румянец.

– Что это значит? Черт возьми! – гневно воскликнул он.

– Спокойно, синьор! – прервал его гасконец. – Мои компаньоны – не слишком доверчивые простаки. А потому предлагаю поговорить спокойно, как подобает хорошо воспитанным людям. Насколько я понимаю, дело обстоит так: господин маркиз де Келюс узнал, что какой‑то молодой человек, дворянин, к тому же, недурен собой, по ночам проникал в замок через это низкое окно. Так?

– Именно так, – ответил Пейроль.

– Маркизу известно, что его дочь, мадемуазель Аврора де Келюс любит этого молодого человека.

– И это верно, – снова согласился фактотум.

– Именно потому, согласно вашим словам, господин Пейроль, мы собрались в этой забегаловке. Может быть кому‑то такое объяснение и покажется достаточным. Но лично я нахожу его неудовлетворительным. Вы говорите неправду, господин де Пейроль.

– Черт возьми! Что вы себе позволяете? – гневно закричал тот.

Но голоса наемников его заглушили.

– Говори, Кокардас! Говори! Говори!

Долго упрашивать его не пришлось.

– Прежде всего, – сказал он, – мои товарищи, равно как и я, знают, что этот ночной гость, (именно он сегодня будет подставлен под наши шпаги), носит титул не ниже принца.

– Допустим, принца, что из этого? – Пейроль подернул плечами.

Кокардас продолжал:

– А если точнее, – он никто иной, как принц Филипп Лотарингский, герцог де Невер.

– Я вижу, вы осведомлены лучше меня! – криво усмехнулся Пейроль.

– Но это не все. Есть еще одно обстоятельство, и о нем мои благородные приятели должно быть ничего не знают. Аврора де Келюс – не любовница мсьё де Невера.

– О – о! – не сдержал удивленного восклицания фактотум.

– Она его жена, – убежденно завершил гасконец.

Пейроль, побледнев, пробормотал:

– Но ты‑то сам, откуда это узнал?

– Знаю, уж точно. А откуда, – для вас не имеет значения. Сейчас я вам продемонстрирую, что мне известно кое‑что еще. Четыре года тому назад в часовне Келюсов втайне был освящен их брак, и, если я верно понял, лично вы и ваш благородный мэтр… – здесь Кокардас сделал короткую паузу, во время которой с нарочитой почтительностью снял шляпу, – вы были свидетелями при венчании, господин де Пейроль.

Пейроль, не возражая, лишь мрачно спросил:

– К чему вся эта болтовня?

– Чтобы узнать, – ответил гасконец, – имя блистательного синьора, на которого мы сегодня будем работать.

– Невер женился на дочери маркиза вопреки воле отца, – сказал Пейроль. – Маркиз де Келюс намерен отомстить. Что может быть проще?

– Действительно, ничего, если бы… если бы почтенный Засов знал о браке своей дочери. Но вы ведь тогда действовали с виртуозной осторожностью. Не так ли? Маркиз де Келюс так до сих пор ничего и не узнал. Подумать только, как бы обрадовался старый прощелыга, если бы проведал о том, что его дочь стала супругой одного из самых богатых людей Франции?

– Короче! – перебил Пейроль.

– Короче, мы работаем не на Келюса.

– Как пить дать, не на него, – подтвердил Паспуаль.

– Ясно, как день! – загремели голоса.

– На кого же, по‑вашему?

– На кого? Ага, вот те на‑а. «На кого?» Вам известна история о трех Филиппах? Нет? Ну я в двух словах. Три синьора из прекрасных семей: один – Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, ваш патрон господин Пейроль, разоренное высочество, готовое продать по сходной цене себя хоть самому дьяволу; второй – Филипп де Невер, которого мы поджидаем; и, наконец, третий – Филипп французский герцог де Шартр. Все трое молоды, блистательны и прекрасны, даю слово. И ко всему прочему, связаны такой искренней братской дружбой, которую в наши дни вряд ли где сыщешь. Однако оставим в стороне Филиппа французского и займемся двумя другими: Невером и Гонзаго. Их можно сравнить разве что с древними Пифеем и Дамоном.

– И что же, черт возьми, – повысил голос Пейроль. – Вы хотите обвинить Дамона в том, что он желал смерти Пифия?

– Настоящего Дамона, отнюдь. К тому же за историческим Пифием не стояло наследство в сто тысяч экю.

– Того самого, которое стоит за Пифием наших дней, – пояснил Паспуаль, – и владельцем которого может сделаться сегодняшний Дамон.

– Улавливаете разницу, господин де Пейроль? – продолжал Кокардас. – Могу еще прибавить, что древний Пифий не имел такой прекрасной любовницы как Аврора де Келюс и, что истинный Дамон не был влюблен в красавицу, или точнее сказать в ее приданое.

– Именно так, – вторично поддакнул своему мэтру брат Паспуаль.

Кокардас наполнил свой бокал.

– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!

– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.

– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?

– Бред и грязная клевета!

– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.

– Ты прав, гасконец!

– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.

– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.

Кокардас его прервал.

– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!

Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:

– Кокардас…

– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.

Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.

– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.

– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.

– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ:

– Мсьё Пейроль имеет все основания почитать своего господина за благородного человека. Расскажу об одном случае. Лично я не вижу в нем ничего предосудительного, но возможно некоторые злоумышленники способны истолковать его по – другому. В то время, тогда три Филиппа вели в Париже разгульную жизнь, настолько развеселую, что король Людовик даже пригрозил своему племяннику герцогу Шартрскому, что будет вынужден выслать его из страны… короче говоря, речь идет о 2–3х годах, когда я состоял на службе в помощниках у одного итальянского доктора, последователя и ученика знаменитого ученого Эксили, известного под именем Пьера Гарба…

– Пьера Гарба! – воскликнул итальянец Фаенца, – как же, я его знаю. Это известный шарлатан и алхимик.

Брат Паспуаль улыбнулся и мягко возразил.

– Это благопристойный человек со спокойными манерами, богобоязненный и начитанный как толстая книга. Он был известен тем, что работал над созданием эликсира жизни.

При последних словах Нормандца наемники в один голос захохотали.

– Ах, крапленый туз! Ты красноречив как святой проповедник! Ну, ну, продолжал, не томи.

Пейроль утер со лба обильный пот.

– Принц Филипп де Гонзаго, – продолжал Паспуаль, – часто навещал доброго Пьера Гарба.

– Да потише, ты! – вырвалось само собой у доверенного лица.

– Погромче!

Тут же заорали головорезы. Этот рассказ их очень интересовал, поскольку за ним стояла возможность ощутимой прибавки к уже полученному вознаграждению.

– Говори, Паспуаль, говори! Говори! – взывали мастера шпаги, теснее сдвигаясь в круг. Кокардас, с отеческой лаской поглаживая затылок своего помощника, не без зависти замети:

– Мой малыш, пользуется явным успехом. Надо же!

– Мне неприятно, – продолжал брат Паспуаль, – касаться темы, которая может огорчить господина Пейроля; но истина дороже. Принц де Гонзаго часто приходил к Гарба для того, чтобы научиться у него составлять снадобья. И как раз в это время у молодого герцога де Невера обнаружилась болезнь легких.

– Клевета! – воскликнул Пейроль. – Опять грязная клевета!

Паспуаль спокойно возразил:

– Разве я кого‑нибудь в чем‑то обвиняю, мой господин?

Фактотум нервно кусал губы; внезапно он резко поднялся с табуретки.

– Надеюсь, вы мне не будете препятствовать отсюда уйти? – сверкнув глазами, выпалил он.

– Ну, разумеется, – широко рассмеявшись, ответил гасконец. – Не только не будем препятствовать, но и составим вам, так сказать, почетный эскорт до самого замка. Должно быть, почтенный Засов уже пробудился после сиесты и с большим интересом выслушает наш рассказ.

Пейроль без сил опустился на табуретку. Лицо его приобрело какой‑то зеленоватый оттенок. Неумолимый Кокардас пододвинул ему бокал:

– Выпейте, чтоб приободрится, а то что‑то не важно выглядите. Выпейте глоток, право же. Не хотите? Тогда просто немного передохните, а мы послушаем нашего сладкоречивого нормандца, он говорит не хуже, чем лучший придворный адвокат на государственном процессе.

Брат Паспуаль благодарно кивнул своему шефу и продолжил рассказ:

– Нередко можно было услышать: «Это тот несчастный молодой герцог Неверский, который скоро умрет». Двор и город встревожены. Такой благородный дом, как герцогов Лотарингских, и такое несчастье. Сам король справлялся о здоровье молодого человека, а Филипп герцог Шартрский выглядел совершенно удрученно.

– Был человек еще более удрученный, еще более безутешный, – с подкупающей дрожью в голосе произнес Пейроль. – Это Филипп, принц де Гонзаго!

– Упаси меня, Боже, вам возражать! – произнес Паспуаль, выдержке которого полезно поучиться любому спорщику. – Я хорошо понимаю, что принц де Гонзаго в то время много горевал. В подтверждение того могу сказать, что он вдруг буквально каждый вечер зачастил к эскулапу Гарба. При этом он зачем‑то переодевался в лейтенантскую ливрею. То и дело я слышал, как он с инфернальной тоской жаловался: «Как же все долго, доктор! Как же долго!»

В низкой зале «Адамова яблока» не было ни одного человека, который не был бы убийцей, но при этих словах Паспуаля всех невольно кинуло в дрожь.

– Однажды вечером, – возобновил рассказ брат Паспуаль, понизив голос, – Филипп де Гонзаго пришел как всегда и Гарба, увидев необычный блеск его глаз, пощупал ему пульс и спросил: «Вы выиграли большие деньги?» Гонзаго засмеялся и ответил: «Я проиграл две тысячи пистолей, – и тут же прибавил, – Невер намерен сегодня принять участие в фехтовальных турнирах в академии. Однако он так слаб, что не удержит рапиру». «Значит, – пробормотал доктор Гарба, – это конец. Скорее всего, завтра…» но, – почти весело поспешил пояснить Паспуаль, – все произошло вопреки мрачным прогнозам. Нам следующий день Филипп герцог де Шартр усадил Невера в свою карету и велел кучеру катить в Турин. Его высочество привез Невера в свое имение. Поскольку поблизости не было мэтра Гарба, Невер быстро пошел на поправку. Потом в поисках солнца, тепла и радости жизни он отправился на корабле по средиземному морю и добрался до Неаполя. Филипп Гонзаго нашел главу доброго врачевателя, дал ему указание ехать на поиски Невера. В мои обязанности входило собрать доктору багаж. Как‑то ночью лопнул перегонный куб, и врач, надышавшись эликсира жизни, к утру скончался.

– Не хрена себе!

– Вот так славный итальянец! – загудели голоса.

– Да уж, – просто ответил Паспуаль. – Мне так было его жаль. Ну а конец истории, вот какой. Невер путешествовал полтора года. Когда он вернулся, все воскликнул: «Невер помолодел на десять лет». Невер силен, здоров и бодр, как утренний жаворонок. Кроме того, вы уже знаете, что после Лагардера Красавца Невер на сегодня – лучший клинок в мире.

Брат Паспуаль замолчал, а Кокардас завершил:

– Настолько искусный, что господин де Гонзаго был вынужден пригласить восемь мастеров шпаги против него одного. Ах ты, крапленый туз!

Наступила тишина, которую нарушил Пейроль.

– К чему вся эта болтовня? К увеличению платы?

– О – о, к значительному! – ответил гасконец. – Право же, нельзя платить одинаково за месть отца против умыкнувшего дочь кавалера и за исполнение задания Дамона, вздумавшего до срока получить в наследство состояние Пифия.

– Сколько вы хотите?

– В три раза больше.

– Согласен, – ответил Пейроль, не колеблясь.

– И еще, после того, как дело будет сделано, Гонзаго возьмет нас к себе на службу.

– И это обещаю! – опять согласился фактотум.

Кокардас обменялся взглядом сначала с братом Паспуалем, потом с остальными.

– Вот и договорились, – сказал он наконец.

Пейроль протянул ему руку. Гасконец ее не пожал. Пошлепав ладонью по своей шпаге, он пояснил:

– Вот мой нотариус, который отстоит мои права, господин хороший де Пейроль. Крапленый туз, не советую вам водить нас за нос!

Пейроль, явно повеселев, направился к выходу. Задержавшись на пороге, он предупредил:

– Если не справитесь, никаких денег больше получите.

– Само собой, – отозвался гасконец. – Спите спокойно на ваших двух подушках мой господин хороший де Пейроль, – и фактотум под дружный хохот покинул трактир, где вслед за тем прозвучали громогласные призывы:

– Эй, красотка! Где ты там?

– Давай, неси вина!

– Да побольше.

– Что ж ты такая клуша неповоротливая? Ну, поживее же!

– Ха – ха – ха!