Серебряный дядюшка

Как только Фиона открыла дверь квартиры, она забыла о Майке, о страшной собаке, о старике из переулка. В доме что‑то изменилось.

Когда Фионе было три года, Сесилия как‑то раз принесла домой стопку журналов, в которых было полным‑полно почти одинаковых картинок, напечатанных парами и снабженных надписью: «Найди различия».

Элиот всегда находил недостающие предметы, а у Фионы был особый талант обнаруживать объект, с которыми произошли какие‑то изменения, – к примеру, полоски на шторах, которые на первой картинке были в горошек.

Девочка замерла на пороге. Она оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, что изменилось в квартире – как будто рассматривала картинку.

– Си? – окликнула она прабабушку.

Ответа не последовало.

Торт, скатерть, транспарант и подаренные книги – все, что находилось здесь утром, исчезло. Стол и паркетный пол вокруг него были отполированы до блеска.

Но к полке книжного шкафа, стоящего у окна, прилип кусочек глазури с праздничного торта. Прилип, засох, стал из нежно‑розового рубиново‑красным.

Странно… Как Сесилия могла не заметить этот кусочек?

Фиона осторожно подошла к шкафу и протянула руку к красному пятнышку.

Из кухни, тяжело дыша, вышла Си. Она держала в руках большую картонную коробку.

– О, – она часто заморгала, – вы уже дома.

– Я тебе помогу, – сказал Элиот и, взяв у прабабушки коробку, с трудом дотащил ее до стола. Внутри были книги.

– Мы опоздали, – сокрушенно проговорила Фиона. – Прости.

Они всегда возвращались домой в половине пятого. А сейчас уже пробило пять. Но Си была настолько занята, что даже не обратила внимания на их перепачканную жиром одежду.

Она взглянула на старинные часы в прихожей, на незапертую дверь.

– О да, конечно, вы опоздали. – Подойдя к двери, она закрыла и заперла ее, а потом повернулась и хлопнула в ладоши. – У нас с бабушкой для вас еще один сюрприз.

Ее тонкие губы тронула улыбка.

– Что за сюрприз? – спросила Фиона.

– Путешествие. Мы собираемся ненадолго уехать.

– Куда? – поинтересовался Элиот. – А как же работа?

Губы Си дрогнули.

– А вот куда… это и есть сюрприз. Вам понравится. Но мы уедем совсем ненадолго.

О работе она ничего не сказала.

Что‑то изменилось. Фиона почувствовала это еще острее. Она сосредоточилась, словно рассматривала один из старых журналов. И поняла, что из картинки с надписью «найди различия» вырезана с хирургической точностью какая‑то деталь.

Девочка моргнула – и ощущение пропало, однако она заметила на полу совершенно неподобающую вещь: крошку от торта.

Си проследила за ее взглядом.

– Ох, какая же я растяпа. – Она наклонилась и подняла крошку. – А теперь ступайте соберите вещи. Вам понадобится одежда на три дня. И не забудьте зубные щетки.

Сесилия протянула Элиоту и Фионе большие бумажные пакеты.

Фиона раскрыла свой пакет.

«Это будет моя ручная кладь», – подумала она.

– Когда мы уезжаем? – спросил Элиот.

– А где бабушка? – осведомилась Фиона.

– Скоро, – ответила Си Элиоту. – А ваша бабушка занимается последними приготовлениями перед дорогой.

– Мне нужно принять душ, – пробормотал Элиот и поспешил к ванной.

Фиона пристально посмотрела на прабабушку, надеясь получить хоть какие‑то разъяснения, но Си только улыбнулась ей. Девочка повернулась и последовала за братом.

– Вычитание, – предложила она ему.

Элиот остановился.

– Четное, – вздохнул он.

– Отлично. Один, два, три…

– Семь, – проговорил Элиот.

В то же мгновение Фиона произнесла:

– Три.

Элиот удовлетворенно хмыкнул. Разность составляла четыре, а это было четное число. Он выиграл. Напевая себе под нос, мальчик отправился в ванную.

– Я быстро, – крикнул он через плечо.

Фиона сомневалась, что для нее останется горячая вода.

Она взяла из шкафчика самое плохое полотенце – такое старое, что оно просвечивало насквозь, и вытерла им пропитанные маслом волосы.

Войдя в свою комнату, Фиона закрыла дверь и включила торшер, стоящий в углу. Единственное окно было заставлено книжными шкафами. Обычно книги успокаивали ее, но сегодня производили угнетающее впечатление. Она прошла мимо глобуса, крутанув его.

Затем сняла фартук, футболку и праздничное платье. Тонкая ткань с трудом отлипла от кожи вместе со слоем застывшего жира. Девочка вытерлась полотенцем.

На камине стояло зеркало, и Фиона случайно увидела свое отражение. Ее кожа блестела, а волосы, обычно представлявшие собой копну кудряшек, обрамляли лицо локонами.

На мгновение ей показалось, что она выглядит неплохо и что она вовсе не уродка.

Девочка повертелась перед зеркалом, зачарованная тем, как лежат ее волосы. Они были темными и блестящими, словно черные ленты, и такими красивыми на фоне оливковой кожи. И лицо не выглядело слишком длинным.

Она казалась себе почти красивой. Но неужели такое возможно – хотя бы на мгновение и при правильно подобранном освещении?

Она не успела найти ответ на вопрос. Пряди волос упали ей на лицо и все испортили.

Фиона надела чистое белье и облачилась в серые трикотажные штаны и рубашку.

Она старательно отворачивалась от зеркала. Ей хотелось запомнить момент, когда она выглядела нормально, пусть это и было самообманом.

С глубоким вздохом девочка собрала одежду и уложила в бумажный пакет.

И еще Фиона взяла тонкую лиловую резинку, сняв ее с ручки одного из ящиков комода. Когда‑то резинка стягивала пучок спаржи. Лиловое отлично подходило к оливковому цвету кожи Фионы. Но надо было соблюдать осторожность и не забывать о правиле номер сорок девять.

ПРАВИЛО № 49: Никаких колец, сережек, цепочек, медальонов, амулетов и прочих украшений – металлических, деревянных, костяных, а также изготовленных из современных полимерных материалов и именуемых «ювелирными» или «бижутерией» (пирсинг также запрещен, если только его не предписывает лицензированный специалист по акупунктуре).

Иногда Фиона брала лиловую резинку на работу и носила ее как браслет, четко осознавая, что нарушает правило. Тогда она чувствовала себя мятежницей, выступающей против бабушкиных запретов на глазах у всего мира.

Фиона скрепила резинкой несколько пар носков. На всякий случай: если бабушка спросит, для чего эта штуковина, не надо будет врать… вернее, не придется говорить всю правду.

Но куда они собрались ехать? Появится ли у нее хоть какой‑нибудь шанс надеть свой резиновый браслетик?

Фиона подошла к старинному глобусу. Океаны на нем от древности пожелтели, а полярные шапки стали серыми. Аляска называлась «Русской Америкой», Гавайи – «Сандвичевыми островами», а Техас был наполовину заштрихован. Это означало, что штат является «спорной территорией». К Соединенным Штатам он окончательно присоединился в тысяча восемьсот сорок пятом году.

Фиона любила свой глобус. Она провела рукой по его круглому боку, мечтая, что они уедут далеко‑далеко. Она погладила Африку, и вскоре ее ладонь оказалась на юге Европы. Просто невероятно.

Наверное, Сесилия и бабушка имели в виду просто поездку в Сан‑Франциско на выходные. И все равно это будет лучше, чем старая затхлая Дель‑Сомбра.

Фионе нужна была зубная щетка, поэтому она вышла в коридор и обнаружила, что Элиот неожиданно быстро освободил ванную. К потолку поднималось облако пара. Оставалась маленькая надежда, что ей все‑таки хватит горячей воды. Фиона схватила зубную щетку и сунула в пакет.

В дверь квартиры кто‑то постучал. Четыре раза, негромко, вежливо.

Фиона замерла на пороге ванной и подождала, когда к двери, как обычно, подойдет Сесилия.

– Си? – позвала она.

В дверь постучали еще четыре раза.

Фиона подошла, отодвинула засов и открыла дверь.

На пороге стоял мужчина. Высокий, поджарый, в серой спортивной куртке и черной водолазке. Он был примерно такого же возраста, как бабушка, с серебряными седыми волосами, коротко подстриженными на висках и лежащими пышной волной на лбу.

Он улыбнулся Фионе так, словно они – давние знакомые. Фиона отвела взгляд.

– Моей бабушки нет дома, сэр. Она должна вернуться через несколько минут.

– Конечно, – проговорил незнакомец бархатным голосом. – Но я пришел не только для того, чтобы навестить ее, Фиона. Я хотел повидать тебя и твоего брата.

Фиона удивленно посмотрела на гостя. Ее сразу поразили три вещи.

Во‑первых, пронзительный взгляд светло‑серых глаз, очень похожих на бабушкины. Но ее взгляд порой бывал острым как бритва, а мужчина смотрел так же пристально, но дружелюбно.

Фиона осознавала, что задержала взгляд на лице незнакомца дольше, чем позволяет вежливость, но ничего не могла с собой поделать.

Во‑вторых, то, как этот мужчина стоял на пороге, напомнило ей о мистере Уэлманне – том человеке, который приходил утром. Фиона совсем забыла о нем. О чем же они говорили с бабушкой?

И наконец, этот незнакомец заставил ее вспомнить о старике, который утром играл на скрипке для них с Элиотом. Заставил – потому, что был его полной противоположностью. Стоявший перед ней мужчина был вежлив, от него пахло пряным одеколоном. А от грубого и невоспитанного приятеля Элиота вечно несло сардинами и серой.

Фиона редко встречалась с незнакомыми людьми, а этот был уже третьим за сегодняшний день.

– Три – счастливое число, – сказал ей мужчина.

Фиона оторопело заморгала.

– Прошу прощения, сэр?

– Ваша квартира – третья, в которую я постучался. Я полагал, что Одри обоснуется наверху, в одной из угловых квартир этого чудесного дома. И я не ошибся.

Фиона поймала себя на том, что непроизвольно улыбается и краснеет, но при этом не смотрит в пол, как обычно. Этот человек казался ей старым другом. Хотя в этом Фиона сомневалась, потому что у нее никогда не было никаких «старых друзей».

– Можно войти? Я – твой дядя Генри. Генри Миме.[21]

Бабушка никогда не упоминала ни о каких дядюшках, тетушках, кузинах и кузенах. Однако Фиона поняла, что этот человек не лжет. Иначе не объяснишь его внешнее сходство с бабушкой и чувство, будто он знаком девочке давным‑давно.

Фиона сделала шаг назад.

– Конечно, пожалуйста, входите.

Обычно посторонних в дом не пускали, но Фиона даже не вспомнила об этом. Человек, объявивший, что он – ее дядя, который был ее дядей, излучал силу и тепло. Она не могла позволить ему торчать на лестничной площадке.

Как только он переступил порог, тучи на небе разошлись и в окно ударили серебристые лучи света.

Мужчина пристально посмотрел на Фиону.

– Ты так похожа на свою мать, когда она была в твоем возрасте. Волосы у нее вились точно так же, как у тебя, и молодые люди просто сходили с ума, увидев ее. Но должен признаться, ты еще красивее.

Фиона смущенно покраснела. Ей хотелось опустить глаза, но дядя Генри улыбнулся, и на душе у нее стало легко, растерянность как рукой сняло.

– Вы знали мою маму?

Ничего глупее Фиона за весь день не произнесла. Конечно, он знал маму. Ведь он был ее братом.

Дядя Генри продолжал улыбаться, но Фионе показалось, что она уловила нечто вроде мысленной паузы. В следующее мгновение он ответил:

– О да, мы были очень близки. – Он обвел взглядом квартиру и едва заметно сдвинул брови. – Ты сказала, что живешь здесь с бабушкой? С Одри?

Фиона смутилась. Если этот человек был ее дядей, значит, бабушка – его мать. По спине Фионы почему‑то побежали мурашки. Как можно не иметь представления, где живет твоя собственная мать?

Дядя Генри небрежно махнул рукой.

– Вижу, ты не понимаешь. Мы с Одри знакомы давно, но не так, как ты думаешь. Просто я и твоя мать были сводными братом и сестрой. У нас был общий отец, но разные матери.

Рот Фионы превратился в букву «О», но она не произнесла ни слова, потому что у нее сразу образовались тысячи новых вопросов.

Девочка поняла, что дядя Генри ждет, когда она заговорит.

– Не хотите ли присесть? Выпить чего‑нибудь? У нас есть молоко и сок.

– Все в порядке, спасибо. Я довольно много пил по дороге сюда. – Он повернулся к открывшейся двери кухни, увидел Си и воскликнул: – Сесилия!

Подойдя к старушке, он обнял ее.

Си замерла в его объятиях, разжала губы и широко раскрыла глаза. Наконец она высвободилась.

– Ты!..

Дядя Генри шутливо погрозил ей указательным пальцем.

– Больше ни слова, милая леди с острова Эа.[22]Давай насладимся моментом воссоединения.

Си крепко сжала губы и прищурилась.

– Да, ты точно такая, какой я тебя помню, – ласково проговорил дядя Генри. – Ни на день не состарилась… сколько же прошло? Десять лет?

– Шестнадцать, – прошептала Сесилия. – Одри скоро придет, глупец. Тебе лучше уйти.

Свет в глазах дяди Генри угас, и в комнате вдруг стало холоднее. Он запрокинул голову и увидел комочек клубничной глазури на полке книжного шкафа. Прикоснувшись к нему, он поднес палец к носу.

– Вот как? – Он рассмеялся, вытер палец носовым платком и положил руку на плечо Сесилии. – Ты все такая же шутница. И за это я тебя тоже люблю.

Но Си не шутила. Что‑то явно было не так. Фиона попятилась к входной двери, и в это время из своей комнаты вышел Элиот.

– Я услышал голоса… – Он остановился рядом с сестрой и удивленно воззрился на Генри.

– Наш дядя, – объяснила Фиона.

Элиот пытливо посмотрел на нее и заметил в ее глазах неуверенность.

Дядя Генри обернулся и просиял.

– Элиот! – Он сжал руку мальчика двумя руками и пожал, словно они были лучшими друзьями.

– А‑а‑а… здравствуйте, сэр, – выдавил Элиот.

– Пожалуйста, не надо этих формальностей. Зови меня просто «мистер Миме». Хотя я предпочел бы «дядя Генри» или просто «Генри». У меня осталось слишком мало ныне здравствующих родственников, которые называют меня именно так. Ты окажешь мне большую честь.

Его улыбка была заразительной, и очарованный Элиот улыбнулся в ответ.

– Ничего удивительного, что у тебя так мало родственников, – фыркнула Сесилия.

Фионе хотелось верить дяде Генри, но Си она доверяла больше. Прабабушка, словно защищаясь, прижала руку к шее – так она делала, когда бабушка была ею недовольна.

Что‑то здесь было очень и очень не так.

– Миме… – произнесла Фиона. – Это французская фамилия?

– Наше семейство родом из Франции, – ответил ей дядя Генри, – и еще из многих стран. У нас есть кузены и кузины, дядюшки и тетушки во всех уголках мира.

– Неужели у нас есть и другие родственники? – удивленно заморгала Фиона.

– Вы с ними знакомы? – спросил Элиот. – Вы знали нашу маму и нашего папу?

Генри склонил голову набок и немного помедлил с ответом.

– О да. Хотя вашего отца… – он пожал плечами, – я знал не так хорошо, как вашу мать. Разразился большой скандал, когда они влюбились друг в друга. – Он бросил игривый взгляд на Сесилию. – Рассказать им, как они познакомились?

Он отодвинул от стола стул и сел.

– Нет, – сказала Сесилия. – Ничего им не рассказывай.

– Почему? – спросила Фиона.

Возможно, ощущение чего‑то необычного в доме было связано с тем, что никто никогда не рассказывал им с Элиотом об их родителях. Фионе хотелось узнать как можно больше, даже если это означало бы бунт против Сесилии… и против бабушки.

Дядя Генри обернулся и посмотрел на Сесилию.

– Да, почему бы не рассказать им?

– Я… – Сесилия попятилась.

– Ага, – проговорил дядя Генри успокаивающе. – Вот видишь? Нет никаких причин.

Сесилия сердито прижала руки к груди, но больше возражать не стала.

– Давайте же, – поторопила Фиона дядю Генри. – Расскажите нам.

– Много лет назад я был в Венеции во время городского карнавала. – Дядя Генри потер руки. – Это был великолепный праздник. Танцы и спектакли на улице, веселые сборища днем и ночью. И все в масках. У некоторых маски были простые, кожаные, а у других – украшенные золотой фольгой и серебряной пылью, драгоценными камнями и перьями экзотических птиц. Вот где познакомились ваши мать и отец – там, где они оба были в масках.

Для пущего эффекта он провел по лицу рукой с растопыренными пальцами.

Фиона была зачарована. Она почти слышала гомон толпы на улицах и плеск воды в каналах, где покачивались гондолы.

– Как уже сказано, – продолжал дядя Генри, – я не так близко знал вашего отца, но знаю, что он был высок и статен, играл в поло и всегда великолепно одевался. Говорят, его улыбка была невероятно соблазнительна. И хотя обо всем этом мне известно только по слухам, говорили, что ни одна женщина не могла устоять перед ним. – Казалось, дядя Генри унесся мыслями куда‑то вдаль. Но в следующее мгновение вернулся и продолжил: – Словом, чаровник… хотя, насколько я себе представляю, порой это создавало ему большие проблемы.

– Как это может быть? – удивился Элиот.

– А представь себе, что ты нравишься всем с первого взгляда. Представь, что все влюбляются в тебя из‑за того, какой у тебя нос или прическа. Нет, он был одинок, потому что ни одна женщина не знала, что у него на сердце, каковы его желания и мечты. – Генри похлопал себя по груди. – Итак, ваш отец был в маске. Спрятал под ней лицо и улыбку, чтобы не обращать на себя внимания. Но все же его влекло к людям, он искал их общества. Вот так он и повстречался с вашей матерью.

– Она тоже была красива? – спросила Фиона.

– Она была красивее, чем можно описать словами, дитя, – вздохнул Генри. – Мужчины дрались на дуэли за то, чтобы иметь честь просить ее руки. Но конечно, все получали отказ. Тайные воздыхатели засыпали ее подарками, но ей было все равно. Она считала романтические отношения уделом пошлых людей, а влюбленных – просто глупцами.

Фиона отдала бы все на свете за подарок от тайного воздыхателя… хоть бы раз такое случилось! Интересно, каково это: быть для кого‑то центром мироздания?

– Но если все это ее не интересовало, – спросила девочка, – зачем же тогда она пошла на карнавал?

– Она не верила в любовь, но ей хотелось в нее верить, – объяснил Генри. – Она была женщиной умной, просвещенной и решительной, но при этом одинокой. Как‑то раз она сказала мне, что ходит на вечеринки с одной целью: наблюдать за тем, как люди влюбляются. Она поражалась их неблагоразумию, но завидовала их счастью… каким бы мимолетным оно ни было. – Тень печали пробежала по его лицу. Он наклонился к столу. – Ей казалось, что она никогда этого не поймет, а уж тем более – не переживет сама. Но она ошибалась.

Фиона и Элиот сели на пол, у ног дяди Генри.

– Она увидела вашего отца в бальном зале, где сидела и наблюдала за танцующими. Только они двое в этом зале не веселились… и тут он тоже увидел ее и подошел к ней.

Он заметил, что эта женщина в маске отвергает все приглашения на танец, поэтому сказал ей, что хотел бы побеседовать с ней и, возможно, понять, почему столько людей ведут себя как полные идиоты.

Она согласилась, и вскоре им стало понятно, как много у них общего: жизненная философия, любовь к путешествиям по всему миру, знание многих языков. И оба они, хотя в них то и дело влюблялись, сами никогда не были влюблены. Они гуляли по мощеным улицам, плавали в гондолах и, наблюдая за влюбленными парами, не подшучивали над ними, как прежде, но смотрели на них и спрашивали себя: почему человеческим сердцем так легко завладеть… а потом оно неизбежно разбивается.

Они сидели в маленьком кафе, выходящем на Большой канал, и пили кофе. Появилась луна, загорелись звезды. Лимонные деревца в кадках испускали чудесный аромат. Когда над водой взошло солнце, ваш отец снял маску, и ваша мать сделала то же самое.

Они посмотрели друг другу в глаза. В это мгновение стихли все разговоры о чужих романах, о том, как они оба одиноки, о том, что они – родственные души. Случилось невероятное: они влюбились друг в друга.

Фиона, зачарованная этой историей, встала на колени.

– А что было потом? Где они поженились?

– Насколько мне известно, в Париже, – ответил Генри, не глядя на Фиону. Он словно бы что‑то припоминал. – Я не знаю всей истории.

Фиона озадаченно взглянула на Элиота.

– Как же так? Как вы можете не знать об этом? – задал Элиот вопрос, возникший одновременно и у него, и у сестры.

– Тут их история усложняется, – сокрушенно вздохнул дядя Генри. – Семейства вашего отца и наше в ту пору не общались между собой; на самом деле Монтекки и Капулетти из «Ромео и Джульетты» по сравнению с ними устраивали нечто вроде дружеской бар‑мицвы.[23]

Существовал уговор о том, что одно семейство никогда не будет вмешиваться в дела другого, а это событие, безусловно, считалось…

Его слова повисли в воздухе.

Тень легла на лицо дяди Генри.

Фиона и Элиот обернулись.

В дверях, держа в руке нож, которым она резала праздничный торт, стояла… бабушка.

Date: 2015-07-27; view: 297; Нарушение авторских прав