I. Подготовка и испытание

1. Обеты соблюдать тайну, устрашающие формулы. Мистерии были личными религиями, приверженцы которых были добровольцами, которых допускали при условии их искренности и пригодности к участию. Обязательство, которое лежало на приверженцах культа, было личным, а не юридическим. Если человек желал войти в состав религиозного братства и пользоваться соответствующими привилегиями, он должен был пройти определенные испытания и приготовления, накладывающие на него определенные ограничения. В противоположность национальным культам здесь господствовали индивидуальные и религиозные мотивы, выраставшие из туманного ощущения греха, оскверненности и слабости, что вызывало неспособность приблизиться к Божественному. Инициируемые должны были, таким образом, подвергнуться процессу очищения, посредством которого снимались осквернение плоти и ритуальная нечистота и должным образом совершалось искупление грехов. Очищение, хотя оно слишком часто носило чисто церемониальный и внешний характер, было, как и в религии Израиля, шагом к духовному взгляду на мир. В несовершенном ритуале религиозно настроенные люди могли найти средство обрести милость путем священнодействий, в то время как суеверные думали только о магической эффективности. Грубые формы из натуралистического прошлого выжили и портили духовный символизм, но даже и они, хотя и упорно сопротивляясь, уступали развивающемуся чувству нравственности и внутреннему духовному идеализму человечества. Подготовительное очищение носило либеральный характер и подходило кандидатам на любом уровне развития духовности.

Таким образом, благодаря мистериям присущее государственной церкви понятие о прирожденном равенстве всех в религиозных привилегиях устарело: появилось религиозное деление между «чистыми» и «нечистыми» с соответствующими вознаграждениями и неудобствами. Создав такое разделение, «человеческая раса поднялась на более высокий уровень, когда стали учить, что только чистые сердцем смогут увидеть Господа» [246].

На участников обряда налагалось страшное обязательство постоянно хранить тайну о том, что было сказано и сделано за закрытыми дверями во время самой инициации, – это обязательство соблюдалось так тщательно в течение веков, что ни один рассказ о тайнах святая святых мистерий не был изложен публично, чтобы удовлетворить любопытство историков [247]. Апулей [248] мог бы раскрыть то, что «говорилось» и «творилось» на посвящении Исиды, если бы читатель мог с полным правом слышать это, а он сам – открыть, но подобная откровенность наложила бы и на читателя, и на него parem noxam [249]. Открыть тайны мистерий было преступлением самого омерзительного толка [250]. Алкивиада спасла от последствий его профанации элевсинских мистерий только его популярность среди моряков афинского флота [251].

Обязательство соблюдать тайну, конечно, не распространялось на все элементы мистерий [252]. «Незаконно рассказывать непосвященным детали» [253]. Апулей радует своего читателя «тем единственным, что можно без греха возвещать умам непосвященных» [254]. Павсаний рассказывает о мистериях кабиров, что им «явилась Деметра и поручила нечто их хранению. Что было поручено им и что с ним случилось, я не считаю возможным об этом писать» [255]. Эта секретность хранила в неприкосновенности все детали церемониальных действий откровения в святилище, о том, как именно разыгрывалась культовая драма, и, возможно, эзотерическую интерпретацию легенды [256], внутренний смысл пароля (symbolum) братства, торжественные формулы просветления, табу, и мы не знаем, сколько еще всего.

Когда приносилась клятва хранить тайну, уши восторженного неофита слышали провозглашение каких‑то жутких устрашающих формул, которые сопровождались – по крайней мере, в некоторых случаях – пугающими зрелищами, как можно понять по тревоге Нерона перед посвящением в элевсинские мистерии [257]. Олимпиодор сообщает нам, что не все, кто хотел инициации, ее получали. Кандидат должен был пройти религиозную церемонию [258] предостерегающего характера, соответствующую теперь уже почти вымершему «ограждению столов» на службе пресвитерианского причащения. Цельс цитирует две или три такие прокламации: «тот, кто имеет чистые руки и внятную речь», «тот, кто чист от всякого осквернения и чья душа не знает за собой никакого зла», «тот, кто жил праведной жизнью» [259]. Орфические формулы запрещали вход непосвященным [260]. Особенно исключались убийцы. Более придирчивая формула требовала, чтобы «не приближался никто, если только он не сознает своей невиновности» [261]. Даже такой святой человек, как Аполлоний Тианский, был исключен иерофантом из инициации в элевсинские мистерии, поскольку ходили слухи, что он колдун [262]. В дни Либания [263] инициация была для «чистых душою». Пародия Лукана на мистерии изображает лжепророка, который начинает с заявления: «Если какой атеист, христианин или эпикуреец пришел посмотреть на наш праздник, пусть он уйдет» [264], за чем следует «изыдите, христиане», «изыдите, эпикурейцы».

2. Исповедь. Поскольку допуск к мистериям охранялся столь тщательно, то можно предполагать, что от неофитов требовалось нечто вроде исповеди в грехах. Нас, чье ощущение греха обострили иудейские пророки и духовные идеалы Иисуса, совсем не удивляет то, что сознание собственной греховности играло не столь уж большую роль в древнем язычестве. Но даже в незначительных остатках мистерий мы находим обширные свидетельства того, что по крайней мере многие из них – самофракийские, лидийские, фригийские, сирийские и египетские – предвосхитили католицизм, установив таинство исповеди [265] (хотя и менее строгое) с элементами системы покаяния и отпущением для небезупречных прихожан. Жрецы действовали как представители бога мистерий, требуя исповеди им на ухо, что чувствительные «суеверы» (deisidaemon) иногда заменяли и публичной исповедью [266] или письменным свидетельством на общедоступном камне.

Самофракийские мистерии обладали такой системой исповедей [267]. Плутарх [268] рассказывает, что, когда некоего Лисандра мистагог попросил исповедовать самый тяжкий грех из тех, что лежали на его совести, он спросил: «Должен ли я поступать так по твоей просьбе или по повелению божества?» – «По повелению богов». – «Тогда, если ты оставишь меня одного, я исповедуюсь богам, если уж они хотят знать». Некий Анталкид, которого попросили сделать подобное же признание при посвящении в самофракийские мистерии, ответил: «Если я совершил такой грех, то боги сами должны об этом знать» [269].

Ювенал рассказывает интересный случай [270] исповеди в культе Исиды в Риме. Одна римская дама, придерживавшаяся египетской религии, не смогла соблюсти предписываемое культом воздержание и теперь советуется со жрецом, как ей умилостивить Осириса. Жрец передает ее просьбу божеству и предписывает ей принести в жертву гуся и пирог, чтобы получить отпущение. Такие случаи были отнюдь не единичны [271].

3. Требовалось также крещение или люстральные очищения согласно тщательно предписанному ритуалу. Тертуллиан пишет [272]: «В некоторых мистериях, например, Исиды и Митры, участников посвящают посредством крещения (per lavacrum)… в обрядах Аполлона и Элевсина их крестят, и они воображают, что результатом такого крещения должно стать возрождение и отмена наказаний за их грехи». Подобное же утверждает и Климент Александрийский [273]: «Отнюдь не без причины в мистериях, имеющих хождение среди греков, люстрации занимают основное место». В Элевсине мисты очищались в море. Апулей, после моления о прощении, прошел через очистительное омовение и, после видения божества, крещение обрызгиванием [274]. После десятидневной castimonia [275] посвящаемый в мистерии Диониса проходил полное очищение перед инициацией [276]. Ритуальным омовениям первоначально приписывали эффект отвращения зла; но, когда центр тяжести переместился с магии на религию, символический и ритуальный аспект омовений стал более очевиден, чем апотропеический; однако это не остановило развития теорий крещения. Соединение «воды» и «духа» было понятием, имевшим хождение в древней религии, которая не разделяла знак и внутренний опыт. Данные о таких крещениях и важности, которая им приписывалась древними людьми [277], особенно в религиях типа мистерий, значительно возросли благодаря недавним открытиям. В зале посвящений храма Мена в писидийской Антиохии была найдена длинная впадина, которая наиболее очевидно объясняется тем, что это был lacus [278] для крещений не с помощью омовений или погружения, как в Элевсине, но более мелкий. В подземном языческом святилище, открытом несколько месяцев назад на Via Salaria [279], наиболее бросающейся в глаза деталью является чан, глубоко погруженный в пол, который мог служить баптистерием [280] в какой‑нибудь религии мистерий. Крещение также считалось средством освящения или возрождения [281], как ясно выражено в процитированном выше высказывании Тертуллиана. Фирмик Матерн знал это понятие в мистериях, но «есть и другая вода, посредством которой люди обновляются и возрождаются» [282]. Среди таких крещений замечательным был Taurobolium, который для «возрожденного» (renatus) был его «духовным днем рождения». В Послании к Титу (3: 5) крещение уже названо «банею возрождения», которую сопровождает «обновление Святым Духом» [283]. В «Герме» (Sim. IX. 16, 4) «печатью Сына Божьего» является вода, «в которую спускаются умершими и возвращаются живыми». В гностицизме крещение было более важным, чем даже в ортодоксальном христианстве [284]. Для наиболее высокого посвящения в мистерии требовалось тройное крещение – Водой, Огнем и Духом [285].

4. Мистерии не пренебрегали и жертвоприношениями. В духе философского протеста против кровавых жертв преобладающим взглядом в теологии Античности было то, что «без пролития крови нет искупления греха», так что древние были знакомы с тем, что впоследствии было названо «теологией крови». Согласно Иерониму, почитание бога жертвоприношениями было одним из трех предписаний, выгравированных в храме Элевсина [286]. Олимпиодор [287] упоминает о συστάσεις между очищением и инициацией: этими вводными обрядами, безусловно, были жертвоприношения. Элевсинский ритуал требовал жертвоприношения молодой свиньи после омовения в море [288]. Надпись из Андании [289] в Мессении 91 года до н. э. является наиболее ясным свидетельством о жертвоприношениях при мистериях. Церемония начинается с принесения в жертву двух белых ягнят, за которым следует приношение здорового барана при очищении; затем в храме жрец приносит в жертву трех молодых свиней и, наконец, от имени всего сообщества – сто ягнят. В дополнение к общему жертвоприношению общины посвященных каждый кандидат при инициации должен предложить и свою личную жертву. Число и характер этих жертв, несомненно, варьировались в каждой мистерии. Правила мистериального сообщества Иобакхов [290] в Афинах подразумевали жертвоприношения. Надпись‑инструкция из Ликосуры [291] говорит, что в мистериях Госпожи употреблялись жертвы белого цвета и женского пола. В апсиде подземной базилики за Порта‑Маджоре есть две жертвенные ямы, близ которых были найдены остатки жертвенных приношений, определенные как скелеты собаки и свиньи – священных животных хтонического культа. У имплювия атрия были найдены кости второй свиньи. В ларце в комнате, откуда вел проход в зал посвящений в базилике в Фондо‑Гарджуло (вилла Итем), были обнаружены кости птиц – возможно, остатки мистериальных жертвоприношений. Подобные же открытия в некоторых митреумах указывают на наличие жертвоприношений птиц [292].

5. Практиковались также аскетические приготовления всех видов и степеней строгости – продолжительные посты, абсолютное воздержание, жестокое калеченье тела и болезненные флагелляции [293], полные всяческих неудобств паломничества в священные места, публичные исповеди, вклады в церковную казну – фактически любая форма самоумерщвления и отказа от мира из тех, что практиковали святые и мистики всех веков. Некоторые из этих способов были настолько суровы, что их применения можно было ожидать только от жрецов или святых данной мистерии; нередко они были признаками увеличения милости, нежели просто подготовительными актами, но они, по мнению древних, никогда не теряли своей очистительной силы. То, что приверженцы таких культов должны были претерпевать утомительные и мучительные обряды и возобновлять их после инициации, может показаться странным для нашего века удобной религии. Мотивы, которые стояли за этими действиями, могли быть столь же различны, как всегда были различны человеческие мотивы: духовными, мирскими или и то и другое: ощущение собственной греховности, желание вырваться из‑под давящего груза собственного тела или получить радости религиозной экзальтации, которыми пользовались другие (то, что нашел Павел в общине коринфян), достичь высокого положения, которое влекло за собой и честь, и прибыли, облегчить восхождение души.

Практиковались суровые обливания, которые должны были вредить даже самому крепкому здоровью; пример этого дает Ювенал [294], рассказывая о приверженцах Исиды:

Ради того и зимой через лед нырнет она в реку,

Трижды поутру в Тибр окунется, на самых стремнинах

Голову вымоет в страхе – и голая, с дрожью в коленях,

В кровь исцарапанных, переползет все Марсово поле [295].

Воздержание от пищи было общей чертой для посвящаемых во все мистерии. Возможно, своим происхождением посты обязаны не аскетическим причинам, укорененным в дуализме, а отчасти самодисциплине, отчасти – отвращению к первобытным обычаям [296]. Однако целью поста как одной из составляющих обряда мистерий было отчасти избежать поступления зла и нечистоты в тело, отчасти – должным образом подготовиться к принятию священной пищи во время обрядового пира [297], а отчасти – посредством ослабления тела дать власть духу и привести человека в патологические состояния, способствующие экстатической экзальтации. Иногда призыв к воздержанию включал в себя все виды пищи, но в основном речь шла об определенных, прежде всего роскошных видах пищи, о мясе и вине. Существовал определенный период поста, разный в разных мистериях, однако посвящаемые‑энтузиасты зачастую, пылая верой, преступали предписания, стараясь заработать дополнительные заслуги; так случилось и с Луцием: «эти десять дней, предписанные вечным законом, вы умножаете добровольной воздержанностью» (lege perpetua praescriptis illis decem diebus spontali sobrietate multiplicatis) [298].

Требуя от кандидатов воздержанности, мистерии вводили и пропагандировали восточный аскетический идеал в религиозных практиках Запада: это было чуждо яркому греческому культу и практической форме римского благочестия. Конечно, в Греции были элевсинские мистерии, однако измененные восточным влиянием, а в Риме были весталки; но ни греки, ни римляне не смотрели на умерщвление плоти и на отказ от внешних вещей в жизни как на часть религии, покуда не попали под влияние восточного аскетизма, прежде всего в мистериях. Посты – будь то частичные или полные – были настолько характерной чертой чужеземных культов, что Сенека отказался от вегетарианства, чтобы его не заподозрили в том, что он является приверженцем какой‑то иностранной религии. В элевсинской легенде Деметра постилась девять дней, дав, таким образом, пример посвящаемым. «Я постился» было частью исповедания веры таких инициируемых [299]. На третий день Фесмофорий женщины постились, сидя на земле [300]. День крови, предшествовавший Илариям, соблюдался как постный день во время праздника Великой Матери [301]. Апулей зафиксировал повторенный трижды десятидневный пост Луция [302]. Длительное воздержание практиковали и приверженцы Митры [303].

Абсолютное воздержание требовалось во время священного сезона, особенно во время постных дней. Во время праздника Фесмофорий женщины давали клятву, что они свободны от связей с мужчинами [304]. Посвящаемые в элевсинские мистерии не должны были иметь сексуальных контактов в ходе священного сезона [305]. Орфик Ипполит заявляет о своем целомудрии [306]. В этом отношении мистерии несут на себе родимое пятно восточного происхождения или изменения посредством восточных влияний. Такой культовый энкратизм странным образом контрастирует с некоторыми пережитками фаллизма и с отдельными религиозно‑эротическими эксцессами, которые слишком часто сопровождали мистицизм [307].

6. Еще одной чертой приготовлений к полному посвящению в мистерии были паломничества покаянного характера, над которыми смеялся Ювенал [308]:

…прикажет ей белая Ио [Исида] –

Вплоть до Египта пойдет и воду от знойной Мерои,

Взяв, принесет, чтобы ей окропить богини Исиды

Храм… [309]

Апулей оставил нам живой рассказ о своих блужданиях из храма в храм, посредством которых он пополнял свой кошелек. Эти паломничества повторялись уже после инициации как знак благочестия, если верующий мог позволить себе большие расходы, а в период всемирного религиозного возрождения, начавшийся в I веке н. э., такие религиозные паломничества начали становиться все более и более модными [310].

7. Как во время приготовлений к инициациям, так и в практике мистерий на тех приверженцев культа, кто хотел в нем отличиться, стать иерофантом или в наиболее полной мере получить все выгоды от принадлежности к культу, налагалась обязанность болезненного умерщвления плоти. Прошло то время, когда люди приносили в жертву собственных первенцев для искупления греха своей души, но за ним пришла другая эпоха, когда люди посредством личного физического мучения и неудобства старались искупить свои грехи и умилостивить божество [311]. Натуралистическое происхождение мистерий с его пережитками насилия и кровавых ритуалов делало чрезвычайно легким сохранение отвратительных обычаев наносить себе увечья, против которых нравственное сознание более человечной эпохи боролось лишь с частичным успехом. Элементы жестокости никогда не были полностью устранены, хотя некоторые мистерии приобрели более гуманный оттенок, чем другие, прежде всего религия орфиков и религия герметического откровения. Мистерии Фригии и связанные с ними культы Анатолии были среди самых кровавых; вслед за ними шли сирийские культы, но они постепенно усовершенствовались по ходу развития солнечного монотеизма. Культ Исиды был самым респектабельным, в то время как культ Митры – самым трезвым. Но в каждом и во всех них, согласно истинному религиозному инстинкту, господствовало ощущение, что человек должен быть сопричастен страданиям божества, если он хочет участвовать в божественной радости [312]. Изучая жестокую сторону культа мистерий, мы должны помнить, что религиозная мысль всего мира боролась с двойной проблемой соотношения материального и духовного, которую освещали лишь тусклые отблески того света, который пролил на эту загадку христианский идеализм, и тех средств, с помощью которых человек может наиболее верным образом достичь единения с Богом. В эпоху религиозного возбуждения никакая цена не была слишком высокой для того, чтобы достигнуть сердечного покоя. Наихудшие способы умерщвления плоти в основном осуществлялись жречеством, но ни в коей мере не были ограничены этой средой.

Нанесение себе увечий в религиозных целях имеет восточное происхождение [313]. Наиболее знакомый обычай – обряд галлов Великой Матери (которых Ювенал презрительно называл «полумужи», semi viri, а Катулл – Gallae) [314]. Галлы резали свою плоть осколками керамики, полосовали руки и ноги ножами в ходе безумных танцев и процессий, бичевали себя или пороли друг друга и, наконец, совершали под сосной последний акт самоуничижения, подражая своему покровителю Аттису [315]. Мужчины – служители Артемиды Эфесской были евнухами, как и жрецы Атаргатис, dea Syria. Обряды Беллоны, отождествленной с Ма, Исидой и Кибелой, были столь же кровавы, как и у Великой Матери. Ее fanatici, одетые в черные одежды, приносили богине собственную кровь и резали свои тела, экстатически бредя с мечом в каждой руке [316]. Кровь, вытекавшая из изрезанных бедер жрецов, которую вкушали посвящаемые, была признаком инициации [317].

Подготовка ко вступлению в сообщество митраистов была более продолжительной и степени приготовления более многочисленными и строгими, чем в других культах, хотя и не такими оргиастическими, как в Анатолии. Однако численность и характер степеней посвящения в культе Митры точно неизвестны, возможно из‑за нарушения первоначальной системы – какова бы она ни была – введением астральной теологии семи планет, и еще позднее – солярной теории двенадцати знаков зодиака. Исследователи митраизма [318] обычно следуют Иерониму [319], признавая существование семи степеней: Ворон, Тайный, или Скрытый (? Cryphius), Воин, Лев, Перс, Солнечный Бегун (Heliodromus) и Отец. Из них чаще всего встречается Лев, а степень Отца была самой желанной. Питиан‑Адамс считает число шесть правильным и первоначальным [320]. С другой стороны, Цельс [321] говорит, видимо, о восьми степенях, утверждая, что в персидских мистериях есть лестница с семью [322] воротами и с восьмыми воротами наверху. Первые три стадии, согласно Порфирию [323], предшествовали инициации, так что последующие степени отмечали ступени духовных рангов после посвящения. Или же сам посвящаемый, или служивший жрец, или присутствующие были обязаны носить маски, соответствующие Ворону и Льву, и одеяния, уместные для других персонажей. По строжайшему масонскому обряду посвящаемого испытывали на каждой стадии, и его духовная карьера была отмечена проверками, мнимыми или реальными, и суровой дисциплиной, которая показывала его отвагу, откровенность и веру. Он подвергался крещению путем полного погружения [324]. От него требовалось пройти через пламя со связанными руками и завязанными глазами или переплывать через реки. По крайней мере в некоторых случаях неофит прыгал с обрыва [325]: делалось ли это чисто символически или прыжок был настоящий, мы сказать не можем. Если это был настоящий прыжок, то он должен был иметь место вне митраистского святилища, которое было слишком мало, чтобы позволить такой гимнастический подвиг. Рельеф из Хеддернхайма [326] изображает неофита, стоящего в снегу [327]. Жертвоприношения – в основном птиц – совершались в святилищах. На какой‑то стадии неофит был обязан стать свидетелем или даже принять участие в «мнимой смерти, чтобы вызвать почтение» [328]. Засвидетельствован случай [329], когда император Коммод при посвящении осквернил часовню, совершив настоящее убийство приверженца культа. Мы не можем быть уверены, какова была природа этой символической смерти, хотя с теологической точки зрения она скорее могла рассматриваться как заместительная, нежели как жертвенная, как мы можем предположить на основании данных о жертвоприношениях животных [330]. На каждой стадии посвящения совершались суггестивные символические церемонии. Тертуллиан [331] свидетельствует, что неофиту при достижении ступени «Воина» предлагали на острие меча венок или гирлянду, которую затем возлагали ему на голову только для того, чтобы она была отброшена при исповедовании – «Митра – мой венец». Такой «воин» получал на лбу «печать» раскаленным железом. С этого момента он отказывался от принятого в обществе обычая надевать венки даже на пиру. Согласно Порфирию [332], при вступлении на следующую ступень – «Льва» – губы посвящаемого очищали медом.

8. В наших источниках часто упоминаются и другие вступительные обряды или обычаи, например обмазывание тела грязью [333] и последующее омовение, очищение гипсом, принятое у орфиков, сон в святилище (инкубация), принятие нового имени, чтение священных писаний [334] и выучивание некоторых иностранных выражений или тайных формул, восторженный пантомимический танец («ибо нет мистерий без танцев») [335], обязательное молчание, закрывание покрывалом, надевание новых одежд, приношение благовоний, рык, подобный рыку дикого зверя – возможно, первоначального тотемного животного, ношение масок, распитие спиртных напитков.

Особая важность придавалась ношению подобающих одежд [336], чаще всего белых – из‑за «священного брака» с божеством. При инициациях – как можно видеть на фресках из виллы Итем – особая жрица следила за одеванием, прежде всего в элевсинских мистериях [337]. В вакхических церемониях была необходима особая одежда – синдон [338]. Строгие правила в надписи из Андании [339] касательно одежд и их максимальных цен свидетельствует о том, какое значение придавалось правильной ритуальной одежде в древности. Другая надпись [340] зафиксировала назначение специальной жрицы, которая должна была предотвращать излишнее усердие или соперничество в такой одежде.

Инициируемых «короновали». Орфики увенчивали себя цветами. Греко‑римская ваза из Монако [341] показывает среди нескольких эсхатологических сцен посвященного с венцом на голове. Pinax из Нинниона [342] и рельеф Лакратидов [343] представляет элевсинского посвящаемого, увенчанного миртом – свадебным растением, посвященным Афродите.

Во всех религиях мистерий посвящаемого «сажали на трон»; thronosis являлся, как говорит Гесихий [344], «первой ступенью в посвящении», так что «севший на трон» стало синонимом слова «посвященный» [345]. Согласно Диону Хризостому, «посвящающие имеют обыкновение совершать так называемую интронизацию: усаживать кандидатов и танцевать вокруг них хороводом» [346]. Аристофан [347] в своей сатире на Сократа пародирует дионисийский thronosis. Орфики практиковали такой же обряд, который именовался thronismos или enthronismos [348]: его можно узнать на одной из сцен в Вилле Итем [349].

Date: 2015-07-27; view: 297; Нарушение авторских прав