Заколдованный лес. Спала Фиона очень беспокойно

Спала Фиона очень беспокойно. Ее девятилетний разум изо всех сил боролся с ночным кошмаром; бурно дыша, девочка сопротивлялась невидимым демонам. Она каталась по смятым простыням, и душный, влажный воздух плохо освещенной комнаты своей липкой рукой сдавливал гортань, не давая нормально вдохнуть.

Преследовавшие ее видения никогда не встречались ей в реальной жизни. Они принадлежали иному плану, находившемуся очень далеко от Энии, — Клиппот. Страх неотступно преследовал Фиону, когда она то пробуждалась от жуткого сна, то вновь погружалась в него. Сцены чужой жизни мучили ее, хотя девочка ничего не могла знать о кошмарных событиях.

Сейчас она стояла у Розового круга, наблюдая, как из его центра повсюду расползается тьма. По другую сторону круга стоял темноволосый мужчина с ястребиными чертами лица. Фиона знала, что обязательно должна спасти этого человека от тьмы; она чувствовала неразрывную связь между собой и ним. Тогда она скрестила руки на груди и упала в самый источник тьмы. Ледяные пальцы холода жадно охватили ее, кривые когти принялись рвать ее плоть... Фиона жалобно вскрикнула, и вопль ее пронесся по всей спальне. Внезапно девочка проснулась. Широко распахнув глаза от страха перед недавним кошмаром, она задыхалась и чувствовала, как холодный пот струится по телу.

Невидимые губы прижались к ее лбу горячо и ласково, хрипловатый женский голос прошептал ей на ухо: «Когда-то ты была моим ребенком — и ты снова будешь моей».

Фиона кубарем вылетела из кровати и больно упала на пол. Она попыталась дрожащими руками зажечь масляную лампу, но не совладала с собой. Лампа покатилась на пол и разбилась; осколки стекла усеяли дощатый пол. По комнате пополз густой запах тяжелого парафинового масла.

Фиона спрятала лицо в ладонях и зарыдала. Ее юный разум был неспособен ни понять, ни объяснить жуткие ночные впечатления. Она чувствовала, что не в состоянии жить с этими ужасными мыслями, и одновременно боялась, что они ее покинут. Она чувствовала, что эти образы неотъемлемо принадлежат ей. Каким-то образом они давали ей ключ к ответу, кто же она такая, — несмотря на малый возраст, Фиона обладала неким врожденным знанием. Во-первых, она знала, что не принадлежит тому миру, в котором живет сейчас. Желтая Школа была для нее чужой; уже в свои девять лет девочка взбунтовалась против идеи эмоционального воздержания и недеяния. Эти принципы шли вразрез абсолютно со всем, что казалось ей правильным. И еще была мать, которую Фиона ненавидела всем сердцем, — она была уверена, что они оказались родственниками абсолютно случайно, в результате злой шутки судьбы.

Грустные перипетии жизни толкнули Фиону на хорошо протоптанную дорожку жалости к себе. Как все несправедливо вокруг! Она нигде не находит понимания. Нащупав осколок лампы, она изо всех сил швырнула его в другой конец комнаты. Внезапный переход от жалости к ярости вызвал дрожь в маленьком теле. Темная волна ярости вздымалась все выше, черные мысли завладели разумом, заставляя безумно колотиться сердце. Вот уже все тело трепещет от бушующего в крови адреналина — но ярость не думает останавливаться! Фиона испытывала жгучую ненависть к своим снам, к Желтой Школе, к гадкой дрянной матери. Как она их всех ненавидела!

От гнева ее побагровевшее лицо исказилось. Фиона схватила кусок стекла и что было сил сдавила его в кулачке. Острая боль не вызвала у нее даже слабого стона; она продолжала сжимать осколок, пока запястье не окрасилось струйкой крови. Припадок ярости все не проходил. Теперь девочка билась в конвульсиях, истерично трясла головой, чувствуя, что дышать становится все труднее. Мысли бестолково суетились в голове, но, несмотря на эту сумятицу, она чувствовала, что готова убить кого-нибудь — прямо сейчас. Каждый раз, когда с ней случались подобные припадки, она молила бога, чтобы в комнату не вошла мать: в такие минуты Фиона, не раздумывая, убила бы ее. Эта безумная ярость как будто приходила к ней из другой жизни; она была такой сильной, что Фиона совсем не могла контролировать себя. Сама не зная откуда, девочка знала: эту ярость вызывают те высокие камни из сна. Пугающие события прошлого непоправимо ранили ее психику.

Фиона была достаточно взрослой, чтобы понимать: эти события уже происходили в ее предыдущей жизни — жизни, в которой она не была пленницей Желтой Школы. Невзирая на все кошмары и ужасы, она очень мечтала о том, бывшем существовании. Там она была бы свободна от матери и ограничений, накладываемых Школой!

Она заставила себя сосредоточиться на боли, чувствуя, что без этого она будет впадать во все большую ярость, пока, возможно, не обезумеет, и тогда... Сама мысль о том, что произойдет «тогда», наполняла ее печалью. Девочка понимала, что, несмотря на всю ненависть к матери, убийство будет совершенно неверным поступком.

Понемногу ярость утихла, сердце перестало тяжко бухать в груди и застучало ровно, спокойно. Фиона глубоко вздохнула — и скривилась от пронзившей руку невыносимой боли. Она так сильно сжала кулачок с осколком, что побелели костяшки пальцев. Фионе едва удалось разжать руку. Стекло оставило на ладони глубокие порезы. Она принялась осторожно вытаскивать его. В последний момент она резко вдохнула, чтобы уменьшить боль. Теперь она не могла даже пошевелить рукой: казалось, ладонь превратилась в одно огромное пульсирующее сердце, утыканное кучей булавок.

Она сосредоточилась и применила один из обезболивающих приемов, которым обучил ее Филип. Фиона не собиралась поддаваться боли — она никогда не поддавалась, никому и ничему. Используя Третий глаз, она мысленно увидела, как уменьшается приток крови к руке. Постепенно кровотечение прекратилось, боль начала уходить. Впервые с момента пробуждения девочка ощутила, что может управлять собой. Чтобы окончательно вернуть себе равновесие, ей потребуется начертить защитную пентаграмму. Что ж, она уже умеет это.

Внезапно в затылке сильно защипало. Фиона поняла, что за ней наблюдают. Она быстро оглядела комнату, которая теперь уже была залита кровавыми солнечными лучами. Никого и ничего, ни в физическом, ни в астральном измерении. Странно. Она чувствовала, что ощущение не уходит. Фиона медленно обернулась к окну.

Увидев существо, она задохнулась от неожиданности. Это был черный и гибкий зверь, чем-то напоминавший пантеру. Острые зеленые глаза светились разумом, узкие щелочки зрачков, казалось, пронзали насквозь. Страха Фиона не почувствовала, однако не знала, что и делать: животное выглядело магическим и явно очень сильным. Даже в сказках, которые ей рассказывали Адепты, ничего не говорилось о подобных животных.

Кошка внимательно наблюдала за девочкой. Мощный хвост упруго метался туда-сюда. Какое-то время Фиона с беспокойством размышляла, не считает ли кошка ее своей добычей; однако взгляд животного говорил о чем-то другом. Что именно скрывалось за изумрудными искрами, Фиона прочесть не могла — только видела искреннюю привязанность в глубине зрачков. Фиона подошла к окну и приложила ладошку к стеклу. Кошка также шагнула вперед и легко поскребла когтями стекло со своей стороны. Фиона обрадовалась такому знакомству и с удовольствием вслушивалась в доносившееся из-за стекла миролюбивое урчание.

Чувство огромной радости заполонило Фиону; на краткий миг она почувствовала себя совершенно счастливой. Она редко испытывала это чувство, но каждый раз это было очень приятно — будто ее светлая часть победно поднимается вверх после заточения в глубинах мрачного озера. Желтая Школа не приветствовала подобные эмоции, но для Фионы ощущение счастья было самым естественным. Она не могла даже описать это чувство, но поступать иначе, подавлять его в себе было выше ее сил. Даже понимая это, девочка не могла найти слов, чтобы описать свои переживания Филипу. Он понимал лишь логику, а потому был склонен не обращать внимания на объяснения Фионы, списывая все на впечатлительность юного возраста.

Зверя Фиона рассматривала стрепетом и восхищением. «Филип ничего не знает, — рассуждала она, — как и все остальные. Они только делают вид, что мудрые. Вся Желтая Школа ничего не знает!» Теперь, глядя на прекрасные формы большой кошки, она чувствовала, что права. Ни один Желтый Адепт не смог бы даже достойно оценить это зрелище.

Вдруг дверь в комнату с треском распахнулась, и Фиона вздрогнула от неожиданности. Вошла Йихана. Черная кошка сердито рыкнула и одним прыжком исчезла. Йихана даже не успела ее рассмотреть.

—Что это было, черт возьми? — сердито напустилась она на дочь, подбегая к окну. За стеклом ничего не было, если не считать корявых древесных стволов.

—Белка, Йихана, — не скрывая сарказма, ответила Фиона. Ехидству она научилась у своей матери.

Йихана развернулась и залепила дочери пощечину. В глазах Фионы блеснул мстительный огонек, но девочка не доставила матери удовольствия созерцать, как она морщится от боли.

—Я спрашиваю, что это было? — требовательно повторила Йихана, подозрительно сузив глаза. — Я не рассмотрела толком, но кажется, однажды я видела что-то похожее.

Фиона улыбнулась, заметив в глазах матери беспокойство.

—Кажется, мама, ты разволновалась.

Новая пощечина сбила Фиону с ног. Девочка упала прямо на осколки лампы, сильно порезавшись в нескольких местах. В уголке рта появилась капля крови.

—Никогда больше не называй меня так! — крикнула Йихана. — Может быть, детка, я и родила тебя, но у нас с тобой ничего общего!

Женщина сердито склонилась над дочерью. Фиона окаменела, когда лицо матери оказалось в каком-нибудь дюйме от ее лица: во время приступов ярости Йихана выглядела так же ужасно, как те создания из ночных кошмаров. Девочка не осмелилась даже шевельнуться, хотя битое стекло все глубже и глубже впивалось ей в спину.

—Я не боюсь этой твари, — шипела ей в лицо Йихана, — потому что как-то раз она спасла мне жизнь. Может, она вообще явилась, чтобы напасть на тебя! Поверь мне, детка, мне нечего бояться этого зверя!

Слова матери больно ранили Фиону, гораздо сильнее, чем осколки. Ведь если животное однажды спасло жизнь матери, было ее союзником — значит, оно, безусловно, было врагом Фионы! Это значило, что все, что она чувствовала, стоя у окна, было надуманным — просто фантазией. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться от чувства большой и внезапной потери. На миг она все-таки утратила контроль над собой и по щеке скатилась одинокая слезинка. Нескрываемое удовлетворение на лице матери резануло Фиону по сердцу.

Наконец Йихана поднялась.

—В наказание за твою наглость ты сегодня не будешь ни с кем видеться. Останешься в комнате.

Фиона открыла было рот, чтобы возразить — наказание значило, что она пропустит занятия с Филипом, — но остановила свой порыв. Она понимала, что Йихана прекрасно знает об этом, потому и выбрала столь жестокое наказание. Йихана специально ограничивала занятия дочери по боевым искусствам и магии, зная, как сильнее всего уязвить нелюбимое дитя. Победно ухмыльнувшись, Йихана вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Фиона поднялась с пола и, кривясь от боли, начала вытаскивать осколки стекла из бока и спины. Она глубоко дышала, надеясь хоть как-то усмирить приближавшуюся ярость. Девочка научилась чувствовать, когда именно возникнет припадок гнева: ощущение было таким, будто стоишь на краю пропасти. Один шаг — и она полетит вверх тормашками в черную бездну.

Она села на кровати, разглядывая израненную руку. Порезы оказались глубокими и все еще кровоточили, хотя и не так сильно, как раньше. Чуть позже она попытается залечить раны при помощи магии, но сейчас ее разум был слишком растревожен, чтобы сконцентрироваться. Филип не уставал повторять, что необходимо учиться сосредоточению, уметь управлять своими эмоциями, только душа Фионы не настолько подходила к окружавшему девочку враждебному миру, чтобы хорошо справляться с подобной задачей.

Одним из способов шагнуть назад, подальше от пропасти, было глубокое и сильное дыхание — но даже оно сейчас не помогало. Фиона колебалась на самом краю; казалось, будто стремление упасть вперед, в объятия ярости, и желание бежать от припадка стали равны по силе. Девочка тихо присела и стала пристально вглядываться внутрь себя. Постепенно в ее разуме начал формироваться некий образ. Ярость усилилась, и Фиона как-то сразу поняла, что образ и является фокусом снедавшей ее ярости.

Тогда, схватив дрожащей рукой карандаш и бумагу, она принялась рисовать сердитыми, резкими штрихами. На листе возникли двое мужчин. Ястребиные черты придавали им определенное сходство. Первый, черноволосый и черноглазый, смотрел остро, но немного смущенно. Лицо его было испещрено шрамами, отвратительная родовая отметина на лбу выглядела, словно застарелая рана. Второй был поменьше ростом. На нем были странные доспехи, на боку висела пара мечей: вакидзаси и катана. Глаза у него были светлыми — настолько, что карандаш не мог передать их точный оттенок.

Закончив рисовать, Фиона почувствовала, что вся взмокла от пота. Девочка загнанно дышала, разглядывая получившиеся портреты. Они вызывали в ней глубокие чувства. Она почему-то знала, что нарисовала реально существующих людей. Один из мужчин жил недалеко от того места, где она сейчас. Она почти могла чувствовать его присутствие где-то в лесу и всей душой ненавидела этого незнакомого знакомца. Именно он был повинен в ее ночных кошмарах; он и только он нес ответственность за ту отвратительную сцену между больших камней, которую она наблюдала.

Фиона разрывалась между любовью и ненавистью. Насколько сильно она ненавидела первого, с черными глазами, настолько же страстно она любила второго. Однако эта любовь, какой бы сильной она ни была, казалась очень далекой. Зато ярость была близкой и реальной; она жила в девочке всегда. Фиона просто не могла побороть в себе гневное чувство, которое вызывал в ней первый из нарисованных...

И тогда она ринулась в пропасть. Головоломное падение замутило ее внутреннее зрение. Единственным, что она видела, был первый, ненавистный. Внезапно Фиона с ужасающей четкостью осознала свое предназначение: она должна выследить этого негодяя и уничтожить его.

Всякое рождение оканчивается смертью.

Всякое созидание оканчивается разрушением.

Всякое накопление оканчивается рассеянием.

Все, что кажется реальным, оказывается иллюзорным.

...Приди же

И испей эликсира бесстрашия!

Планета Теллюс

Date: 2015-07-27; view: 358; Нарушение авторских прав