Заколдованный лес. Джаад приник к дереву, подтянув колени к подбородку

Джаад приник к дереву, подтянув колени к подбородку. Он потрогал вздутую царапину слева на лице и поморщился. Слез больше не было, однако боль все не проходила. Она никогда не проходила.

Бесформенные элементалы мучили его своими бесконечными пируэтами вокруг. Он всех их ненавидел. Иногда они толкались и щипали его, в другой раз пытались придавить его к земле, всегда насмехаясь над его беспомощностью. Они были изменчивы, как ветер, и этим напоминали Джааду его отца Мендаса. Поэтому-то он и ненавидел их.

Он мог видеть Мендаса: отец сидел у костра, полностью погрузившись в раздумья, а его товарищи весело танцевали вокруг огня. У отца не было никаких радостей; это значило, что их не будет и у Джаада. Некоторые из сообщников Мендаса были добры к нему, но большинство просто издевались над его положением — Джаад был слабоумным от рождения. Он поискал пальцами вмятину на голове. Она казалась отвратительным родимым пятном, но на самом деле это был след от рукоятки отцовского кинжала. Вот почему он стал таким, думал про себя Джаад, из-за того удара теперь каждый взрослый и каждый ребенок смеется над ним.

Один гном особенно мерзкого вида ехидно захихикал в лицо Джааду. Черный и блестящий, словно облитый нефтью язык почти касался мальчика. Джаад со злостью хлопнул гнома рукой, потом принялся швырять в него камнями, чтобы отогнать противного уродца, но тот с хохотом ускакал в лес, а на его месте появилась пара гномов побольше. Он слышал, как гномы шепчутся у него в голове — шепот казался болезненно громким. Позже явились и другие голоса. Джаад в отчаянии зажал уши руками, пытаясь избавиться от назойливого шума, но бесплотные твари все так же дразнили его и не давали покоя. Их хор даже перекрывал шум леса.

Тогда мальчик закрыл глаза, а когда вновь открыл, гномы куда-то подевались. Вместо них перед ним стояли двое мальчишек из их лагеря.

—Эй, здесь сидит кретин Джаад! — громко крикнул один. Через несколько секунд вокруг Джаада собралась целая толпа злорадствующей детворы.

—Придурок! Придурок! — дети пустились в дикий хоровод вокруг больного мальчика, попутно собирая подходящие палки и камешки.

Джаад попытался убежать, но его со смехом втолкнули обратно в круг. Испуганно и затравленно наблюдал он черными угольками глаз, как подгоняемые заводилами дети все быстрее и быстрее скачут вокруг него. Вдруг все сорванцы разом набросились на Джаада, молотя его ногами, кулаками, камнями и палками. Бедняга скрутился в клубочек, стараясь закрыть голову и тело, а кулаки попадали ему по ребрам, по спине, разбили в кровь затылок... Джаад вскрикнул и заревел, однако это не остановило ораву мучителей. Словно обезумев от своей власти над ним, дети продолжали избиение, стараясь посильнее изувечить Джаада. Потом они расскажут обо всем родителям и довольно посмеются вместе с ними.

Вдруг раздался предупреждающий возглас: «Мендас идет!» — и нападавшие бросились врассыпную. Кое-кому из них не удалось убежать, и Мендас в ярости набросился на остатки злобной детской оравы, тумаками разгоняя негодников.

—Ублюдки! Держитесь подальше от моего сына! — ревел разгоряченный выпивкой отец Джаада.

Побросав палки и камни, дети покинули поляну и направились обратно в лагерь. Мендас некоторое время преследовал обидчиков, потом вернулся к избитому сыну. Глаза отца все еще полыхали яростным огнем, дыхание после погони было бурным и прерывистым. Он остановился перед Джаадом, который все еще лежал, свернувшись. Сквозь разодранную одежду проступали синяки и ушибы, царапины наливались багровым.

Мендас протянул руку:

—Пойдем, сынок, я отведу тебя обратно.

Голос Мендаса, как всегда, был грубым и лишенным какого бы то ни было тепла. Джаад всхлипнул, но даже не пошевельнулся.

—Вставай, Джаад. Пойдем.

Никакой реакции.

—Джаад, черт тебя дери! Ну-ка поднимайся! — теперь в голосе Мендаса слышалась угроза. Джаад попытался отползти подальше, но наткнулся затылком на ствол дерева.

Мендас снова зашелся от ярости; казалось, это единственное чувство, которое существует в нем всегда.

—Нет, черт возьми, ты пойдешь со мной!

Джаад жалобно заскулил и забарахтался, сопротивляясь. Сапог Мендаса обрушился на живот мальчика, оборвав дыхание. Мендас ослабил хватку, и Джаад повалился на землю. Боль в животе не давала плакать, и он с хрипом свернулся на боку, пытаясь сделать глоток воздуха.

Мендас с испугом наблюдал за тем, что он сделал с сыном. Всегда так получалось. Он никогда сознательно не желал зла своему ребенку, но так выходило всегда. Он со стыдом вспомнил ночь, когда родился Джаад, — тогда он впервые ударил сына. Чувство вины несколько пригасило ярость.

Мендас всмотрелся в лицо Джаада: его черты были странно ястребиными, не такими, как в роду у него или его жены. Особенно непривычными были черные, как угольки, глаза сына. Несмотря на это, в Джааде угадывалось некоторое сходство с его матерью Тарой. Именно за это сходство Мендас любил сына — и одновременно ненавидел его, потому что рождение Джаада привело к смерти матери.

—Пойдем, Джаад, — наконец вздохнул он. Сейчас тон Мендаса был необычно мягким, почти ласковым.

Джаад не пошевельнулся. Он был пугающе неподвижен. Может, мертв? Мендас разглядывал мальчика со смешанным чувством любви, ненависти и жалости.

—Не хочешь? Так подыхай здесь! — рявкнул Мендас. — Сам зализывай свои раны!

Он развернулся и направился обратно в лагерь, как всегда, предоставив Джаада самому себе. Через пару мгновений элементалы снова закружились над мальчиком.

Эния