Еще дальше от протоки

Пока машина выезжала из Садового района и направлялась к скоростному шоссе, которое должно было привести нас к Батон-Ружу, Жизель неожиданно притихла. Она прижалась лицом к оконному стеклу и смотрела на оливково-зеленый автобус, куда-то спешащий вниз по эспланаде, завистливо оглядывала людей, сидящих в уличных кафе, словно могла ощутить аромат кофе и свежеиспеченных булочек. Новый Орлеан всегда казался переполненным туристами, мужчинами и женщинами с фотоаппаратами, висящими на шее, и путеводителями в руках, разглядывающими особняки или памятники. В некоторых кварталах города жизнь текла лениво и спокойно, а другие улицы казались суетливыми и суматошными. Но город обладал своим характером, своей собственной жизнью, и невозможно было жить здесь и не стать его частью или не дать ему возможности стать частью тебя.

Когда мы проезжали под нависшим шатром раскидистых дубов, мимо великолепных особняков и участков, засаженных магнолиями и камелиями, я вдруг тоже загрустила. Это чувство удивило меня. Я и не думала, что уже привыкла считать это место своим домом. Вероятно, из-за папы, Нины, Эдгара и Венди и, конечно же, из-за Бо я ощутила свою причастность к этому миру. Я поняла, что буду скучать об этом уголке планеты, который я стала называть своим около года назад.

Мне будет не хватать Нины, ее великолепной стряпни, ее суеверий и ритуалов, чтобы отогнать дьявола. Я буду скучать без их перепалок с Эдгаром, когда они спорили о свойствах той или иной травы или о дурном глазе. Я буду скучать по Венди, по тому, как она напевала себе под нос за работой. И я буду скучать по сияющей, теплой улыбке папы, встречавшей меня каждое утро.

Несмотря на то напряжение, что создавала Дафна с момента моего приезда в Новый Орлеан, я понимала, что буду скучать по этому великолепному дому, с его огромным холлом, впечатляющими картинами и статуями, его богатой, старинной мебелью. Как мне было страшно в первые дни выходить из комнаты и спускаться по величественной лестнице, словно я была принцессой в замке. Смогу ли я забыть тот Первый вечер, когда папа привел меня в комнату, которая должна была стать моей, открыл дверь и я увидела огромное ложе с пухлыми подушками и покрывалом из вощеного ситца? Я буду скучать по картине над моей кроватью, изображающей молодую женщину, кормящую в саду попугая. Мне будет недоставать моих огромных шкафов и гигантской ванны, в которой я могла лежать часами.

Я так удобно устроилась в нашем доме и, что скрывать, немного избаловалась. Я выросла в акадийском домике – избушке на курьих ножках, – построенном из кипарисовых бревен, с жестяной крышей, где комнаты не больше, чем некоторые из шкафов в доме Дюма, и готова была почувствовать благоговение перед тем, что на самом деле было моим домом. Я, конечно же, буду скучать по тем вечерам, когда я сидела во внутреннем дворике с книгой, а сойки и пересмешники летали вокруг и усаживались на перила бельведера, чтобы взглянуть на меня. Мне будет не хватать запаха океана, приносимого бризом, и изредка доносящегося звука корабельной сирены.

“И все-таки у меня нет права чувствовать себя несчастной, – подумала я. – Папа потратил немало денег, чтобы отправить нас в эту частную школу, и сделал он это для того, чтобы наша жизнь не стала серой и печальной, чтобы мы могли наслаждаться нашей юностью, не отягощенные тяжким бременем былых прегрешений, о которых мы узнали и постарались понять их причины. Может быть, со временем радость вернется в папину жизнь. И, возможно, тогда мы снова будем вместе”.

Вот такая я и есть. Верю в голубое небо, когда на горизонте только темные тучи, верю в прошение, когда существуют только гнев, ревность и эгоизм. Если бы только Нина на самом деле знала такой ритуал, заклинание, обладала бы такой травой или старой костью, чтобы мы могли провести ими над домом и его обитателями и прогнать черные облака, поселившиеся в наших сердцах.

Машина повернула, и нам пришлось остановиться, чтобы пропустить похоронную процессию, что еще только усугубило мое неожиданно нахлынувшее отчаяние.

– О Господи! – простонала Жизель.

– Всего несколько минут, – отозвался отец. Шесть негров в черных пиджаках играли на духовых инструментах и раскачивались в такт музыке. Следовавшие за ними люди несли свернутые зонты, многие раскачивались в том же ритме. Я знала, что, если бы Нина оказалась с нами, она увидела бы в этом дурное предзнаменование и бросила бы в воздух один из своих магических порошков. Позже кухарка зажгла бы синюю свечу, чтобы быть уверенной в успехе. Я инстинктивно нагнулась и провела пальцами по заговоренной монете, которую она мне дала.

– Это что такое? – спросила Жизель.

– Так, пустячок, Нина дала мне на счастье, – объяснила я.

Моя сестра фыркнула.

– Ты до сих пор веришь в эти идиотские басни? Меня это смущает. Сними талисман. Мне не хочется, чтобы мои новые подруги знали, что у меня такая отсталая сестра, – приказала она.

– Ты веришь в то, во что хочется тебе, а я верю в то, во что хочется мне.

– Папочка, скажи ей, что она не может везти с собой в “Гринвуд” все эти дурацкие брелки и прочую ерунду. Она наносит вред семье. – Жизель снова повернулась ко мне. – И так будет непросто скрыть твое происхождение, – пожаловалась она.

– Я не прошу тебя, Жизель, окутывать тайной мою жизнь. Я не стыжусь моего прошлого.

– А следовало бы, – хмыкнув, заметила сестра, разглядывая похоронную процессию с таким видом, словно ее раздражало, что кто-то осмелился умереть и устроить свои похороны именно тогда, когда ей требовалось проехать.

Как только процессия освободила дорогу, машина тронулась, и папа свернул к выезду на скоростное шоссе, ведущее к Батон-Ружу. И именно в этот момент реальность происходящего снова навалилась на нее.

– Я расстаюсь со всеми моими друзьями. Потребовались годы, чтобы обзавестись хорошими подругами, и теперь все в прошлом.

– Если они были такими верными друзьями, почему же никто из них не пришел попрощаться с тобой? – спросила я.

– Они сердятся из-за того, что я уезжаю, – сказала сестра.

– Так сердятся, что не хотят сказать “до свидания”?

– Да, – бросила Жизель. – Кроме того, я со всеми поговорила вчера вечером.

– После несчастного случая большинство из них не хотят иметь с тобой ничего общего. Нет смысла притворяться. Все они из той категории, кого можно назвать “друзьями для хорошей погоды”.

– Руби права, дорогая, – заметил отец.

– Руби права, – передразнила Жизель. – Руби всегда права, – прошипела она сквозь зубы.

Когда показалось озеро Понтчатрейн, я засмотрелась на яхты, казавшиеся нарисованными на воде, и подумала о дяде Жане. Папа признался мне, что тот случай, считавшийся ужасной аварией на воде, был намеренно подстроен дядей в момент яростной ревности. С тех пор он жил, все время сожалея о содеянном, под бременем вины. И так будет и впредь. Но теперь, когда я провела с папой и Дафной несколько месяцев, я не сомневалась в том, что случившееся между ним и его братом – это прежде всего вина мачехи, а не отца. Может быть, и поэтому тоже она хотела убрать меня с глаз долой. Дафна понимала, что всякий раз, когда я смотрю на нее, я вижу ее истинную суть, лживую и коварную.

– Вам обеим понравится ходить в школу в Батон-Руже, – сказал папа, поглядывая на нас в зеркало заднего вида.

– Ненавижу Батон-Руж, – тут же отозвалась Жизель.

– На самом деле ты была в городе лишь однажды, дорогая, – возразил ей отец. – Когда я возил вас с Дафной на мою встречу с представителями властей. Удивительно, что ты помнишь. Тебе было всего лет шесть-семь.

– Я помню. Я помню, как не могла дождаться возвращения домой.

– Что ж, теперь ты больше узнаешь о столице нашего штата и оценишь то, что здесь есть интересного для тебя. Я уверен, школа организует экскурсии в административные здания, музеи, зоопарк. Ты же знаешь, что означает название города, правда? – спросил он.

– По-французски это значит “красная палка”, – ответила я.

Жизель стрельнула глазами в мою сторону.

– Я тоже знала. Я просто не успела сказать раньше нее, – сообщила она отцу.

– Правильно, но знаете ли вы, почему его так назвали? – Я не знала, Жизель явно не имела представления, да ей было и все равно. – Название восходит к тем временам, когда очищенные от коры стволы кипариса с водруженными на них только что убитыми животными обозначали границы охотничьих территорий двух соседствующих индейских племен, – объяснил он.

– Глупо, – заметила Жизель. – Только что убитые животные, фу!

– Это наш второй по величине город и один из самых больших портов страны.

– Полный нефтяного дыма, – вставила Жизель.

– Да, сотня миль берега до Нового Орлеана известна как Петрохимическое золотое побережье, но здесь есть не только нефть. Здесь большие плантации сахарного тростника. Это место также называют Сахарным кубком Америки.

– Теперь нам незачем изучать историю, – съехидничала моя сестра.

Папа нахмурился. Судя по всему, ему не удалось развеселить ее. Он посмотрел на меня, я подмигнула ему, заставив его улыбнуться.

– А, кстати, как ты нашел эту школу? – неожиданно поинтересовалась Жизель. – Почему ты не выбрал что-нибудь поближе к Новому Орлеану?

– На самом деле ее нашла Дафна. Она занимается делами подобного рода. Эта школа пользуется большим уважением, существует очень давно, предназначена для избранных. Ее деятельность финансируется богатыми семьями из Луизианы, но большая часть средств поступает от пожертвований семьи Клэрборнов благодаря единственной оставшейся в живых Эдит Диллиард Клэрборн.

– Держу пари, что это высохшая столетняя мумия, – сказала Жизель.

– Ей около семидесяти. Ее племянница Марта Айронвуд – главный администратор. Вы бы назвали ее директором школы. Так что, как вы видите, это как раз то, что мы называем богатыми старыми традициями Юга, – с гордостью отметил отец.

– Это школа для девочек, – заметила Жизель. – С таким же успехом нас можно было отправить и в монастырь.

Отец расхохотался.

– Я уверен, дорогая, что “Гринвуд” нечто совсем другое. Вот увидишь.

– Я не могу ждать. Дорога такая длинная и скучная. Включи хотя бы радио, – потребовала моя сестра. – Но только не на той волне, где играют эту акадийскую музыку. Найди мелодии середины сороковых, – приказала она.

Папа выполнил ее просьбу, но вместо того, чтобы улучшить ей настроение, песни укачали ее, и Жизель заснула. Оставшуюся часть пути мы с папой тихо переговаривались. Мне нравилось, когда у него возникало желание рассказать о его поездках на протоку и его романе с нашей мамой.

– Я наобещал ей столько всего, что не смог исполнить, – с сожалением произнес папа. – Но одно обещание я сдержу – я прослежу за тем, чтобы вы с Жизель получили все самое лучшее, чтобы перед вами открылись все дороги. Разумеется, – добавил он с улыбкой, – я не знал о твоем существовании. Мне всегда казалось, что твое появление в Новом Орлеане это чудо, которого я не заслужил. И неважно, что произошло потом, – с особой интонацией закончил отец.

Ведь я приехала любить его, подумала я со слезами счастья на глазах. Этого Жизель не дано понять. Сколько раз она пыталась внушить мне ненависть к отцу. Я считала, что это из-за ее ревности к отношениям, быстро возникшим между нами. Но сестра не уставала напоминать мне, что наш отец бросил нашу мать на протоке, после того как она забеременела, и был в то время женат на Дафне. А потом он раскаялся в своем грехе и согласился позволить своему отцу купить ребенка.

– Что это за человек, который мог так поступить? – спрашивала Жизель, обрушивая на меня свои вопросы и обвинения.

– Люди в молодости ошибаются, Жизель.

– Не верь этому. Мужчины знают, что творят и чего они хотят от нас, – ответила она, цинично сощурившись.

– Отец все время жалел об этом, – ответила я. – И он пытается всеми силами загладить свою вину. Если ты любишь его, то сделаешь все, что можешь, чтобы облегчить его страдания.

– Я и делаю, – жизнерадостно отозвалась сестра. – Я помогаю ему, заставляя его покупать то, что мне хочется, тогда, когда мне вздумается.

Я подумала, что она неисправима. Ни Нине, ни одной из ее королев вуду не удастся произнести такое заклинание или найти такой порошок, что заставили бы Жизель измениться. Но когда-нибудь это случится, я была уверена. Только не знала, при каких обстоятельствах это произойдет и когда именно.

– А вот показался и Батон-Руж, – чуть позже объявил отец. Шпили здания, в котором разместились власти штата, возвышались над деревьями в центральной части города. Я увидела громаду нефтеперегонных и алюминиевых заводов на восточном берегу Миссисипи. – Школа расположена повыше. Оттуда открывается великолепный вид.

Жизель проснулась в тот момент, когда машина свернула с хайвея на боковое шоссе и двинулась мимо внушительных на вид отреставрированных трехэтажных особняков с колоннами еще довоенной постройки. Мы проехали великолепный дом с зеркальными окнами и качелями на нижней галерее. На них сидели две маленькие девочки, обе с золотистыми волосами, убранными в “конский хвост”, в одинаковых розовых платьицах и черных кожаных сандалиях. Я представила себе, что они сестры, и мое воображение тут же заработало. Я увидела нас с Жизель, мы растем в таком же доме вместе с папой и нашей настоящей мамой. Все могло быть совершенно иначе.

– Осталось чуть-чуть, – сказал отец и кивком указал на холм. Еще один поворот, и показалась школа. Сначала мы увидели большие металлические буквы, складывающиеся в слово “ГРИНВУД” над главными воротами, образованными двумя квадратными каменными колоннами. Создавалось впечатление, что кованая железная ограда уходит вправо и влево на многие мили. Я заметила кустарник у ее подножия, глянцевые темно-зеленые листья окружали маленькие белые шарики. Колокольчики вьюнка с оранжевой серединкой ползли по прутьям вверх.

По обеим сторонам дороги располагались подстриженные зеленые лужайки и высокие красные дубы, орешник и магнолии. Серые белки грациозно перепрыгивали с ветки на ветку, как будто летали. Я заметила красного дятла – он задержался на ветке, чтобы посмотреть на нас. Повсюду разбежались мощенные камнем дорожки, обнесенные невысокой живой изгородью, и расположились небольшие фонтаны. Некоторые из них венчали каменные изваяния белок, кроликов и птиц.

Огромный цветник вел к главному зданию – многочисленные ряды тюльпанов, герани, ирисов, золотистых роз, и еще тонны и тонны белого, розового и красного розмарина. Все казалось подстриженным и ухоженным. Трава на газонах выглядела настолько безупречно, словно целая армия рабочих стригла ее ножницами. Ни веточки, ни листика, все на своих местах. Создавалось впечатление, что мы попали в нарисованный мир.

Над нами нависла громада главного здания – трехэтажное строение из старинного кирпича и выкрашенного в серый цвет дерева. Темно-зеленый плющ прокладывал себе путь по кирпичным стенам, обрамляя широкие окна. Просторная лестница вела на большое крыльцо и к величественным дверям. Справа расположилась стоянка для машин с табличками “Только для преподавателей” и “Только для посетителей”. В настоящий момент парковка была почти полна. Родители и девочки, встречи, приветствия, возобновление старой дружбы, взрыв радостного возбуждения. Вокруг слышался смех, все улыбались. Ученицы обнимались, целовались и тут же принимались болтать.

Отец нашел место для нашей машины и фургона, но у Жизель уже была наготове жалоба.

– Мы слишком далеко от главного входа. И как это я буду взбираться по ступенькам каждый день? Это ужасно.

– Подожди немного, – попросил папа. – Мне сказали, что для инвалидных колясок построили пандус.

– Отлично. Вероятно, я тут одна такая. Все станут смотреть, как меня будут возить каждое утро.

– Здесь должны быть и другие девочки-инвалиды, Жизель. Они бы не стали делать специальный въезд только для тебя, – заверила я сестру, но та не отводила хмурого взгляда от разворачивающейся перед нами сцены.

– Смотри. Все друг друга знают. Вероятно, мы единственные новички в школе.

– Глупости, – откликнулся отец. – Здесь же есть класс для первокурсников, разве не так?

– Мы не первокурсницы. Мы ученицы выпускного класса, – грубо напомнила ему Жизель.

– Я должен пойти узнать, что нам следует делать, – сказал папа, открывая дверцу машины.

– Ехать домой, вот что, – сострила Жизель. Отец помахал рукой шоферу фургона, остановившегося рядом с нашей машиной. Потом подошел к женщине в зеленой юбке и жакете, которая держала блокнот.

– Все в порядке, – объявил он, вернувшись к нам. – Все оказалось очень просто. Пандус совсем рядом. Сначала вы должны пройти регистрацию в главном здании, а потом мы поедем в общежитие.

– А почему бы не отправиться сначала в общежитие? – поинтересовалась Жизель. – Я устала.

– Мне велели отвести вас сначала в главное здание, дорогая, чтобы вы смогли получить буклет с перечислением занятий, карту местности и тому подобные вещи.

– Мне не нужна карта местности. Я уверена, что все время буду проводить в своей комнате, – заявила Жизель.

– А я убежден, что нет, – возразил отец. – Я достану твое кресло, Жизель.

Сестра поджала губы и выпрямилась, сложив руки под грудью. Я вышла из машины. Кристально голубое небо, пушистые облачка, напоминавшие сахарную вату. Со стоянки открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу город и чуть дальше – на Миссисипи, с ее баржами и пароходами, снующими вверх-вниз. Мне показалось, что мы стоим на вершине мира.

Папа помог Жизель пересесть в кресло. Она напряглась и не желала ему помогать, заставляя его буквально поднимать ее на руках. Усадив дочь, отец покатил коляску со стоянки. Моя сестра смотрела прямо перед собой, ее лицо исказила неодобрительная усмешка. Девочки улыбались нам, некоторые здоровались, но Жизель делала вид, что ничего не видит и не слышит.

Пандус привел нас к боковому входу, а оттуда мы попали в главный вестибюль с мраморным полом, высоким потолком, великолепными люстрами и большим ковром с изображением плантации сахарного тростника на дальней стене справа. Помещение было настолько огромным, что голоса учениц эхом отдавались в нем. Все девочки выстроились в три очереди, в зависимости от того, с какой буквы начиналась их фамилия. Как только Жизель увидела толпу, она застонала.

– Я не могу вот так сидеть здесь и ждать, – пожаловалась она достаточно громко, чтобы ее услышали те, кто стоял неподалеку. – В нашей школе в Новом Орлеане нам не приходилось этого делать! Мне казалось, ты говорил, что администрация знает обо мне и примет во внимание мои проблемы.

– Одну минуту, – негромко попросил отец и подошел к высокому худому мужчине в пиджаке и при галстуке, направлявшему девочек в соответствующую очередь и помогавшему им заполнить какие-то формуляры. Он посмотрел в нашу сторону, как только папа заговорил с ним, и мгновение спустя мужчины вместе подошли к столу, над которым красовалась табличка с обозначениями А-К. Отец переговорил с сидящей за ним учительницей, и та дала ему два пакета. Он поблагодарил ее и высокого преподавателя и быстро вернулся к нам.

– Все в порядке, – быстро сказал он, – я получил ваши регистрационные проспекты. Вы обе будете жить в общежитии имени Луэллы Клэрборн.

– Что это за название для спального корпуса? – изумилась Жизель.

– Его назвали так в честь матери мистера Клэрборна. В школе три общежития, и Дафна заверила меня, что вы обе будете в самом лучшем.

– Здорово.

– Спасибо, папа, – поблагодарила я, беря мой пакет у него из рук. У меня возникло чувство вины из-за того, что за компанию с Жизель ко мне отнеслись иначе, чем к другим, и я старалась избегать завистливых взглядов девочек, все еще стоявших в очереди.

– А вот твой пакет, – сказал отец, кладя его на колени моей сестре, так как она не собиралась его брать. Потом он развернул кресло и выкатил его из здания.

– Мне сказали, что в школе есть лифт, чтобы ты могла подниматься и спускаться с этажа на этаж. Все туалетные комнаты приспособлены для инвалидов. Почти все аудитории, в которых ты будешь заниматься, расположены на одном этаже, так что у тебя не будет особых трудностей при переезде из одной в другую без опозданий, – заметил папа.

Пока отец катил кресло по дорожке, Жизель молча открыла свой буклет. На первой странице было приветственное письмо от миссис Айронвуд, строго предупреждавшее, что нам следует прочесть каждую страницу предлагаемой брошюры и не забыть о выполнении указанных правил поведения.

Два спальных корпуса расположились позади главного здания и несколько правее, а наш – третий по счету – разместился тоже позади, но левее. Пока мы медленно ехали от главного здания к нашему общежитию, я посмотрела вниз и увидела у подножия холма озеро – широкая полоса водяных гиацинтов, бледно-голубых с брызгами золота на лепестках в центре цветка, в окружении светло-зеленых листьев, протянулась от одного берега до другого – и эллинг. Вода сияла, словно начищенное серебро.

С правой стороны, прямо перед зданием, раскинулись спортивные площадки.

– Как здесь красиво, – заметил отец. – И за всем так тщательно следят.

– Это похоже на тюрьму, – возразила Жизель. – Надо пройти немало миль, чтобы встретить следы цивилизации. Мы в ловушке.

– Глупости. Здесь для тебя найдется множество занятий. Ты не заскучаешь, уверяю тебя, – настаивал отец.

Как только перед нами появилось наше общежитие, Жизель надулась. Выстроенный в стиле старинной усадьбы, спальный корпус имени Луэллы Клэрборн прятался от взгляда за ветвями раскидистых ив и дубов, свободно растущих перед входом. Здание возводилось из кипариса, верхняя и нижняя галереи были обнесены балюстрадой и поддерживались прямоугольными колоннами, упиравшимися в остроконечную крышу. Когда мы подошли поближе, я заметила пандус, пристроенный к галерее. Я не хотела этого говорить, но он выглядел так, словно его специально выстроили для Жизель.

– Отлично, давайте займемся вашим обустройством на новом месте, – сказал отец. – Пойду скажу экономке, что мы уже здесь. Ее зовут миссис Пенни.

– Вероятно, столько она и стоит, – саркастически рассмеялась Жизель. Папа быстро поднялся по ступенькам и скрылся за дверью.

– Ты знаешь, что тебе придется возить меня каждый день отсюда в школу? – с угрозой спросила сестра.

– Ты отлично можешь ездить сама, Жизель. Дорожки выглядят ровными.

– Но это так далеко! – воскликнула она. – Когда я доберусь до школы, у меня не останется больше сил.

– Если тебя надо будет возить, я стану это делать, – заверила я ее со вздохом.

– Это так глупо, – заметила Жизель, складывая руки на груди и крепко переплетая их. Она рассматривала фасад спального корпуса. Спустя несколько мгновений появились отец и миссис Пенни, далеко не худенькая женщина маленького роста, с седыми волосами, аккуратно уложенными в косы вокруг головы. Ярко-синее с белым платье облегало ее полную фигуру. Когда женщина подошла поближе, я разглядела невинные голубые глаза, веселую, широкую улыбку на полных губах и пухлые щеки, почти поглотившие маленький носик. Она всплеснула ручками, когда я вышла из машины.

– Добро пожаловать, дорогая. Добро пожаловать в “Гринвуд”. Меня зовут миссис Пенни. – Она протянула маленькую ладошку с толстенькими, коротенькими пальчиками, и я пожала ее.

– Благодарю вас.

– Ты Жизель?

– Нет, я Руби. Вот моя сестра Жизель.

– Здорово, она даже не знает, кто есть кто, – раздалось из машины бормотание Жизель. Если миссис Пенни и услышала эти слова, то не подала виду.

– Это так замечательно. Вы первые близнецы в моем общежитии, а я работаю экономкой в спальном корпусе имени Луэллы Клэрборн уже почти двадцать лет. Здравствуй, дорогая, – произнесла женщина, нагибаясь и заглядывая в машину, чтобы увидеть Жизель.

– Я надеюсь, что наша комната на первом этаже, – резко бросила та.

– Ах, ну конечно, милая. Вы в первом секторе, секторе А.

– Секторе?

– Комнаты нашего корпуса располагаются вокруг центральной комнаты. На четыре спальни – две туалетные комнаты и одна гостиная, – объяснила миссис Пенни. – Остальные девочки, за исключением одной, – добавила она, – уже здесь. Все они из выпускного класса, как и вы. И ждут не дождутся встречи с вами.

– А мы просто умираем от желания познакомиться с ними, – саркастически пропела Жизель, пока папа снова доставал ее кресло. Он помог ей усесться в него, и мы направились к зданию.

В передней части общежития расположилась большая гостиная с двумя широкими диванами и четырьмя креслами с высокими спинками и подушками, окружившими два длинных столика из темного дерева. Торшеры стояли рядом с диванами и креслами в центре и по углам, возле кресел и столиков поменьше. Напротив телевизора помещались небольшой диванчик и еще одно кресло с высокой спинкой. Окна закрывали белые хлопковые занавески и светло-голубые драпировки, а на полу из твердого дерева красовался овальный голубой ковер. Огромный портрет элегантной пожилой женщины – единственная картина в комнате – украшал дальнюю стену.

– Это миссис Эдит Диллиард Клэрборн, – почтительно произнесла миссис Пенни и кивнула. – Конечно, когда она была помоложе, – добавила она.

– Женщина и так выглядит старухой, – заметила Жизель. – На кого же она сейчас похожа?

Миссис Пенни не ответила. Вместо этого экономка продолжала описывать дом.

– Кухня расположена в задней части корпуса, – рассказывала она. – У нас строго определенное время для завтрака и ужина, но вы всегда можете перекусить, если захотите. Я стараюсь так вести дом, словно мы одна счастливая семья, – сказала миссис Пенни отцу. Потом взглянула на Жизель. – Я проведу с вами экскурсию, как только вы устроитесь. Ваш сектор расположен вон там, – добавила она, указывая на коридор справа от нас. – Сначала я покажу вам вашу комнату, а потом мы внесем вещи. Как прошла ваша поездка из Нового Орлеана?

– Хорошо, – ответил папа.

– Скучно, – заметила Жизель, но миссис Пенни не обратила на нее внимания, ее улыбка осталась неизменной. Казалось, что экономка не слышит и не видит ничего неприятного.

На стенах короткого коридора расположились картины с видами Нового Орлеана вперемежку с портретами людей, которых я сочла членами семьи Клэрборнов. Два настенных канделябра освещали наш путь. В конце коридора оказалась гостиная, которую уже описывала миссис Пенни, – небольшая комната с двумя парами таких же кресел, как и в главной гостиной, темным овальным сосновым столом, четырьмя письменными столами и торшерами.

Чей-то смех привлек наше внимание к первой двери справа.

– Что ж, мы можем начать знакомиться прямо сейчас, – сказала экономка. – Жаклин!.. Кэтлин!

Девочка ростом не менее пяти футов одиннадцати дюймов, если не всех шести футов, первой вышла вперед. Я заметила, что она сутулится, когда ходит, явно осознавая свой рост. У нее было мрачное лицо с длинным загнутым носом над маленьким тонкогубым ртом, казавшимся узенькой бледно-красной полоской, особенно когда она улыбалась. Я очень скоро поняла, что усмешка – это ее любимое выражение лица. Жестокость изливалась из ее неодобрительно глядящих карих глаз-щелок. Девушка выглядела так, будто шпионила за целым миром, и казалась незваным гостем, попавшим на вечеринку к людям, куда более счастливым, чем она сама.

– Это Жаклин Жидо. Жаклин, познакомься с Жизель и Руби Дюма и их отцом.

– Здравствуйте, – произнесла Жаклин, быстро переводя взгляд с меня на Жизель. Я сочла, что девочек из нашего сектора предупредили, что Жизель будет в инвалидной коляске, но, разумеется, личная встреча с ней производила куда более сильное впечатление.

– Привет, – ответила я. Жизель лишь кивнула, но на ее лице промелькнул интерес, когда соседка Жаклин по комнате выступила из-за ее спины.

– А это Кэтлин Нортон.

Улыбка этой девушки оказалась намного теплее. С пепельными волосами, примерно нашего роста, но намного шире в бедрах и плечах.

– Все зовут меня Кейт, – быстро сказала она нам с коротким смешком.

– Или Толстушка, – сухо вставила Жаклин. Кейт только рассмеялась. Мне показалось, что она смеется всегда, когда говорит сама или когда слышит, что говорят о ней, причем неважно, что именно. Это была своего рода нервная реакция. Девушка взглянула на Жизель широко открытыми глазами, почти с благоговением, и я знала, что моей сестре это не понравится.

– Толстушка? – поддразнила она.

– Она ест все, что только попадается на глаза, и по всей нашей комнате прячет сладости, словно белка, – презрительно добавила Жаклин. Кейт засмеялась. Она впитывала сарказм своей соседки подобно губке, улыбалась и вела себя так, как будто ничего не произошло.

– Добро пожаловать в “Гринвуд”.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Которая из комнат наша? – нетерпеливо спросила Жизель.

– Как раз напротив, – ответила миссис Пенни. Когда мы обернулись, то увидели очаровательную, похожую на куклу, блондинку с розовой кожей, с ямочками на щеках, стоящую на пороге комнаты, расположенной рядом с нашей.

– Это Саманта, – объявила миссис Пенни.

– Привет, – поздоровалась девушка. Она выглядела намного моложе нас.

– Ты из выпускного класса? – спросила Жизель.

Крошка Саманта кивнула.

– Саманта из штата Миссисипи, – объяснила экономка так, словно речь шла не о соседнем штате, а о другом государстве. – Саманта, это Жизель и Руби Дюма и их отец.

– Здравствуйте, – проговорила она.

Звук чьих-то шагов по коридору заставил нас обернуться. В сектор торопливо вошла девушка с видом прилежной ученицы. Ее темные волосы едва прикрывали уши, а очки с толстыми стеклами и в черной оправе увеличивали карие глаза. Ее широкое лицо с грубыми чертами казалось лицом больного из-за своей бледности, но ее грудь была не меньше, чем у миссис Пенни, а великолепную фигуру, по выражению Жаклин, напрасно приставили к такому лошадиному лицу.

– Виктория! Как раз вовремя, чтобы познакомиться с новыми соседками – Руби и Жизель Дюма, – проговорила миссис Пенни. – Вики живет в одной комнате с Самантой, – объяснила она нам.

– Привет, – поздоровалась я, – меня зовут Руби. Девушка сняла очки и лишь потом протянула для приветствия длиннопалую руку. Я пожала ее.

– Я только что из библиотеки, – задыхаясь проговорила она. – Мистер Уорден уже вывесил список книг для чтения по европейской истории.

– Вики полна решимости стать той, кто произнесет прощальную речь на выпускном вечере, – объявила со своего порога Жаклин. – В противном случае она покончит жизнь самоубийством.

– Неправда, – возразила девушка. – Просто куда разумнее начать пораньше, – сказала она мне. Потом посмотрела на Жизель, на чьем лице красовалась почти такая же презрительная ухмылка, как у Жаклин. – Добро пожаловать.

– Спасибо.

– Ну где же наконец наша комната? – простонала моя сестра.

– Прошу сюда, дорогая, – миссис Пенни указала на открытую дверь. Стоило отцу вкатить туда Жизель, как она начала причитать.

– Она слишком маленькая! Как мы сможем жить здесь вдвоем? Здесь не хватит места для моих вещей, не говоря уже о вещах Руби.

Две односпальные кровати стояли рядом, разделенные лишь ночным столиком. Один шкаф справа, один слева. К кроватям примыкали два комода. Между ними оставалось достаточно места для инвалидного кресла Жизель. Их темное дерево сочеталось со спинками кроватей. Справа от входной двери помещался маленький туалетный столик с зеркалом, равным четверти зеркала в наших комнатах в Новом Орлеане. Кровати стояли у окон, занавешенных одинаковыми гладкими хлопковыми занавесками. Стены покрывали обычные обои с цветочным рисунком, никаких украшений не было. На деревянном полу не было ковра.

– Я рада, что еще кто-то так думает, – откликнулась Жаклин.

– Не стоит раздражаться, дорогая, – заговорила миссис Пенни. – У меня достаточно места на складе.

– Я не для того везла сюда вещи, чтобы хранить их на складе. Я собираюсь ими пользоваться.

– О Господи! – вздохнула миссис Пенни, поворачиваясь к папе.

– Все будет в порядке, – заверил он ее. – Мы сначала принесем самое необходимое, а потом…

– Мне необходимо все, – безжалостно заявила Жизель.

– Может быть, она сможет положить часть вещей в комнате Эбби, – предложила экономка. – Эбби живет одна, – добавила она.

– Кто такая Эбби? Где она? – требовательно спросила Жизель.

– Она еще не приехала. Это еще одна новая ученица, – пояснила миссис Пенни, обращаясь к нашему отцу. Тот кивнул. – В любом случае тебе не стоит беспокоиться, дорогая. Миссис Пенни здесь для того, чтобы все уладить и сделать девочек счастливыми. Я занимаюсь этим очень давно, – с улыбкой закончила она. Жизель отвернулась и надула губы.

– Я пойду за багажом, – сказал папа.

– Тебе помочь? – спросила я.

– Нет, оставайся со своей сестрой, – ответил он, выразительно подняв брови. Я кивнула, и он вышел вместе с экономкой.

Жаклин, Кейт, Саманта и Вики собрались у нашего порога.

– Зачем ты привезла так много? – поинтересовалась Вики. – Разве ты не знаешь, что большой гардероб тебе не понадобится? Мы носим форму.

– Я не стану ее носить! – выкрикнула Жизель.

– Тебе придется, – вступила в разговор Кейт и коротко хихикнула.

– Я не буду. Я не могу. У меня особые проблемы, – заявила Жизель. – Я уверена, что мой отец добьется того, что я буду ходить в собственных вещах. И здесь недостаточно места для них всех. Они останутся в ящиках и займут все свободное пространство.

Вики пожала плечами.

– Тебе в любом случае не придется долго оставаться в комнате, – сказала она. – Большую часть времени мы проводим на занятиях.

– Большую часть времени ты это делаешь, – поправила ее Жаклин. – Но не мы. Из какого же города в Луизиане вы, девочки, приехали?

– Из Нового Орлеана, – сказала я. – Садовый район.

– Там очень красиво, – вступила в разговор похожая на куклу Саманта. – Мой папа возил меня туда в прошлом году, когда мы приезжали в Новый Орлеан. Может быть, я даже проходила мимо вашего дома.

Жизель развернула кресло, чтобы лучше видеть девочек.

– А вы все откуда?

– Я из Шривпорта, Толстушка из Пайнвила, а Вики из Лафейетта, – за всех ответила Жаклин.

– Мы с отцом живем в Натчезе, – сказала Саманта.

– А что случилось с твоей матерью? – поинтересовалась Жизель.

– Она погибла два года назад в автомобильной катастрофе, – ответила та и быстро закусила нижнюю губу. Все ее ямочки сразу исчезли.

– И я была искалечена так же, – сердито заметила Жизель. Прозвучало так, словно она верила, что все аварии – это ошибки машин, а не людей. – Раз ты из штата Миссисипи, то как тебе удалось попасть в эту школу? – спросила моя сестра.

– Семья моего отца из Батон-Ружа.

– Все комнаты такие маленькие? – оглядываясь по сторонам, задала Жизель следующий вопрос.

– Да, – подтвердила Жаклин.

– Как это Эбби удалось получить персональную комнату? – не унималась Жизель.

– Так получилось, – сказала Кейт и засмеялась. – Вероятно, ей выпал счастливый жребий.

– А может быть, никто не захотел с ней вместе жить, – предположила Жаклин. – Мы еще с ней не встречались.

– Вы не думаете, что она… – начала Кейт.

– Нет, – оборвала ее Жаклин. – Их не принимают в “Гринвуд”, даже если кто и протестует. Это частная школа, – добавила она с какой-то гордостью.

– Что ж, ей лучше поторопиться с приездом, – заметила Вики. – Через час начнется общее собрание.

– Что за общее собрание? – быстро спросила Жизель.

– Ты, что, не читала первую страницу своего буклета? Железная Леди всегда устраивает общее собрание, чтобы познакомиться с ученицами.

– На котором она зачитывает нам акт о нарушении порядка, – добавила Жаклин. – Огонь и сера.

– Железная Леди? – переспросила я.

– Когда ты ее увидишь и услышишь, то поймешь, почему мы ее так называем, – ответила она.

– Но ведь они все это не всерьез с этими дурацкими правилами, перечисленными в брошюре, правда? спросила Жизель, протягивая буклет.

– Директриса очень серьезно к этому относится, и тебе лучше обратить внимание на штрафные баллы.

Толстушка может тебе об этом рассказать. – Жаклин кивнула в сторону Кейт.

– Почему? – поинтересовалась я.

– В прошлом году я заработала десять штрафных баллов, и мне пришлось целый месяц драить туалетные комнаты, – пожаловалась та. – И не слушайте того, кто скажет вам, что девочки чистоплотнее мальчиков. После них туалетные комнаты выглядят просто отвратительно, – сказала девушка.

– Вы никогда не увидите меня моющей туалет, – заявила Жизель.

– Сомневаюсь, что тебя накажут подобным образом, – заметила Вики.

– Отчего же? – сурово спросила моя сестра. – Из-за моего инвалидного кресла?

– Разумеется, – неустрашимо ответила Вики. Моя сестра подумала с минуту и улыбнулась:

– Вероятно, тогда не все так плохо. Может быть, мне удастся избежать большего, чем вам.

– Я бы на это не рассчитывала, – заметила Жаклин.

– Почему?

– Когда ты встретишься с Железной Леди, сама поймешь.

– Все не так плохо, – заговорила Саманта. – Это хорошая школа. Мы тут веселимся.

– А как насчет мальчиков? – поинтересовалась Жизель. Маленькая блондинка вспыхнула. Она казалась застывшей на грани, отделяющей детство от юности, ее как будто шокировала и смущала собственная сексуальность. Позже я поняла, что ее чрезмерно баловал и защищал отец.

– А что с ними такое? – спросила Вики.

– Вам удается с ними знакомиться? – пояснила Жизель.

– Конечно, на вечерах. Сюда приглашают ребят из школы для мальчиков. Раз в месяц устраивают танцы.

– Ах, как мило! – съехидничала Жизель. – Раз в месяц, как менструация.

– Что? – Саманта была шокирована, что отразилось на ее личике сердечком. Кейт хихикнула, Жаклин фыркнула.

– Менструация, – повторила Жизель. – Ты знаешь, что это такое, или у тебя их еще не было?

– Жизель! – воскликнула я, но слишком поздно. Саманта побагровела, а остальные рассмеялись.

– Ах, как мило, – заметила миссис Пенни, входя следом за папой и шофером с нашим багажом, – девочки уже подружились. Я говорила вам, что все уладится, – сказала она нашему отцу.

Date: 2015-07-25; view: 222; Нарушение авторских прав