Глава 2. Кокардас и Паспуаль

Один ехал верхом на старой рабочей лошади со спутанной гривой и кривыми тощими ногами; другой сидел на осле, свесив ноги на одну сторону, как делают путешествующие на благородном верховом коне аристократки.

Первый, не смотря на жалкий вид своей клячи, которая низко опустила голову, словно что‑то вынюхивая на дороге, имел гордую бравую осанку. На нем был полукафтан из бычьей кожи с аккуратно пришитым на груди узорным пластроном в форме червонного сердечка, плотно облегающие грубохолстые стеганые штаны и сапоги с голенищами широкими раструбом, модными во времена Людовика XIII. Кроме того на голове его красовалась залихватская фетровая шляпа, а на бедре длинная шпага. Это был никто иной, как мэтр Кокардас Младший, уроженец Тулузы, в свое время очень известный в Париже мастер и преподаватель фехтования, ныне обитавший в Тарбе, где в поте лица добывал скудные средства к существованию.

Второй выглядел намного скромнее. Его одеяние походило на костюм разорившегося клерка. Длинная темная свитка, чем‑то похожая на ризу священника, закрывала почти до колен серые штаны, которые от долгого употребления лоснились и блестели на изгибах, грозя в ближайшем времени прохудиться. Голову его покрывала плотно натянутая на уши шерстяная шапочка; ноги, не смотря на изнуряющую жару, утопали в подбитых мехом полусапожках. В отличие от Кокардаса, имевшего черную густую курчавую, как у негра, непричесанную шевелюру, у напарника были редкие белесые волосы, – только несколько тощих взмокших от пота прядей прилепились к его вискам. Даже с естественной растительностью на лице у оседлавшего осла путника по сравнению с Кокардасом дела обстояли хуже. Вместо густых завивающихся кверху темных усов, украшавших мастера шпаги, под длинным носом спутника на верхней губе подрагивали лишь несколько одиноких соломенного цвета волосинок. Он исполнял роль помощника во время уроков, преподаваемых его темноволосым напарником, учителем фехтования и, не смотря на скромные, почти застенчивые манеры, сам недурно владел шпагой, которая, сейчас одетая в ножны, телепалась на ребрах у осла. Этого человека звали Амабль Паспуаль. Его родиной было местечко Вильдье в Нижней Нормандии, известное в округе Конде сюр Нуаро своими удивительными винами. Приятели называли его брат Паспуаль то ли за внешность, напоминавшую клирика, то ли за то, что до того, как пристегнуть к поясу шпагу, он был слугой у цирюльника, у которого недурно справлялся с обязанностями провизора. Он был очень некрасив, но, не смотря на это, всякий раз, когда на дороге встречалась цветастая бумазейная юбка прохожей крестьянки, в его чуть припухших глазах зажигались чувственные огоньки. Кокардас Младший напротив, мог по праву сойти за вполне смазливого прохиндея.

Итак, они устало тащились верхом под южным беспощадным солнцем. Каждый камушек или ложбинка на дороге содрогали клячу Кокардаса и через каждые 20–30 шагов осел Паспуаля капризничал.

– Экая диковинка, дружочек мой, – произнес Кокардас с мощным гасконским акцентом. – Вот уж два часа, как мы видим этот хренов замок, и мне чудится, что он вместе с драной горой, на которой стоит, отступает так же быстро, как мы к нему приближаемся.

– Терпение, терпение, мэтр; – прогнусавил в ответ Паспуаль с классическим нормандским прононсом, будто его мучил насморк, – боюсь, что, не смотря на нашу неторопливость, мы все равно прибудем на место слишком рано для дела, на которое нас сюда пригласили.

– Пресвятая сила! Брат Паспуаль; – тяжело вздохнул Кокардас. – Если бы мы умели с толком использовать наши таланты и мастерство, мы могли бы выбирать клиентов, а не бросаться на первый зов.

– Ох, как ты прав, дружище Кокардас, – ответил нормандец. – Но страсти и дурные наклонности нас губят.

– Азартные игры, в лоб им рапиру, вино…

– И женщины! – Прибавил Паспуаль, воздев глаза к небу.

Они двигались вдоль берега Кларабиды посередине Лурронской долины. Один из холмов Лё Ашаза, служа просторным пьедесталом, живописно вздымал к небу громоздкие конструкции замка Келюсов, со стороны реки не имевшего каменной ограды. Эта импозантная постройка, начало которой уходит в античную эпоху, привлекла бы внимание любого мало – мальски сведущего ценителя архитектурных памятников. Замок Келюс венчал горную цепь, некогда возникшую в результате землетрясения, воспоминания о котором уже давно стерлись из человеческой памяти. Под мхами и кустарниками, укрывавшими просторный цоколь, кое‑где можно было разглядеть древние языческие строения. Их некогда соорудили руки римских солдат. Но сегодня от них остались лишь руины. А возвышающиеся каменной кладки стены представляли ломбардский стиль десятого – двенадцатого веков. Две главных башни, стоявших по сторонам жилого помещения с юго – востока и с северо – востока, имели прямоугольную форму и выглядели скорее приземистыми, чем высокими. Двустворчатые маленькие установленные над бойницами окна располагались над округлыми лишенными декоративной лепнины пилястрами. Единственный признак роскоши состоял в мозаичной кладке, перемежавшей кирпичи с тесаным камнем, причудливым поясом между первым и вторым этажами окаймлявшим все здание. В округе установилось мнение, что замок более старый, чем фамилия Келюсов.

Слева и справа от прямоугольных ломбардских башен пересекались две искусственных траншеи. Это были окончания рвов в которых некогда были возведены перемычки для того, чтобы удерживать здесь воду. Сразу за северным рвом находился крайний домик утопающий в буковой роще деревушки Таррид. В ее центре возвышался шпиль возведенный в начале тринадцатого века кирхи в стрельчато – готической манере. Замок Келюс вместе с деревней Таррид представляли своего рода чудо старинного зодчества пиренейских долин.

Однако Кокардас Младший и брат Паспуаль отнюдь не являлись ценителями эстетических достоинств архитектурных сооружений. Они продолжали свой путь, и взгляды, бросаемые ими на угрюмую цитадель, были нацелены лишь на то, чтобы определить оставшееся расстояние. Если бы ехать по прямой, по трассе, так сказать, птичьего полета, то они смогли бы его преодолеть за каких‑то полчаса. Но пробраться можно было, лишь огибая лё Ашаз. И из‑за этого дорога еще должна была отнять не менее часа.

Кокардас был веселым малым, когда в его кошельке водились деньги. На наивном лице брата Паспуаля обычно тоже играла добродушная улыбка. Но сегодня оба спутника были явно не в духе, и тому имелись весомые причины: предательская пустота в желудках, кошельках и карманах, плюс к тому перспектива неизвестного, скорее всего, опасного дела. Конечно, будь у них за душой хотя бы несколько монет, а в дорожных сумках пара кусков хлеба и бутыль вина, они могли бы отказаться. Но, к сожалению развлечения и удовольствия, которым в последнее время предавались приятели, истощили запасы, и потому теперь им выбирать не приходилось.

– Пресвятая сила! – Воскликнул Кокардас, – чтоб мне провалиться, если я когда‑нибудь еще прикоснусь к картам, или к бокалу.

– А я навсегда отказываюсь от любовных утех, – прибавил неумеренно падкий на женский пол Паспуаль, и оба предались добропорядочным размышлениям о том, как наладить разумный благопристойный экономически выдержанный быт.

– Я куплю полный экипаж, – с воодушевлением произнес Кокардас, – и сделаюсь бойцом в команде нашего Маленького Парижанина.

– И я буду солдатом или даже слугой при особе первой шпаги Франции, – пообещал Паспуаль, и они заговорили почти одновременно.

– Мы опять увидим его, и он снова назовет меня «мой старина Кокардас!»

– И будет по – прежнему подтрунивать над братом Паспуалем.

– Эх, тысяча чертей! Как же мы с тобой, дружок, низко опустились для мастеров шпаги нашего класса, – погрязли в позорном разгуле и пьянстве. Но, знаешь ли, я уповаю на то, что встреча с Маленьким Парижанином сделает нас лучше.

Паспуаль грустно покачал головой:

– Я не уверен, захочет ли он нас узнать, – заключил он, печально глядя на свое потасканное облачение.

– Значит, ты его плохо знаешь, мой милый, – отозвался Кокардас. – Более благородного сердца, чем у этого парня, я не знаю.

– Какой точный глаз! – Прибавил Паспуаль, – и какая скорость.

– Какая мощная хватка, и какой сильный удар!

– Помнишь его внезапную подсечку, когда он делает шаг назад?

– А его тройной удар с выпадом вперед, тот самый, что описал в своем учебнике фехтования Делеспин.

– Словом, душа – человек!

– Именно душа. А как ему всегда везет в картах. Да и выпить он не промах.

– А женщины от него просто без ума.

При каждой реплике они замедляли шаг своих верховых и обменивались рукопожатием собеседников, хорошо понимавших друг друга. Их чувства были сильны и искренни.

– Клянусь небесами! – сказал Кокардас, – мы согласились бы исполнять роль его домашней прислуги, если бы он этого захотел. Верно говорю?

– И мы сделаем из него знаменитого синьора, если, конечно, деньги Пейроля тому не помешают.

Теперь понятно, что господин Пейроль, правая рука Филиппа де Гонзаго и был тем человеком, который понудил сюда прибыть мэтра Кокардаса и брата Паспуаля. Они хорошо знали упомянутого Пейроля, даже лучше, чем его патрона мсьё де Гонзаго. Прежде, чем преподавать для мелкопоместных дворян искусство владения шпагой в духе итальянской школы в городе Тарбе, они содержали фехтовальный класс в Париже на улице Круа де пти Шан, что в двух шагах от Лувра, и, если бы не их слабость к развеселой жизни, они наверное смогли бы построить себе недурную карьеру, так как практически вся придворная знать посещала их уроки. Это были два отважных дьявола, прекрасной владевших шпагой, способных в критический момент на непредсказуемую проделку. И потому мы, соблюдая известный такт, не будем уточнять причины, побудившей их в один прекрасный день оставить ключ от парижского фехтовального зала у двери под ковриком и со стремительностью молнии покинуть столицу.

В те времена в Париже специалисты по шпаге тесно общались с самыми знаменитыми придворными аристократами и потому прекрасно знали все наиважнейшие новости, они являлись, так сказать, живыми газетами. Брат Паспуаль, бывший к тому же и цирюльником, имевшим дело с дамскими прическами, имел широкую палитру знакомств с прекрасным полом.

Поэтому, получив вызов в столицу, друзья легко заключили, что там понадобилось их мастерство во владении оружием. Выезжая из Тарба, Паспуаль сказал:

– Тут пахнет делом, где можно заработать миллион. Клинок Невера – лучший в мире после клинка Маленького Парижанина. Нельзя этого забывать.

Кокардасу ничего не оставалось, как молча согласиться со столь резонным рассуждением своего помощника.

Около двух часов пополудни они въехали в деревню Таррид, и первый же встретившийся крестьянин указал им, где находится трактире «Адамово яблоко».

Когда они вошли, небольшое помещение трактира было почти заполнено посетителями. Девушка в ярко цветастой юбке и кружевном корсаже по крестьянской моде местности Фуа быстро сновала взад – вперед, принося наполненные бургундским вином бокалы и кружки, огонь для трубок в виде раскаленных угольков, собранных в деревянный ковш, и все остальное, что могло понадобиться путникам, проделавшим неблизкую дорогу под палящим солнцем Пиренеев.

На стене висело шесть рапир вместе с ремнями и ножнами.

Среди собравшихся не было ни одного человека, под портретом которого нельзя было бы, ни на йоту не покривя душой, жирным шрифтом подписать «наемный убийца». Загорелые лица, бравые, горящие вызовом взгляды, длинные, завитые кверху усы. Если бы паче чаяния сюда вдруг заглянул какой‑нибудь благопорядочный буржуа, то, наверное, увидев эти наглые рожи, упал бы в обморок. За первым столом у входа сидели трое испанцев, – это было понятно по их манерам. За следующим – итальянец с лицом изуродованным шрамом ото лба до подбородка, а напротив какой‑то мрачный бандит, чей выговор указывал на то, что он – немец. Третий стол оккупировал грубый мужлан с густой непричесанной шевелюрой, чей грассирующий говор выдавал бретонца.

Испанцев звали: Сальдань, Пинто и Пепе по прозвищу Матадор. Все трое профессиональные шпажисты: первый – из Мюрси, второй – из Севильи, третий – из Памплоны. Итальянец был головорез из Сполеты. Его звали Джузепе Фаёнца, немца – Штаупиц, бретонца Жоёль де Жюган. Всех их хорошо знал и пригласил сюда господин Пейроль.

Когда мэтр Кокардас и брат Паспуаль, поставив свой живой транспорт в стойло, перешагнули порог трактира, они, увидев эту честную компанию, невольно сделали шаг назад, видимо желая незаметно уйти. Низкая зала харчевни скупо освещалась лишь одним маленьким оконцем; дым от трубок сбился под потолком тяжелой кучей, напоминавшей грозовое облако. Поначалу, вновь прибывшие не видели ничего, кроме худых профилей, торчащих усов и развешанных на стенных крючках шпаг. Через несколько мгновений замкнутое пространство трактира огласилось приветственными воплями шестерых голосов.

– Мэтр Кокардас!

– Брат Паспуаль! – а затем последовали фразеологические украшения из отборных ругательств, распространенных в провинциях Италии, на берегах Рейна, брани из Кимпера Корентина, похабщины из Мюрси, Наварры и Андалусии.

Кокардас, пытаясь разглядеть лица, приставил к глазам ладонь козырьком:

– А – а – а, бес вам в пах, todos camarados!

– Старые знакомые, – перевел Паспуаль дрожащим от волнения голосом.

Паспуаль от рождения был трусоват, но жизнь то и дело понуждала его быть храбрым. Любой пустяк мог заставить его от страха покрыться гусиной шкурой, но, если приходилось, то он дрался как лев.

Затем начались похлопывания друг друга по плечам и рукопожатия, такие крепкие, что в ладонях хрустели костяшки. Одежда присутствовавших была самая разнообразная всех возможных оттенков: темно – зеленые колеты, лиловые и синие шляпы. Единственный, которого не было в наличии, это цвет чистой белой ткани.

В наши дни преподаватели фехтования – добропорядочные просвещенные прекрасно владеющие речью господа. Они хорошие мужья и отцы. Сегодня их ценят в самом изысканном обществе. В семнадцатом веке дело обстояло по‑другому. Мастер шпаги был либо приближенный ко двору баловень судьбы, либо бедный бродяга, которому приходилось рисковать жизнью, чтобы заработать свой бокал вина. Третьего, как говорится, было не дано.

Гости трактира «Адамово яблоко» наверное, когда‑то знавали лучшие дни. Но в какой‑то несчастливый час солнце их успеха закатилось. Таким образом, все они были товарищи по несчастью.

До прихода Кокардаса и Паспуаля они сидели за столами тремя разрозненными группами, между которыми не было никаких контактов. Бретонец не знал никого. Немец общался только с сполетанцем. Испанцы балагурили между собой. Но парижане на то и парижане, чтобы объединить все флаги. Преподаватели фехтования с улицы Круа де пти Шан, что за Поле Роялем, были знатоками всех ударов шпаги и рапиры, распространенных в Европе, и немудрено, что специалисты холодного оружия, собравшиеся сегодня в «Адамов яблоке» охотно сгруппировались в одну компанию, голову которой теперь представляли мэтр Кокардас Младший и брат Паспуаль.

Если привести послужной список всех присутствовавших в кабачке братьев по оружию, то у читателя поднимутся волосы дыбом от ужаса. Шесть висевших на стене шпаг унесли на тот свет больше христианских душ, чем мечи всех палачей Франции и Наварры. Бретонец, если бы ему довелось исполнять роль Харона, мог бы к своему поясу прицепить две или три дюжины человеческих скальпов. Сполетанца в ночных кошмарах терзают двадцать с лишним привидений погубленных им людей. Немец заколол двух гауграфов, троих марграфов, пятерых ринграфов и одного ландграфа, – для полного набора ему не хватало лишь бурграфа. И все это было лишь «цветочками» в сравнении с «деяниями» испанцев, которые и теперь легко могли бы утонуть в крови своих бесчисленных жертв. Пепе Убийца (он же Матадор), всегда говорил о своем коронном ударе, которым он способен враз уложить троих.

Не будем украшать и облагораживать уже знакомых нам Гасконца и Нормандца. Они после первого бокала вина чувствовали себя вполне в своей тарелке в этой компании транспиренейских головорезов. Когда первые бравурные восклицания и хохот поутихли, Кокардас сказал:

– А теперь, мои любезные, поговорим о делах.

Позвали служанку, дрожащую от страха перед этими людоедами, и велели ей принести еще вина. Это была дородная черноволосая немного косоглазая девица. Паспуаль сразу направил в ее сторону посоловевшие глазки и поднялся, желая проследовать за ней под предлогом того, что желает лично проследить за тем, чтобы она в погребе наливала вино попрохладнее. Но Кокардас удержал его за полукафтана.

– Ты, ведь, что‑то сегодня мне обещал, дружок? А? – урезонил мэтр своего помощника, после чего брат Паспуаль, тяжело вздохнув, опустился на стул. Когда вино было подано, девицу выпроводили из помещения, запретив ей входить без вызова.

– Итак, красавчики, – возобновил свою речь Кокардас. – Мы не ожидали, я и брат Паспуаль, встретить столь благородную компанию вдали от шума городского, от людных мест и центров, где ваши таланты могут проявиться в наилучшем виде.

– Перец тебе в ноздрю, – перебил головорез из Сполете. – Тебе известен хоть один город, где нам можно найти хорошую работу, тебе самому, caro mio.

И все солидарно покачали головами, разделяя естественную обиду за несправедливое отношение к их мастерству, не имевшего достаточного применения соответствующего вознаграждения. Потом спросил Сальдань:

– А ты часом не знаешь, зачем мы здесь собрались?

Гасконец уже раскрыл, было рот, чтобы ответить, но брат Паспуаль вдруг наступил ему на ногу. Кокардас Младший, не смотря на то, что в тандеме с Паспуалем исполнял роль лидера, имел хорошую привычку прислушиваться к советам мудрого и осторожного нормандца.

– Я знаю только, что нас пригласили…

– И меня пригласили, – вставил Штаупиц.

– Для того, чтобы мы, брат Паспуаль и я, нанесли удар, – закончил гасконец.

– Carajo! – крикнул Пепе Убийца. – Когда есть я, то других уже не приглашают!

Здесь каждый сделал несколько замечаний, варьируя эту тему на разные лады в соответствии со своим красноречием и тщеславием. Затем Кокардас заключил:

– Наверное, нам придется вступить в бой против вооруженной группы.

– Нам предстоит вступить в бой против одного человека, – сказал Штаупиц.

Штаупиц был ближайший помощник господина Пейроля, доверенного лица принца Филиппа Гонзаго.

При этой новости все расхохотались. Кокардас и Паспуаль смеялись громче других, но сапог нормандца по – прежнему придавливал к полу ногу гасконца, что означало: «Оставь этот разговор мне».

И Паспуаль мягко полюбопытствовал:

– Как же зовут этого великана, которому придется сражаться против восьмерых клинков?

– Каждый из которых, сам по себе способен уложить с полдюжины бойцов? – прибавил Кокардас.

Штаупиц ответил:

– Герцог Филипп де Невер.

– Но говорят, что он очень плох, чуть ли не умирает! – воскликнул Сальдань.

– Задыхается! – подтвердил Пинто.

– Больной, чахоточный, доходяга, – продолжали остальные.

Кокардас и Паспуаль молчали. Последний медленно покачал головой и отодвинул бокал. То же сделал и гасконец. Их внезапная серьезность не осталась незамеченной.

– Ну, ну, давайте выкладывайте, что там у вас? – раздалось со всех сторон.

Кокардас со своим напарником обменялись взглядом.

– Сорок бочек арестантов! – воскликнул изумленный Сальдань. – Что еще за тайны?

– Глядя на вас, – заметил Фаенца, – можно подумать, что вы решили отказаться от этого дела?

– Пожалуй, мои любезные, так и есть, – ответил Кокардас Младший, но его голос утонул в протестующих криках.

– Нам приходилось встречаться с Филиппом де Невером в Париже, – спокойно продолжал брат Паспуаль. – он приходил в наш класс. Этот умирающий может наподдать нам всем доброго жару.

– Кому? Нам? – презрительно заорали со всех сторон.

– Я вижу, – сказал Кокардас, обводя всех пристальным взглядом, – что никто из вас не знает об ударе Невера.

Все с вниманием уставились на говорившего.

– Или об ударе старого мэтра Делапальмы, – прибавил Паспуаль, – который помог ему выйти победителем из встреч с семью лучшими клинками от селения Руль до порта Сэн Онорэ.

– Чушь и хреновина все эти таинственные удары! – крикнул Пепе Убийца.

– Твердая нога, верный глаз, крепкая рука, надежная защита, – прибавил бретонец. – Я колыхал их в гробу, все эти секретные приемы, как древний потоп.

– Ай, серп вам в жатву! – прорычал Кокардас. – Я не забываю о твердой ноге, точном глазе, крепкой руке, надежной защите, мои миленькие.

– И я тоже, – вставил Паспуаль.

– Думаю, что в этих элементах мы дадим любому из вас фору, – продолжал Кокардас.

– Если кто‑то сомневается, мы готовы подтвердить на деле, – мягко уточнил брат Паспуаль.

– И все – таки, – говорил дальше Кокардас, – удар Невера не чушь и не хреновина. Я ощутил его на своей шкуре во время уроков фехтования в моей школе и при этом…

– Я тоже ощутил, – прибавил Паспуаль.

– Свой удар он наносил как раз по центру между глазами, и при этом три раза подряд.

– То же самое было и со мной. Три удара между глазами прямо в лоб.

– Странно, но мне ни разу не удалось парировать этот страшный удар. Так что спасибо спасительной пуговице на учебной рапире.

Шестеро наемников теперь слушали, раскрыв от удивления рот. Никто не смеялся.

– Вот это, да! – пробормотал Сальдань и перекрестился. – Не просто страшный удар, здесь какое‑то колдовство.

Бретонец опустил руки в нагрудный карман и принялся перебирать четки.

– Так что не зря нас пригласили восьмерых против одного, – мрачно подытожил Кокардас. – я бы предпочел иметь стычку с целым взводом, чем с Невером. На свете есть лишь один человек, способный ему противостоять с обнаженной шпагой.

– Кто же это? – закричали все в один голос.

– Это Маленький Парижанин, – ответил Кокардас.

– Это настоящий дьявол в человеческом обличья, – восхищенно прибавил Паспуаль.

– Маленький парижане, маленький парижанин, – повторяли наемники. – У него есть имя?

– Да. Это имя известно всем мастерам шпаги: Шевалье де Легардер.

Похоже, что это имя всем было хорошо знакомо так как в трактире после последних слов мэтра Кокардаса наступила тишина.

– Я никогда его не встречал, – сказал, наконец Сальдань.

– Тем лучше для тебя, дорогуша, – заметил гасконец. – Ему не очень по нраву люди твоего типа.

– Это тот самый, которого многие называют «Легардер Красавец»? – спросил Пинто.

– Тот, – прибавил, понижая голос, Фаёнца, – который под стенами Сенлиса уложил троих фламандцев?

– Тот, – хотел сказать Жоёль де Жюган, – который…

Но Кокардас его прервал, весомо отчеканив:

– На свете есть только один Легардер.