Неожиданное приглашение

Несмотря на то, что моего любопытства хватило бы и на дюжину кошек, я не доставила Жизель удовольствия и не стала просить ее рассказать нам о том, что она узнала, и уж тем более я не пошла к Джеки. Но как оказалось, мне и не нужно было просить никого из фанаток Жизель.

На следующее утро сразу после завтрака меня позвали к телефону. Звонила мисс Стивенс – моя учительница живописи.

– Я собралась было поработать на свежем воздухе и вспомнила тебя, – сказала она. – Я знаю одно местечко недалеко от скоростного шоссе, откуда открывается великолепный вид на реку. Не хочешь поехать со мной?

– О, конечно хочу.

– Отлично. Сейчас немного пасмурно, но метеоролог гарантирует, что скоро прояснится, и температура повысится градусов на десять. Я надела джинсы и свитер.

– На мне надето то же самое.

– Значит, ты готова. Я заеду за тобой через десять минут. Ни о чем не беспокойся. У меня есть все необходимое в машине.

– Спасибо.

Я так разволновалась от предстоящей возможности рисовать с натуры, что в коридоре чуть не сбила с ног Вики, несущую обеими руками стопку книг, только что взятых в библиотеке.

– Куда это ты так торопишься? – поинтересовалась она.

– Рисовать… с моей преподавательницей… Извини. Я влетела в комнату и сказала об этом Эбби, свернувшейся калачиком на кровати с книгой по социологии.

– Просто здорово, – заметила она. Я стала снимать шлепанцы, чтобы надеть кроссовки. – Знаешь, а я никогда не замечала этой тесемки вокруг твоей щиколотки, – заметила Эбби. – Что это такое?

– Монетка, – ответила я и рассказала подруге, почему Нина дала мне ее. – Я понимаю, тебе это кажется странным, но…

– Нет, – отозвалась Эбби. Ее лицо потемнело. – Мне не кажется. Мой отец тайком занимается вуду. Вспомни, ведь моя бабушка – гаитянка. Я знаю некоторые ритуалы и… – она встала и подошла к шкафу, – у меня есть вот это. – Эбби достала что-то из чемодана и развернула передо мной. Это была темно-голубая рубашка. Я подумала, что в ней нет ничего примечательного. Тогда Эбби натянула ткань, и я заметила тонкий узор из конского волоса, вышитый двумя перекрещивающимися рядами и уходящий под кромку.

– Что это такое? – спросила я.

– Это для защиты от дьявола. Я храню для особого случая, надену это, когда почувствую, что нахожусь в опасности, – объяснила Эбби.

– Я никогда не видела ничего подобного, хотя думала, что Нина мне все рассказала о вуду.

– Ой, нет, – рассмеялась Эбби. – Всегда можно придумать что-то новое. Я прятала это от тебя, потому что мне не хотелось, чтобы ты сочла меня странной, а ты носишь на ноге монетку на счастье. – Мы рассмеялись и обнялись. В эту минуту в нашу комнату вошли Саманта, Джеки и Кейт, толкающая перед собой кресло Жизель.

– Посмотрите-ка на них! – воскликнула моя сестра, указывая на нас пальцем. – Видите, что получается, когда в школе нет мальчиков.

Их смех заставил нас обеих покраснеть.

– Твоя сестрица! – вышла из себя Эбби. – Как-нибудь я спущу ее вместе с креслом со скалы.

– Тебе придется занять очередь, – откликнулась я, и мы снова засмеялись. Потом я заторопилась на улицу – поджидать мисс Стивенс.

Она подъехала через несколько минут на коричневом джипе с опущенным верхом. Я забралась в машину.

– Я так рада, что ты пришла, – приветствовала меня учительница.

– Я рада, что вы мне это предложили.

Мисс Стивенс собрала волосы в хвост и закатала рукава свитера до локтей. Этот свитер выглядел заслуженным ветераном, пережившим многие часы творчества хозяйки, потому что он весь был испещрен полосками и каплями всех оттенков красок. В своих вытертых джинсах и кроссовках преподавательница выглядела от силы на год-два старше меня.

– Как тебе нравится в общежитии имени Луэллы Клэрборн? Миссис Пенни – душка, правда?

– Да, она всегда в хорошем настроении, – отозвалась я и добавила через секунду: – У меня теперь другая соседка по комнате.

– Да?

– Я делила комнату с Жизель, моей сестрой-близняшкой.

– Вы не ужились вместе? – спросила мисс Стивенс и улыбнулась. – Если тебе кажется, что я задаю слишком личные вопросы…

– Да нет, – искренне ответила я и вспомнила, как бабушка Катрин говорила, что первое впечатление о человеке – самое верное, потому что сердце реагирует первым. С самого начала я чувствовала себя свободно с мисс Стивенс, и мне казалось, что я могу доверять ей, хотя бы потому, что мы обе любим живопись. – Да, я с ней не ужилась, – согласилась я. – И не потому, что я не хотела или не пыталась. Возможно, если бы мы росли вместе, всё было бы иначе.

– Если бы? – Улыбку мисс Стивенс сменило удивление.

– Мы познакомились чуть больше года назад, – начала я и рассказала ей свою историю. Когда мы прибыли на место, откуда открывался вид на реку, я все еще говорила. Мисс Стивенс за все время не произнесла ни слова, она просто спокойно слушала.

– Итак, я согласилась приехать в “Гринвуд” вместе с Жизель, – закончила я.

– Замечательно, – откликнулась моя спутница. – Л я-то привыкла считать сложной свою жизнь, потому что воспитывалась у монахинь в приюте Святой Марии в Билокси.

– Да? А что случилось с вашими родителями?

– Я никогда толком не знала. Все монахини говорили мне, что моя мать принесла меня в приют вскоре после моего рождения. Я пыталась сама разузнать побольше, но они строго хранили секреты.

Я помогла мисс Стивене поставить наши мольберты, прикрепить листы бумаги и достать принадлежности для рисования. Небо начало проясняться, плотные облака разошлись, и за ними показалось светлое голубое небо. Здесь, на реке, ветер был сильнее. Над нашими головами дрожали и качались ветви красного дуба и плакучих ив, воробьи, чирикая, летали над берегом и прятались в посевах хлопчатника.

Вниз по реке стремительно спускались нефтяная баржа и грузовое судно, а вдалеке колесный пароход – копия тех, что плавали в старые времена, – лениво вез веселящихся туристов к Сент-Франсисвиллу.

– Как вы думаете, вам удастся когда-нибудь узнать о ваших родителях? – спросила я.

– Не знаю. Я почти смирилась с тем, что ничего не узнаю. – Мисс Стивенс улыбнулась. – Все в порядке. У меня большая семья – все те сироты, с которыми я выросла, кое-кто из монахинь. – Она оглянулась. – Здесь красиво, правда?

– Да.

– Что тебя привлекает?

Я внимательно посмотрела на реку, корабли, берег. Вниз по течению я увидела поднимающийся спиралью дымок над трубой нефтеперегонного завода. Его подхватывал ветер и уносил в облака, но мое внимание привлекла пара коричневых пеликанов, покачивающихся на воде. Я сказала об этом учительнице, и та рассмеялась.

– Ты похожа на меня. Тебе нравится изображать на картинах животных. Что ж, давай начнем. Давай поработаем над перспективой и посмотрим, удастся ли нам передать движение воды.

Мы начали рисовать, но, работая, не переставали разговаривать.

– Как прошел чай у миссис Клэрборн? – спросила мисс Стивенс. Я все описала и призналась, насколько большое впечатление на меня произвел дом. Потом я рассказала ей о Луи.

– Ты уже говорила с ним? – спросила учительница, немного помолчав.

– Да.

– Я много слышала о миссис Клэрборн и ее внуке от других преподавателей, но некоторые из них, проведя здесь многие годы, никогда с ним не встречались. Как он выглядит?

Я описала Луи и его прекрасную игру на рояле.

– После того как я сообщила ему, что я художник, он предложил мне отправиться в сумерках на озеро и написать этот пейзаж. Он не всегда был слепым и живо помнит это, – объяснила я.

– Да, какая трагическая история.

– Я ее не знаю.

– Не знаешь? Да, я понимаю почему. Это одна из тем, которую не обсуждают, один из тех секретов, которые все знают, но предпочитают делать вид, что никому ничего не известно. – Сосредоточившись на реке, мисс Стивенс на мгновение стала серьезной. Затем начала свой рассказ. – Кажется, мать Луи завела роман с человеком моложе нее. – Преподавательница помолчала и посмотрела мне прямо в глаза. – Много моложе. В конце концов ее муж узнал об этом и был настолько эмоционально убит и выведен из себя, что совершил то, что называется убийством-самоубийством. Он задушил свою жену подушкой в спальне, как Отелло, а затем застрелился. Каким-то образом несчастный Луи оказался свидетелем всего этого. Психологическая травма привела его в состояние комы, из которой он вышел ослепшим.

Как мне говорили, прилагалось немало усилий, чтобы скрыть эту историю, но со временем все вышло наружу. До сегодняшнего дня миссис Клэрборн отказывается признать факты, предпочитая верить, что ее дочь умерла от сердечного приступа, а ее зять, не вынеся кончины жены, покончил с собой. – Она снова замолчала на мгновение и расширившимися глазами посмотрела на меня. – После общего собрания нас всех пригласили на чай в особняк Клэрборнов. Когда ты была там, ты не заметила ничего необычного с часами?

– Заметила. Они все стоят и показывают пять минут третьего.

– В это время предположительно скончалась дочь миссис Клэрборн. Когда я спросила об этом у одного из преподавателей постарше, он объяснил мне, что миссис Клэрборн считает, что время для нее остановилось, и символически показывает это в своем доме. Это и правда очень печальная история.

– Значит, с глазами Луи ничего не случилось, физически все в порядке?

– Как мне говорили, это так. Он редко выходит из темной части особняка. В течение многих лет о нем заботились, и, насколько мне известно, лишь немногих людей он удостаивал разговором. Ты войдешь в историю, – закончила мисс Стивенс и тепло улыбнулась. – Но хотя мы с тобой знакомы недолго, мне легко понять, почему даже неразговорчивый человек будет говорить с тобой.

– Спасибо, – поблагодарила я, краснея.

– Всем нам трудно общаться друг с другом. Для меня это так, я знаю. Мне легче выразить себя через мои работы. Особенно я застенчива с мужчинами, – доверчиво призналась она. – Может быть, это из-за моего воспитания. – Молодая женщина рассмеялась. – Я думаю, потому-то мне так и уютно в “Гринвуде”, поэтому мне и хотелось работать в женской школе. Мисс Стивенс снова мне улыбнулась.

– Так. Мы обменялись нашими секретами, как и положено сестрам по искусству. На самом деле, – продолжала она, – мне всегда хотелось иметь сестру, кого-то, кому я смогла бы довериться и кто доверится мне. Твоя сестра не знает, что она теряет, обращаясь с тобой подобным образом. Я ей завидую.

– Жизель никогда не поверит, что ей кто-то завидует. Да ей и не нужна зависть, ей хочется жалости.

– Бедняжка. Серьезное увечье после активной жизни может здорово выбить из колеи. Я думаю, что тебе просто приходится мириться с ее капризами. Но если я могу что-то сделать, чтобы помочь…

– Спасибо, мисс Стивенс.

– О, пожалуйста, Руби, называй меня Рейчел, когда мы не в классе. Мне правда хочется, чтобы мы стали скорее подругами, чем просто учительницей и ученицей. Хорошо?

– Ладно. – Я удивилась, но удивление было приятным.

– Ой, посмотри, мы так заболтались, что почти ничего не сделали. Давай-ка помолчим и поработаем пальцами, – заметила Рейчел. Ее мягкий веселый смех привлек внимание пеликанов, которые посмотрели на нас – как мне показалось – с выражением досады. В конце концов, они здесь для того, чтобы половить рыбу для своего пропитания.

“Животные всегда знают, когда человек искренне уважает их”, – как-то сказала мне бабушка Катрин. Очень плохо, что люди этого не делают.

Мы проработали около двух с половиной часов, когда мисс Стивенс решила, что нам пора перекусить. Она отвезла меня в ресторанчик прямо у границы города. Не успели мы войти, как почувствовали великолепные запахи крабового масла, креветок в масле, салями, жареных устриц, резаных помидоров и лука, входящих в состав особого сандвича. Мы отлично провели время за разговором, сравнивая, что нам нравится, а что нет в одежде, стилях, еде и книгах. Я чувствовала себя так, словно рядом со мной старшая сестра.

В середине дня Рейчел привезла меня обратно в общежитие. Она оставила мой набросок у себя, пообещав принести его в студию, чтобы я закончила его во время занятий.

– Все было отлично, – заключила мисс Стивенс. Мы можем повторить, если тебе хочется.

– Конечно, только я не могу позволить вам все время платить за мой ленч.

Рейчел рассмеялась.

– Мне приходится это делать, иначе решат, что ты даешь мне взятку, – поддразнила она меня.

Я попрощалась с ней и побежала в общежитие. Там меня уже ждала заламывающая руки миссис Пенни. Ее волосы были растрепаны, она закусила губу.

– Ох, слава Богу, ты вернулась! Слава Богу.

– Что случилось, миссис Пенни? – быстро спросила я.

Она глубоко вздохнула, прижав правую ладонь к сердцу, и села на диван.

– Звонила миссис Клэрборн. Она звонила лично. Я с ней говорила. – Миссис Пенни задыхалась так, словно ей позвонил президент Соединенных Штатов. – Она хотела поговорить с тобой, и я зашла к тебе в комнату. Твоя соседка Эбби сказала мне, что ты уехала на реку на этюды с твоей учительницей рисования. Ей следовало знать, следовало знать.

– Что вы имеете в виду, говоря, “следовало знать”? – спросила я, улыбаясь. – Знать о чем?

– В субботу и в воскресенье, если ты собираешься уехать с территории школы, ты должна получить разрешение. У меня должно быть записано.

– Но мы просто проехали вниз по реке и рисовали, – объяснила я.

– Не имеет значения. Ей следовало знать. Мне пришлось сказать миссис Клэрборн, что тебя нет. Она была очень расстроена.

– Что ей было нужно?

– Случилось нечто замечательное. – Миссис Пенни наклонилась вперед и говорила громким шепотом. Она посмотрела вокруг, чтобы убедиться, что никого из девочек нет поблизости.

– Замечательное?

– Ее внук… Луи… он попросил, чтобы тебя пригласили в особняк на ужин… сегодня вечером!

– О! – удивилась я.

– Еще ни одну из учениц “Гринвуда” не приглашали на ужин в особняк, – пояснила миссис Пенни. Я продолжала просто смотреть на нее. Полное отсутствие ликования с моей стороны шокировало ее. – Ты не понимаешь? Миссис Клэрборн звонила, чтобы пригласить тебя на ужин. За тобой заедут в шесть двадцать. Ужин начинается ровно в шесть тридцать.

– Вы сказали ей, что я приду?

– Ну конечно! Как ты можешь подумать о том, чтобы не пойти? – спросила миссис Пенни. Она с минуту смотрела на меня, ее лицо дергалось. – Ведь ты пойдешь, правда?

– Я немного нервничаю, – созналась я.

– Ну, это все естественно, дорогая, – проговорила пожилая женщина с облегчением. – Какая честь. И это одна из моих девочек! – воскликнула она, хлопая в ладоши. Ее улыбка внезапно улетучилась. – Но мне придется наказать твою учительницу рисования. Ей следовало знать.

– Нет, вы не должны этого делать, миссис Пенни. Если вы ее накажете, я не пойду к миссис Клэрборн, – пригрозила я.

– Что?

– Я скажу мисс Стивенс о правилах и прослежу за тем, чтобы мой отец дал соответствующее разрешение, но я не хочу, чтобы у нее были из-за меня неприятности, – твердо заявила я.

– Что ж… Я… Если узнает миссис Айронвуд…

– Она не узнает.

– Ладно… Только обязательно скажи своей преподавательнице и получи разрешение, – сдалась миссис Пенни. Она помолчала, и счастливая улыбка снова вернулась на ее лицо. – А теперь пойди-ка выбери что-нибудь миленькое, чтобы надеть на ужин. Я прослежу за тем, чтобы машина была здесь в шесть двадцать. Мои поздравления, дорогая. Одна из моих девочек… моих девочек, – бормоча это, экономка заторопилась прочь.

Я перевела дух. Я ничего не могла поделать, меня всю трясло. Как странно, подумалось мне. Это всего лишь ужин. Мне ведь не придется сдавать экзамен или проходить собеседование.

Но теперь, когда мне стала известна мрачная история Клэрборнов и причина слепоты Луи, я не могла не спрашивать себя: зачем я пошла на звук этой нежной, печальной музыки и вошла в ту комнату?

Естественно, удержать в секрете мое приглашение оказалось невозможным, даже если бы я и хотела. Миссис Пенни преисполнилась решимости оповестить всех об этом, и через некоторое время все девочки в общежитии знали о звонке миссис Клэрборн. Жизель пришла в дурное расположение духа. Она думала, что я знала об этом еще во время чая, но скрыла от нее.

– Мне приходится узнавать о моей сестре от посторонних, – заворчала Жизель, вкатывая кресло к нам в комнату. Как обычно, Саманта стояла рядом с ней, готовая по первому зову исполнять ее просьбы.

– Я только что вернулась с этюдов. Мы были на реке с мисс Стивенс. Так что я сама только что об этом узнала, Жизель.

– Целый день на этюдах с мисс Стивенс. Прелестно. Она посмотрела на платья, которые я разложила на кровати, чтобы выбрать одно из них с помощью Эбби.

– Все выглядит так, словно ты спланировала это заранее. Ты, должно быть, знала об этом.

– Нет, не знала. Я только что достала платья, правда, Эбби?

– Да, – отозвалась та, не спуская взгляда с раздраженной Жизель.

– А почему она приглашает только тебя? – потребовала ответа сестра.

– Не знаю, – призналась я.

– Потому что ее внук хочет, чтобы ты пришла, так? – быстро продолжала она. Иногда от нее ничего невозможно было скрыть. Ее ум так часто пробирался через лабиринты интриг и разочарований, что порой она угадывала ходы лучше профессионального шпиона.

– Думаю, так, – согласилась я.

– Он тебя даже не видел и хочет снова с тобой встретиться. Чем вы там вдвоем занимались?

– Жизель! – Я переводила взгляд с Эбби на Саманту, потом на сестру. – Мы ничего не делали. Я поговорила с ним пару минут, послушала, как он играет, и ушла. Я и так нервничаю из-за этого всего, так что не усугубляй положение. Правда в том, что я и идти-то не хочу, но миссис Пенни сделала из этого событие века.

– Мне нравится светло-голубое платье, – сказала Эбби. – Оно элегантное, но не слишком парадное.

– О, это просто замечательно для скромного ужина со слепым парнем, – съехидничала Жизель, не спуская с меня глаз. – Ты там будешь чревоугодничать, а нам остается довольствоваться местной дрянью.

– Мы едим не дрянь, – вспыхнула Эбби.

– Судя по всему, ты к такому привыкла, – парировала Жизель. – Увези меня отсюда, Саманта. Здесь воздух благоухает богатством, это слишком для наших бедных ноздрей.

Эбби побелела и хотела было ответить Жизель хлесткой фразой, но я посмотрела на нее и покачала головой.

– Не расстраивайся, Эбби, – посоветовала я. – Именно этого она и добивается.

– Ты права, – отозвалась моя подружка, и мы снова вернулись к моему гардеробу.

Голубое платье было элегантным. Вырез сердечком открывал буквально на дюйм впадинку между грудями, но мы решили, что с моей золотой цепочкой и медальоном выглядеть он будет скромным. Эбби одолжила мне пару золотых сережек и золотой браслет. Мы решили, что мне следует зачесать волосы назад и заколоть их. Я легко провела по губам помадой и обрызгала себя одеколоном с запахом жасмина, который мне одолжила миссис Пенни, и, наконец, вышла в холл ждать машину. Миссис Пенни оглядела меня в последний раз и выразила одобрение моему внешнему виду.

– Это исторический момент, – продолжала она. – Запомни каждую деталь. Мне не терпится услышать об этом. Я буду тебя ждать, хорошо?

– Да, миссис Пенни, – согласилась я.

Эбби улыбнулась мне:

– Хорошо проведи время.

– Спасибо, но я так нервничаю, что дрожу, словно кролик.

– Тебе не о чем волноваться, – заверила Эбби и подмигнула мне. – Твой талисман на счастье все еще с тобой?

Я засмеялась. Я спрятала талисман в туфлю, и он остался со мной.

– Машина пришла, – объявила миссис Пенни. Я заторопилась на улицу. Бак ждал возле машины, открыв для меня дверцу. Когда он обернулся ко мне, его глаза расширились, в них мелькнуло одобрение, но он ничего не сказал. Я забралась в машину, а Бак торопливо обошел ее и сел за руль. Миссис Пенни стояла на ступеньках и махала нам рукой, пока мы трогались с места. Когда машина отъехала подальше, Бак повернулся ко мне:

– Ты очень мило выглядишь.

– Спасибо.

– Я здесь всего три года, – продолжал он, – но впервые везу девушку из “Гринвуда” на ужин в особняк. Ты родственница Клэрборнов?

– Нет, – ответила я и засмеялась.

Когда мы приехали в усадьбу, он торопливо подошел и открыл передо мной дверцу.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Желаю приятно провести время.

Я улыбнулась в ответ и торопливо стала подниматься по ступеням. Дверь открылась прежде, чем я успела подойти к ней. Отис кивнул мне.

– Добрый вечер, мадемуазель, – приветствовал он меня, склоняясь в поклоне еще ниже обычного.

– Добрый вечер.

Я вошла, дворецкий закрыл дверь.

– Прошу сюда, мадемуазель.

Дворецкий повел меня по коридору, потом мы повернули направо, и следующий коридор привел нас в глубь западного крыла – к столовой. В отличие от других частей дома, это крыло было сумрачней. На стенах – темные обои, на окнах – темные занавеси, пол покрывал темный ковер. Картины на стенах представляли собой мрачные изображения сцен на реке и в протоке, затянутой призрачным испанским мхом, покачивавшимся под порывами сумеречного ветра, и Миссисипи в самом широком своем месте, ее вода цвета ржавчины, корабли и лодки влекут за собой собственную тень. Среди портретов, попавшихся мне на глаза, преобладали изображения суровых предков, взирающих на зрителя с выражением неодобрения и осуждения.

Один конец длинного дубового стола накрыли на три персоны. Стол освещали два серебряных канделябра с белыми свечами, трепетали язычки пламени. Люстра над столом чуть светилась. Отис подошел к стулу справа от меня и отодвинул его, показывая мне мое место.

– Благодарю вас, – произнесла я.

– Мадам Клэрборн и месье Клэрборн сейчас будут, – объявил дворецкий и оставил меня сидеть в одиночестве в торжественной комнате. Очень долго царила мертвенная тишина, а затем я услышала знакомое постукивание трости миссис Клэрборн, пока она шла по коридору и поворачивала в столовую.

Она надела длинное, почти до лодыжек, черное платье. Угольный цвет ее наряда лишь больше подчеркивал серебро остановившихся часов, висевших у нее на груди. В ее прическе ничего не изменилось, но хозяйка дома сменила бриллиантовые серьги на жемчужные и надела браслет с жемчугом. Ее пальцы по-прежнему унизывали все ее кольца.

– Добрый вечер, – произнесла миссис Клэрборн, проходя на свое место во главе стола.

– Добрый вечер. – После того как Отис подвинул ей кресло и пожилая женщина села, я добавила: – Благодарю вас за то, что вы пригласили меня на ужин.

– Это не я, – быстро проговорила она. Сейчас я видела ее близко, и ее нос показался мне еще острее. Ее бледная кожа выглядела почти прозрачной. Я могла видеть тоненькие голубые вены на щеках и висках, а полоска усов над верхней губой стала ярче и темнее. Она благоухала жасмином, забивая аромат моего одеколона.

– Я не понимаю, – сказала я.

– На этом настоял мой внук. Как правило, я не приглашаю на ужин девушек из школы. Слишком немногие из них этого заслуживают, – пояснила старуха. – Я не знала, что вы выходили и встречались с ним во время чая.

– Я услышала, как ваш внук играет на рояле, когда ходила в туалетную комнату и…

– Миссис Пенни должна была ясно дать понять, что я…

– Бабушка, ты же не станешь себя плохо вести, правда? – услышали мы. Я обернулась и увидела стоящего на пороге Луи. В отличие от миссис Клэрборн у него не было трости, которая помогала бы ему передвигаться по коридорам и комнатам, и, насколько я поняла, у него не было и провожатого.

Луи выглядел очень красивым в пиджаке и черном галстуке, волосы он зачесал назад.

– Я не веду себя плохо, – пробормотала миссис Клэрборн. Ее внук улыбнулся и подошел точно к своему месту за столом.

– Не стоит удивляться, Руби, – пояснил он, ожидая, пока Отис отодвинет ему стул. – Я так давно хожу по этому дому одной и той же дорогой, что протоптал колею в этих полах, и никому не позволено ничего менять в этих комнатах.

– Вот почему я не разрешаю гостям заходить в эту часть дома, – быстро вставила миссис Клэрборн. – Если кто-то передвинет стул или развернет стол…

– Да зачем же кому-то, особенно Руби, делать это, бабушка? – поинтересовался Луи. Та вздохнула и кивнула дворецкому, который начал ужин с того, что налил каждому по бокалу воды.

– Разве сегодня не подадут вина? – забеспокоился Луи.

– Я не угощаю вином девочек из “Гринвуда”, – твердо ответила миссис Клэрборн.

Луи спрятал улыбку.

– Но, бабушка, ведь сегодня у нас особенный ужин?

– К несчастью, да, – отозвалась пожилая женщина и повернулась ко мне. – Луи также настоял на том, чтобы в меню сегодня были акадийские блюда.

– Я сам ей скажу, – пылко заговорил тот. – Мы начнем с ракового супа, затем будет гумбо с уткой. А на десерт я заказал апельсиновое крем-брюле, любимое блюдо в Новом Орлеане.

– Звучит замечательно, – сказала я. Миссис Клэрборн тяжело вздохнула, потом неохотно кивнула, и ужин начался. Хозяйка дома говорила мало. Луи хотел узнать о моих картинах и попросил меня описать ту, что была продана через художественную галерею во Французском квартале. Он никогда не был на протоке и хотел послушать о жизни на болотах. Множество раз, пока мы беседовали, миссис Клэрборн прищелкивала языком и неодобрительно поглядывала на меня, особенно когда я описывала бабушку Катрин и ее знахарство.

– Интересно, смог бы знахарь помочь мне вновь видеть, – громко заметил Луи. Его бабушка в ответ разразилась целой тирадой:

– Я не пущу шарлатанов в этот дом. Вся округа наводнена лжелекарями и бездельниками. К сожалению, река привлекает людей такого сорта с тех пор, как появились первые колонисты. У тебя лучшие доктора.

– Которые мне ничем не помогли, – с горечью заметил Луи.

– Они помогут. Мы должны… – миссис Клэрборн замолчала, не закончив фразы.

Луи медленно повернулся к ней и улыбнулся:

– Верить? Это ты собиралась сказать?

– Нет. Да. Верить в науку, в медицину, а не в мумбо-юмбо. В следующий раз, знаешь ли, мы будем ужинать с человеком, верящим в вуду, – бросила миссис Клэрборн. Я затаила дыхание. На мгновение воцарилась тишина, потом Луи рассмеялся.

– Как ты заметила, у моей бабушки обо всем строгие суждения. Так легче жить, – печально добавил он. – Мне самому и думать не нужно.

– Никто никогда не говорил, что ты не можешь думать сам, Луи. Разве я не согласилась пригласить эту юную леди на ужин?

– Да. Спасибо, бабушка. – Луи повернулся ко мне. – Тебе понравилась еда?

– Это было божественно.

– Так и должно было быть. У меня самый лучший повар в Батон-Руже.

– Тебе хочется послушать, как я играю? – спросил Луи.

– С удовольствием послушаю.

– Хорошо. Ты извинишь нас, бабушка?

– Я приказала школьному шоферу заехать за девушкой ровно в девять. У учениц “Гринвуда” есть домашние задания, и у них строго определенное время для отхода ко сну.

– Я сделала все домашние задания, – быстро вставила я.

– Но тебе все-таки следует вернуться пораньше в твое общежитие, – настаивала миссис Клэрборн.

– Который сейчас час, бабушка? – поинтересовался Луи. – Который час? – требовательно повторил он. Я затаила дыхание. Неужели она скажет: пять минут третьего?

– Отис, который час? – окликнула миссис Клэрборн дворецкого, стоящего в дверях.

– Половина восьмого, мадам.

– Тогда у нас достаточно времени, – констатировал Луи. – Пойдем в музыкальный салон. – Он встал.

Я посмотрела на миссис Клэрборн, сидевшую с очень несчастным видом, и тоже поднялась с места.

– Благодарю вас за превосходный ужин, миссис Клэрборн.

Ее тонкие губы изогнуло гротескное подобие улыбки.

– Да, пожалуйста, – быстро откликнулась она. Луи согнул локоть, и я, обойдя стол, просунула свою руку под его.

– Так, любимые духи бабушки, – заметил он с улыбкой. – Кто-то тебе подсказал, не правда ли?

– Миссис Пенни, наша экономка, – призналась я. Луи засмеялся и повел меня из столовой в свою студию. Он так уверенно шел по дому, словно все видел. Когда мы вошли в комнату, молодой человек без колебаний подошел прямо к роялю.

– Садись рядом, – предложил Луи, давая мне место на своей скамеечке. Я села, и он заиграл что-то нежное и негромкое. Казалось, мелодия перетекала на клавиши из его пальцев. Его тело слегка покачивалось, плечом он касался моего плеча. Я смотрела на его лицо, пока он играл, и заметила легкие движения его губ и век. Луи доиграл пьесу до конца, но его пальцы оставались на клавишах, словно музыка все еще изливалась из него.

– Как красиво, – негромко проговорила я.

– Мой преподаватель музыки… обычно он так серьезен… считает, что моя слепота заставляет меня играть эмоциональнее. Иногда в его голосе почти слышна зависть. Он как-то признался мне, что надевает на глаза повязку, когда играет в одиночестве. Представляешь?

– Да.

Его пальцы лежали на клавишах, его тело чуть наклонилось вперед, чтобы он мог снова начать играть, но вместо этого Луи продолжал говорить:

– Никогда раньше… девушка… молодая женщина… не была так близко ко мне, – признался он. – Никогда так близко.

– Почему? Луи засмеялся.

– Почему? – Его улыбка увяла. – Не знаю. Наверное, я боялся.

– Боялся?

– Быть в невыигрышном положении. Ради моей бабушки, куда в большей степени, чем ради самого себя, я делаю вид, что со мной все в порядке. Конечно, она никогда не видит, как я нащупываю себе дорогу. Я в этом уверен. Она не слышит моих рыданий. Я и не помню, когда в последний раз бабушка видела меня плачущим. Мы тут все притворяемся. Я уверен, что ты заметила. Мы делаем вид, что все отлично. Как будто ничего не произошло. Но я устал притворяться, – заявил он, поворачиваясь ко мне. – Мне хочется немного реального. Разве это плохо?

– Конечно нет.

– Когда ты в первый раз пришла сюда, я что-то услышал в твоем голосе, что-то честное и правдивое, отчего почувствовал себя лучше, что дало мне надежду. Это было так, словно… я мог видеть тебя, – говорил он. – Я знаю, что ты красива.

– Да нет, это не так. Я…

– Нет, ты красива. Я могу распознать это по тому, как с тобой говорит бабушка. Моя мать была красивой, – быстро добавил Луи. Я перестала дышать. Мое сердце заколотилось. Не собирается ли Луи рассказать мне ту трагическую историю? – Ты не будешь возражать, если я дотронусь до твоего лица, волос?

– Нет, – ответила я, и его пальцы, прикоснувшись к моим вискам, медленно, осторожно очертили линии моего лица, пробежали по губам и спустились к подбородку.

– Красавица, – шепнул Луи. Он прищелкнул языком. Кончики его пальцев заскользили вниз по моей шее, дошли до ключицы. – У тебя такая мягкая кожа. Можно мне продолжить?

У меня перехватило горло. Сердце тяжело билось в груди. Я смутилась, но боялась противоречить ему. Он казался таким отчаявшимся.

– Да, – шепнула я. Его пальцы скользнули по краю выреза и нащупали ложбинку между грудями. Дыхание Луи участилось. Его ладони обняли мои груди, пальцы шевелились так, словно он был скульптором, ваяющим их. Потом он коснулся моих ребер, талии, и пальцы его снова поднялись вверх. Он накрыл ладонями мою грудь.

И вдруг отдернул их, словно его ударило током, и опустил голову.

– Все в порядке, – сказала я. Вместо ответа Луи положил руки на клавиши и заиграл, на этот раз громко и твердо. По его виску заструился пот, дыхание участилось. Он явно пытался вымотать себя. Наконец музыка оборвалась, Луи ударил ладонями по клавишам.

– Прости меня, – заговорил он. – Мне не следовало просить бабушку приглашать тебя сюда.

– Почему?

Он медленно повернул голову.

– Потому что это сущая мука, – ответил Луи. – Мне скоро тридцать один, а ты первая женщина, к которой я прикоснулся. Бабушка и моя кузина держали меня в нафталине, – с горечью добавил он. – Если бы я не вышел из себя, бабушка вряд ли пригласила бы тебя сегодня.

– Это ужасно. Вы не должны быть пленником в собственном доме.

– Да, я своего рода узник, но не этот дом – моя тюрьма. Мои собственные мысли не дают мне покоя! – воскликнул он, закрывая лицо руками. Луи глубоко вздохнул. Я положила руку ему на плечо. Он оторвал руки от лица и спросил:

– Ты не боишься меня? Я не вызываю у тебя отвращения?

– Что вы!

– Ты испытываешь ко мне жалость, так? – с горечью спросил Луи.

– В какой-то мере, да, но я также ценю ваш талант, – добавила я.

Выражение лица Луи смягчилось, он перевел дух.

– Я хочу снова видеть, – сказал он. – Мои доктора уверяют, что я боюсь этого. Ты думаешь, это возможно?

– Полагаю, что да.

– Тебе приходилось убегать от чего-то, что тебе не хотелось видеть?

– О да, – заверила я.

– Ты мне как-нибудь об этом расскажешь? Ты придешь снова?

– Приду, если вам этого хочется.

Луи улыбнулся:

– Я сочинил для тебя мелодию. Хочешь послушать?

– Вы сделали это? Конечно, хочу.

Луи заиграл. Это была певучая музыка, странным образом заставившая меня вспомнить о протоке, воде, прекрасных птицах и цветах.

– Как красиво, – сказала я, когда Луи кончил играть. – Мне нравится.

– Я назвал эту мелодию “Руби”. Мой преподаватель записывает ноты. Когда ты придешь в следующий раз, я дам тебе копию, если хочешь.

– Да, спасибо.

– Мне хотелось бы узнать о тебе побольше… Особенно о том, как ты умудрилась вырасти среди акадийцев, а потом попасть в благополучную креольскую семью, живущую в Садовом районе.

– Это долгая история.

– Хорошо, – сказал Луи. – Хорошо бы это было как сказки Шехерезады из “Тысяча и одной ночи”… История, которая длится бесконечно, и ты будешь приходить сюда снова и снова.

Я засмеялась, и Луи снова провел пальцами по моему лицу, дольше задержавшись на губах.

– Можно мне поцеловать тебя? – спросил он. – Я никогда в жизни не целовал девушку.

– Да, – ответила я, не слишком уверенная в том, что ему следует разрешать такие вольности. Луи наклонился ко мне, и я помогла ему найти мои губы. Поцелуй был коротким, но у него участилось дыхание. Его руки нашли мою грудь, он снова склонился ко мне, чтобы поцеловать. На этот раз его губы дольше прижимались к моим, а его пальцы, словно перышком, ласкали мою грудь. В раздражении он пытался убрать ткань платья с груди.

– Луи, мы не должны…

Это прозвучало для него, словно пощечина. Он не только отодвинулся от меня, но даже встал со скамейки.

– Да, мы не должны. Тебе лучше уйти, – сердито произнес он.

– Я не хотела…

– Чего? – крикнул Клэрборн. – Заставить меня почувствовать себя идиотом? Так это произошло. Я возбудился, разве не так? – спросил он.

Мне хватило одного взгляда, чтобы убедиться в этом.

– Луи!

– Просто скажи моей бабушке, что я устал, – приказал молодой человек. Его руки безжизненно повисли вдоль тела, он повернулся и пошел к двери.

– Луи, подождите, – окликнула я, но он не остановился. Луи торопился уйти. Меня пронзила жалость к нему. Я подошла к двери и выглянула в коридор. Казалось, темнота поглотила его, и он исчез в одно мгновение. Я прислушалась к звуку его шагов, но ответом мне была тишина. Из любопытства я прошла дальше по западному крылу дома, мимо другой гостиной, поменьше, повернула за угол, остановилась у первой двери и осторожно постучала.

– Луи?

Ответа не последовало, но я все-таки повернула ручку. Дверь открылась, и передо мной оказалась большая красивая спальня – кровать с балдахином, москитная сетка спущена. В комнате стоял душный, насыщенный запах, и я увидела, что все цветы в вазах увяли. Горели две маленькие лампочки, напоминавшие старые керосиновые лампы. Они стояли на тумбочке у кровати. Их света было достаточно, чтобы увидеть, что кто-то лежит в постели, но, приглядевшись внимательнее, я поняла, что это лишь женская ночная рубашка.

Я уже собиралась закрыть дверь, как вдруг с треском распахнулась дверь из смежной комнаты справа и появился Луи. Я хотела окликнуть его, но он, тяжело вздохнув, прижал кулаки к глазам и рухнул на колени. Сцена лишила меня дара речи. Я стояла, дрожа, на пороге. Луи обхватил свои плечи руками, какое-то время покачиваясь из стороны в сторону, потом, опершись о косяк, поднялся. С опущенной головой он повернулся и закрыл дверь. Я подождала немного, еще раз оглядела спальню, вышла в коридор и тихо притворила за собой дверь.

Почти крадучись, я вернулась обратно к центральной части дома и вошла в гостиную, где мы пили чай в прошлый раз. Миссис Клэрборн сидела в кресле, глядя на портрет мужа.

– Прощу прощения, – заговорила я. Старуха медленно обернулась. Мне показалось, что по ее бледным щекам текут слезы. – Луи сказал, что он устал, и ушел к себе.

– Отлично, – ответила миссис Клэрборн, вставая. – Твой шофер ждет тебя, чтобы отвезти обратно в общежитие.

– Еще раз спасибо за ужин, – поблагодарила я. На пороге возник Отис, словно материализовался из воздуха, и открыл передо мной дверь.

– Спокойной ночи, мадемуазель, – проговорил он, кланяясь.

– Спокойной ночи.

Я торопливо вышла и побежала по ступенькам вниз, к машине. Тут же появился Бак и открыл передо мной дверцу.

– Хорошо провела время? – спросил он.

Я не ответила, села в машину, и мистер Мад захлопнул дверцу. По дороге я все оглядывалась на особняк. “Луи и его бабушка были так богаты и влиятельны, как никакая другая семья из тех, что я знала или узнаю, – думала я, – но это не означает, что несчастье обойдет их стороной”.

Как же мне хотелось, чтобы бабушка Катрин была жива. Я бы тайком провела ее сюда как-нибудь ночью, она бы коснулась Луи, и он снова смог бы видеть и позабыл бы свою печаль. И спустя годы я бы пришла на его концерт, чтобы послушать, как он играет. Перед концом программы он бы встал и объявил, что сейчас сыграет пьесу, написанную им специально для одного человека.

– Пьеса называется “Руби”, – скажет он и коснется клавиш. А я почувствую себя так, словно иду в свете юпитеров.

Бабушка сказала бы, что все эти мечты – мыльные пузыри. Но потом покачала бы грустно головой и добавила:

– Ты хотя бы можешь мечтать. А этот бедный мальчик! Он живет в доме, лишенном мечты. Он на самом деле живет в кромешной ночи.

Date: 2015-07-25; view: 273; Нарушение авторских прав